Текст книги "Куртизанки дорог (СИ)"
Автор книги: Борис Мишарин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
И здесь происходило что-то нечто подобное – мысли и разговоры в толпе одни, в душе и одиночестве другие.
Караваев закончил осмотр только к вечеру, устал страшно и даже нос слегка свербел от разнообразия запахов духов, туалетной воды и тела. Закрыл медпункт, вышел на улицу, вдыхая свежий воздух полной грудью, прикурил сигарету и стоял, наслаждаясь тишиной, морозной бодростью и одиночеством.
Он действительно устал, утомился от оживленной наэлектризованности, которую всегда создавали воспитанницы на осмотрах, считая их своеобразной выходной торжественностью. Никто из них не имел высшего образования, в лучшем случае ПТУ по специальности повар, штукатур-маляр, продавец. Никто ранее не читал газет и книг, телевизор и тот смотрели урывками между делами – уколоться и обслужить клиента. Поэтому и разговоры всегда усеченные – никакой политики, мировой ситуации, науки и искусства. Но в центре была небольшая библиотека, телевизоры и многие девчонки стали приобщаться к чтению книг, смотрели не только любовные сериалы, но и слушали новости. Многое не понимали, отстали от политических и других современных терминов, слов, в массе своей иностранных. Впитывали, как губки, информацию и начинали уже обсуждать другое – не побои клиентов и ментов, денежную удачу за обслуживание или где лучше достать героин. Но сексуальная распущенность осталась. Собственно отдыхали от бывшей работы девушки, никто не хотел возвращаться обратно, мечтали завязать, устроиться на работу, завести семью и детей. Но почему-то в толпе, среди таких же, хотелось блеснуть мастерством – соблазнить мужика. И не подобного себе, не воспитанника – кого-нибудь из охраны или штатных рабочих. Наверху стоял Караваев.
Он докурил сигарету, вдохнул несколько раз полной грудью, выветривая из легких последний дым и запах осмотра. Пошел домой, тихой утомленной походкой.
Хотелось расслабиться, выпить пивка или же коньяка немного, посидеть, не думая ни о чем, в кресле. Ножки девиц все еще бродили гормонами в теле, создавая внутреннюю напряженность, воюя с физической усталостью.
Степан Петрович решил принять душ. Вода расслабляла и успокаивала, смывала противоречия и освежала. Стоя под струей, он наслаждался, подставлял лицо, грудь и спину поочередно, набирался сил, просачивающихся из воды сквозь кожу. И не думал, ни о чем не думал.
Вытерся насухо полотенцем, накинул махровый халат, взбодренный вышел из ванной, наткнувшись на стоявшую в комнате Зинаиду. Подумал, что надо бы запирать дверь.
Она уже сняла пальто, выглядела эффектно и броско в своем коротком и декольтированном платьишке. Караваев замер, откровенно разглядывая Зину, переводя взгляд с ножек на талию и грудь, чувствовал, как растет волнение, и молчал.
Зинаида обозревала его таким впервые – темно-синий махровый халат, запахнутый наспех, мокрые, непросохшие от воды волосы, руки, медленно отпускающие полы халата, который стал чуть-чуть распахиваться и вот-вот обнажит заветную плоть. Кинулась на шею, целуя и срывая халат напрочь, торопилась, прерывисто дыша и неистово направляя мальчонка внутрь, и не попадала. Лицо исказилось в страстной гримасе, а он пер напролом, заваливая на стол, вошел внутрь и заработал. Зина, впившись пальцами в спину, застонала с приохиванием, торопилась не опоздать, впрессовывая в себя мужское тело.
Расслабившись, Караваев не отпустил Зину, поднял ее со стола, крепко сжимая талию, целовал уже неторопливо в шейку, словно в замедленном кадре, и пытался рассмотреть лицо получше. А она то выпрямляла голову, то откидывала ее назад с полуприкрытыми веками, наслаждалась еще не остывшей страстью. Каштановые волосы рассыпались по плечам, сочный ротик приоткрылся, зовя к общению. Нашел и впился в томлении в мякоть губ.
Руки ослабевали и Караваев медленно разжал их. Зинаида опустилась на носки, а потом и на всю ступню. Секс закончился и что дальше делать она не знала. Решила не торопить события, но переживала страшно.
Хорошие мужики попадались ей и раньше, но, естественно, ни о каких привязанностях не могло быть и речи – кто клюнет на наркоманку и дорожную проститутку. И она особенно не нуждалась в мужском внимании, все посвящалось одному – героину.
А теперь – другое. Зинаида похорошела и расцвела. В ней проснулась женщина – не проститутка, раздвигающая ножки за несколько сотен рубликов, ожили, ранее подавляемые наркотиком, чувства. Появилась возможность перспективы, не как раньше – загнуться в канаве, а устроиться на работу, создать семью и воспитать ребенка. Перспектива хоть капельки счастья и это счастье она видела здесь, сегодня.
Зина отошла от Караваева на пару шагов, села в кресло и переводила взгляд с него на пол и обратно. Молчала. Она так и не снимала своего платьишка, чулок, пояса и бюстгальтера. Не снимала ничего, трусики или плавки не одевала заранее. В ажурных чулочках согнутые в коленях ножки смотрелись в кресле особенно заманчиво.
Караваев, словно в каком-то ступоре, изучал ее лицо – прямой, может быть с небольшой ложбинкой, носик, карие глаза, оттененные синими тенями с неброской подводкой, черная тушь, выделяющая ресницы. Слегка оголенная грудь в вырезе платья поднималась и опускалась в такт дыханию, выдавая волнение. Но сейчас он не понимал, что беспокойство не связано с сексом и считал не остывшим дыхание от любовных утех. Вспомнил первую встречу, когда ее привезли в центр в грязнущей и замызганной одежде. В синяках и кровоподтеках, с разбитой губой, но в помаде, с терпким, отвратительным запахом смеси немытого тела, дешевых духов и водки. На лице злобная отрешенность, так он тогда расценил ее вид. Не принято еще решение – кинуться в омут и погибнуть молча или вцепиться кому-нибудь в глотку, драть до последнего и умереть в сорванной злости.
Словно очнувшись, понял, что стоит совершенно голый напротив нее, поэтому и опускаются иногда женские веки, прикрывая глаза, отвыкшие за несколько месяцев от обнаженного тела и плоти со стороны. Схватил с пола свой халат, накинул и запахнулся наспех. Потом подошел к бару, достал пару бокалов, коньяк, плеснул немного себе и ей, устроился напротив в кресле, пододвигая спиртное и Зинаиде. Необходимо определиться и он понимал это. Поступить можно по-разному – отправить ее домой, в общагу, или оставить до утра здесь. Он ничего не обещал – сама захотела, удовольствие получила… Караваев отпил немного коньяка и видя, что Зина не взяла рюмку, подал ее прямо в руки.
– Вот что, Зина, – наконец решился заговорить он, – ты иди сейчас к себе. Предупреди девчонок, что б не теряли, возьми щетку, косметику, что там еще… не знаю. Поживешь у меня, а там дальше видно будет, как жизнь сложится. Охрану я предупрежу сам, а то ночью поднимут на ноги весь центр, потеряв тебя.
Зинаида так и не отпила коньяк, держала бокал в руке, отвернув немного лицо в сторону. Она не всхлипывала, но хорошо было видно, что слезы катятся по ее щекам.
Караваев расстроился.
– Зина, ну в чем дело, объясни пожалуйста?
Она ухмыльнулась уголком рта, опрокинула бокал, выпивая до капли, помолчала немного, видимо собираясь с мыслями и приходя в себя. Заговорила без всхлипываний, но еще не окрепшим, дрожащим голосом:
– Я все понимаю, Степан Петрович, и не на что не рассчитываю. Но зачем же так… Да… я проститутка и наркоманка… Но, ведь я тоже человек!..
Слезы уже не бежали, но Зина завсхлипывала.
– Ни черта не пойму, – перебил ее Караваев. – Объясни толком, пожалуйста.
– Чего же тут объяснять? – с отрешенностью произнесла она. – Проститутка и есть проститутка. Любой может купить, взять и унизить. Какие у нас права? Никаких! Вот и вы…тоже. Трахнули и ладно… Зачем мне ваш дом?..
Караваев, кажется, начал понимать немного, что имела в виду Зинаида. Он снова налил немного коньяка.
– Послушай, Зиночка. Трахнуть, как ты выразилась, я мог тебя еще в кабинете и сюда тащить не надо. Да, здесь удобней и лучше, и не зайдет никто. Но, – он повысил голос. – Как проститутка ты мне не нужна. Скинуть напряг я могу почти с любой из вас и ты это прекрасно знаешь. Все вы и ты в том числе, – он подчеркнул последнее, – пытались добиться меня, соблазнить любым способом. И напрасно, и ты это тоже знаешь. Я предложил тебе другое – стать в доме хозяйкой. Не обозначил сроки – ну, извини. Я и сам этого не знаю. Официальные браки рассыпаются в короткое время, люди живут всю жизнь в любви и дружбе, так и не узаконив своих отношений. Время, только время может сказать, насколько сильны и чувственны отношения. Так что если ты проститутка – проваливай отсюда к чертовой матери. Если вошла в дом хозяйкой – живи и не заикайся даже о бывшей профессии. Время само – сблизит иль разведет, скажет слова любви или ненависти.
Он отвернулся в сторону, не желая видеть ее лица, не смущать в принятии решения, выпил коньяк и ждал ответных слов или действий. Что еще мог сказать он? Он действительно не любил. Да, Зина нравилась ему и хотелось выстроить отношения. Пусть и таким способом. Приживутся, полюбят друг друга – здорово! Нет – на нет и суда нет…
Ошарашенная Зинаида не знала, что делать. Нет, он не покупает ее своим положением, как посчитала в начале. Резкий тон отрезвлял, но слова о хозяйке впились в душу, пролились бальзамом на истерзанное сердце. Спать с ним, жить в одном доме и не просто жить, а хозяйкой… Нет…эти слова для нее дороже других, дороже слов о любви. Сбывалась мечта о доме, своей семье и, возможно, будущих детях. Сколько раз она грезила и предавалась фантазиям… Она станет любить его так, что никто не сможет помешать их счастью, любить неистово и преданно, как никто и никогда не любил. Он не сможет и не получится у него – не полюбить ее. Зинаида, не искушенная в настоящих чувствах, не видевшая по сути ни детства, ни юности, подползла к нему, уткнулась в колени и заплакала.
– Простите меня, Степан Петрович, не поняла я ваших слов в начале, одурела от счастья и не поняла, – молила сквозь слезы Зина.
– Ну…вот еще…сырость разводить. Терпеть не могу.
Караваев встал, пытаясь освободится от Зины, но она не могла и не хотела отпустить, вцепившись в его колени. Он отвел взгляд и через мгновение захохотал, показывая пальцем куда-то в сторону. Непонимающая Зина невольно отследила взор, замерла вначале, не понимая происходящего. В зеркале у стены – стоявший во весь рост Караваев и у его ног Зина с оголившимися грудями, обхватившая коленки. Мужской халатик немного распахнут, обнажая свисающее хозяйство, еще чуть ниже заплаканное лицо.
– Да, Зиночка, картина Репина – приплыли, – сквозь смех еле выговаривал он. – И надпись: плачь – не плачь, а слезами члену не поможешь…
Он нагнулся, поднимая Зину с коленок, смахнул пальцами слезы, усадил в кресло напротив своего, и то же присел, наблюдая за реакцией. Она еще толком ничего не сообразила, не могла прийти в себя от переполнявших чувств и эмоций. Но, постепенно осваивалась, уже мысленно представила только что виденную в зеркале картину, подняла кисти рук, словно придерживая плоть и рассмеялась.
– Вот-вот – смейся и не надейся, что мальчик станет давать тебе повод к смеху. – Он вдруг посерьезнел. – Так что? Переезжаешь ко мне?
– Извините еще раз, Степан Петрович…
– Началось лето в деревне… – Перебил ее Караваев. – Ты просто скажи: переезжаешь или нет?
– Конечно переезжаю, Степан Петрович.
Он снова не дал ей договорить:
– Степан Петрович – на людях. Дома – Степан, Степа, как угодно. Все! Дуй давай в свою конуру, расскажи подружкам, собирай барахло и не задерживайся.
Зинаида упорхнула мгновенно. Бежала и не осознавала полностью переполнявшие чувства. Что более сладостно – любовь, семья или же рассказать об этом, потрепаться с подругой о привалившем счастье. Увидеть на лице зависть и восхищение потенциальных соперниц. Все, все вместе и доставляло удовольствие, окрыляло, включая подкорку и тормозя серое вещество.
Внеслась вихрем в комнату, плюхнулась на кровать с лету.
– Все, Оленька, все! – прокричала в восхищении Зина.
– Что – все? – недоуменно спросила соседка по комнате.
– Все – это все! – Зина развела руками – Я переезжаю, подруга!
– Куда переезжаешь? Да расскажи ты толком, – возмутилась Ольга.
А Зинаиде хотелось продлить удовольствие, помурыжить немного подругу с разъяснениями. Она вытащила сигарету, прикурила, развалясь на кровати, улыбалась лукаво, наблюдая за реакцией.
– Здесь нельзя курить, – бросила Ольга. – Дуй в коридор…
– Можно, мне сейчас все можно!
– Да поясни ты толком, – начала уже сердиться подруга. – Прибежала, нашумела… Все, все…. Что все – ни хрена не понять. Ой, да ты поддатая, однако? Вот Караваев узнает – всыплет по самое не хочу…
Зина курила не торопясь, наблюдая за суетой соседки, нарочито оттягивала пояснения, продляя удовольствие. Затушила сигарету.
– Не всыплет, – бросила, как отрубила она, вставая с кровати. – Степан Петрович – мой муж!
Зинаида достала сумку, складывала в нее косметику, зубную щетку, нижнее белье. Больше суетилась, чем собиралась – собирать то, в принципе, и нечего было. Наблюдала искоса за ошарашенной подругой. Потом, внезапно обозлившись, поднесла к ее носу сжатый кулачок, прошипела, словно змея:
– Кто еще раз попытается юбку перед Караваевым задрать – так и передай всем: убью…
Зина вышла, не попрощавшись, побрела тихонько к новому жилью, все еще переживая в душе воспоминания, как хотели и пытались соблазнить ранее ее милого почти все девчонки оздоровительного центра.
* * *
В небольшом кабинете четыре стола и сейфа, вернее металлических ящика, шкаф для одежды. Все вместе опера собирались не часто и старались не опрашивать одновременно нескольких фигурантов по разным делам. Убогость кабинетов давила и, наверное, не раздражала только больших начальников – захаживали они сюда редко, делали пару другую замечаний и исчезали: не их среда. А опера сами иногда улучшали свой быт, не гнушались брать в подарок какую-нибудь безделицу. Пулков, например, не отказался от кресла, предложенного потенциальным подозреваемым. Да и креслом сей предмет назвать трудно. Всего-то радости, что на колесиках и высота регулируется.
Оперская суета не давала сосредоточиться. За соседним столом двое коллег пытались расколоть бритого наголо подростка по разбойному нападению. Хотя подростком его с виду не назовешь – накаченный громила с перебитой переносицей. Меньше двадцати лет от роду никак не дашь.
Костя закурил, прикрыл веки, стараясь не обращать внимания на происходящее, сосредоточился на своем деле, раскладывая по полочкам известное и неизвестное.
Картина получалась неприглядная. Пять трупов, уже пять. Молоденькие женщины проститутки дорожные, наркоманки. Найдены все практически в одном месте, без документов, с презервативами во рту, двумя чеками в кармане, скончавшиеся от передозировки героина. В чеках героин чистейшей воды – такого не продают проституткам. И он с одной партии. Шприцов на месте происшествия нет.
Преступник старается замести следы, уничтожить улики, обеспечить алиби. Если бы валялись рядом шприцы, не было презервативов и чеков – никто бы и пальцем не шевельнул, списали все на передозу, как первые случаи. Хотя там и шприцов не было, и презервативы были – покатились по наторенной дорожке.
Нет, здесь явно обозначают состав преступления. Зачем? Поиграть – кто сильнее, умнее, хитрее и изворотливее? Нет и нет, считал Пулков. Все гораздо банальнее – насолили сильно преступнику. Возможно заразила СПИДом путана. Вот и хочет он общественного резонанса – напугать до смерти девчонок. Героин все равно вытолкнет на дорогу, зависимость не даст отсидеться дома. А как идти туда? Там убивают… Страх, животный страх вопьется каждой под кожу, засвербит жутью, заноет ужасом. А абстиненция доведет до трепета.
Костя бросил в пепельницу истлевшую напрочь сигарету, прикурил новую, окунувшись опять в свои мысли и уже не замечая галдежа за соседним столом.
Героин… Да, необходимо плясать отсюда. Преступник наверняка имеет вес среди поставщиков порошка и ему не решатся продать бодяжную туфту. Но, кто он? Наркоторговец, крупный бизнесмен, преступный авторитет, госчиновник? Все может быть. Однако, вряд ли наркоторговец оставит такой героинный след и авторитет поступит по-другому, не станет морочиться. Вколят девочке дозу покрепче и бросят умирать – без всяких чеков и презервативов. Значит, скорее всего, бизнесмен или чиновник…
Презервативы… Вряд ли преступник пользуется ими, по крайней мере такими точно не пользуется. В аптеке таковых не продают. Зато в любом задрыпанном киоске – по десятке упаковка, как раз для дорожниц. Значит резинки покупали сами девчонки и искать здесь бесполезно. Как и свидетелей: с кем они уезжали – один шанс из тысячи… трата времени.
Пулков встал с кресла, налил в кружку чай, пошвыркал полуостывший, но с сахаром, взял телефонную трубку. «Нет, по телефону всего не скажешь, надо идти самому», – подумал он и стал одеваться.
Лаборатория располагалась в другом здании и эксперты могли что-то подсказать, навести на мысль или подкинуть идейку. Тащиться минут двадцать по городу, но опера ноги кормят.
– Привет работникам пробирки, пипетки и клистирки, – бросил он, входя в лабораторию.
– И тебе привет ОУР, выпендрежник, балагур – ответили девчонки.
Пулков подошел к старшему эксперту, присел на стул.
– Привет, Людочка. Ты делала героин по убийству проституток?
– Я же отдала заключение, – ответила она.
– Да знаю я, читал. Ты мне на словах что-нибудь расскажи, что в заключение не вошло. Не первый же день работаешь – знаешь прекрасно, что каждая мелочь важна, деталька ничтожная.
Людмила откинулась на спинку стула, посмотрела внимательно.
– Вот все вы такие – заключение вам быстро надо сделать, вчера еще, а лучше до события преступления. Подробности рассказать… А у нас, между прочим, все в заключении отражается, каждая мелочь. – Она особенно подчеркнула последнее.
– Ладно, Людочка, – стушевался Пулков. – Чего же ты так утрируешь? Поэтому и пришел к тебе – все равно что-нибудь расскажешь. За сухостью фраз заключения не видна самобытная труженица экспертизы, направляющая рука расследования, – решил подсластить Костя.
– Ой, ой, ой! Подлиза, – заулыбалась Людмила. – Только для тебя и в счет будущих цветов и шоколадок…
– Будет, все будет, – поддакнул Костя.
– Слушай сюда, обещалкин, – Людмила махнула рукой. – Героин этот чистый, может быть самый чистый из всего, с чем приходилось иметь дело. Но это не панацея. И это новая, свежая партия в городе. Твои чеки, Пулков, первая ласточка, не было еще поступлений из нее на экспертизу. Но, вы же работаете, господа опера, и поступления, полагаю, будут.
Костя сложил руки, словно перед иконой.
– Людочка, солнышко! Будет что – отзвонись сразу же.
– Ладно, иди подхалим, не мешай работать. Итак кучу времени с тобой потеряла, – она махнула рукой, пододвигая микроскоп поближе.
– Людмила Ивановна, – обратилась к ней практикантка, когда ушел Пулков, – чего вы с этим опером возитесь? Есть же заключение – пусть читает…
– Во-первых, деточка, я ни с кем не вожусь… С тобой разве что… – оборвала ее Людмила. – А во-вторых, это один из лучших оперов и пришел он сюда работу свою делать, убийцу искать.
– У нас что ли? – съехидничала практикантка.
– Не у нас, а через нас. И, полагаю, кое-что полезное для себя усвоил. Если ты этого не поняла, девочка, может тебе стоит задуматься о выборе профессии? А пока посуду помой – вон грязной сколь накопилось. – Людмила Ивановна указала рукой на несколько пробирок и чашек Петри.
«А здесь все не так просто, – подумала практикантка. – Нравится он ей. И чего я в разговор встряла? Дура… мой теперь посуду»…
Рабочий день заканчивался, но не для оперов и Пулков был уверен, что застанет Кузьмина на работе. Начинали они вместе с райотдела. Кузьмин перевелся потом в управление наркоконтроля, дослужился уже до начальника отдела, а Пулков так и застрял в чистых оперативниках. Правда стал старшим и по особо важным делам областного управления. Старое не забывалось и делились они иногда друг с другом информацией для пользы дела. Вот и сейчас опер решил обратиться к старому другу за помощью. Сам тоже частенько помогал ему в решении нарковопросов.
– Привет, Виктор. Чайком угостишь?
Пулков скинул куртку, присел за стол.
– Здорово, Костя. Счас, организую.
Кузьмин глянул в заварник, отправил молодого опера вытряхнуть и набрать воды в чайник.
– А я вот сам бегаю, – констатировал ситуацию Пулков.
– Кто ж тебе не давал? Тебе же предлагали должность в райотделе – сам отказался, – подытожил Кузьмин.
– То – в райотделе… – усмехнулся Пулков. – Молод еще был, опыта маловато. И правильно, что отказался.
Они закурили оба.
– Дело пытаешь или от дела летаешь? – спросил Кузьмин, пока не вернулся гонец.
– Темка одна имеется…
– Ладно, обсудим подробненько. Знаю я твои темки… – улыбнулся Виктор.
Оперок принес заварник и чайник с водой, Кузьмин засыпал заварку, включил чайник, отправил подчиненного из кабинета.
– Давай, выкладывай по порядку. Начнем, пока вода кипятится.
– Тут вот какое дело, Виктор…
– Да не тяни ты, выкладывай без предисловий, – поторопил его Кузьмин.
– Без предисловий – значит без предисловий. Проституток кто-то мочит, пять трупов уже от передозировки. Каждой в кармане героин оставляет по паре чеков. И героин чистый, эксперты утверждают – самый чистый и еще не светился ни разу. Подходов никаких, вот и решил я к тебе обратиться – выйти на убийцу через героин. Где-то он героин берет, кто-то ему наркотик дает. Да и тебе в тему…
Пулков вроде бы закончил вводную часть, вытащил сигарету, размял по русскому обычаю, прикурил, наблюдая, как Кузьмин разливает чай и кладет сахар. Бросил одну ложку – не забыл, курилка!..
– Да-а, Костик, – растянуто и не торопясь, как бы осмысливая сказанное, произнес Кузьмин. – С простым вопросом ты не придешь. Вечно подкинешь головную боль.
– Но, ведь это и твоя тема… – перебил его Пулков.
– Моя то моя, но не все так просто… – Виктор попытался отхлебнуть горячий чай. – Значит, говоришь, из этой партии еще ничего к экспертам не попадало, не изымалось… Это уже хуже… Наркодельцы и тебе известны, но как к ним подступиться? Тут на кривой кобыле не подъедешь. И новые торговцы выплываю постоянно.
– Не скажи, Виктор, не скажи, – помахал пальчиком Пулков. – Киты есть и остаются китами, а мелочовку мы ловим или они их под себя подминают. Здесь не новенький сработал, они с чистогана не начинают.
Кузьмин закивал головой в знак согласия.
– Но, ведь, ты сам знаешь – забодяжат геру, сто процентов забодяжат, – возразил вдруг Виктор.
– Да и черт с ними, пусть разводят, подсыпают порошок или пудру. Для особых клиентов не забодяжат – кишка тонка. Вернее не захотят неприятностей и имя портить. И попадется к нам, если попадется, ширпотреб. Но я с экспертами договорился, вычислят они эту партию и звякнут мне. Людмила Белоусова – классный спец, сам знаешь, чудеса творить может.
– Да-а, Белоусова точно спец классный. И деваха – хоть куда…А для тебя, Костик, наизнанку вывернется. – Подковырнул Кузьмин.
Пулков покраснел…
– У-у-у-у, – только и произнес Виктор и решил дальше не смущать друга. – Давай делом займемся. Значит так – работу мы свою активизируем, нам же для пользы. Кое-где и кое-кого тряханем – возможно и попадется кое-что из той партии, агентурный аппарат оживим…
– Ты бы мне подсказал – с кем из наркобонз побеседовать, – перебил его Пулков. – Телефончик дал, встречу организовал. Может и подкинут идейку насчет убийцы – не их клиенты.
– Смотрю я на тебя, Костя, и удивляюсь, – начал наставническим тоном Кузьмин. – Был бы опер молоденький – выставил за дверь и объяснять ничего не стал. Но ты то, ты то… Чем рядиться с ними будешь, что у тебя за душонкой есть? Да, могут они на мысль натолкнуть, но только на мысль… А что ты им взамен предложишь, какой компрой стукнешь? И то бабка надвое сказала…
– Знаю я, Витя, знаю. Чего пузыри запускал? – ощерился Пулков. – Делать то что-то надо…
– Рутину месить и ждать… Сам будто не понимаешь…
От Кузьмина Пулков решил поехать к Сафронову, важно уточнить кое какие детали. Глянул на часы и понял, что опоздал. Даже у оперов рабочий день имеет свойство заканчиваться. Только иногда через сутки или даже двое. Ничего не поделать – такая работа.
До дома – пара остановок и он решил прогуляться. Что-то беспокоило душу, вносило внутреннюю сумятицу. Может прогулка и вечерний морозец освежат мысли. Костя брел потихоньку по улице и как-то непривычно воспринимал окружающие предметы – он никуда не торопился.
– Привет, Пулков. Гуляешь? – Он вздрогнул от голоса Веры Приваловой, эксперта-криминалиста.
– Да нет, из наркоконтроля топаю…
– Такой же чокнутый, как и Людка наша. Все по домам разошлись, а она все твой героин изучает. Топай, топай, может и медальку когда дадут, – засмеялась Привалова.
Брошенные мимоходом слова задели Константина за живое. Сообразил он – чего не хватало ему, бередило внутренности. Увидеть Людмилу…
Он ускорил шаг и завернул к экспертам.
Белоусова что-то рассматривала сосредоточенно в микроскопе и даже не сразу среагировала на его приход. Оторвалась от окуляров, взглянула вопросительно и молчала. Обычно она спрашивала или начинала незлобно ругаться, что, дескать, еще не готово ничего, рано пришли… Вытерла платочком глаза, уставшие от напряжения и Пулков прочитал в них тоску, боль или беспокойство. Сложно определить конкретно, а может и все вместе сочеталось в этих карих и влажноватых от работы глазах.
«Глаза, какие у нее выразительные глаза… И как это я раньше не мог разглядеть этот волшебный взор, почувствовать глубину и теплоту взгляда, – рассуждал про себя Пулков. Захотелось приблизиться и поцеловать их, снять тоску и напряжение, увидеть радость и веселье своей отрады.
Молчание затянулось…
– Я, вот, тут мимо шел, – начал он каким-то не своим голосом, вытащил зачем-то сигарету, понял, что курить нельзя, смял и бросил в карман.
Людмила лучезарно улыбнулась и это еще больше смутило его.
– Может, сходим куда? – наконец решился Пулков.
– Костенька, – ласково произнесла Людмила, так она не называла его никогда. – Я так устала, что вряд ли куда смогу пойти и дойти. Да и поздно уже… Спасибо за приглашение…
Пулков огорчился всерьез, но Людмила не дала окончательно расстроиться:
– Проводишь меня? – попросила она и улыбнулась, заметив, как он засуетился.
Они шли тихо, тихо, наслаждаясь вечерним морозцем, который еще не успел прихватить щеки и нос, потрепать уши. Белоусова взяла его под руку и молчала. Молчал и он, не зная что говорить, и что вообще говорят в таких случаях. Оба уже не дети и были половинки у каждого, но вынести ритма работы, ночных дежурств и дерганий по выходным не смогли.
– Вот мы и пришли, – через минуту произнесла она. – Да, я близко, в соседнем доме живу. Зайдешь?
– Кто – я? – оторопел не ожидавший Пулков.
– Ты, конечно же ты, – ласково улыбнулась она и повела его в подъезд.
* * *
Николай уехал от Мурашовой довольный и окрыленный. Не часто ему удавалось провести время в богатом доме, а главное с умной и замечательной дамой, к тому же красивой. Удовольствие в полном объеме – любоваться и ласкать тело, манящее флюидами и можно поговорить на уровне, не огорчаться, что тебя не понимают или слушают просто так, из вежливости. Выслушать другую, несколько непохожую, точку зрения, поспорить о политике, науке, искусстве. Это здорово!
Он попросил остановить машину в центре города, не хотел, что бы узнали его место жительства. В принципе не скрывал жилье, но и показывать без надобности не стремился. К тому же хотелось продлить удовольствие несколько в ином роде – развалиться на кровати, словно шейху, а вокруг вьются девочки-дурочки, готовые слушать и ласкать.
Николай зашел в магазин, взял бутылочку хорошего коньяка, пару лимонов, посчитал достаточным для закуси – девчонки сами еще что-нибудь подрежут на стол. Шел не торопясь к дому, где жили сестры и заранее предвкушал встречу.
Дверь открыла Светлана, кинулась на шею с радостным визгом, целовала в щеки, а Нина всегда вела себя более скромно – обняла сухо, прижалась щекой и все.
– Девочки, – начал Николай, – сегодня мы не пьем пиво. Я взял коньячок и лимончик. Помой и порежь, что-нибудь еще собери, если есть.
Он протянул лимоны Светлане, отдал коньяк Нине и скинул дубленку. Прошел в зал, с удовольствием развалился на диване, предвкушая предстоящую оргию. Мать девушек сегодня дежурила на работе, а сын Нины, младший школьник, был где-то у друзей. Ничего не мешало отдыху – можно никого не стесняться, ходить голым и заниматься сексом где угодно.
Девчонки почему-то возились долго, но он не торопил, понимал, что кроме еды необходимо еще и подкраситься. И вот они появились. Обе в нескромных халатиках, чулочках. Накрыли на журнальный столик, подкатив его к дивану, присели рядом, с обеих сторон, демонстрируя верх чулок и полуобнаженную грудь. Уже знали, изучили привычки клиента и старались вовсю. И он понимал, что это работа, а не истинное проявление чувств, знал, что если спросит, то объяснятся ему и в любви, порывах страсти и нежности. Хотелось все же узнать истину – насколько противен или приятен он им, но бесполезностью заниматься не стоит.
Николай разлил коньяк по рюмкам, взял дольку лимона.
– Давайте, девчонки выпьем немножко. Хочется отдохнуть и расслабиться по полной…
Он опрокинул коньяк в рот, жуя лимон, сморщился немного и стал раздеваться. Раздевался всегда сам и полностью. Снова присел между ними, тиская груди с обеих сторон, гладил ножки, наблюдая, как растет и поднимается пенис. Светлана соскользнула вниз, а он сосредоточился на ножках и груди Нины, пока не дошел до развязки.
Закурили все вместе. Николай встал и Светлана догадалась – разложила диван. Можно поваляться, понежиться. Девчонки не сняли чулки и пояс, обе ласкали мужское тело, целуя и поглаживая грудь, медленно опускаясь все ниже и ниже. Первой села сверху Светлана, потом они несколько раз менялись, пока сами не получили удовольствие.
Николай невольно сравнивал их между собой, сравнивал и с Дианой. Сорокалетняя Светлана не выглядела на свои четыре десятка при первом и невнимательном взгляде. Но кожа не дышала свежестью, как у более молодой Нины, морщины у глаз выдавали возраст, хотя строение лица и тела позволяло выглядеть намного моложе. Про таких говорят в народе – «маленькая собачка до старости щенок». Ее всегда вежливый тон, желание угодить, расхвалить клиента компенсировали возраст и даже больше – ее выбирали чаще. «Ласковый теленок две матки сосет» – почему-то вспомнилось Николаю. Убеждался в этом не раз и не только в этом случае.
