Текст книги "Человек-эхо и еще кто-то (Сборник)"

Автор книги: Борис Пшеничный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

22

Из дневника И. К. Монастырской

Малов ворчит: спать дома будете. Без замечаний не может. Я с ним в поле четвертый сезон, не меняется. Исповедует одну веру: Ordnung. Уверен, что без него мы все увязли бы в болоте анархии. От одних наставлений родить можно. Чего стоят его приказы! Ежедневно два-три, по всякому поводу, на все случаи жизни. Чихнул громко или в неположенном месте – приказ, все будут знать, где и как чихать. Увидел, что я ноги сбила, наставлением не ограничился. Нашел в своих запасниках инструкцию по уходу за ногами в походе, вывесил на всеобщее обозрение. Тут же пустил по кругу бегунок: распишись, что с инструкцией ознакомлен.

На доске объявлений среди прочих появился приказ:

тов. Полосов Валентин Андреевич зачислен и пр. Для Малова он – товарищ Полосов, для АСУ – бодрячок, для Ларисы – Валек. А для меня?

Что-то он стал меня слишком уж занимать, с утра в голове. Что же будет дальше? Ну, спасибо вам, Эдуард Павлович, подкинули вы мне заботенку.

Куда это они чуть свет? вероятно, на ледник. Это надолго. Не завидую Валентину. Я бы с АСУ и часа не выдержала.

* * *

Время обедать, их нет. Малов на взводе. Вообще-то мы редко садимся за стол в полном составе. Кому надо, уходят на целый день. Разумеется, по договоренности и с сухим пайком. Эти ушли без пайка, к двенадцати обещали вернуться. Сейчас пять второго. Малов достал карманные часы, положил перед собой, рядом с хлебницей. Накаляется, шипит, раз-другой промахнулся ложкой, подбородок в борще. Наши ухмыляются. Я смотрю то на Малова, то на его часы, и жуть берет: схватит он их вместо хлеба и сглотнет сгоряча, даже не заметит, потом искать будет.

Показался АСУ, один. Идет не торопится, посвистывает. В хорошем, значит, настроении. Дурная примета: ему хорошо, когда другим плохо. Малов вырос над столом, онемел. Заготовил, видимо, одни слова, а они оказались не к месту. Надо прежде выяснить, где Полосов.

АСУ улыбается нам улыбкой кота,, только что съевшего мышь. Проходит мимо, вначале к себе в палатку, потом мыть руки. Малов все высится над столом, только головой вертит: куда АСУ, туда и он.

АСУ сменил мелодию, засвистал выходной марш из «Аиды». Встречайте, мол, вашего пропавшего. Точно, показался Валентин. Вид не такой бодрый, как у АСУ, но тоже, можно понять, в настроении. Лицо красное, распаренное. Бедняжка взмок под ящиками.

Малов прячет, не успев проглотить, часы. «Опоздание – час десять. Чтобы в первый и последний раз. И по одному не ходить. Ушли двое – возвращаться в том же составе. Категорически». К вечеру, наверняка, появятся приказ и инструкция.

* * *

Лариса мучается какой-то тайной, ждет не дождется, когда уляжемся, чтобы вышептать. Тайны – только шепотом, в шепоте – всегда тайна. Я догадываюсь: опять что-то о Валентине. Он ходил к реке, таскал воду на кухню. Она перехватила на полпути, заговорила. У него вены на руках вздулись, пока решился поставить ведра. Откуда ему знать, что встреча с Ларисой короткой не бывает… Ну, давай выкладывай, что там у тебя, я слушаю.

Ого, действительно новость! Такого у нас еще не было. Дословно Ларису не перескажешь, не хватит бумаги. Она ему расписала, как мы их ждали к обеду, думали уже, не случилось ли что. Ну, он ей и выложил: задержались, потому что выясняли отношения. Словом, между ним и АСУ состоялся мужской разговор. Обошлось без тяжких телесных повреждений: синяки, возможно, будут.

Лариса возбуждена, будто сама дралась. «Ты только никому, слышишь, он это одной мне, не для передачи. До Малова дойдет – такое будет…»

Есть над чем поразмыслить. Он что – задира? Вряд ли. Это АСУ его подогрел, с тем разговаривать можно только так – на кулаках. Но зачем было распинаться перед Ларисой? Не по-мужски как-то. Вот уж не думала, что он трепло. Или оттого, что урод? Спрошу у Эдуарда Павловича.

23

Следователь. К этому мы еще вернемся, Аркадий Степанович. Что вы все-таки имели против Полосова?

Ухов. Перекреститесь! Кто вам такое наплел? Я к нему не против, а за. Из всей нашей шатии, если кто и был стоящий, так это он.

Следователь. Тем не менее в разговоре с ним вы выражений не выбирали.

Ухов. Ну и что? Кто он такой, чтобы стесняться? Говорил, что думал.

Следователь. Но думали не очень-то лестно.

Ухов. А, бросьте! Лестно – не лестно… Чушь собачья. Думаю я всегда одинаково. Вижу, человек начинает из себя кого-то корчить, так и говорю: не корчь, не будь кокетом.

Следователь. Сильно, однако. Можно понять как оскорбление. Есть же другие слова, не обязательно «кокет».

Ухов. Это для ясности, чтобы не сомневался. Скажешь вяло, еще не так поймет, решит, что я его недостаточно хорошо вижу.

Следователь. Что произошло между вами в первый совместный выход на ледник? Вы тогда опоздали к обеду. Вспомните, было это, кажется, пятого июня.

Ухов. Возможно, и пятого. Мусора в голове не держу.

Следователь. Из-за чего вы повздорили? И кто начал – он или вы?

Ухов. Зачем вам все это? Его уже нет, свидетелей не было. Что бы я сейчас ни наговорил, останется в области сплетен. Проверить не сможете, к делу не подошьете. Кстати, откуда вам известно?

Следователь. У вас синяк появился под ухом, все заметили. Полосов рассказал Ларисе Мальцевой, в тот же день.

Ухов. Нет, не мог он, не такой уж он сволота… И что, бахвалился? Вот, мол, какой я герой, ему в ухо съездил?

Следователь. Не бахвалился, просто сказал, что вы повздорили, сцепились.

Ухов. Жаль, что я тогда не знал. Я бы научил его держать язык за зубами. А вы говорите «нелестно думал». Таких к ногтю надо. Я, между прочим, сразу его на мушку взял.

Следователь. Как же так – только что сказали: из всех был самый стоящий?

Ухов. Диалектика. Гада тоже уважать можно. Но он не гад. Он вообще черт-те что, выродок какой-то. Я только глянул на него – у меня вот здесь так и засосало. Ну, думаю, паря, ты у меня покрутишься, я из тебя выбью. Сам не знаю, что собирался выбить, не спрашивайте. Себя испугался – откуда у меня такое. И не злоба, не ненависть, без названия-нечто слепое, пещерное, утробное. Не терплю – и все! Он ко мне, чувствую, так же – готов в глотку вцепиться. Мы ведь, когда оставались одни, ближе пяти шагов друг к другу не подходили, все время на дистанции. Как на дуэли, еще шаг – и выстрел… К концу сезона я уже стал подумывать, не убраться ли из лагеря, от греха подальше. Заявление даже написал, до того подперло. Все могло случиться. Подкараулил бы где-нибудь на тропе… Или он меня.

Следователь. Для вас это было бы самое лучшее – уехать. Тогда, возможно, мы и не встретились бы здесь. А сейчас обстоятельства против вас. Полосов исчез, вы в тот день не пошли на объект, нарушили график, и вас видели вместе буквально за полчаса…

24

Из дневника И. К. Монастырской

Пишу вчерашним числом… Надо бы о нем, а я о Малове. Что бы мы делали без его душеспасительных бесед. Солнце бы не всходило, трава бы не росла. Целую неделю колом в голове тогда-то и во столько-то надо быть. Сегодня пятница, мой день. И его. Наши фамилии на маловском графике рядом. Знамение? Он с семи, я следом.

Он уже там, вошел минута в минуту. Знает, чем начальству угодить. А я из принципа опоздаю. У меня часы отстают.

Наш табор словно вымер. Только Лариса под кухонным навесом суетится, гремит посудой. Дежурит. Я с ней с утра двух слов не сказала. Она свое возьмет, отыграется перед сном… В соседней палатке возня. Наверняка, режутся в карты. Не боятся, черти, знают: Малов не заглянет, занят. Еще в городе, на общем собрании, строжайший запрет – ни карт, ни вина, ни женщин. Малов: «Гусарские замашки, у кого они есть, оставьте дома. Категорически». Встречный вопрос: «А цыгане будут?» Мы сами – цыгане.

Картежники заспорили. АСУ выигрывает или проигрывает? Синяк его красит. Если бы под глазом, было бы совсем хорошо. После обеда отобрал у меня микроскоп, общался со своими амебами. Самая ему компания!

Вспомнился вчерашний сон: кто-то меня сзади щекочет, оборачиваюсь – никого. Жуть!

Кажется, пора. Валентин от Малова – рысцой к реке. Отдышаться, голову остудить. Полог палатки откидывается, Малов высматривает меня. Иду, иду, на моих отстающих еще минута в запасе.

Разговор обо всем. Самочувствие, работа, быт, мозоли, дисциплина, что можно, чего нельзя. Неинтересно. А вот это интересно. «Как вам товарищ Полосов?» Брякнул без всякого перехода. Никак, говорю, а что? «Жаловался, на вас жаловался. Держитесь вы высокомерно, замечать не хотите. Нельзя так. Он, к вашему сведению, тоже наукой занимается, диссертацию пишет, скоро кандидатом будет». Врет. Не мог Валентин на меня бочку катить, тем более перед ним. Наверняка было так: Малов замечает, что между нами какая-то кошка, и стал из него жилы тянуть: почему, в чем дело, мы здесь одна семья, жить надо дружно. В ответ тот промямлил что-нибудь неопределенное: я, мол, не против, всей душой, если, конечно, она… А теперь Малов несет отсебятину. «Коллег следует уважать, Ирина Константиновна. На взаимном уважении коллектив держится». Выходит, я ведьма. А про коллектив надо запомнить. Очередной маловский афоризм. К отвальному дню, не поленюсь, изображу на ватмане – и гвоздями на доску, поверх всех приказов.

* * *

В голове после Малова пыльно. Пошла проветриться. Нос к носу – Валентин. Смотрит во все глаза, в зрачках – напряжение. Вспомнила маловское «следует уважать», расплылась. Он не понимает, что меня развеселило, но тоже рот до ушей. Дай, думаю, поиграю. Что во мне смешного? – спрашиваю. Он даже вздрогнул, не ожидал такого поворота. «А во мне? – говорит. – Ведь и вы смеетесь». Так ты же смешной. Разве не знаешь? Сказала и пошла. Пусть мух не ловит.

Да, чуть не забыла. Это было вчера. Сижу у палатки, обдумываю, что записать в дневник. Забыла, не заметила, как подошел он. Откуда только взялся, вроде бы бродил где-то. Что, спрашиваю, надо? «Так вы же меня позвали». Чушь, говорю, иди гуляй. Вот и гадаю второй день: может действительно позвала, помимо воли? С ума можно сойти. Надо последить за собой.

25

Следователь. Пропавшие тоже нуждаются в защите. Считайте меня его доверенным лицом, адвокатом. И в этом качестве я могу предъявить вам кое-какой счет.

Монастырская. О, вы начинаете пугать.

Следователь. Вместе с Нечаевым вы обманывали Полосова. Сговором, слежкой, тайным дневником. Поставьте себя на его место. Кто-то из ваших коллег ведет за вами наблюдение – что вы сказали, куда пошли, как посмотрели. Вам было бы приятно?

Монастырская. Но он не знал.

Следователь. А если знал? Я почти уверен – знал. И уж наверняка, догадывался. Не будем забывать, что Полосов не как все, он способен на большее.

Монастырская. Вы меня удивляете. Следователь, трезвый, рациональный человек, служитель логики и фактов, а тут заумь. Это же нечаевские бредни. Человек-эхо – чистейшая мистификация, пошлый анекдот.

Следователь. Вы меня тоже удивляете. С таким энтузиазмом взялись помогать Нечаеву и вдруг…

Монастырская. Совсем не вдруг. У меня и сомнений никогда не было, что играю в сказку. В самую элементарную – про Иванушку-дурачка и Царевну-лягушку. Только не думала, что и конец будет такой же занудный.

Следователь. Сурово, однако. Играть с человеком, забыв, что он не бумажный Иванушка-дурачок…

Монастырская. Но и я не болотная лягушка-квакушка. Мне эта игра дорого стоила. Не хотите стать моим адвокатом? Так вот представьте, что ваша клиентка, я то есть, в один прекрасный день вдруг обнаруживает, что влюблена. Да, да, самым натуральным образом. В Полосова, в этого идиота. Она так долго за ним присматривала, так о нем много думала, что видеть больше никого не хотела и думать ни о ком не могла… Преувеличиваю, конечно. Любовь – сильно сказано. Не такая я уж… И у меня был Илья. А знаете, почему у меня расстроилось с Сотником? Вы же мой адвокат, могу быть откровенной. Я охладела к нему. Сразу, в одну неделю. Как появился Полосов, об Илье я уже не вспоминала…

26

Из дневника И. К. Монастырской

Временами он куда-то исчезает. Обычно уже к вечеру. Был на виду, крутился – и вдруг его нет, как сквозь землю. Причем надолго – час, полтора. Малов однажды обыскался, облазил все вокруг – впустую. Объявился только к ужину. И как ни в чем не бывало. Я не удержалась, спросила, где его черти носят. Он только слюну сглотнул… Странно, однако. Все равно узнаю.

Что с Ларисой? Молчит. Лежит и молчит. Светопреставление. Подаю голос. Без ответа. Ну, как знаешь. Коконом завиваюсь в одеяло, отгораживаюсь спиной. В палатке тишь, без благодати. Сон не идет и, чувствую, не скоро придет. Не привыкла я так, без ларисиного отчета. Говори же! Наконец слышу: «Он про тебя спрашивал». И вековая пауза.

Перевариваю, соображаю. О чем таком он мог спросить, что она сразу сникла? Или достаточно было упомянуть мое имя? Не паникуй, подружка, не бери в голову. Его интерес ко мне совсем не тот, какой ты думаешь. Отходи, отмокай, давай пошепчемся. Ты ведь тоже не уснешь.

Все-таки я мудрая. Лариса – это Лариса. Переворачивается, осторожно жмется к моей спине, дышит в ухо. «Я ему про тот случай с гюрзой. Помнишь? Еще бы шаг, и она бы меня цапнула. Хорошо, говорю, что у Иры палка была. Назвала тебя, а он: «Вы давно знакомы?» Разъяснила в двух словах и дальше. Он перебивает, снова про тебя. Я ему о своих страхах, а он о тебе. Ну, думаю, раз такое дело, мне с тобой говорить не о чем. Повернулась и пошла… Ты не сердись только. Я на тебя тоже не сержусь».

Лариса заснула первой. Я потом.

Донимают сны. Один совсем кошмарный. Сама за собой подглядывала. Иду по дороге, впереди женщина, вроде бы знакомая. Присматриваюсь и холодею: так это же я! Смотрю жадно, интересно ведь, хоть и жутко, за собой со стороны понаблюдать. Крадусь следом и дрожу: вдруг оглянется. И точно, голову уже поворачивает, сейчас увидит… Проснулась.

* * *

После шести он и Лариса направились в соседнее ущелье. Это близко, только перевалить через гребень. Но пока взберешься – килограмма два потеряешь. Охотников до таких прогулок мало. Это как раз тот случай. когда охота хуже неволи. А у них что за охота?

Минут двадцать они карабкались по склону. Просматриваются отлично. Эквилибристы под куполом цирка. Побросав все, мы стоим, глазеем. У Малова так даже челюсть отвисла, рот нараспашку. Какое-никакое, а зрелище, развлечение. Вот он ей руку тянет, подтаскивает, показывает, куда ногу ставить. Нам издали виднее, тоже подсказать хочется, переживаем. Спортивный азарт.

Вру, азарт не спортивный, с другим душком. «Что они там забыли?» Это Алевтина Ивановна. Невинно так спрашивает, будто только что из яйца вылупилась. «А вы догоните, спросите», – советует АСУ. Густо запахло коммуналкой. Ух какая большая замочная скважина!

Женщин в лагере трое. Алевтина Ивановна самая древняя, ей за пятьдесят, девица. До неприличия хорошо сохранилась, любопытна, как пионер, замучила всех «почемушками». Когда скалолазы вернулись (с цветами, разумеется), наша девица с обидой: «Так вы по цветы ходили. Почему не сказали, я бы тоже»… АСУ аж поперхнулся. «В следующий раз вас непременно пригласят, мадам. У вас все еще впереди».

Лариса букеты на стол. Пышет жаром (от ходьбы, конечно), сияет (от впечатлений, конечно).

* * *

Ничего не хочется делать. Писать тоже. Малов: «Плохо выглядите. Температура как?» Заставил сидеть с градусником.

Завтра – к арчовнику, вылечусь.

От Ильи ничего, надо бы послать весточку.

27

Следователь. Как часто вы связывались с Ириной Константиновной? Можете не отвечать, не настаиваю.

Сотник. Вы хотите, видимо, знать, почему мы, при наших близких отношениях, вроде как забыли друг о друге. Не совсем так. Я не досаждал ей, это верно. Вскоре после ее отъезда я приболел, был на бюллетене, и не хотел, чтобы она узнала. Зачем? Подумает, что серьезно.

Следователь. Но и она не напоминала о себе. Я просмотрел все радиограммы.

Сотник. В порядке вещей. Полевые условия, неустроенность, работы по горло – сами посудите, до писем ли?

Следователь. И вы никак не связывали ее молчание с Полосовым, то есть с экспериментом?

Сотник. В те дни я и забыл об этом. Напомнил Эдуард Павлович. Он зашел как-то и спросил, какие вести от Ирины. Его интересовал прежде всего Полосов.

Следователь. И тогда вы решили слетать в лагерь. Вдвоем. По чьей инициативе? По вашей, или Нечаев настоял?

28

Э. П. Нечаев. Илья не такой уж открытый, как кажется. О себе вообще не любит говорить. Будете рядом и не узнаете, что с ним стряслось. Это мне в институте сказали, что он бюллетенит. Я даже звонить не стал, поехал сразу к нему домой.

Валяется на диване, оброс, взгляд отсутствующий. Таким я видел его лишь однажды, лет двадцать назад, когда мы только познакомились. Но там причина была, личная драма. А что сейчас? Спрашивать бесполезно, не скажет. Хандра, кстати, тем и знаменита, что ее трудно объяснить. Человек не знает, чем придавлен. А Илья явно хандрил, в этом вся его болезнь.

Я, конечно, мог предположить – из-за Ирины. Но, с другой стороны, они неделю как расстались, и все было прекрасно. Что за это время могло произойти? Напускаю на себя озабоченность: страшно, мол, беспокоюсь, как там, в лагере, мой подопечный и какие, кстати, новости от Ирины. Тут и выяснилось, что она не дает о себе знать. Я предложил слетать.

29

И. С. Сотник. Вы не знаете Эда, он кого угодно на ноги поставит. Ему бы врачом работать, невропатологом. Меня он не в первый раз выводит из транса. Мы и подружились, можно сказать, как врач и пациент. Пациентом был я. Давно это, смешно вспомнить. Банальная история: не повезло в любви. Дали мне, как говорится, от ворот поворот. В прошлые века что в этих случаях делали? Отправлялись в дальние походы, шли на войну, под пули, искали приключений. А я – в дом отдыха. Взял путевку, думал, сменю обстановку, развеюсь, забуду. Не тут-то было. Говорят же, от себя не убежишь. Как приехал, завалился в кровать и целыми днями на спине, потолок изучаю. В столовую через силу хожу, аппетита никакого, только ложку пачкаю.

Сосед по комнате, а это был Эд, пытался расшевелить. То в бильярдную позовет, то в кино, анекдотами занимал, истории смешные рассказывал. И чем, вы думаете, вылечил? Яблоками. Самыми обыкновенными яблоками. Приносит однажды куль, выложил на вазу, а. одно – в руке и подсаживается ко мне на кровать. Говорим о чем-то, он между тем яблоко в руках вертит, поглаживает, ласкает. Я не столько слушаю, сколько смотрю на это самое яблоко, как оно воском отливает, из-под пальцев светится. Эд перехватил мой взгляд, на, говорит, ешь. Сам другое взял и со мной за компанию – с аппетитом, с хрустом. Я следом, жую машинально, челюстями работаю. Не кислое, спрашивает, еще будешь?

Он мне тогда полвазы скормил. Я ему за те яблоки на всю жизнь благодарен. Вместе с ними, видать, я еще что-то сжевал.

30

Из дневника И. К. Монастырской

Радиограмма: прилетает Сотник и с ним еще кто-то. Малов разорался на весь лагерь: «Вам персональный привет от Ильи Сергеевича». О наших с Ильей отношениях знают, мы секрета не делали. Почему же готова растерзать Малова, словно он разгласил нечто, что мнехотелось бы скрыть? Скрыть от кого?

Жду Илью с непонятной тревогой. Радоваться бы, что свидимся. Вечность как расстались, вспоминается уже смутно. Потерялся где-то, пропал. Мог бы как-то напомнить о себе. Я тоже хороша, за все время – ни строчки. Что я ему скажу?

Подошел Валентин, сел на ящик рядом. «Неприятности?» Ты еще! Нашел, когда с расспросами, шагал бы к Ларисе – вон она молнии мечет. Не сказала, даже не подумала – настроение было у меня такое. Он понял без слов, поднялся, пошел к кухне, взял топор, веревку; Слышу разговор с Маловым: «Схожу за сушняком, дрова кончаются». Малов только рукой махнул, делай, мол, что хочешь. У него свои заботы. Приезд Сотника да еще с кем-то – своего рода инспекция, надо быть начеку. И то, что Полосов пошел по дрова, – очень кстати. Пусть начальство видит: люди при деле, здесь не курорт.

Мне тоже хочется куда-нибудь скрыться.

31

И. С. Сотник. Ее я увидел еще из вертолета. Посадочная площадка в двух шагах от, палаток. Встречать высыпали все. Она особняком, в Атороне. Одета по-полевому, в джинсах, но кофта явно не для работы – куплена где-то по случаю, и Ирина, помнится, чисто поженски радовалась покупке.

А вот поговорить с ней, представьте, не удалось. Поздоровались, я задержал ее руку, ждал: чмокнет в щеку, но она на людях не решилась. И мне неудобно было уделять ей много внимания. Прилетел не на свидание, по делам. Пошли доклады, расспросы, просьбы. Малов неотлучно, заставил просмотреть кучу бумаг. В полевых условиях они плодятся не меньше, чем на канцелярских столах. И так почти до отлета, у нас и было всего два часа. Краем глаза я посматривал, где Ирина. Выпала минута, когда мы могли бы переговорить. Перехватил Эд. Отвел ее в сторону, обсуждали что-то с серьезным видом. Признаться, я обиделся на него.

Ему тоже не повезло. Он рассчитывал повидать Полосова, но тот, как назло, ушел по каким-то делам. В общем, поездка была неудачной.

Да еще записка. Ирина сунула мне в карман, когда мы уже шли к вертолету. Прочел я только в городе. Всего три слова: «Мне здесь тошно». Хотелось думать, что ей тошно без меня, но обольщаться не стал, она бы так и написала.