Текст книги "Человек-эхо и еще кто-то (Сборник)"

Автор книги: Борис Пшеничный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– И ты это знал?

– Ты сама заметила, что у них не так, как у нас.

– Вы убили его!

– Он оступился.

Между блоками дома, на уровне семнадцатого этажа, строители протянули стальную балку – зачем-то им это было нужно. Одним концом балка проходила в оконный проем, и мы, когда становилось жарко, навешивали на ржавый брус куртки и джемперы. Другой конец лежал на карнизе балкона противоположного блока – это метров двадцать от нас… Наш блок еще достраивался, мы убирали в квартирах строительный мусор, а тот, что напротив, был готов, стекла его окон поблескивали новизной.

Нас пригоняли из школы после уроков, уже к вечеру, чтобы не мешали строителям, которых мы и в глаза не видели. Проку от нашей помощи почти никакой, все это знали – мы больше аукались по этажам, чем работали, и тем не менее в конце каждой недели весь класс, как штык, был то на одной, то на другой стройплощадке. Сами мы ничего против не имели, нам даже нравилось. Мозолить глаза друг другу в классе – одно, а здесь – проявляйся как можешь, хоть колесом ходи. Мы и ходили.

Иго обычно держался от меня в стороне: хватит того, что нас видели вместе на одной парте. Ну, а в тот день его словно подменили. Пришел тихий, глаза печальные, и за мной по пятам, ластится. Я доски сложу – он: давай отнесу. Я за ведро – он: помочь? Обойдусь, говорю, не мешай. Не обиделся, не отстал. Как та собачонка – ее гонишь домой, а она вяжется следом. Я подумала, что он настроился на объяснение и ждет, когда пойдем по домам; мне же выяснять отношения не хотелось, боялась чего-то, старалась не отбиваться от других, чтобы не оказаться с ним наедине.

Время наше кончилось, пора было расходиться, но тут полил дождь, задул ветер, и весь класс, пережидая, собрался как раз в той комнате, из окна которой торчала балка. Где ожидание, там скука, а от нечего делать каждый из кожи лезет, чтобы себя показать. Противней, чем в эти минуты, человек не бывает.

Кто-то – кажется, это Олег, – взобрался на подоконник. «Глядите, братва, – кричит, – что сейчас будет!» Мы к окну и вправду зрелище: на другом конце балки висела на троссе бадья с раствором, ветер раскачивал ее, и, набирая силу, она норовила раскурочить двери нижнего балкона. Часть косяка уже отвалилась вот-вот полетят стекла.

Мы не сразу поняли, что тут произошло. Какое-то оцепенение, поверить не могли, а когда стали соображать, изменить уже ничего нельзя было. Иго, покачивая руками, шел по балке. Говорят, он дошел до середины и непонятно почему остановился. Я видела только ладони его рук – на них горели следы ржавчины, это он испачкался, влезая на балку…

– Он оступился.

– Это ты и Чим заставили его лезть.

– Он был честный и смелый.

– Ему было все равно. Вы сделали свое дело: жизнь для него стала копейкой.

– Успокойся, моя девочка. У тебя не осталось времени, приехал отец, и мать ждет за дверью. Бери свою дрель.

– Маг…

– Хватит слов, мы достаточно наговорили. Я подскажу, где делать дырку.

– Маг, не подумай, что это месть. Легче себя просверлить.. Так надо, иначе я останусь в детстве. Прости, милый Маг. Мне страшно, руки дрожат, я не спала всю ночь.

– Не тяни. На левой стене, в метре от пола… Здесь, чуть вправо, еще на сантиметр. Давай!

Он не обманул: мама ждала в комнате. Я не сразу заметила ее, в глазах все плыло. Прижавшись спиной к двери, я возвращалась к себе… Вот видишь, ничего со мной не случилось, напрасно только волновалась. А к отъезду я готова, все собрано, уложено, могу хоть сейчас. Руки испачкала? Так я помою, это одна минута…

ЗАВЕЩАНИЕ

– Мит, осталось два часа.

– Просил же – помолчи. Это мое время.

– Считай, что его у тебя нет. Или ты уже решил?

Старик не ответил.

Вел он себя необъяснимо. Всю ночь просидел, повернувшись к стене, и, если бы Сэт не донимал его вопросами, не проронил бы ни слова. Не похоже, что он готов перейти Порог.

Сэта не впервые назначают Исполнителем, он провожал многих, и никто еще на его памяти не нарушил Традицию. В камеру приходили уже с Завещанием, последняя ночь ничего не меняла, она лишь формально считалась заветной. Так было заведено: прежде чем уйти, ты остаешься один, чтобы обдумать и принять решение. Но о чем думать, если заранее все решено и Завещание объявлено. Остается дождаться утра, когда распахнутся двери, и сказать: «Я готов. Исполняйте!». Единственный свидетель твоих последних часов – Исполнитель клятвенно заверит: «Он так решил!».

Старик же вошел в камеру без Завещания.

– Может, тебе нездоровится, Мит?

– Все в норме, не беспокойся.

– Скажи, если что…

За стеной камеры дежурил врач. В пороговом возрасте всего можно ждать, случались и срывы. А старик, должно быть, на пределе, даже не прилег. Надо же, ночь напролет вот так… Напряженно вздернуты плечи, плотно прижаты к бокам локти, ладони спрятаны в коленях. Он что, замерз?

– Мой долг напомнить, что никто не уходит за Порог, не оставив завета… Ты меня слышишь, Мит?

– Ты все делаешь, как надо. Мне повезло с тобой. Спасибо, Сэт. А читать не стоит, не трудись. Традицию я помню, память у меня еще крепкая.

Но Сэт, остановившись за спиной старика, зашептал заученные ритуальные строки: «Мы живем в слове и деле. Каждый из нас есть то и только то, что рождает наша мысль и творит наша энергия. Вступив на Порог, помни: рожденный для слова и дела, ты оставляешь после себя лишь слово и дело. Если ты не успел сказать – скажи, и мы услышим. Если ты не успел сделать – завещай, и мы выполним. Да будет мудрым твое слово! Да будет благим твое дело!»

Плечи старика дрогнули. Они все так же тянулись вверх, но прежнего напряжения не было, словно лопнула.скрытая в них пружина.

Сэт взглянул на часы. Надо что-то предпринимать.

– Чем тебе помочь, Мит? – спросил он чуть ли не с отчаянием.

Старик неожиданно хохотнул.

– Разве я похож на того, кому нужна помощь?

– Утро уже! За стеной наверняка светает. Скоро придут…

– Помолчи. Этим ты больше поможешь.

Безумец! Что он надумал? Неужто решил уйти без Завещания? Совсем из ума выжил, старый хрыч.

– Не ругайся, Сэт.

В круглой камере как ни пойди – двенадцать, нет, двенадцать с половиной шагов. За бессонную ночь Сэт исходил ее до последнего сантиметра. Ноги одеревенели, пол плывет качелями, и все острее желание повалиться мешком, забыться хотя бы на мгновение. Но он знает, стоит присесть или прислониться к стене – тотчас уснет. Вот будет позорище, если его. Исполнителя, застанут утром спящим. Он и так, похоже, начисто оскандалился. Пальцем станут показывать: смотрите, это тот, кто спровадил за Порог, не получив завета!

А старик все молчит.

Поначалу Сэт возгордился, узнав, что назначен Исполнителем. Не всякому выпадает честь провожать таких, как Мит. Само его имя – легенда. Он первым прошел звездный путь, и сколько бы потом ни прыгало в Галактику, – первый остается первым. И он же принес весть о людях – обитателях Голубой планеты… Со знаменитостями всегда хлопотно, каждый со своим вывертом, без причуд они не могут. Тут уж ничего не поделаешь, Сэта не смутило даже то, что старик вошел в камеру без Завещания, – воспринял это как очередной, теперь уже последний каприз. К тому же впереди была целая ночь. Ночь, от которой остались жалкие крохи.

– Сколько? – резко спросил Мит.

Сэт встрепенулся: похоже, старик решился.

– Всего полтора часа, даже меньше.

Старик повернулся, прижался спиной к стене.

– Сядь, Сэт. Я буду говорить.

Посеревшее лицо было спокойно, лишь в глубоких глазницах гуляли пожары.

– То, что я скажу, касается только меня. Не хо телось бы, чтобы узнали другие. Я могу положиться?

– Это что – Завещание?

– Нет еще. Его я объявлю сам, и ты подтвердишь. Но завет покажется бредом, если не знать, чем он вызван. Так что обещаешь?

– Постараюсь, если…

– Сказал же, касается только меня. Ни пользы, ни вреда другим не будет. Теряем время.

– Я слушаю, Мит, говори.

Старик глубоко вдохнул, словно набрал в легкие воздуха на всю исповедь.

– Меня считают сумашедшим, и ты – тоже. Не возражай. Так оно, наверно, и есть. После всего, что было там, на той планете… Я их вижу каждый день, вот уже двадцать лет…

– Ты о тех несчастных, что называют себя людьми?

– Несчастные? Мы их просто не поняли, не разгадали.

– Ошибка слепой природы, издержки эволюции разума. Они обречены жить в вечном разладе с собой и друг с другом.

– Но и в гармонии! Поверь мне, Сэт, в высшей гармонии.

– Пусть так, Мит. Не будем спорить, ты не успеешь сказать.

– Говорю уже – о планете людей. И о себе. Там вышла такая история… Я, кажется, убил одного из землян.

– Убил?! Что значит «кажется»?

* * *

До той встречи он уже немало знал о них. Видел их города и жилища, овладел способами общения, разбирался в нехитрых машинах, которыми во множестве окружал себя человек. И все это – еще на орбите, не покидая корабля. Засланные им кибер-информаторы обшарили крупнейшие банки знаний землян, подсосались к каналам связи. В несколько дней он настолько освоился, будто провел среди людей всю свою жизнь.

Не все ему было понятно. Земляне пользовались множеством языков – зачем, если можно обойтись одним? Почему люди обособляются в какие-то государства, устанавливают искусственные границы и потом охраняют их? Отчего одни изнемогают от работы, другие изнывают от безделья? Ставила в тупик полная беспомощность в распределении благ: как можно умирать от голода, когда на планете все есть? А болезни? Лечатся, лечатся и сами же их вызывают. Но что особенно поразило – неуемная жажда насилия и смерти. Казалось, люди рождались лишь для того, чтобы убивать. С каким-то неизъяснимым упорством одни уничтожали других и гибли сами. Делали это днем и ночью, на всех континентах, тысячами разных способов. Убивали поодиночке и полчищами, скрытно и у всех на виду, бесшумно и в сопровождении невообразимого грохота, огня и дыма. Эпидемия смерти разгуливала по планете, не зная перерыва…

* * *

– Тебе такое и в кошмарных снах не снилось, Сэт, а они, представь, живут во всем этом. Даже интерес какой-то, будто ничего важнее и нет. Не поверишь: что ни книга, то смерть, каждый второй фильм – убийство, в ежедневных новостях – катастрофы, расстрелы, жертвы военных действий… Знаешь, о чем я тогда думал? Вообразил себя мессией. Вот приду к землянам и скажу: что вы творите, люди?! Опомнитесь, остановитесь! Если вы считаете, что вас слишком много, то вовсе не обязательно так слепо и без разбора уничтожать друг друга. Установите Порог, какой найдете нужным, и все лишние уйдут за Порог – добровольно, с достоинством, как делаем это мы… Глупо, конечно, наивно, но тогда что только не лезло в голову. От отчаяния, от бессилия. Тут еще запрет на посадку. Болтаюсь на орбите, а посадить корабль не могу – автозащита не позволяет. Оказывается, и так бывает: все естественные параметры в норме – радиация, атмосфера, гравитация, плотность грунта, а социальный фон – за красной чертой. Оторопь брала: цивилизация, предрасположенная к самоуничтожению! Войти в контактвсе равно, что подписать смертный приговор… Короче, я знал: нельзя, не имею права, добром это не кончится. Но и меня понять можно. Быть у обитаемой планеты и не ступить на нее… Я решился. Для вылазки выбрал горный массив. Безлюдный, как мне казалось. Это правда, Сэт: встречаться с ними я не собирался.

* * *

Он выбрался из расщелины и настороженно замер. Вроде бы ничего подозрительного. Пологая ложбина, ставшая приютом для сорвавшихся с крутизны камней. По самому краю – кустарник, за ним снова скалы. Тишина, покой. Что же тогда насторожило? А вот… Взгляд притягивала полоска-тропа. Чья? Человек здесь ходит или зверь? Тропа терялась в зарослях. Присмотрелся – верхушки кустов сомкнуты – и успокоился: кабаний лаз, человеку там не пробраться. Порадовался своей наблюдательности, а еще больше – подготовке: впервые ступив на землю, ориентировался не хуже аборигена.

Прячась в камнях, он обогнул ложбину, полез по скальной стене. У верхней кромки, не зная еще, что за скалой, вновь притаился. С той стороны шел тугой шелестящий шум. Определил безошибочно – шумит вода. Должно быть, там ущелье, а внизу ручей, речка. Что-то еще заставляло осторожничать. Он задержал дыхание, а когда втянул воздух, почуял горький запах дыма. Где дым, там человек.

Медленно, чтобы не обнаружить себя резким движением, он вполз на гребень скалы, прильнул к нагретому солнцем камню.

Все угадал: ущелье, речка, струйка дыма от костра. Картину дополнял растрепанный порогами водопад, а ниже по течению, на песчаном выносе, – оранжевая палатка. Но где же люди? Он жадно обшаривал ущелье глазами. Никого! Что, если они первыми заметили его и сейчас, спрятавшись, следят за ним? Маловероятно: он был предельно осторожен. И все же луч.– ше убраться с гребня.

Короткими прыжками он скользнул вниз по склону.

– Это трудно объяснить, Сэт, что творилось со мной. Мы много говорим о братьях по разуму, инопланетянах, но когда они рядом и встреча вот-вот, – теряешь власть над собой. Есть, наверное, гипноз обстоятельств. Меня неудержимо тянуло к палатке, к костру.

– Ты был, конечно, с биоником?

– Как же иначе? А что? Почему ты спросил?

* * *

Осторожничал, таился – и надо же! – чуть не налетел на нее. Спустившись к водопаду, стал огибать влажный от брызг валун и едва сдержал шаг: она сидела на расстоянии вытянутой руки. Замерев, он оторопело смотрел на обнаженную спину, на запрокинутую к солнцу голову, различал даже, как подрагивала на плече прядь волос.

Потом он увидел ее же у костра. Должно быть, она искупалась под водопадом. Teлo влажно блестело, с концов волос стекала вода. Вытащив из кучи хвороста прут, она проверила котелок, тем же прутом поправила огонь.

Из укрытия он ловил взглядом каждое ее движение. Зачем-то ей понадобился рюкзак. Присев на корточки, долго рылась в его карманах. Лицо озабоченное. «Где у нас соль, не помнишь?» – спросила, ни к кому не обращаясь. Отозвалась палатка: «Поищи, сама же собирала». С минуту она еще ворошила рюкзак, извлекая свертки, банки. «Подгорает. Слышишь, Серый?» Из палатки выбрался тот, кого она назвала Серым. «Вот же, в банке из-под кофе». Обиделась: «Попробуй тут найди! А говоришь, я собирала»…

* * *

– Они были молоды и, по людским понятиям, красивы. По мне тоже – красивы. Красота для всех красота, в ней живет гармония, душа мирозданья. Их влекло друг к другу, им было хорошо вдвоем, и ни в ком больше они не нуждались – ни он, ни она. А тут я…

– Тебе следовало бы снять бионик.

– До того ли было? Я и забыл о нем.

* * *

Неожиданно они ушли. Оставили все и ушли. Даже костер не притушили. Недалеко, должно быть, и ненадолго. Из одежды ничего не взяли, в чем были – она в купальнике, он в шортах. Не сговаривались: постояли над скатеркой с разложенными продуктами – чего-то там не хватало, – разом рассмеялись и сорвались с места.

Затерялись в зарослях, скрылись за каменным завалом.

Выждав, он покинул укрытие. Конечно, не стоило выходить на открытую площадку, зная, что люди вот-вот вернутся, но как тут удержаться! Его трясло от возбуждения. Он обошел костер, посмотрел, что в котелке, наспех обследовал рюкзак. Мимоходом пощупал наброшенную на куст рубаху. Был соблазн натянуть на себя, и натянул бы, будь у него время, – из одного любопытства, маскарада ради. А вот у палатки все же задержался. Откинул полог, сунул голову в оранжевое свечение и, забыв о всякой осторожности, полез вовнутрь, растянулся на спальных мешках – совсем как человек.

Выскочил, успел. Парень отвернулся, помогая девушке перебраться через поток, и этих мгновений хватило, чтобы юркнуть в прибрежные заросли.

Куст можжевельника надежно прикрывал его, и смотреть удобно, ничто не мешало. Одно плохо – слишком близко. Стой не шевелись.

Они вернулись с охапкой цветов. Ловко перебрав, девушка сунула их концами стеблей в банку, водрузила букет посреди скатерки. Потом они сели друг против друга, переглянулись и снова рассмеялись.

* * *

– Они думали, что одни, совсем одни. А между тем нас было там четверо. Четвертой пришла беда.

– Без бионика ты вел бы себя осторожней.

– Пожалуй, хотя это уже не имело значения.

* * *

Дыхание беды он уловил еще тогда, когда они только вернулись с цветами. «Не оставляй палатку открытой, налетит всякой твари». Это сказал парень, прикрывая вход пологом. Девушка удивилась: «Кто же открыл? Я и не подходила».

Затем след от стопы. Первой заметила она. Спустилась к воде мыть посуду, глядь: на влажном песке – уродливая вмятина. «Смотри-ка, Серый, здесь кто-то был». Парень нехотя подошел, присел на корточки. След озадачил его: совсем свежий, не успел еще оплыть. «Снежный человек», – сказал он, лишь бы что-то сказать. Поленился, не стал ломать голову. У людей так: любое объяснение, даже самое несуразное, снимает вопрос.

А насторожись они, проследи, куда вела стопа… В просветах можжевельника проглядывало отливающее голубизной тело с полупрозрачной кожей.

Он почувствовал облегчение, когда парень и девушка вернулись к костру. О следе забыли. И о том, что кто-то откинул полог палатки, тоже забыли. Однако беда уже расправила крылья, и ничто теперь не могло изменить ее злого полета.

На лице девушки появилась знакомое выражение озабоченности. Что-то ей было нужно. Не домыв посуду, поднялась и ищущим взглядом скользнула по прибрежным кустам. Решила наломать веток, чтобы отдраить котелок. Вполне обошлась бы пучком травы и песком, так нет же, полезла по склону, облюбовав единственный здесь куст можжевельника.

Какое-то время она без всякого выражения смотрела ему в лицо. Лишь стремительно темнели, расширяясь, зрачки. Вызревший наконец ужас прорвался неудержимым криком.

* * *

– И началось… Подоспел парень, набросился, повалил, сдавил мне горло. Тут уж я ничего не мог поделать.

– Сработал бионик?

– Когда я очнулся, парень уже не дышал.

– А потом? Что с девушкой?

– С девушкой… Если б я мог понять.

Только что, стоя на коленях и сжимая лицо парня ладонями, неистово просила его очнуться, открыть глаза и вдруг стихла, успокоилась. Буднично поправила волосы, обернулась, пронзительно и без всякого страха посмотрела на стоявшего рядом урода. «Ведь он только спит, правда?» – спросила, требуя подтверждения. «Нет, – бесстрастно сказал он. – От него ушла жизнь». Она хитренько улыбнулась, погрозила пальцем: «Врешь ты все, голубая тварь».

Слова обожгли его. Он простил бы ей «тварь», но вот «врешь».. Врать он не мог – никогда, ни при каких обстоятельствах. «От него ушла жизнь», – повторил он строго: пусть она даже не надеется, ничего другого он не скажет, как бы ей этого ни хотелось.

«Разбуди его. Ну, пожалуйста».

«Не могу. Нельзя».

Ни раскаяния, ни вины он не чувствовал. Одно заботило как втолковать этой теряющей рассудок аборигенке, что у него и в мыслях не было причинять им зло. Она же сама видела: он не нападал, на него напали. И стынуть ему сейчас на месте парня, если бы не бионик.

«Смотри! – он разъял и вновь сомкнул на поясе широкую ворсистую ленту. – Ты можешь лишить меня жизни, но бионик возьмет у тебя и вернет мне».

Он сознательно упрощал, объясняя, как действует охранный пояс. Есть общий принцип: носитель разума не может покушаться на разум. Это – закон, он никем не выдуман, так определила сама природа, и его ни отменить, ни обойти нельзя. Как законы физики. Люди уже подошли к его пониманию, сказав: не убей! Но они еще не уяснили сути: не убей, ибо убьешь себя!… Парень нарушил запрет и поплатился жизнью. Бионик лишь выполнил свое назначение.

«Так ты украл его жизнь? Взял себе?»

Девушка поднялась с колен и осторожно, словно шла над пропастью, двинулась на голубое видение.

* * *

– Вот уж не думал, что она так поймет меня.

– А что ты хотел, Мит? Законы разума не для людей. Они только мнят себя разумными, а разобраться– инстинкты, страсти… Я уже догадываюсь, что выкинула твоя дикарка. Сказать?

– Попробуй.

– Набросилась на тебя. В слепой ярости, как всякое животное.

– Не угадал, Сэт.

* * *

По отрешенному лицу не понять, что она надумала. И глаза молчат, только сузились, чтобы не выболтать тайну. А может, и нет никакой тайны – одна пустота. Пустые глаза. Но ждать можно всего. Ведь зачем-то она идет к нему, на что-то решилась.

Он отступил, предостерегающе коснулся пояса: не надо девочка, веди себя разумно; ты теперь знаешь, что произойдет, если… Померкнет солнце, день станет ночью, если… Во мрак уйдут твоя красота и твоя юность, если… Болью вскричат души твоих родителей, если… Он заклинал ее остановиться.

А она все шла, надвигалась.

Когда идти ей было уже некуда – они стояли лицом к лицу, почти вплотную, – он отстегнул бионик, уронил пояс в ноги. Только так он мог спасти ее. И будь, что будет.

Через голову девушки он взглянул на парня. Тот лежал лицом к небу, безучастный ко всему, избавленный от необходимости что-то делать и что-то говорить. Почему-то главные виновники всех историй как правило остаются в стороне. Заварил кашу, а другие расхлебывай.

«Что же ты медлишь, девочка. Твори, что надумала, и не бойся. Бионик не коснется тебя».

* * *

Сэт знал: в прошлом у Мита имелся такой грех. Он вернулся с Голубой планеты без охранного пояса и не пожелал объяснить, что с ним стряслось. Был, естественно, судим, потом оправдан. Учли заслуги. Учли также состояние Мита. За ним стали водиться разного рода странности. Задумчив стал и забывчив, впадал в тоску. Но что конкретно так его покорежило, никто не ведал. И вот сейчас, похоже, разъясняется. Только бы успел досказать.

Старик прислонился затылком к стене, закрыл глаза.

– Я слушаю, Мит, – поторопил его Исполнитель. – Дикарка вцепилась в тебя?

– Нет, Сэт.

– Стала рвать на себе волосы?

– Нет, Сэт.

– Схватила бионик?

– Нет, Сэт, нет.

– Что еще она могла делать? А, снова начала канючить, чтобы ты оживил аборигена?

– Нам никогда не понять людей, Сэт. Она попросила убить ее, как убил парня, которого она звала Серым.

– Бред какой-то! Ты что-то напутал, Мит. Или она совсем того…

– Я тоже думал – бред, горячка.

* * *

«Уйди, отстань!» Он гнал ее, увертывался. Но она не отступала, судорожно хватала его за руки. «Убей! Убей! – иступленно твердила она. Упала, поползла за ним на коленях, раздирая их в кровь на нещадно острых пыльных камнях, и все повторяла: «Убей!»

Она требовала невозможного. Разве в его силах отменить закон природы? Даже поддайся он на ее уговоры, ничего бы у него не вышло. Устал уже говорить, что не может, что так устроен, таким создан. Лишь в безрассудстве совершают безрассудные поступки. А стоит ему лишиться рассудка – он уже ничто, мертв, труп. С равным успехом она могла бы упрашивать чтолибо сделать своего бездыханного парня. «Да пойми же, я не человек, я из другого мира».

Что-то она поняла. Вернулась к парню, ладонью провела по лицу, поправила ему волосы. Потом выпрямилась, постояла над ним. «Жди меня, Серый». Сказала тихо, одними губами, и пошла.

Сразу от речного ложа начинался крутой склон, сыпучий, со следами недавних оползней, а выше, уже у верхней кромки ущелья, громоздились скальные бастионы. Туда, к отвесным стенам, карабкалась она, цеппляясь за выступы шатких камней, за редкие пучки пересохшей травы. Ломкие стебли крошились, ранили руки; осыпь предательски оживала, едва ее касалась стопа.

Он не пытался удержать ее, остановить криком, отговорить, не полез следом, чтобы вызволить из зыбкой стихии, прервать губительный подъем. Да она и не подпустит, не будет ждать, пока ее настигнут. Высоты ей достаточно, даже не надо добираться до скал. Вон как летят камни, срываясь из-под ног!

Задрав голову, он в оцепенении следил за неистовыми усилиями хилого человеческого существа, и смутное, неизведанное чувство охватывало его душу. В нем самом что-то ломалось, крошилось, осыпалось, готовое вот-вот сорваться и упасть. «Остановись», – неуверенно, словно чужим голосом произнес он. И вдруг заорал на все ущелье: «Стой! Назад! Я верну тебе твоего Серого!»

Девушка замерла, прижавшись к скале, обернулась. Ему и нужно было, чтобы она обернулась. Подобрав бионик, он подошел к парню, опоясал его и прильнул к нему всем своим телом. Ворсинки бионика жадно всосались в кожу.

* * *

– Так что, Сэт, я уже дважды уходил за Порог.

Старик с трудом поднялся, прошелся по камере, разминая отекшие за ночь ноги. Ждал, о чем спросит Исполнитель, и тогда будет ясно, поверил ли он ему.

– Дикарка видела, как ты пользовался поясом, и рассказала парню.

– Должно быть, так, Сэт.

– И он вернул тебя к жизни. Когда ты очнулся, бионик был на тебе.

– Правильно Сэт.

– Она, конечно, спросила о сроке – где тот предел, когда бионик уже не поможет.

– Все так и было, Сэт. Огорчилась, узнав, что всего сутки – ночь и день, полный оборот планеты.

– Но ты все-таки оставил им пояс. Зачем, Мит?

– Не я – они так решили. Я предложил другое.

* * *

Она сидела к нему спиной, поджав к подбородку колени, и спекшимися губами обдувала кровоточащие ссадины. Коротко спрашивала, когда что-то не понимала. Он терпеливо объяснял, обдумывая в то же время, как ему поступить. Собственно, ничего не изменилось, ситуация та же. Неясно только, зачем аборигены вернули его к жизни. Побольше узнать о бионике? Но это же глупо. Глупо и рискованно. Где гарантия, что он, едва придя в себя, не исчезнет вместе с биоником? На что рассчитывали? И почему это он должен жертвовать собой ради дикаря-убийцы?

«Уходи», – сказала она, не оборачиваясь. Он решил, что ослышался, – настолько неожиданно это прозвучало. «Уходи», повторила она и сжалась, будто ждала удара плетью. «Ты хочешь сказать»… – начал он и осекся. Ну да, она гонит его за Порог, – какие еще могут быть сомнения. Ей бы скорее вернуть своего Серого. «Сейчас, девочка, сейчас, вот только пересажу пояс».

Она опередила, преградила дорогу. «Ты можешь без этой штуки?» – спросила, вырвав из его рук пояс. Существовать без бионика? Может, конечно, он может, но ей-то зачем охранный пояс, если у них с парнем всего одна жизнь на двоих? «Нам хватит», – с неожиданной злостью сказала она, отступая и пряча за спиной ворсистую ленту, словно боялась, что ее отберут у нее. «А теперь сгинь, исчезни, тварь!» – она отошла еще дальше и подняла с земли камень…

Он выбрался из ущелья и порядочно уже прошел, но потом передумал, вернулся.

Стоянку было не узнать. Палатка повалена, вещи разбросаны. Жалко дымил, угасая, костер. Из еще тлевшей головешки запоздало выползло тощее пламя, пошарило вокруг себя и истаяло, не найдя пищи. Одна лишь речка все так же шумела, беснуясь в лабиринте камней.

Ему не пришлось долго бежать. За тем же завалом, куда они ходили рвать цветы, он увидел парня. Тот шел, осторожно ступая, поминутно поглядывая под ноги, чтобы не споткнуться, не упасть, не уронить ношу.

«Сутки, только сутки и ни часом позже, – шептала вслед парню голубая тень. – Между двумя восходами солнца».

– Знаешь, Сэт, о чем я подумал тогда? Вот она проснется, а он уже будет спать. И так каждый раз. Ни говорить, ни улыбнуться, ни посмотреть друг другу в глаза им уже не суждено. Они до конца дней своих будут рядом и никогда вместе… Я думаю об этом все двадцать лет.

Под куполом камеры ударил гонг. Заветная ночь кончилась.

– Ты опоздал, Мит. За нами уже идут.

За стеной послышались шаги. Пока далеко, в самом конце коридора. Старик повернулся лицом к двери.

– Ты им скажешь Сэт: я уйду за Порог там, на планете людей. Вы отправите меня к людям. Такова моя последняя воля, мой завет.

– Ты бредишь, Мит! Вспомни: «Да будет мудрым твое слово»…

– Я должен найти этих несчастных, у которых одна жизнь на двоих, и отдать им свою. И я найду их, клянусь, найду. Среди миллионов, миллиардов…

– Опомнись, Мит! Я не могу…

– Ты не нарушишь Традицию, не посмеешь.

Двери камеры дрогнули, разошлись.

– Я верю в тебя, Сэт. Исполняй! Да будет благим твое дело!