Человек, который был дьяконом(СИ)

Текст добавлен: 9 апреля 2017, 21:00

Текст книги "Человек, который был дьяконом(СИ)"

Автор книги: Борис Гречин

Жанр:

Современная проза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– А что, собственно, я должен иметь против нашего милого Меркурия, кроме его иноверия? – возразил писатель. – Эта причина для его изгнания недостаточна, хотя бы потому, что православных в строгом смысле слова здесь, считайте, практически и нет. В любом случае, не я стану инициатором, потому что...

– Какое мне дело до вас и до вашей веры! – возмутился Григорий. – Я, я православный! Я имел законное право на его место!

– Права надо брать в руки, а не надеяться, что они свалятся в рот, как манна небесная, – ответил ему Максим. – Артур был с нами все эти пять дней, во всех наших ссорах, спорах и мордобоях. Он честно играл свою роль, и он её заслужил. А тебя где пять дней черти носили? 'Какое мне дело до вас и до вашей веры?' – спрашиваешь ты: отлично, просто отлично! Так и мы тебе говорим то же самое. Пошёл вон!

– Во-он! – весело завопили участники, а Олег, вложив пальцы в рот, сопроводил эти крики пронзительным свистом. Удаляющегося дьякона проводили издевательскими аплодисментами.

– Спасибо, друзья! – прочувствованно сказал Артур. – Правильно я понял, что Вы решили не обедать, пока не найдём рекомендации по теме пятого дня?

– 'Hear, hear!' , как говорят в английском парламенте, – улыбаясь, ответил брат Евгений. – Только... позвольте, а где же докладчица?

Все растерянно переглянулись: про докладчицу-то они и впрямь забыли.

– Я пойду её искать! – первым вскочил Артур со своего места.

XXIX

Искать Лизу не пришлось долго: она сидела у себя в комнате на кровати, зябко закутавшись в покрывало. Артур осторожно сел напротив.

– Что такое, мой хороший? – спросил он с сочувствием.

– Ничего, верней... Я кое-что обнаружила. Хочешь увидеть сам? Хорошо. Пойдём!

Взяв Артура за руку, Лиза вывела его из домика. Пройдя по гравийной дорожке, они вышли из открытых настежь ворот. (Охранника в будке не было.) Свернули и прошли вдоль забора, пока Артур не остановился как вкопанный, прошептав:

– Что это?

Стволы мощных оросительных установок бросали вверх на десять-пятнадцать метров струи воды. Достигнув верхней точки, вода рассыпалась на брызги и опускалась над хутором тем самым дождём, который зарядил в среду и с тех пор не прекращался.

– Я обошла: их много, по всему периметру, – пояснила Лиза. – Понятно тебе теперь?

– Нет...

– Подумай хорошенько! Вспомни: зачем в актовом зале камеры?

– А там камеры? – наморщил лоб Артур. – Ах, ну да: такая чёрная полусфера под потолком. Никогда не задумывался, верней, думал, что это пожарная сигнализация... Для безопасности, наверное...

– Для безопасности! Ах, мой милый, наивный человек! И в столовой – для безопасности? И в храме – тоже?

– Ничего не понимаю! – признался он.

– Я тоже не сразу поняла. Теперь вспомни, пожалуйста, понедельник и место, куда нас привезли. Разве это было похоже на храм, или семинарию, или монастырское подворье? Это не православный семинар, Артур! И патриархия к нему никакого отношения не имеет! Это... это какое-то гнусное реалити-шоу 'За стеклом', организованное некими... упырями для того, чтобы им туже набить свой карман! Сейчас какой-нибудь толстобрюхий продюсер смотрит на ребят и потирает свои ручонки! Боже мой! – неожиданно всхлипнула она. – Как стыдно!

– Почему – стыдно?

– А вдруг и в каждом номере камеры? Да, да, наверняка так! Это значит, что и вчера тоже...

Артур густо покраснел.

– Как это отвратительно! – продолжала тихо всхлипывать Лиза. – Насадить нас на булавки и рассматривать, как насекомых!

– Милая моя, мы ни в чём не виноваты и нам нечего стыдиться! – горячо возразил Артур. – Мы вернёмся невозмутимые и торжествующие, потому что теперь мы знаем их секрет. Разобьём их чёртовы камеры, если хочешь!

Лиза помотала головой:

– Нет, нет, не буду я ничего бить и ломать. И участвовать ни в чём не буду, и... миленький мой, прошу тебя: оставь меня одну на несколько часов! Мне нужно это пережить и продолжить жить дальше, пусть даже без всякого торжества и невозмутимости, о которых ты говоришь. Хорошо?

XXX

Вернувшись на хутор, Артур обнаружил, что все его коллеги (кроме Лизы) собрались в столовой. Верней, писатель и монах прибирались в самой столовой, восстанавливая порядок после разгрома, а Олег с Максимом на кухне чистили картошку. Кое-какие запасы продуктов сыскались, правда, не в изобилии и без разносолов, конечно. После ухода всех помощников, перед лицом уже произошедшего и новых возможных угроз волей-неволей приходилось устанавливать 'военное управление', при котором вперёд действительно выдвинулся Вторник (Артур пропустил, как и когда это случилось): именно Олег назначал теперь дежурных по кухне и выписывал прочие наряды. Одним из распоряжений нового 'коменданта' было, между прочим, запереть ворота и калитку: Артур с Лизой едва успели вернуться с их грустной прогулки.

Обед (варёная картошка с растительным маслом) поспел наконец. За столом участники, не сговариваясь, принялись высказывать вслух накопившееся возмущение:

– Так невозможно жить! Отчего нас бросили на произвол судьбы?

– Свинство какое-то, честное слово!

– Архиерейскому собору вообще нужны наши рекомендации или нет?

– Кто там у них, интересно, работает в Молодёжном отделе? Верней, служит? Руки бы повыдёргивал этим людям!

– Связи нет, света нет, скоро и воду отключат! Мы звери, что ли, чтобы жить в таких условиях?

– Воистину, братья, это мы звери и есть, те самые, которых в пятый день произвёл Господь.

– Очень смешно, брат Евгений! Я похож на зверя?

– Конечно, похож, Максим Петрович, уж если отец дьякон Вам грозился поотшибать Ваши ветвистые рога.

– Дурак Вы, Сергей Николаевич! А ещё писатель, тоже мне.

– Да: забросили нас здесь, оставили...

– Элои, элои, лама савахфани!

– Это что такое? Что ещё за лама?

– Лама – это животное, которое умеет плеваться.

– Плеваться! Я сейчас сам начну плеваться!

– Хватит уже орать! Кто будет плеваться – того назначу в наряд по кухне вне очереди! – пригрозил Олег.

'Сказать им или не сказать об открытии Лизы? – грустно размышлял Артур. – Пожалуй, всё же не стóит. И без того мы почти уподобились зоопарку. А что начнётся, если они узнают!..'

К концу обеда он положил в чистую тарелку оставшиеся три картофелины и пошёл с ними к выходу.

– Куда? – поразился Олег.

– Лиза сидит голодная, – стыдливо пробормотал Артур.

– Хм! – хмыкнул комендант. – Хорошо, но разрешения можно было спросить? Есть у Вас язык, товарищ Симонов, или нет? Давайте договоримся, чтобы в последний раз было такое! Никто не хочет, я думаю, разводить в комнатах настоящих зверей, вроде тараканов, крыс и прочего! Слышите, уважаемые? Это всех касается!

'Тьфу!' – мысленно ругнулся Артур, но вслух ничего не сказал: вновь его взяла усталость, и не было задору спорить.

Девушка открыла ему дверь и сдержанно поблагодарила за скромный обед. Глаза её были красными.

– Пожалуйста, иди теперь, – шепнула она. – Я не хочу, чтобы те, кто сидит по ту сторону экрана и чешет своё жирное брюхо, слышали наши разговоры. Ни одного словечка им, вурдалакам, не достанется!

XXXI

'Военная власть' в лице товарища Константинова в связи с чрезвычайными обстоятельствами 'национализировала' оставшиеся у Артура хозяйственные свечи, а также восковые свечи в храме (насилу он отстоял десяток). По причине экономии свечей Вечернее правило в пятницу и Утреннее правило в субботу не читали.

По причине отсутствия основной докладчицы ничего не записали в пятничный протокол: говоря откровенно, никому из мужчин, кроме Артура и отчасти Сергея, проблема женщины в православии и не была особенно интересна. Под непрерывным дождём (как будто настоящий дождь добавился к рукотворному) уныло закончился этот день.

В субботу сразу после скудного завтрака перешли в актовый зал, немедленно решили сразу, до обеда, заслушать двух докладчиков и обсудить их рекомендации. Но едва Максим произнёс: 'Брат Евгений, прошу!', как белорус, кашлянув, смущённо сказал:

– Дорогие братья и сёстры, позвольте мне прямо сейчас кое в чём признаться! Дольше я это откладывать, вводя вас в заблуждение, не могу. Мы с вами находимся на семинаре православной молодёжи и именно в качестве православных имеем церковное и моральное право писать рекомендации Архиерейскому собору. Но из частных бесед или публичных откровений все мы одновременно знаем, что не всё в порядке с нашим православием. Не хочу называть ничьих имён, чтобы вы не подумали, будто я стремлюсь укорить кого-то. Прошу от вас лишь одного: пусть поднимет руку каждый, кто себя доподлинно считает православным человеком.

Руки не поднялись. С тем бóльшей надеждой все взоры устремились на докладчика.

– Чтó вы как пристально смотрите на меня, мои дорогие? – спросил писатель.

– Как же нам не смотреть на Вас, Сергей Николаевич! – ответил иудей. – Вы – единственная наша надежда, тот маленький золотой гвоздь, на котором повисла правомочность нашего собрания!

– Ваш золотой гвоздь проржавел, – возвестил белорус торжественно и печально. – Я – католик.

Нечто, похожее на вздох ужаса, вырвалось у каждого его слушателя.

В молчании Сергей спустился с кафедры и занял своё место.

Олег был первым, кто высказал вслух общее:

– Это что же получается? Мы все здесь – никто, и звать нас никак? Мы – семеро клоунов, играющих друг перед другом комедию?

– Шестеро, – заметил кто-то.

– Да, спасибо за уточнение! Очень ценное!

– Пора уже устыдиться, коллеги, – пробормотал Гольденцвейг. Сразу после, словно это послужило сигналом, заговорили все невпопад:

– На кухне продукты кончаются! Пачка риса осталась! Что это такое – пачка риса?

– Хватит уже, хватит!

– Надо уважать себя!

– Но Вы-то, Вы, Сергей Николаевич! Мы в Вас верили! Как Вы могли? Ради чего?

– Ради путевых заметок и жизненного опыта, мой досточтимый иудейский брат! Ради 'ума холодных наблюдений и сердца горестных замет', как говорится!

– Да уж, горечи мы тут хлебнули! Полной поварёшкой!

– Это не мы утром хлебали поварёшкой, а великий русский народ! Прямо из кастрюли притом!

– Эх, навернуть бы сейчас супчику...

– Балбесы мы! Шесть кусков балбеса!

– Я иду в посёлок, – объявил Олег. – Прямо сейчас. Оттуда ходит маршрутка до станции, а со станции до Москвы уже доберёмся. Кто со мной? – взметнулись вверх четыре руки. – Вопрос, конечно, чисто риторический... Как, товарищ Симонов? Вы не с нами?

Артур вышел к кафедре.

– Мои дорогие, драгоценные братья и сёстры! – произнёс он. – Вы уже приняли коллективное решение, и мой голос прозвучит совершенно одиноко, вновь меня упрекнут в идеализме и оторванности от жизни, но я прошу Вас вопреки всему вернуться к нашим обязанностям, выполнить то, что мы не выполнили, и дождаться завтрашнего утра. Зачем, Вы спросите? Зачем, если наш голос для православия никакого значения не имеет? А я отвечу Вам вопросом на вопрос: что вообще есть церковь, как не собрание обыкновенных людей, правда, не простое собрание, а связанное высшей целью? Мы – заурядные люди, но мы все здесь объединены целью более высокой, чем наши каждодневные заботы. Даже если представить, что наши организаторы в действительности ищут своей корысти, а не блага православию, – даже тогда это не умаляет её благородства. Ведь результаты семинара можно будет опубликовать вне зависимости от мотивов его организаторов! Оттого я вижу в нас церковь. Положим, православной церковью мы не имеем права называться. Положим, мы способны называться церковью сомневающихся, или обезверившихся, или потерявших надежду. Может быть, мы не имеем права на торжественные слова православных молитв и должны изыскать себе более скромные. Но если мы – церковь, церковь не может самораспуститься! Церковь – не команда футболистов! Не шайка бандитов! Не собрание директоров акционерной компании!

Голос его прозвучал отчётливо, но ответа не последовало. Присутствующие молча поднимались со своих мест, щёлкали замками сумок, ставили стулья в ряд и избегали встречаться с ним глазами.

– Сбор перед корпусом через полчаса, – объявил Олег.

Незаметно все, кроме Лизы и Артура, вышли из актового зала.

– Ты всё-таки, надеюсь, идёшь с нами? – сказала Лиза дрогнувшим голосом, тоже не глядя на него.

Артур отрицательно повёл головой.

– Я остаюсь, – сообщил он. – Я избран секретарём заседания, и с меня никто не снял моих обязанностей. Кроме того, я должен дать пояснения организаторам семинара, кем бы они ни были. Мне будет стыдно, если они здесь завтра не найдут вообще никого.

– Артур, милый! – девушка стремительно подошла к нему вплотную и взяла его лицо в свои ладони. – Твой идеализм граничит с безумием! Славно, очень славно быть чуточку влюблённой или даже без памяти влюблённой в идеалиста, пока ты на каникулах, но каникулы заканчиваются! Как мне опереться на тебя, если все твои разумные решения, настоящие и будущие, парализованы твоим идеализмом? Я не хочу здесь оставаться ни одного лишнего часа и не останусь!

– Я не могу и не желаю тебя принудить, – ответил молодой человек тихо.

Глаза девушки наполнились слезами. Не желая их обнаруживать, она тряхнула головой:

– И это значит, что я не способна тебя уговорить идти со мной? Вот, оказывается, какова мера твоей... симпатии ко мне! Вот как ты мной дорожишь! Хорошо, я не буду тебя упрекать. По крайней мере, это ты заслужил. Прощай!

Не оглядываясь, девушка вышла из зала быстрыми шагами.

XXXII

Весь остаток этой безмерно тоскливой субботы Артур посвятил разучиванию чина литургии. Не то чтобы он верил в нужность этого дела, но ум желал быть занят хоть чем-нибудь. Не раз, впрочем, он поднимал голову от книги и обводил свою пустую комнату удивлённым взором, будто спрашивая себя: 'Зачем я здесь остался?' Он и сам себе, пожалуй, не мог бы внятно ответить на этот вопрос.

Утром воскресенья Артур проснулся рано и с изумлением обнаружил, что дождь – перестал. Солнце нарисовало на стене его комнаты яркий прямоугольник.

Неуверенными шагами молодой человек направился к храму – и в притворе столкнулся с пятидесятилетним чернобородым священником в облачении.

– Не Вы ли – Артур? – приветствовал его священник, дружелюбно улыбаясь. – Исповедаться не желаете?

– Батюшка! – выдохнул Артур. – Преступлений не совершил, но мелкие грехи имел в каждый день недели. Всех не упомню, но, зная про моё иноверие, лучше бы Вам меня не исповедовать вовсе!

Священник, ничего не ответив на это, подошёл к нему вплотную.

– Бывшее, надеюсь? – спросил он. – Каешься? Крещён? – буддист кивнул, только успел с лёгким ужасном подумать о том, что его кивок так может быть понят, что он в своём иноверии кается, как иерей, накинув епитрахиль ему на голову, прочитал над ним разрешительную молитву.

Скрылся в ризнице и вынес оттуда стихарь.

Артур ещё оправлял на себе одеяние, когда иерей отчётливо произнёс в пустом храме:

– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

И Артур, удивляясь лёгкости, с которой в его памяти всплывали слова, будто знакомые с самого рождения, а не разученные недавно, возгласил:

– Царю небесный, утешителю, душе истины, иже везде сый и вся исполняй, сокровище благих и жизни подателю, приди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси блаже, души наша!

* * *

На середине литургии скрипучая дверь храма подалась. Ещё несколько секунд – и в главную часть вошла Лиза. Сердце у Артура радостно прыгнуло, но он не позволил себе отвлечься от совершения службы.

Подошло время причастия.

– Как полагаете, можем ли причастить сию юницу? – обратился к нему иерей, улыбаясь ласковыми глазами.

– Думаю, можем, батюшка, – ответил Артур, тоже улыбаясь. – Если не побоялась вернуться, то уж достаточно раскаялась.

* * *

По завершении службы Лиза ждала его на улице. Едва он, уже в мирском, вышел из храма, как она подбежала к нему и, не вполне в согласии с нормами церковного этикета, бросилась ему на шею.

– Неужели ты думал, что я не вернусь? – жарко зашептала она. – Всерьёз думал? Всерьёз? И ты был прав: я почти на самом деле уехала, но со стыдом-то что делать?

Священник негромко кашлянул рядом и, когда они обернулись к нему, проговорил:

– Что ж молодые люди, умилительно глядеть на вас, но ведь автобус ждать не будет!

Лиза слегка поменялась в лице.

– Я утром зашла в свою комнату, – забормотала она, оправдываясь. – Там осталась косметичка, расчёска, зонтик... Мне нужно хотя бы десять минут...

– Брось всё, – шепнул ей Артур. – Есть дни, когда можно беспокоиться о косметичке, расчёске и зонтике, а есть дни, когда надо обо всём этом забыть.

* * *

Автобус уже бежал по московским улицам.

– Куда нас везут батюшка? – спросила Лиза не без иронии. – В студию реалити-шоу 'Православие без прикрас'?

Батюшка густо, сочно захохотал.

– Эта за словом в карман не полезет! – отозвался он, надевая на голову клобук.

– Так Вы иеромонах, не простой иерей? – сообразил Артур при виде его монашеского головного убора. Батюшка усмехнулся:

– Да, что-то в этом роде...

С лёгким трепетом увидел молодой человек, как 'иеромонах' возложил на грудь панагию.

– Ваше преосвященство, виноват! – пробормотал Артур. Молодой епископ только рукой махнул, усмехаясь в бороду.

А автобус сворачивал на Крутицкую улицу, и вот уже въехал на Крутицкое патриаршее подворье. Вышедших из автобуса встретила знакомая им Света и весело попросила идти за ней.

Вошли в архиерейский дом – прекрасное древнее белокаменное здание, – поднялись на второй этаж; склонив голову, прошли через узкую дверку.

Их изумил яркий свет в большом сводчатом зале, но более всего – синклит из шести торжественных фигур перед ними. Их спутник присоединился к синклиту и тем пополнил число фигур до семи.

Артур и Лиза не без опаски приблизились к клирикам, севшим полукругом: по трое монашествующих с каждой стороны, а в центре безошибочно узнавался митрополит: преосвященный Питирим.

– Я должен был бы к каждому подойти благословиться, но вас так много, честны́е отцы, что не знаю, что делать! – признался Артур, поклонившись собравшимся.

– А ничего! – весело ответил служивший сегодня литургию епископ, и шелест усмешек пробежал по семи. – Присаживайтесь, Артур Михайлович! Садитесь, Елизавета Алексеевна!

Молодые люди опустились на приготовленные для них стулья.

– Не могу поверить! – дрогнул голосок у девушки. – Так мы на самом деле участвовали в православном семинаре?

– Епископ Макарий не объяснил молодёжи? – обратился владыка к уже знакомому им архиерею и погрозил тому пальцем: – Ай, шутник!

– Да, и вы всерьёз писали рекомендации, которые действительно не останутся без внимания Архиерейского собора, – подтвердил епископ Макарий с улыбкой. – Но не только и не столько мы желали получить плод труда юных умов, а ещё хотели испытать вас. И посредством тех испытаний глянуть на состояние церкви нашей как бы через увеличительное стекло.

Артур вздохнул:

– Мне так жаль, что мы провалили это испытание!

– Отчего ж провалили? – весело удивился митрополит. – Если бы ни единой живой души не было сегодня на Божественной литургии, вот тогда бы – провалили!

– Но неужели, досточтимые отцы, всерьёз можно было глядеть на нас как на церковь в миниатюре? – спросила Лиза с сомнением в голосе. – Это на нас-то? Неужели вы не знали?

'Досточтимые отцы' довольно рассмеялись.

– Мы знали, мы всё знали, Лизонька! – ответил преосвященный Макарий. – А что не знали – выяснили. Один оказался позорным мужеложцем, другой – патриотом, которому его рвение о народе затмило Христа. Третий – иноверцем. Четвёртый – честолюбцем. Пятая – юницей без царя в голове. (Девушка густо покраснела.) Шестой – иудеем, крещёным, да не перекрещенным. Седьмой – тоже не нашей веры. Вот так же и обычные миряне бредут кто в лес, кто по дрова. А тем не менее все они вместе...

– ...А все они вместе, – подхватил митрополит Питирим, – вопреки сомнению их, и неверию, и человеческому их убожеству, но по неисповедимой милости Христовой, есть церковь, единая, святая и соборная, кою Христос воздвиг на прочном камне, и врата адовы вовеки не одолеют её! 'Велика тайна нашей веры', твердят католики на мессе, а принимаем ли мы ложно-значительный и ложно таинственный вид? Отнюдь! Но то, о чём сейчас сказал, и как сие творится, есть великая тайна нашей веры.

* * *

Многие читатели наивно веруют во всемогущество, верней, во всеведение автора. Казалось бы, кому, как не автору, знать своих героев? Они ошибаются: автор лишь вглядывается в судьбы, но есть пределы этому вглядыванию, чтобы ему не стать нескромным. Так позволительно рассматривать гостей на светском приёме, но неприлично заглядывать в чужое окошко. История православной седмицы на этом завершается, а если что и продолжается, то личная история Артура и Лизы. Какой она будет? Бог весть! Автора, к примеру, очень интересует, каким образом молодой человек сумеет примирить свой буддизм и своё 'покаяние' в нём, да и какую веру примет Лиза, ему тоже очень любопытно. Но эти истории ещё не написаны самими героями. Кроме того, личная история этих двух – уже вне поля зрения автора, которому осталось перейти к последней главе, она же первая.

XXXIII (I)

Придёт последний день, когда над головою

Последних из живых погаснет звёздный рой

И жаркий дождь пламён погубит всё живое,

И прекратит быть то, что звали мы Землёй.

Но до конца времён, не зная измененья,

Продолжится идти седмицы череда:

Четверг и пятница, суббота, воскресенье,

И первый из семи, и вторник, и среда.

А в день, когда замрёт в движении седмица,

Исчезнут рознь и тьма, погибнут боль и страх,

И новый человек воистину родится,