Текст книги "Испытание войной – выдержал ли его Сталин?"

Автор книги: Борис Шапталов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Заслуга В. Суворова как исследователя заключается прежде всего в том, что он первый со столь наглядной решительностью хирурга вскрыл чрево «сталинской школы фальсификаций», касающихся проблем предвоенного периода. Но сделал это с чрезмерной эмоциональностью и сомнительными акцентами, что отпугнуло иных добросовестных историков (мол, получается, что СССР – агрессор, а фашистская Германия – жертва агрессивных планов!), и потому, отвергнув выкладки В. Суворова, они не потрудились вдуматься в существо дела. А он лишь напомнил общеизвестное: что цель большевизма – мировая революция, а под «социалистическим государством» понималась «вооруженная крепость в окружении капитализма». Мехлис на ХVIII съезде ВКП(б) прямо говорил: «Мы будем бить врагов Советского Союза так, чтобы ускорить ликвидацию капиталистического окружения…» (18, с. 273–274). И Гитлер, и Сталин мечтали о мировом господстве – только с разных идеологических позиций.

Эта тема в среде советской интеллигенции с учетом цензурных соображений дискутировалась с 50-х гг. Достаточно вспомнить о нашумевшем и ходившем в списках письме публициста Э. Генри писателю И. Эренбургу, посвященном проблеме сомнительной выгоды для страны советско-германского договора 1939 г. (впервые опубликовано в журнале «Дружба народов», № 3, 1988). Горбачевская гласность позволила писать уже открыто о том, что вынужденно умалчивалось в хрущевско-брежневские времена. Например, обширная статья М. Буроменского «Август 1939 г.: поворот, которого не было» в журнале «Знание – сила», № 7, 1991 г., где доказывалась, что «в высшем политическом руководстве СССР близость революционной ситуации в Европе неизменно связывалась с грядущей мировой войной».

Позволю привести отрывки из своей статьи «Звездный час Иосифа Сталина», опубликованной в 1990 г.:

«К лету 1939 года Сталин завершил контрреформацию в стране… Настала пора уделить главное внимание внешним целям… До 1939 года задачей его внешней политики было налаживание нормальных, желательно дружественных отношений с Англией и Францией. Нужно было отвлечь их от непростых, часто «негуманных», выражаясь языком либералов, процессов централизации государства… Но ничего бы не получилось, не будь объекта, отводящего пристальные взоры от внутренних процессов кристаллизации новой мощи СССР. А объект был столь подходящ для этого, что удалось даже заключить союзный договор с Чехословакией.

Фашизм. Это не какая-то случайная удача для него. На фашизм делалась ставка еще до прихода Гитлера к власти, благо Муссолини уже являл пример возможного… Когда даже Великий экономический кризис не вывел хваленый европейский пролетариат из спячки, он один почувствовал – фашизм, вот что может раскачать буржуазную лодку!… Фашизм – вот сила, которая пробьет широкую брешь в днище капитализма… Следом придет черед действовать первому социалистическому государству. Централизованному, организованному, сплоченному…

Теперь пришло время для второго акта. Фашизм хочет агрессии?.. Что ж, прекрасно! Империалисты станут уничтожаться руками империалистов… Гитлер мечтает о разгроме Польши? Давитесь. Но это уже будет не австрийская или чешская прогулка. Это будет настоящая война. Не с одной Польшей, а с англо-французским блоком… Опыт войны 1914–1918 годов показывает, что это продлится года три. В борьбу втянутся и другие шакалы – Италия, Япония, парочка-другая малых стран. Чем больше, тем лучше. За это время железные когорты Красной Армии будут готовы выступить на завершающей фазе… Утомленные империалистической бойней трудящиеся Европы Красную Армию поддержат. То, что не получилось в 1920 году, теперь получится».

В. Суворов наполнил эту версию значительным массивом фактологического материала (правда, тенденциозно подобранным вплоть до сознательных искажений) и новыми логическими выводами, а главное, придал ей форму беллетристической сенсационности. Литературно-провокационное изложение имело большой успех, и началась многолетняя дискуссия на тему «хотел Сталин нападать на Германию или не хотел?» И сквозь эту игру в «хотелки» полезло такое, что меня лично отвратило. Не только потому, что как само собой разумеющееся Сталин считал, что боевые действия с Германией предполагают сочетание как оборонительных, так и наступательных действий. Тем более что верхи не скрывали желания воевать на чужой территории. И я никак не предполагал, что «народ» понимает под оборонительной доктриной СССР сидение армии в окопах, как то было в Первую мировую войну. Тогда зачем надо было создавать механизированные корпуса? Однако…

Порой спор между «оборонщиками» и «агрессорами» принимал клинические размеры. Умонастроения иных «светлых» умов четко выразила светоч российского либерализма В. Новодворская: «Уберите с глаз долой вольных и невольных фальсификаторов: К. Симонова, Василя Быкова, А.Адамовича, Ю. Бондаpева и прочих, а на полке оставьте одного Виктоpа Сувоpова. Сожгите сами свои нашивки и ордена», – призвала народ В. Новодворская» (Новый взгляд. № 1. 1994).

По существу, то было продолжение успешно проведенной идеологической кампании в годы «перестройки» по развенчанию истории СССР. Тогда под лозунгом «исторической правды» выбивали подпорки из-под режима. Но если большевики с приходом к власти сразу же предложили новую систему национальной гордости и национальной самоидентификации, то либералы после себя оставили пустоты, и желание В. Суворова и его союзников расширить их вызвало подозрение, что теперь речь идет об основах идеологического существования постсоветской России. Тем более, В. Суворов и не скрывал свои геростратовы цели. В предисловии к «Ледоколу» он написал: «Эту легенду (о Великой Отечественной войне) я вышибаю из-под ног, как палач вышибает табуретку. Надо иметь жестокое сердце или не иметь его вообще, чтобы работать палачом, тем более – палачом, убивающим национальные святыни великого народа, своего собственного народа».

Вот уже верно: есть предатели по судьбе, а есть по призванию… Желание быть палачом надо принимать спокойно – это либо свойство психики, либо ремесло человека. Или одно гармонично сочетается с другим. Другое дело, что любителей убивать национальные святыни в России с тех пор не убавилось. Им удалось нанести ряд тяжелых ранений российской государственности, но, к их великому разочарованию, «евразийская империя» устояла, не развалилась, а значит, работу необходимо продолжать. И работа кротов продолжается, пусть и не с тем размахом и смаком, как в 1990-е гг.

У того же В. Суворова читаю: «Кремлевские вожди готовили преступление против Европы…». «Смертный приговор Европе был Сталиным вынесен…» (11, с. 219, с. 231). Интересное заявление. Ведь Европа была фашизирована на две трети. СССР предстояло воевать с фашистской Германией. Выходит, что борьба с фашизмом – это «смертный приговор Европе», «преступление кремлевских вождей»? Может, В. Резун-Суворов имел в виду что-то другое? Но читаем в той же книге показательную по строю фразу: «Если мы обратимся к мемуарам… прославленных полководцев, которые, сохранив верность антинародному режиму, завершили войну на высоких командных должностях…» (11, с. 231). Получается, что этим полководцам надо было поступить, как Власов, и крепить вместе с ним «новый порядок» на оккупированных территориях?

Бросить оружие – не проблема. В 1917 и 1991 гг. так и сделали – солдаты и население отказались защищать антинародный режим. И что, стало легче? А если легче, то кому?

С другой стороны, либеральная толерантность призывает нас уважать чужие политические воззрения. Хорошо, уважим профашистскую и коллаборационистскую позицию В. Резуна, который вопреки Рузвельту и Черчиллю, считавших фашизм намного более опасным врагом демократии, чем большевизм, хотел бы вместе с вермахтом свергнуть коммунизм, и разберем ситуацию исключительно с позиции голой аналитики.

Предположим, во главе СССР стоял миролюбивый политик, думающий исключительно об обороне. Он бы неустанно возводил укрепления вдоль границы, закапывал в землю танки и пушки, тянул десятки тысяч километров траншей, строил тысячи дотов. А заодно, как рекомендовал В. Суворов, показал немецким генералам воздушную и танковую мощь страны – стратегические бомбардировщики, способные разбомбить Берлин, танки, которых не было у вермахта, и т. д. После чего Гитлер понял бы, что нападать на СССР бессмысленно, и занялся бы исключительно Англией и ее колониями. Тогда Европу, о счастье, пришлось бы освобождать Соединенным Штатам. После освобождения в Европе установилась бы демократия, и все жили бы долго и счастливо.

Это вариант по В. Суворову. Но, спросим мы, когда именно смогли бы Соединенные Штаты разгромить Германию и ее союзников? Вряд ли бы раньше 1946 г., и то потому, что обладали ядерным оружием. Итак, война пошла по следующему сценарию: на востоке могучий Советский Союз отсиживается в окопах, демонстрируя свое миролюбие. США методично бомбардируют атомными бомбами города Германии и Японии, ибо другим способом американская армия разбить врага не в состоянии. Гитлер, в свою очередь, ракетами ФАУ-2 старается сровнять с землей Лондон и другие города, до которых способны долететь изделия фон Брауна. При этом мы упростим задачу и предположим, что Гитлеру так и не удалось создать свою атомную бомбу. Но что мог и сделал бы Гитлер, так это наращивал бы масштабы уничтожения неарийского элемента в Европе. Концлагеря ведь набрали свою производительность в 1944 г., а тут имелась бы возможность развернуться минимум до 1946 г.

Что в итоге? Разрушенная обычными и атомными бомбардировками Европа, энное число уничтоженных в фабриках смерти и… благополучный, мирный Советский Союз. Можно представить, какие книги писали бы «Суворовы» в последующем. Как они изобличали бы ренегатов в Кремле, предавших интернационализм и обрекших трудовой люд Европы на гибель и лишения. О том, как большевики уклонились от святого дела борьбы с фашизмом, в то время как партизаны Франции и Югославии, Польши и Норвегии гибли в неравной схватке… Ну и так далее. Получается, куда ни кинь, везде клин. Всем угодить невозможно.

Есть в проблеме «22 июня» один аспект, мимо которого прошли В. Суворов и его последователи. Дело в том, что необходимость превентивного удара по Германии вытекала отнюдь не только из веры советского руководства в мировую революцию, но и из более прагматических соображений. Попытаемся ответить на вопрос: «Что было бы, если б Германия победила Англию?» Сталин мог рассуждать примерно так: в 1941 г. Гитлер не сможет тянуть с операцией по высадке десанта на Британских островах, терпя и дальше бомбардировки немецких городов английской авиацией, блокаду германской экономики, отрезанной от океанских путей сообщения. И что будет, если вторжение удастся? СССР останется один на один с Германией и покоренной ею Европой. Очевидно, что следующим объектом нападения станет Советский Союз, причем с реальной перспективой «крестового похода» большей части европейских государств (Финляндии, Румынии, Венгрии, Италии, Хорватии, Норвегии Квислинга, Франции Петэна, Испании, а также Турции и Японии. Война на фронте от Мурманска и Кишинева до Владивостока сулила СССР только одно – поражение.

В 1927 г. союзник коммунистов Чан Кайши совершил переворот и разгромил большую часть организаций КПК. Погибли тысячи членов компартии. Советский Союз гневно осудил репрессии. А спустя десять лет стал оказывать большую военную помощь «презренному предателю и империалистическому марионетке». Почему так? Просто в Москве понимали, что надо помогать Китаю в войне с Японией, ибо после победы над Китаем СССР может стать очередной целью. Точно по тем же мотивам руку помощи СССР протянул Черчилль. Он (как и Сталин в отношении Чан Кайши) действовал по принципу: «Враг моего врага – мой друг, даже если он мой враг». Ничего личного – одни интересы. При этом новые друзья в случае своей победы вновь закономерно становились соперниками, а бывшие враги – союзниками в новой борьбе. Такова реальная политика. Поэтому Сталин (как и любой другой вменяемый правитель) просто обязан был вмешаться в случае вторжения вермахта в Англию в силу нецелесообразности для СССР оказаться в клещах между Германией и Японией. Соответственно, был неизбежен вывод о желательности превентивного удара по Германии в случае успешного преодоления Ла-Манша вермахтом. Причем к такому выводу должно было прийти руководство страны любого режима – тоталитарного или демократического характера. Другое дело – конечные цели борьбы, которые ставились бы руководством России в зависимости от своей идеологии и характера политического строя.

Отказ от превентивного удара со стороны Великобритании и Франции обернулся для Польши и той же Франции катастрофой, а Великобритания уцелела лишь благодаря водной преграде. Можно вспомнить Павла I, пославшего войска во главе с А.В. Суворовым в превентивный поход против Франции в 1799 г. Не подведи полководца австрийский союзник, может, удалось бы разбить Францию, и тогда не состоялся бы поход 1812 года, и не было бы сожжения Москвы и больших жертв в войнах 1805–1814 гг. В этом суть превентивных ударов – отвести будущую угрозу более значительных масштабов.

В мае разведка Генштаба насчитала на границах СССР до 120 германских дивизий. В условиях войны с Великобританией было ясно, что большинство из них отмобилизованы, а значит, готовы вступить в бой немедленно. И это число с каждым месяцем нарастало. Разумеется, это вызвало беспокойство военных, отсюда и появилась записка Василевского – Жукова от 15 мая 1941 г. о нанесении превентивного удара. Согласие Сталина означало бы начало скрытой и быстрой (а не растянутой на месяцы) мобилизации войск Красной Армии хотя бы в приграничных округах с приведением их в боевую готовность. В таком случае приказ о начале наступления можно бы отдавать по окончании подготовительного этапа, а можно – отсрочить. Отказ от более быстрого развертывания 22 июня вышел боком.

Ахиллесовой пятой сторонников превентивного удара СССР по Германии является конкретизация даты «освободительного похода». Назывались разные даты – 23 июня, 6 и 14 июля… Но думается, что не только Тимошенко и Жуков, но и сам Сталин не знал точной даты «освободительного похода». Предположим, Гитлер отдал бы приказ на проведение операции «Морской лев» 10 июля, а Красная Армия выступила бы 6 июля и тем самым спасла Англию от вторжения. Нужно ли это было Сталину? Нет, конечно. По логике вещей, Сталин должен был выждать удобный момент. А самый удобный момент тот, когда отборные германские дивизии оказались бы за Ла-Маншем. Тогда бы «убивалась куча зайцев»: 1) до самого Берлина серьезных сил, противостоящих Красной Армии, нет; 2) английский империализм повержен руками германского империализма; 3) Красная Армия выступила бы в роли освободителя от фашизма для всей Европы, включая Англию; 4) это создало бы предпосылки для советизации Европы, включая «освобождаемую» Англию; 5) советизация Англии (а равно и Франции) дала бы юридическое право распространить новый политический и идеологический строй на ее колонии и подмандатные территории. А это как-никак почти четверть планеты… Нет, не мог Сталин намечать для Красной Армии строго определенную дату «освободительного похода», слишком головокружительные, уникальные возможности открывались перед ним в 1941 г. И именно в этом, вероятнее всего, кроется отгадка отсутствия четких планов у войск приграничных округов. Сталин, в силу своего характера, не мог посвящать в свои многоходовые комбинации Тимошенко и Жукова. То были исполнители, а не политические фигуры. Даже большинство членов Политбюро, которое давно уже превратилось в исполнительный орган при диктаторе, не ведало планов Сталина. Н.С. Хрущев утверждал: «Не знаю, кто из членов Политбюро знал… о состоянии нашей армии, ее вооружения и военной промышленности. Думаю, что этого, видимо, никто не знал, кроме Сталина» (20, т. 1, с. 295).

Сталин не собирался безоглядно нападать на Германию. В этом не было никакой нужды. Войска из внутренних округов подтягивались из того простого соображения, что благоприятные сроки предстоящего вторжения в Англию укладывались в период июль – август. С середины сентября на операции на море и в воздухе могла сказаться неблагоприятная погода. Потому войскам из внутренних округов ставилась задача закончить сосредоточение к 10 июля. Отсюда и июньский приказ штабам особых приграничных округов о выделении фронтовых управлений с выносом их на полевые фронтовые пункты управления, начиная с 19 июня. (Приказ о создании полевых фронтовых командных пунктов был издан 27 мая 1941 г.) Дальше все должны были ждать развития событий на Западе. А как они будут развиваться, не мог знать и Сталин со всей своей самоуверенностью. Нападет ли Гитлер на Англию? Если нет, то выступление Красной Армии, безусловно, отменялось, и тогда заранее составленные планы теряли смысл, а участники их составления переходили в разряд нежелательных свидетелей. Ведь вплоть до 1942 г. существовала бы реальная угроза утечки информации, что могло вспугнуть Гитлера. Отсюда «странные», на первый взгляд, действия Сталина – речь 5 мая перед выпускниками академий с критикой фашизма и вермахта и одновременно жесткое неприятие плана превентивного удара Жукова – Тимошенко – Василевского от 15 мая.

Итак, в превентивном ударе не было необходимости. Спешить было некуда. Расчеты показывали, что британские вооруженные силы существенно усилились по сравнению с 1940 г. Шок прошел, что доказала борьба за господство в воздухе. Во главе страны стоял железный руководитель – У. Черчилль. Этот не из тех, кто сдается. Несомненно, английское побережье за год было укреплено. Ну а мощь английского флота не вызывала сомнений. Выходило, что вермахту предстояла сложная и достаточно долгая, упорная борьба сначала за плацдармы на британском побережье, затем накопление на них сил, прогрызание обороны и только затем победоносное развитие наступления в глубь страны. То есть у Красной Армии времени для приведения своих войск в боевую готовность, включая время для конкретизации планов с учетом складывающийся обстановки, вполне хватило бы. Наступление Красной Армии могло начаться только в одном случае – если вермахт сумеет прорвать оборону английской армии, а лучшие дивизии вермахта уйдут за Ла-Манш.

Задачей Генштаба и наркомата обороны являлась концентрация сил в западных приграничных округах в ожидании развития событий в районе Ла-Манша. А для этого не требовалось возвращать артиллерию с полигонов, рассредоточивать авиацию и проч., не давая Гитлеру ни малейшего повода усомниться в нейтралитете Сталина, дабы не вспугнуть «Морского льва». Отсюда «провокационнобоязнь» и прочие странности, отмеченные, в частности, К.К. Рокоссовским. «Судя по сосредоточению нашей авиации на передовых аэродромах и расположению складов центрального значения в прифронтовой полосе, это походило на подготовку к прыжку вперед, – писал он, – а расположение войск и мероприятия, проводимые в войсках, этому не соответствовали» (13, с. 54. Показательно, что эти строки из рукописи цензура не пропустила в советские издания книги «Солдатский долг»).

Сталин оставил без внимания проект оперативного плана военного руководства Красной Армии от 15 мая 1941 г. исходя из того, что Гитлер не полезет на СССР, оставив нерешенным английский вопрос и повторив, тем самым, фатальную ошибку Наполеона. Сталин считал, что все козыри у него на руках.

Уверенность Сталина в том, что Гитлер ни в коем случае не пойдет на риск войны на два фронта, а будет бежать по коридору, проложенному его политикой, возобладала над массивом противоположных данных и самой практикой. Сталин недооценил смелость фюрера. Ведь не побоялся же Гитлер ударить по Польше, оставив в тылу Францию и Великобританию. Не побоялся открыть малый второй фронт, отдав приказ в апреле 1940 г. о вторжении в Норвегию, несмотря на огромное превосходство британского флота. И с чего бы Гитлеру летом 1941 г. опасаться высадки английской армии в Европе, чьи войска в мае 1941 г. были позорно разбиты на Крите парашютистами, практически не имевшими тяжелого вооружения?

Кремлевский вождь не уяснил несложную в общем-то вещь: Гитлер не мог спокойно вторгаться в Англию, оставляя в тылу Красную Армию. Зато он мог спокойно оставить у себя в тылу Англию с ее маломощной для наступления сухопутной армией и напасть на Советский Союз.

Сталин совершил ошибку. Его ошибка была ошибкой особого рода. Таких ошибок у него было немало, столь же, на первый взгляд, малопонятных. Их корни – в особой «политической философии», исповедуемой диктатором. Еще при жизни Сталина аналитики обратили внимание на его политическую сверхгибкость в сочетании с удивительным догматизмом, доходящим до паранойи, когда свершались странно не умные и не нужные вещи. Например, репрессии 30-х гг. явно вышли за рамки «разумной» чистки от оппонентов, превратившись в мясорубку, в которой гибли нужные и неопасные для режима люди, далекие от «высокой» политики: конструкторы оружия, ведущие специалисты оборонной промышленности, средний командный состав. У Сталина просматривалась тяга к сверхжестким решениям, которая, правда, всегда чередовалась с полосами «либерализма», когда становилось ясно, что дело зашло слишком далеко, под угрозой сам государственный механизм, а значит, надо давать задний ход. Классический случай – сигнал «всем назад!» в статье «Головокружение от успехов» после «дурной» коллективизации зимы 1930 г.

«Заслуженный троцкист республики» Иосиф Виссарионович взял у Льва Давыдовича все те положения платформы, за которые осудили троцкизм: сверхиндустриализацию, сплошную коллективизацию, создание трудовых армий, куда вошла подавляющая часть населения страны, и так вплоть до огосударствления профсоюзов и перетряхивания госаппарата, только все это в куда более радикальной форме, чем у Троцкого. Троцкого также обвиняли в готовности бросить народы СССР в топку мировой революции. И хотя Троцкий первым из руководства большевиков в феврале 1920 г. предложил заменить продразверстку продналогом и не одобрял поход в Польшу в 1920 г., но мифология – дело святое. Как и утверждение почитателей Сталина, будто он отверг платформу троцкистов. В том-то и дело, что не отверг, а, наоборот, взял на вооружение, в том числе такие действительные и приписываемые троцкистам идеи, как необходимость разорвать кольцо капиталистического окружения, используя экспорт революции, обложение крестьянства «феодальной данью», принесение в жертву материальных интересов населения нуждам сверхиндустриализации. Парадоксально, что сталинисты хвалят Сталина именно за то, за что ругают Троцкого, так что их было бы резонно называть «сталинистами троцкистского толка», в отличие от тех, кто считает Сталина, с одной стороны, тираном, с другой – эффективным менеджером. Но чего Сталин к 1941 г. еще не позаимствовал у Троцкого (реального или мнимого), так это каучуковой формулы: «Ни войны, ни мира». В 1941 г. представилась возможность использовать и ее. Сталин уверил все командование Красной Армии (точнее, заставил насильно), что нападения Германии удастся избежать, и одновременно двинул к границе резервные армии, проводя параллельно частичную мобилизацию, но запретив готовить войска к предстоящим боям. К 22 июня армия казалась в межеумочной ситуации: не готовой ни к наступлению, ни к обороне. Хитрость удалась. Только для своих. Результат оказался тот же, что и в 1918 г…