Текст книги "Человек-эхо и еще кто-то (Сборник)"

Автор книги: Борис Пшеничный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

12

Следователь. Вот вы, Эдуард Павлович, глубоко убеждены, что хорошо знали Полосова.

Нечаев. Ну, не так категорично. Знал, насколько руководитель может знать своего сотрудника. Он пришел ко мне в лабораторию сразу со студенческой скамьи. Я сам его пригласил, он приглянулся мне еще на третьем курсе, на спецсеминаре, один из самых толковых моих слушателей. Родных у него никого, круг знакомых – ближайшее окружение; женщины его интересовали мало, на них просто не оставалось времени. Он из тех, кто весь отдается работе. Если хотите – фанатик. Только такие и делают что-то в науке.

Следователь. Допустим. Но я о другом. Способен ли он был на необдуманный, опрометчивый шаг? Скажем так: было ли в его поведении, поступках нечто такое, что вызывало у вас недоумение, ставило в тупик?

Нечаев. Мы все с завихрениями, он не исключение. Однако загадок не задавал.

Следователь. Тогда растолкуйте мне, почему он однажды ночью заявляется по незнакомому адресу, спрашивает человека, которого раньше в глаза не видел, и, не застав его, опрометью убегает, хотя ему предложили подождать – хозяин вот-вот вернется. Я говорю о визите к профессору Сотнику, вашему другу.

Нечаев. К Илье Сергеевичу? Валентин?

Следователь. Все той же ночью. Вы с профессором как раз вышли на улицу, ловили такси. Возможно, вам попалась машина, на которой приехал Полосов. Но это неважно. Сотника нет дома, дверь открывает Монастырская.

Нечаев. Невероятно! Но зачем, что ему было нужно?

Следователь. Вот об этом я и спрашиваю. Он знал, что вы должны были встретиться с Сотником?

Нечаев. Кажется. Да, знал. Перед тем, как отправиться к Илье, я позвонил Валентину. Решил обрадовать: мол, возможно, удастся пристроить к биологам. Но где тот живет…

Следователь. Адрес – не проблема, достаточно открыть телефонную книгу. Меня занимает другое. Что побудило его приехать к Сотнику? Наверняка он искал вас, хотел о чем-то предупредить или что-то сообщить, да, видимо, не успел.

Нечаев. Понятия не имею. И в такой поздний час. Утром-то мы все равно встретились, мог бы подождать.

Следователь. Значит, не мог. Кстати, что было утром? Как он отнесся, когда узнал, что вопрос с его устройством решен?

Нечаев. Вроде бы нормально. Стал собираться. Ему же надо было успеть оформиться.

Следователь. Выходит, так и не сказал, что был у Сотника. О Монастырской тем более.

Нечаев. При чем тут она? Он знать не знал, что есть такая. Сам я увидел ее только накануне… Для меня, признаться, это скверная новость. Я был уверен, что с Ириной Константиновной он познакомился уже в лагере. Он и не должен был знать, что она как-то связана со мной, с экспериментом. Монастырская для него – обычный участник экспедиции и не больше… Вы меня просто ошарашили.

13

И. К. Монастырская. Минут через десять – дверной звонок. Уверена была, что Илья. Удивилась только, почему звонит, у него же ключ. Открыла, смотрю – молодой человек. Чем-то взволнован, растерялся, увидев меня. Решила, что ошибся дверью. Но нет, спрашивает профессора Сотника. Я объяснила, что Илья Сергеевич вышел, скоро вернется. Предложила зайти, подождать. Правда, пригласила больше из вежливости, не очень-то хотелось впускать. Я здесь не хозяйка, поздно уже, да и гость, согласитесь, странный. И он, должно быть, понял. Помялся, потом невнятно извинился и бегом вниз по лестнице. Я только плечами пожала. Себя не назвал, что надо – не объяснил. Псих какой-то…

Почему не сказала Илье? Сама не знаю. Наверное, не хотела попусту волновать. Пошли бы вопросы: кто, в связи с чем, по какому делу? Он же из всего делает проблему. Знай я тогда, что приходил протеже Нечаева, – передала бы, конечно.

14

Следователь. А там, в лагере? Вы, разумеется, сделали вид,что не узнали.

Монастырская. Я действительно не сразу узнала. Вернее, не поверила. Слишком уж маловероятно: случайная встреча на лестничной площадке и вдруг здесь…

Следователь. Полосов тоже не узнал?

Монастырская. Думаю, и он не был уверен. Люди в городе и где-то на природе кажутся разными, обознаться ничего не стоит. В поле, бывает, проходишь мимо человека, с которым знакомы сто лет. А с Валентином мы толком и не виделись: обменялись одной-двумя фразами в дверях – вот все знакомство. Да и какой на лестнице свет!

Следователь. Все-таки попробуем установить, узнал ли он вас. Поймите, это важно. Сразу прояснится, был ли он с вами искренен или вел свою игру. Наверняка, вы с ним вспоминали, где и как впервые встретились. Пусть не в первый день, потом, когда вы уже, что называется, стали своими…

Монастырская. Не уверена, хотя разговор такой был, точно был. Я ему как-то сказала, какого страху он нагнал на меня той ночью. Нехорошо, говорю, ломиться в чужую дверь, не называя себя. Грабители и те представляются: водопроводчика не вызывали? Но он даже не улыбнулся. Похоже, ему было неприятно вспоминать.

Следователь. Неприятно, можете не сомневаться. Сами того не подозревая, вы напомнили Полосову о чем-то для него очень значимом.

Монастырская. Вы так говорите, будто знаете больше меня.

Следователь. Я и должен знать больше.

Монастырская. Глупости. Ни черта вы о нем не знаете и не можете знать, зря только пыжитесь. Легче понять тех, кто сидит в психушке. В конце концов вы установите только одно что он был идиотом. Он и кончил как шиз: наверняка забился в какую-нибудь щель и сдох там.

Следователь. А вы жестокая, Ирина Константиновна.

Монастырская. Будешь тут… На вашем месте я спросила бы с тех, кто заставил его глотать эти чертовы пилюли…

15

Расписка

Я, Полосов Валентин Алексеевич, младший научный сотрудник лаборатории эвристической психологии, добровольно включаюсь в эксперимент по программе «Человек-эхо». В соответствии с условиями данного эксперимента обязуюсь на протяжении шести месяцев принимать в установленных дозах препарат ДЛ, корректирующий личность. С программой и инструкцией ознакомлен.

(Подпись).

16

И. С. Сотник. У следователя я был дважды, другие больше. Наверно, потому, что от Полосова я стоял дальше всех, даже в глаза его не видел. Он для меня химера, миф. Следователь, думаю, и не рассчитывал узнать от меня что-либо существенное. Спрашивал в основном о Нечаеве, Ирине, уточнял какие-то детали, связанные с организацией экспедиции. Беседовали недолго, расставались мирно.

Какого я о нем мнения? Никакого, не успел присмотреться. Внешне впечатление оставляет в общем-то неплохое. Серьезный, дотошный, в чем-то даже въедливый. Таким, вероятно, и должен быть человек его профессии. Непонятно только, чего он так долго возился с этой историей. Конечно, случай трагический, погиб человек, тут надо разобраться досконально. Но ведь и сложностей особых не было. С самого начала ни у кого не возникало сомнений – это не криминал, даже не самоубийство. Голая случайность, какой-то нелепый исход. Думаю, и следователь считал так же. Но сколько мурыжил, крутил, сколько нервов людям попортил. Особенно донимал Нечаева, вызывал чуть ли не через день. Просто возмутительно. Встречаю как-то Эдуарда Павловича – и ахнул: лицо серое, осунулось, не узнать. Я уже хотел к прокурору идти жаловаться. И пошел бы, да Эд запретил.

17

Следователь. Можно предположить, что вы все же чего-то побаивались.

Нечаев. Я бы не спешил с выводом.

Следователь. А расписка? От чего вы хотели застраховаться?

Нечаев. Обычная формальность. Эксперимент острый, в какой-то степени вмешательство в психику. В таких случаях согласие участников опыта обязательно.

Следователь. Препаратом занимаются эксперты. Они еще скажут, насколько правомерно его использование.

Нечаев. Уверяю, абсолютно безвреден. Я сам глотал бессчетное число раз, килограммами. У нас есть разрешение авторитетной комиссии.

Следователь. Безвреден для здоровья – возможно. А поведение? Мне нужно знать, как он действует. Что произойдет, скажем, со мной, начни я его применять?

Нечаев. С вами? Ничего, ни на вот столько. У вас другой тип нервной системы. Что же касается Полосова… Валентин по натуре был человек мягкий, впечатлительный, в общении несколько стеснительный и, что для эксперимента особенно важно, в высшей степени отзывчивый, участливый. Мы все наделены способностью сопереживать – кто больше, кто меньше, но Валентин в этом плане чемпион. По крайней мере я второго такого не встречал. Для чего нам понадобился ДЛ? Препарат обостряет, усиливает эту способность и в то же время как бы лишает человека самостоятельности. Понимаете? Все зависит от партнера, от окружения. Грубо говоря, так: мне весело – и вы в ударе, я в трансе – и вам небо с овчинку.

Следователь. Интересно получается. Вам же ничего не стоит водить меня за нос. Прикинетесь лучшим другом – и у меня перед вами душа нараспашку?

Нечаев. Э, нет, номер не пройдет. В том-то и дело, что прикинуться не удастся. Человек-эхо все равно отзовется на ваше истинное чувство. Если на самом деле он вам неприятен, то и у него возникает неприязнь, как бы вы ни маскировались. Тем и привлекателен эксперимент: он позволяет судить о личностных взаимоотношениях в условиях полной душевной открытости… Видели бы вы, как загорелся Валентин, стоило мне лишь предложить идею эксперимента. Это же окно в будущее, попытка узнать эмоциональный мир людей, которым жить через сто, двести, может, тысячу лет, когда не нужно будет скрывать свои чувства, строить кому-то козни, лицемерить, лукавить, фальшивить, ловчить…

Следователь. Прервемся, Эдуард Павлович, на сегодня достаточно, спасибо. Вы мне столько наговорили, что надо переварить. Когда я что-то недопонимаю, становлюсь подозрительным.

Нечаев. Так вы все-таки в чем-то меня подозреваете?

Следователь. Не без этого, вы уж извините.

Нечаев. В чем же, если не секрет?

Следователь. В неискренности, прежде всего. Такое впечатление, что вы скрываете что-то, боитесь проговориться.

Нечаев. Все правильно – боюсь, чутье у вас верное. Как бы вы держались на моем месте? Приходится взвешивать каждое слово. Сказал что не так, потом доказывай, что не верблюд.

Следователь. Ну, это вы зря. Не такие уж мы безнадежные, чтобы не понять, где оговорка, а где оговор. Бывает, люди начисто меняют свои показания. Нам не привыкать… А вот с ним, с Полосовым, вы во всем были искренни?

Нечаев. В каком смысле?

Следователь. Не мог ли он подумать, что вы в чем-то его обманываете или что-то утаиваете? Не спешите с ответом, это принципиально. Если Полосов, как вы сами говорите, остро чувствовал, улавливал малейшую фальшь, и вдруг он обнаруживает, что вы…

Нечаев. Можете не продолжать, я вас понял.

18

Из дневника И. К. Монастырской.

На исходе второй день. Обживаемся. Еще не все завезли, но работать можно. Ходила к арчовнику, это километра три вверх по ущелью. Ухитрилась в кровь сбить ноги, вся в ссадинах, царапинах, а топать туда и обратно придется часто. Надо поаккуратней. Илья прав: в экспедиции главный инструмент – ноги.

Он в лагере. Ждали утром, по рации предупредили, что с очередным грузом будет пассажир, но вертолет отменили. Из-за погоды. (А над нами солнце!). Авиация явно не в ладах с горами. Выползет где-то облачко с носовой платок – по всей трассе отбой.

Интересно, как он добирался? До райцентра наверняка на попутке, а остальные двадцать км? По тропе один? При случае спрошу. Впрочем, необязательно.

Когда вернулась в лагерь, он уже был здесь. Выходит, я знакомилась последней. Он высмотрел меня еще на подходе. Рубил сучья у кухни, опустил топор, ждет. (Вопрос: если бы не я, а кто другой, – тоже вот так бы ждал?). Взгляд любопытствующего ребенка. Или настороженность? Я обомлела: неужто тот, кто спрашивал Илью ночью? Как быть, признавать? Прохожу мимо, в упор не вижу. Он снова за топор: тук-тук.

Появился Малов, свел нас, представил. Как же – начальник! Ему коллектив сколачивать, о спайке печется. Бог ему в помощь. Мне не до знакомства, скорей бы разуться да ноги в воду. Молча посмотрели друг на друга, разошлись. Похоже, не из разговорчивых.

Минут через пять поднимаю глаза – стоит, в руках листья подорожника. Приложите, говорит, помогает. Полез бинтовать. Я ему: спасибо, как-нибудь сама. Тоже мне лекарь! Он сам по себе такой или…?

* * *

Лариса в восторге. Когда-то она успела с ним наговориться. Ее распирает от впечатлений, поделиться больше не с кем, в палатке мы вдвоем. Приходится выслушивать. Лариса уникальна, не уснет, пока не переберет языком все, что было с ней за день, плюс чего и не было. Фантазерка страшная. Но я не жалуюсь, это даже хорошо. Вечера в горах бесконечные, от скуки осатанеть можно. Так что Лариса здесь – клад.

Легли поздно. Фонарь зажигать не стали, на свет что только не лезет и не летит. Лежим в кромешной тьме, у меня в глазах от усталости цветные круги, все плывет, но слушаю.

Так вот мнение Ларисы: занятный, не как все, прозрачный (как это?), с ним легко, не опасный (в каком смысле?), где такого выискали? И еще: есть у него кто? Это уже чисто женское. Молоток девка! Час знакомыи такой активный интерес. А он?

…Проснувшись, слышу голоса. Малов: «Осторожно, не побейте». Он:» Донесу, не беспокойтесь». Третий: «Давай пошли, бодрячок. Уронишь – спущу следом». Третьего я из тысячи узнаю – Аркадий Степанович Ухов, сокращенно АСУ. Злой гений. Не столько гений, сколько злой. Без подковырок не может. Каждое слово сначала в чашу с ядом обмакнет, потом скажет. При нем становлюсь кровожадной. Страсть как хочется, чтобы кто-нибудь дал ему по шее.

Выбираюсь из палатки, вижу только спины. Он и АСУ с приборными ящиками прут по тропе. Малов, глядя им вслед, скребет затылок: кем-то или чем-то недоволен. И в такое-то утро! Тишина оглашенная, воздух – хоть пей!

19

Следователь. Он знал, что вы наблюдаете за ним?

Монастырская. Не думаю. Эдуард Павлович предупредил: полная конспирация, иначе вся затея насмарку.

Следователь. Ему мог сказать кто другой, та же Лариса.

Монастырская. А что ей было говорить? Кто такой Полосов, в отряде знала только я, для остальных он – статист, рабочий.

Следователь. Но шила в мешке не утаишь, все видели – вы что-то записываете.

Монастырская. В экспедиции каждый ведет полевой дневник. К тому же справки, отчеты. Писанины у нас хватает.

Следователь. Так у вас было два дневника?

Монастырская. Внешне они выглядели одинаково. Старалась сразу оба не доставать. Второй тут же прятала.

Следователь. Прятали куда?

Монастырская. У каждого свой лабораторный ящик, своего рода дорожный сундук.

Следователь. Он запирался?

Монастырская. Только при переезде. В палатке держат открытым. Начни я запирать, возникло бы подозрение. Все свои, от кого прятать?

Следователь. Выходит, при желании дневник можно было взять.

Монастырская. У нас не принято заглядывать в чужие ящики. И вообще…

Следователь. Тем не менее.

Монастырская. Мы с Эдуардом Павловичем предусмотрели и это. Я вела записи в форме личного дневника. Попадись он кому на глаза – ничего страшного. Кому какое дело, о чем я пишу, – не для других же, для себя.

Следователь. Бог с ним, с дневником. Пойдем дальше.

Монастырская. Вы скажите, что вас интересует, мне легче будет отвечать. А то бредем, как слепые.

Следователь. Верно, слепые. И без поводыря, если хотите. А вы в своих исследованиях всегда знаете, куда и как идти? Наука не обходится без метода проб и ошибок. И не мне вам говорить, сколько открытий сделано благодаря именно этому методу. В моем деле тоже – тут попробуешь, там копнешь, смотришь – и откроется что-то. Терпение, Ирина Константиновна, терпение… Помнится, вы говорили, что отношения с Полосовым у вас наладились лишь на третий – четвертый день.

Монастырская. Мы перестали сторониться друг друга. Можно, я закурю?

Следователь. Курите. А до этого что – избегали встречаться, не разговаривали?

Монастырская. Что-то в этом роде. Какая-то была настороженность, натянутость. Здравствуйте, до свидания – вот и весь разговор.

Следователь. Любопытно, хотя и трудно представить, если учесть, что жили на крохотном пятачке, постоянно вместе, на виду.

Монастырская. Как раз поэтому – у всех на виду. Стоит с кем-то постоять, пошушукаться – разговоров на весь сезон.

Следователь. Однако другие сошлись с ним быстрее.

Монастырская. Другие – это другие. У меня же была особая роль, боялась, что он догадается. Так что дело только во мне. Я пыталась держаться подальше, незаметнее. Он, естественно, вел себя так же.

Следователь. Это посоветовал вам Нечаев?

Монастырская. Да. Эдуард Павлович настоятельно просил быть нейтральной, никаких симпатий или антипатий, не требовать внимания к себе и самой не выделять Полосова среди других. Словом, оставаться в тени, на расстоянии.

Следователь. Но вы нарушили…

Монастырская. Еще бы! А кто бы выдержал? Вначале я решила: буду равнодушной. И старалась, очень старалась. Только это выше всяких сил, да и невозможно. Человек не может быть нейтральным, это все равно, что стать никаким. Нелепость, абсурд. Мы только так говорим: я к кому-то равнодушен или равнодушна. На деле это – самое элементарное неуважение, точнее, пренебрежение, никакой нейтральности здесь нет. Не обращать внимания – хуже неприязни, хуже откровенной вражды. Возможно, бывают истуканы, только в жизни я их не встречала. Во всяком случае, я на роль истукана не подхожу.

Следователь. А Полосов?

Монастырская. Ему было проще. Моих забот он не знал.

Следователь. Так ли? Он наверняка заметил, что у вас по отношению к нему какие-то затруднения, своего рода внутренний конфликт.

Монастырская. Проще объяснить моим скверным характером. Я действительно фурия. Меня многие терпеть не могут, как, впрочем, и я многих.

Следователь. К Полосову это не относилось.

Монастырская. Почему вы так уверены? Если хотите знать, у меня были причины его ненавидеть. Правда, они появились позднее.

Следователь. За то, что он ночью полез к вам в палатку?

Монастырская. Ну, что вы! Об этом не стоит и говорить. Я не могу простить другое.

20

О. В. Малов. Попал он к нам, можно сказать, случайно. С сезонниками почти всегда так. Легче найти с ученой степенью, чем статиста. Говорю «статист», потому что так значится по штатному расписанию, а по существу – разнорабочий. Отряд, значит, давно укомплектован, а статист – вакансия. Обычно берем из студентов, реже – отпускников, всегда находятся желающие подзаработать. Попадаются вообще неизвестно кто. Мы особенно и не присматриваемся, паспорт есть – и ладно.

В этот раз я изрядно поволновался. Выезд ранний, начало июня, у студентов сессия, отпускников еще мало. Объявления и в горсправке, и в газете – ну, никого. И искать уже некогда, хлопот невпроворот. Вечная история: готовиться начинаем с зимы, а решается все в последний день. Оборудование, снаряжение, продовольствие, транспорт – и все найти, утрясти, согласовать. Забываешь, кто ты – начальник отряда или завхоз.

Буквально перед отъездом звонят из отдела кадров: нашли! Я ведь не знал, что Полосова рекомендовал Илья Сергеевич. Это выяснилось уже в ходе следствия. А тогда у меня как гора с плеч. Только, говорю, не упустите, пусть наскоро оформляется и догоняет. Даже взглянуть не удалось, встретились уже в лагере.

И знаете, он мне сразу понравился. Бывает же: берешь кота в мешке и оказывается в самый раз, лучше и не надо. Думал, явится какой-нибудь забулдыга, пропойца, у которого одно на уме – где бы приложиться. Были такие. Или, что еще хуже, полный недотепа. Ему десять раз объяснишь, он все равно сделает не так и не то. Сколько они мне нервов попортили… А тут смотрю: молодой, подтянутый, глаза понимающие, рука крепкая, сила, значит, есть. И на вид – интеллигентней любого моего сотрудника. Я даже засомневался – вдруг ошибка какая. Вы представляете, спрашиваю, чем будете заниматься? Он с улыбкой: в общих чертах объяснили, думаю, что справлюсь.

В пять минут обо всем договорились, схватывал он с ходу. Чтобы окончательно рассеять мои сомнения, он признался, что работает в НИИ, но сейчас у него интерес такой – побывать в роли образцового статиста. Мне запомнилось это слово «образцового» и удивило, поскольку я сам не знаю, каким он должен быть, образцовый статист. Вдаваться в подробности я не стал, его «интерес» меня вполне устраивал. Пусть хоть романы пишет, лишь бы дело делал.

21

Малов. Мне не в чем его упрекнуть, за все время ни единого повода для замечания. В полезых условиях, сами знаете, всякое бывает. Устаешь, нервы напряжены, порой сам себе противен, того и гляди взорвешься, вспылишь. Но на него я даже голоса не повысил. Ни разу.

Следователь. Не будем идеализировать. Обстановку в лагере я примерно представляю. Вы, кажется, не первый раз возглавляете экспедицию?

Малов. Семнадцатый сезон подряд. И никакого ЧП, можете справиться в профкоме.

Следователь. Скажите, если сравнить прошлые экспедиции и эту, – какая разница? В плане личных взаимоотношений. Может, люди подобрались не совсем удачно. Или возникла какая-то нервозность, натянутость.

Малов. Понимаю. Вас интересует, не стал ли Полосов жертвой склок, скандалов, травли?

Следователь. Да нет же, забудьте пока о Полосове. Я о микроклимате. Вас как руководителя не могли не волновать отношения внутри отряда…

Малов. Заявляю вполне официально: у нас не было ничего такого, что могло бы меня волновать. Абсолютно ничего! И пожалуйста, не улыбайтесь.

Следователь. Хорошо, не было так не было, хотя, на мой взгляд, было. Ваши показания важны для следствия. Руководитель, как правило, знает больше других, во всяком случае, должен знать больше.

Малов. Вы хотите сказать, что я плохо выполнял свои обязанности?

Следователь. Что вы! Это вовсе не мое дело – давать вам оценку.

Малов. Ну да, пока все гладко – ты хорош, а случись что во всем виноват начальник. Думаете, я не вижу, куда вы клоните?

Следователь. Успокойтесь, ни в чем я вас не виню и никуда не клоню. С чего вы взяли?

Малов. Не надо, я не мальчик, не играйте со мной в кошки-мышки. Так и ждете, на чем бы подловить. Давайте прямо, рубить так рубить.

Следователь. Странный вы, однако… Но будь по-вашему, начнем рубить. Вы, Олег Викторович, как руководитель вверенного вам коллектива, допустили ряд ошибок…

Малов. Позвольте, позвольте…

Следователь. Причем элементарных, и потому их можно квалифицировать как грубейшие, повлиявшие на обстановку в лагере.

Малов. Примеры, доказательства?

Следователь. Будут, сейчас будут. Во-первых, с тем же Полосовым. Совершенно не зная человека, кто он, откуда, с какой целью внедрился в экспедицию…

Малов. Отдел кадров, его направил отдел кадров, у них спрашивайте.

Следователь. И спросим, не сомневайтесь, а вы отвечайте за свои действия. Даже когда он признался, что нанялся к вам, преследуя определенную цель, вы не удосужились…

Малов. Удосужился. Познакомьтесь с моим отчетом. Я вел индивидуальную работу с каждым, в том числе с Полосовым, с ним даже больше. Он приходил ко мне по пятницам, с семи до восьми. Каждый сотрудник знал свой день и час, расписание висело на доске объявлений. График соблюдался безукоснительно.

Следователь. Каждую пятницу?

Малов. Начиная с первой недели, хотя она была неполной. Полосов являлся без напоминаний, в назначенный срок. Другие, случалось, опаздывали, но он – ни разу. Был исключительно точен.

Следователь. Наверное, ничего страшного, если кто и опаздывал. Не на самолет же, не на поезд… Постойте, а в тот день, когда они с Уховым… Кажется, это было в пятницу?

Малов. Вы же сами знаете, что у нас тогда стряслось.

Следователь. Вот видите, а говорите, без ЧП…