Текст книги "Испытание войной – выдержал ли его Сталин?"

Автор книги: Борис Шапталов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Свечин не понял главного: по сравнению с Первой мировой войной, где средства обороны превзошли средства нападения, последующее бурное развитие техники, наоборот, дало преимущество средствам нападения. Собственно, это стало ясно уже в 1918 г. после успешного применения танков. Вторая мировая война подтвердила выводы Тухачевского и Гудериана, делавших ставку на новые роды войск – танки и авиацию. Попытки вермахта в 1943–1945 гг. создать прочную позиционную оборону в духе Первой мировой войны («Восточный вал», «Атлантический вал», «линия Зигфрида», «линия Густава» и т. д.) успеха не имели. Не помог ни опыт, ни стойкость немецкого солдата, ни широкие реки – Днепр, Висла, Сена, Дунай, ни бетонные сооружения в укрепрайонах Восточной Пруссии и левого берега Рейна. Также оказалась безуспешной оборонительная стратегия Японии на островах в Тихом океане. Американские войска обескровить им не удалось. Более того, в продуманных наступательных операциях относительно редко соблюдался известный принцип, когда нападающие несут потери примерно три человека к одному обороняющемуся. Лишь в тех случаях, когда хромало оперативное искусство, нападающие несли по-настоящему тяжелые потери в личном составе.

Переход Советской Армии к маневренному способу ведения войны в 1943–1944 гг. произошел не на пустом месте. И «Канны» Халхин-Гола не есть порождение стихийного оперативного таланта Г.К. Жукова. Известно, что нечто ценное из ничего не вырастает; надо, чтобы кто-то бросил в почву семена. Посеяны они были в «тухачевский период» Красной Армии, когда вопросы «быстрой войны» всерьез разрабатывались в теории и на практике. После гибели М.Н. Тухачевского и И.П. Уборевича от наследия людей, понимавших эти особенности, осталась лишь оболочка в виде лозунга «войны малой кровью на чужой территории».

Важность теоретического значения Тухачевского и его единомышленников состояла в том, что до них вопросы «быстрой войны» в России вообще не разрабатывались. Опыт гражданской войны не мог быть всерьез использован против регулярных, хорошо технически оснащенных армий вероятного противника. Фактически приходилось начинать с нуля. Разброс мнений был, естественно, велик, но вооруженные силы требовалось строить на базе какой-то одной концепции, а не всех сразу. В выработке, принятии и реализации такой концепции Тухачевский сыграл главную роль. Он отстаивал ярко выраженную наступательную доктрину, что характерно для политических романтиков-пассионариев. Тухачевский был человеком не бонапартистского склада, как хотели его представить враги. По духу он был скорее ближе к Александру Македонскому с его мечтой-идеей о всемирном государстве, устроенном на неких универсальных философских принципах, которые для ХХ в. Тухачевский усмотрел в марксизме. И создать такое мировое государство-федерацию средствами позиционной, оборонительной борьбы, конечно, не представлялось возможным.

Отправная точка в его мышлении – «Канны», то есть разгром живой силы противника. Этим отрицалось господствующее оперативное мышление «лобового давления» – захват географических пунктов (территории). Примеры: 1-я армия Ренненкампфа с благословения командования фронта нацелилась на овладение Кенигсберга, столицы Восточной Пруссии, в то время как Людендорф и Гинденбург – на разгром 2-й армии Самсонова. Отсюда разность результатов.

В Красной Армии Тухачевский был первым (и вначале единственным) человеком, который всерьез и с методической целеустремленностью занялся творческим переносом на российскую почву идей и традиций школы Мольтке и Шлиффена, стремившихся путем заранее спланированных и четко осуществленных оперативных операций добиться быстрой победы (блицкрига) малой кровью.

«Ударная» армия типа германских правофланговых армий, наступавших в 1914 г. через Бельгию к Марне, или правофланговых красных армий в период нашего наступления к Висле 1920 г., т. е. армия, предназначенная для действия в направлении главного удара, должна быть организована таким образом, чтобы она могла своими силами провести ряд последовательных операций от начала до конца», – писал В. Триандафилов. Но ни у немцев в 1914 году, ни у Красной Армии в 1920 г. блицкриг не удался. Прежде всего потому, что «ударные армии» оказались «малоударными». Тухачевский сделал соответствующие выводы. Его творческий вклад состоял в том, что он совместил принципы стратегии германской школы с появлением совершенно новых факторов борьбы, таких как танки и авиация. Пока европейская теоретическая мысль билась над проблемой увязки боевых машин с традиционными родами войск, Тухачевский разглядел в них то, что за редким исключением пока никто не видел, мощное таранное оружие оперативного масштаба. И пока Фуллер, Гудериан и де Голль пытались убедить свои Генеральные штабы в революционной перспективности новых средств, Тухачевский уже формировал танковые армии (маскируемые под корпуса). Ворошилов и Сталин лишь заимствовали внешнюю сторону концепции Тухачевского, мало что поняв в его выкладках, потому и расформировали мехкорпуса, потому что механизированная армия требовала высокого уровня организации и управления, которого после уничтожения основных профессионально подготовленных кадров обеспечить не представлялось возможным.

При этом в критике Тухачевского есть много справедливого. Но это касается в основном его деятельности на посту начальника вооружения Красной Армии. Он мог увлечься сырой идеей, как это было с планом замены классической артиллерии безоткатной, хотя верно оценил огромную будущность реактивного оружия и вертолетостроения. И все же этот пост был не для него. Его сила была в иной сфере. Он был талантливым военным мыслителем и новатором в деле создания новых – высокоманевренных – родов войск. Еще в начале своей военной карьеры, будучи в невысоких офицерских чинах царской армии, он уяснил огромное значение для оперативного искусства идей Мольтке и Шлиффена, суть которых можно выразить следующей логической цепочкой: 1) стратегический анализ обстановки, выражающийся в поиске слабых звеньев у противника; 2) построение войск, нацеленных на маневр; 3) сам маневр, имеющий цель нарушить устойчивость фронта противника; 4) создание ситуации, при которой противник оказывается в проигрышной позиции, воюя «перевернутым фронтом», идеальным завершением чего является его окружение («Канны»). Вот как это выглядело на практике.

В битве при Садовой в 1866 г. Мольтке осуществил нетрадиционный маневр. Прусские войска вступили в бой с австрийской армией тремя группами вместо полагающегося одного кулака. Первая армейская группа начала сражение традиционно с фронта. Затем подоспела вторая колонна и ударила во фланг. Следом в бой вступила третья группа, нацеленная на другой фланг и тыл австрийцев. Командующий австрийской армией, видя перед своим фронтом пруссаков, счел их за главные силы, как вдруг, в ходе разворачивавшейся битвы, на фланге появились новые силы. Считая, что теперь перед ними все войска неприятеля, командующий произвел перегруппировку своих сил, как снова вдруг, на другом фланге появилась третья колонна противника, заходящая в тыл. Позиция перевернулась верх ногами, началась паника, и, боясь окружения, австрийцы поспешно бросили поле боя.

Другой начальник Генерального штаба – А. Шлиффен – модернизировал стратегию «концентрического наступления» Мольтке. Он решил уклониться от лобового столкновения с французской армией в грядущей войне. Шлиффен понимал: французская армия будет развернута вдоль границы с Германией. Театр военных действий заранее подготовлен к боям: у французов там расположены первоклассные крепости – Верден, Туль, Седан, Бельфор… В такой ситуации огромные потери германской армии неизбежны, а быстрая победа сомнительна. И Шлиффен предлагает обойти невыгодный район, нанося удар главными силами через Бельгию. Французское командование неизбежно будет вынуждено загнуть свой левый фланг, ослабляя центр. Но Шлиффену этого мало, и он решает продолжить наступление дальше, в глубь Франции, создавая угрозу Парижу. Французскому командованию придется еще больше загибать и растягивать свой фланг, гадая, когда и где противник начнет заход им в тыл, в то же время оставляя на границе с Германией крупные силы, в ожидании удара оттуда. Но Шлиффен планировал продвигаться еще дальше, обходя Париж. Тогда французским войскам, как и австрийским при Садовой, придется воевать перевернутым фронтом, что обернется для них поражением.

В плане Шлиффена крылся немалый риск: противник мог нанести контрудар под основание охвата. Но по расчетам Шлиффена, выходило: при достаточно высокой скорости движения войск командование французской армии не успеет разобраться в обстановке и организовать контрнаступление надлежащей силы. То была стратегия сродни шахматному анализу. Шлиффен (как в свое время Мольтке) рассчитал движение наступающих войск с такой скрупулезностью, что становилось ясно – противник попадает в цугцванг, так как будет успевать реагировать лишь на уже сделанный ход и ему не останется времени на ход упреждающий. Противник, поворачивающийся вокруг оси, поневоле «размажет» свои силы по огромной дуге.

То был, пожалуй, первый в мире перспективный план Генерального штаба, по которому готовились вооруженные силы страны в течение длительного времени. Он не удался из-за ошибок германского командования в 1914 г., с первых же ходов отошедших от требований плана Шлиффена. Но проведенная по этим же принципам кампания 1940 г. подтвердила правоту Шлиффена. Кстати, польская кампания 1939 г. была проведена в духе концентрического наступления Мольтке (армии из Силезии, Померании и Восточной Пруссии сошлись в районе Варшавы, расплющив польскую армию).

Тухачевский не дожил до успехов стратегии блицкрига, но прекрасно понимал ее штабную красоту в сочетании с армейской убойной силой. Еще в 1920 г. свое наступление на Варшаву он организовал по принципам плана Шлиффена. Имитируя удар с фронта, Тухачевский прекрасно понимал, что атака столицы в лоб обрекает войска на большие потери, что и произошло в августе – сентябре 1944 г. Поэтому командующий бросил войска Западного фронта в глубокий охват, оставляя Варшаву далеко позади, но нависая над ней с севера. Польским войскам пришлось, подобно подсолнуху за солнцем, разворачиваться на 90 градусов, не зная, когда же обрушится занесенный молот. Пилсудский в своих воспоминаниях отмечал, что в штабах царила растерянность и эвакуационные настроения, близкие к панике. А разведка ничего вразумительного о планах и дислокации войск противника доложить не могла. Однако «вторая колонна», призванная, как это было при Садовой, появиться на другом фланге польского фронта, не подошла. Конная армия Буденного застряла в двухстах километрах от решающего сражения, осаждая Львов, т. е. вместо маневренных действий занялась позиционной борьбой. В итоге Западный фронт попал под контрудар в самое основание. Причем удар Пилсудский нанес наобум и случайно угодил в незащищенное место. Потому Гудериан и Гот в своих книгах советовали не обращать внимания на тылы и рваться вперед, ибо знали – противник просто не успеет понять, где слабое место у наступающих. Только речь шла о танковых колоннах, действующих по внятному плану. А 27-летний Тухачевский действовал слишком размашисто, без учета того, что командование соседнего Юго-Западного фронта подыгрывать ему не собиралось. Это все равно, если бы танки Манштейна и Гудериана в июне 1941 г. рванулись вперед, а пехота осталась бы на месте, занятая осадой Брестской крепости, прочесыванием лесов в поисках красноармейцев и прочими важными делами. Маршал Кулик тогда бы точно попал в плен, но вот чем закончился бы рейд лихих немецких танкистов?..

Одному из участников учений 1925 г. в Белоруссии запомнилось следующее характерное обращение Тухачевского к присутствующим на разборе командирам: «Советую всем хорошенько вчитаться в замечательную книгу немецкого военного мыслителя фон Шлиффена «Канны». Но тут же предостерег: «Постигайте не только искусство создавать «Канны», но и искусство избегать «Канн». На войне второе нужно не менее первого», – и самокритично сослался на свой опыт похода на Вислу» (13, с. 69–70).

Если бы командиры Красной Армии вняли совету Тухачевского!

В ходе польской кампании были нарушены основополагающие принципы стратегического маневра – концентрация главных сил в нужное время, в нужный момент и (принцип Мольтке – Шлиффена) в нужной для победы диспозиции. Послевоенный анализ, проведенный Тухачевским, показал, что замысел не был порочным. Не хватило материального обеспечения и координации. Упреки в авантюристичности были столь же справедливы, сколь и критика планов блицкрига германских штабов. Когда они удавались, как в 1866 и 1940 гг., критики молчали, когда терпели неудачу, как в 1914 и 1941 гг., начинали петь свою арию про «авантюристичность». В 1920 г. у Тухачевского не было надлежащей власти для концентрации сил и времени для наращивания удара. В 1941 г. все это имелось в избытке. Но… не было уже самого Тухачевского.

Однако идеи не умирают с физическим концом их создателей. Вспомним план наступления Красной Армии 1940 г. Ведь он – зеркальное отображение замысла Тухачевского! Только главный удар перенесли с севера на юг. По плану 1940 г., главный удар наносил Юго-Западный фронт на Краков с поворотом на Данциг, а роль 1-й Конной армии выполняли мехкорпуса с Белостокского выступа. А так та же «шлиффеновская коса» с замахом вокруг главных сил противника. Стратегический почерк, совершенно не присущий ни командованию Красной Армии, ни тем более царской. Ничего подобного из-под пера советских генштабистов больше никогда не выходило. Не та школа. Да ее и не могло быть в 1940 г. после уничтожения основных кадров Генштаба. Потому новый призыв «творчески» позаимствовал чужое. Получается: когда Красная Армия в 1939 г. вышла на демаркационную линию с вермахтом и оперативный отдел Генштаба засел за разработку нового плана, то ничего лучшего, чем замысел Тухачевского, чьи лекции они слушали в академии, изобрести не смог.

Да, критиковать «поход на Вислу» можно и нужно было. Что и делалось. А вот изобрести принципиально другое вместо «авантюристического» плана Тухачевского оказалось делом невозможным. Ну не в лоб же атаковать позиции у Варшавы! Нужен обход – либо на севере, либо на юге, вот и все варианты. Но Тухачевский пытался применить его к польской армии. И только к ней. Войска Западного фронта в 1920 г. двигались вдоль границы союзной Литвы (она воевала с Польшей за Вильнюс) и нейтральной Германии, отсекая польские вооруженные силы от балтийских портов, через которые шла переброска военных материалов из Франции и Великобритании. Все было логично и обоснованно. А молодые операторы, пусть и во главе с опытным, но не хватающим звезд с небес Шапошниковым, применили шлиффеновскую «косу» к германской армии. Потому у них получалась странная вещь: план обрывался на самом интересном месте – когда Красная Армия, после прорыва к Бреслау и поворота к Балтике, подставляла себя под фланговый удар из Силезии, а заодно и со стороны Познани и Варшавы.

Если бы Красная Армия оказалась в клещах между Силезской, Познанской и Варшавской ударными группами противника (а нечто подобное свершилось бы наверняка), то как надлежало бы действовать тогда? Встать в оборону? Продолжать наступать к Балтийскому морю и самим оказаться в окружении…? В своих конспектах операторы, естественно, ничего на сей счет прочитать не могли, а потому ставили жирную точку, мол, война план покажет. В 1945 г. набравшиеся опыта генералы внесли в этот план нужные изменения: одновременно с поворотом к Балтийскому побережью на Берлин и Бреслау бросались «мехкорпуса Тухачевского» – танковые армии, призванные сорвать подготовку противника к контрудару.

Самое удивительное, что даже в наше время планы 1920 и 1940 гг. остались без ясного понимания. Вчитайтесь в следующую оценку плана 1940 г. из монографии «Великая Отечественная война. 1941–1945. Военно-исторические очерки», вышедшей в 1998 г.: «Удар на юго-западном направлении —… на Краков и Бреслау (Вроцлав) позволял отсечь Германию от Балкан, а значит, от основных ее союзников с их источниками нефти и продовольствия» (12, кн. 1, с. 107).

Как-то неловко за авторский коллектив военных историков во главе с генералом В.А. Золотаревым. Достаточно взглянуть на карту, чтобы убедиться, – занятием Южной Польши отрезать Германию от Балкан и ее «основных союзников» – Италии, Румынии, Венгрии – нельзя, ибо основные коммуникации Германии с Балканами идут через Чехию и Австрию. Этот пассаж про Балканы свидетельствует о том, что даже многие десятилетия спустя предвоенное планирование оставалось для военных темным по смыслу. И это только кажется, что планы Тухачевского просты и доступны любому уму.

Впрочем, про «отрезанные Балканы» написано и в плане Стратегического развертывания Красной Армии от 18 сентября 1940 г. Там ставилась задача ударом на Люблин – Краков – Бреслау «отрезать Германию от балканских стран, лишить ее основных (!) экономических баз». Получается, операторы не знали простых вещей: да не везли румынскую нефть в Германию через Карпаты! Проще было гнать нефтеналивные баржи по Дунаю. Или железнодорожными цистернами через Венгрию прямо в рейх. И вряд ли нашелся бы чудак, экспортирующий товары из Турции, Греции, Болгарии, Югославии в Центральную Европу через Южную Польшу.

Итак, план 1940 г. доказывает две вещи: первое – замысел Тухачевского 1920 г. основывался на объективных предпосылках, потому и был воспроизведен в главных своих чертах в последующем; второе – высокий уровень стратегического таланта Тухачевского. Но, разумеется, он не ставил перед собой целей «отрезать» то, что отрезать невозможно. В 1920 г. его «коса» перехватывала снабжение польской армии французским и английским оружием через балтийские порты (Германия оружие через свою территорию не пропускала). Операторы 1940 г. в обоснование своего плана, а на деле «зеркального» отражения замысла Тухачевского, выдумали про какие-то «отрезанные Балканы». И эта чепуха повторяется историками до сих пор.

Тухачевский пришел к главному выводу, определившему дальнейшее развитие теории и практики строительства сухопутной армии: раз главным в концепции блицкрига является скорость движения войск, что приводит к эффекту цугцванга (ситуации, когда вынужденный последующий ход обороняющегося неизбежно ведет к ухудшению его положения), то требуемую скорость может дать лишь моторизация войск. Отсюда логично родилась идея механизированных корпусов. В 1932 г. были сформированы первые в мире механизированные корпуса, имеющиеся по штату 560 танков. Отметим, как точно было рассчитано требуемое количество танков в корпусе. В 1940 г. Сталин санкционировал увеличение штатов до 1031 танка, но этого оказалось слишком много. Война показала, что управленческий оптимум – 500–600 танков.

Единомышленниками Тухачевского стали Уборевич и Якир, которые учились в военных академиях Германии и, значит, знакомились с концепцией Мольтке – Шлиффена, но не Ворошилов с его куцым оперативным кругозором. Возник неизбежный конфликт не только с наркомом обороны, но и с его всесильным патроном, который мог завершиться лишь с устранением одной из сторон. Устранили «блицкриговцев». В 1939 г. танковые корпуса расформировали. Но практика войны 1939–1940 гг. наглядно показала, насколько правы были «вредители». В 1940 г. был отдан приказ вернуться к мехкорпусам. Восстановление пошло по принципу «утрем нос Тухачевскому». Тот создал два мехкорпуса за четыре года, а Сталин приказал формировать двадцать за год-два. У «шпиона» в корпусах по штату было 560 танков, а в новых их число было удвоено. Причем без всякого обоснования. Неважно, что для этого не было ни техники, ни людей, ни навыков управления. Главное – переплюнуть, а там хоть трава не расти.

В 1937 г. Красная Армия обладала такой структурной ударной мощью, какую вермахт не имел даже в 1939 г., нападая на Польшу. (Вермахт располагал 1700 танкетками с пулеметным вооружением и 1400 танками с пушечным, сведенными в худосочные корпуса.) Лишь в 1940 г. на полях Франции появились танковые группы, равняющиеся по мощи тем мехкорпусам, что создавались Тухачевским. Но разве Тухачевский остановился бы на достигнутом к 1937 г.? Конечно, нет. Продолжай бронетанковые войска развиваться естественным путем, в 1941 г. с учетом танков Т-34 и КВ Красная Армия имела бы ударную мощь, какую вермахт смог достичь разве что в 1943 г… Но это означало, что танковым группам Клейста и Гудериана летом 1941 г. ничего не светило бы, потому что тройное превосходство в танках у Красной Армии дополнялось бы превосходством надлежащего качества организации. Значит, вермахт мог быть разбит уже в 41-м, ибо главной ударной силой у него являлись танки. Но «друг» народа тов. Сталин внес свои коррективы в «план Тухачевского», и его потенциальные возможности не были реализованы. Бурно, а главное, качественно развивавшаяся Красная Армия в 1938–1939 гг. потеряла темп. Ее передовая авиация и танковые войска превратились в заурядные. Если этот процесс сравнить с конными скачками, то армию подсекли, когда она шла в лидерах и пропустила вперед вермахт. (Правда, на всю эту ситуацию можно посмотреть с другой стороны. Ведь Сталин, пачками расстреливая большевиков, в сущности, спасал капиталистическую Европу. Будь у руля Красной Армии Тухачевский и Уборевич с товарищами, советские танки могли б дойти до Рейна. А там..?)

Любая теория уже реалий жизни, поэтому теории Дуэ, Фуллера или Мэхэна верны лишь частично. Задача политической или военной теории – верно угадать тенденцию развития и контуры тех сил или средств, которые в наибольшей степени повлияют на будущие события. У Тухачевского, как и у других военных теоретиков, можно найти много неверных оценок, пробелов и перехлестов, но тенденции надвигающейся войны он уловил очень точно. Он готовил Красную Армию к войне с Германией в частности и к мировой – в целом. Войне танково-механизированной, тотальной, бескомпромиссной, с решающими целями – полным разгромом и уничтожением противника. Войне идеологической, войне маневренной. И еще он хотел научить армию «блицкригу». Тому, чего не умела старая армия, не научилась Красная Армия, и не умеет современная… В этом плане Тухачевский стоит в истории отечественной военной мысли совершенно особняком, а потому для многих умов малопонятен. Воевать большой кровью и с солидной раскачкой мы умеем, а так, как воевал вермахт или израильтяне в 1967 и 1973 гг., – нет.

Но Тухачевский и Уборевич успели сделать одно чрезвычайно важное дело – воспитать часть офицеров как профессионалов, пригодных по складу мышления и кругозору к будущей войне. Тухачевский делал это преимущественно через статьи, книги, лекции, совещания. Его единомышленник И.П. Уборевич всем этим принципам учил на маневрах. А учиться у него было чему. Г.К. Жуков отзывался об Уборевиче, как о большом знатоке оперативного искусства и тактики. И.С. Конев считал, что «в его лице наша армия понесла самую тяжелую утрату». А эти маршалы в военных вопросах разбирались…

Мемуаристы в один голос называют его выдающимся «воспитателем войск». Наиболее детально это понятие раскрыл в своих воспоминаниях «О жизни и о себе» К.А. Мерецков. Любопытен выбор эпизодов этого опытнейшего штабиста и военачальника. Мерецков сообщает, что Уборевич максимально приближал военные игры к боевым условиям. Для чего это нужно – понятно. Добивался от командиров ясных, без длиннот, приказов. Ну и что? Мерецков как бы отвечал на возможный вопрос читателя следующим примером. Один командир на учениях написал длинный приказ, поэтому его передача по связи затянулась. Начало учений задерживалось. Тогда Уборевич, руководивший учением, распорядился условному противнику перейти в наступление. Мелочь? Но ведь именно такая история произошла в ночь с 21 на 22 июня 1941 г. Пока из Москвы передавалась в штабы округов длинная директива о приведении войск в боевую готовность, враг «внезапно» атаковал их.

А вот еще одна показательная «мелочь», приведенная Мерецковым. Начальник штаба одного из соединений на учениях ошибся с определением времени для прибытия части на учения. Реакция Уборевича выражена в его вопросе к начштабу: «Как же это вы смогли допустить такой просчет?!» Наш современник, возможно, не поймет смысл вопроса и тем более реакцию начштаба. «Впоследствии Шиловский признался мне, – вспоминал Мерецков, – что вопрос командующего потряс его больше и глубже, нежели возможное замечание, и он никогда и ничто так не переживал, как в этот раз».

Господи! Да отчего же потрясаться? Ну не вышло соединение куда следует в намеченное время из-за просчета… Стоп! Суть дела в слове «просчет». Когда начнется война подобного рода, просчетов будет не счесть. Дивизиям и корпусам будут отдаваться нереальные приказы с указанием нереальных сроков выдвижения и наступления, за которыми последуют дополнительные жертвы и поражения. «Воспитатель войск» Уборевич прекрасно понимал цену подобных просчетов и втемяшивал это понимание в головы своих подчиненных. И начальники штабов у него знали: там, где речь о жизни солдат, о возможности поражения войск – «просчетов» (аналог халатности) быть не должно. Увы, традиции «просчетов» глубоко въелись в отечественный управленческий организм. Складывается впечатление, что не только у военачальников, но у некоторых руководителей государства методика «просчетов» является едва ли ни основной в их управленческом арсенале. В своей сфере деятельности Уборевич добивался качественного уровня управления, что, в сущности, является синонимом понятия «высокая штабная культура».

Уборевич занимался тем, что можно определить двумя словами – «боеспособность войск». Но боеспособных войск без толковых, профессионально подготовленных командиров не бывает. Мемуаристы от Василевского до Мерецкова в один голос свидетельствуют: они многое взяли от работы с Уборевичем. Именно в Белорусском округе под начальством Уборевича прошли свои командные и штабные университеты будущие командующие фронтами в Великую Отечественную войну: маршалы Г.К. Жуков (в БВО командир дивизии), Р.Я. Малиновский (оперативный отдел штаба округа), К.А. Мерецков (начальник штаба округа), К.К. Рокоссовский (командир корпуса); будущие начальники штабов фронта и тоже будущие маршалы: М.В. Захаров (начальник оперативного отдела округа), В.Д. Соколовский (командир дивизии); командующие армиями: А.В. Горбатов (командир дивизии) и В.Я. Колпакчи (штаб корпуса). Именно поэтому столь решительно и уверенно Жуков пошел на такую сложную операцию, как окружение, ибо он уже отрабатывал этот тип операции на картах и маневрах под руководством «блицкриговца» И.П. Уборевича.

Напомню, что в боях с чеченскими сепаратистами в 1995–1996 и 1999 гг. наши генералы имели возможность множество раз окружать их отряды и, несмотря на большую численность подчиненных войск и подавляющее превосходство в огневых средствах, ни разу не добивались успеха. Это значит, что они не умеют проводить такого рода сложные операции, их к этому не готовили. Поэтому несерьезно было бы считать, что Жуков, не учившийся в академиях, запросто мог окружить и уничтожить на Халхин-Голе целую армию хорошо подготовленного противника по наитию, не имея никаких предварительно наработанных схем и навыков.

Характерен рассказ А. М. Василевского о маневрах в «епархии» другого блицкриговца – И.Э. Якира в 1932 г. На них присутствовал будущий главком сухопутных войск вермахта В. Браухич. «Он наблюдал за ходом боевых действий в течение довольно длительного времени… Смородинов вернулся и сказал, что Браухич сделал…комплимент, заявил, что все, что он наблюдал здесь, делается в лучших традициях немецкой военной школы» (14, с. 449).

Как не хватало Красной Армии летом 1941 г. загубленных традиций немецкой военной школы!

Хотя подавляющая часть сослуживцев и воспитанников Тухачевского и Уборевича была уничтожена (Рокоссовский, Мерецков и Горбатов чудом выжили в застенках), но и та горстка, что остались от «школы Тухачевского» и воспитателя маршалов Уборевича сыграла ведущую роль в Великой Отечественной войне.

Так за что расстрелял Сталин Тухачевского и Уборевича? Они были коммунистами, но не были сталинцами. Вот их главная вина и опасность для диктатора. Потому он осуществил свою «ночь длинных ножей», заменив «нейтральные кадры» своими, лично ему преданными. Вот и вся отгадка «очищения». Чего он только не смог сделать – понять всю сложную механику «блицкрига». Это лишь кажется, что стоит захотеть и, имея много-много танков, будешь сокрушать врага. 1941 г. показал – ничего подобного.

Был такой случай. В высокогорной гостинице сломался генератор. Ни смотрителю, ни находившимся там альпинистам починить его не удавалось. И тут им сообщали, что к ним поднимаются два физика-академика. Заждавшийся народ провел двух умных людей к машине. Те внимательно ее осмотрели. «Кажется, это генератор», – сказал один. «И весьма оригинальной конструкции», – добавил второй.

Нечто подобное произошло и с танковыми войсками и мехкорпусами в 1941 г. Поэтому «генератор блицкрига» у Тимошенко, Шапошникова, Кирпоноса, Павлова – людей вполне умных, но специалистов «не из той сферы», не сработал. Оттого ни один мехкорпус в 1941 г. не смог нанести ни малейшего ущерба более слабым танковым группам вермахта. Начальники просто не знали, как обращаться с этой «оригинальной конструкцией». Возможно, поэтому Сталин совершенно неожиданно и вроде бы немотивированно назначил строевика Жукова на пост начальника Генштаба, ибо понял, что ни Тимошенко, ни бывший начальник автобронетанкового управления Павлов не в состоянии толково распорядиться имеющейся махиной. А раз Жуков смог реализовать «Канны» в Монголии, то знает, как обращаться с танковыми стадами. Увы, Жуков был в тех чинах, что смог под руководством Уборевича обучиться азам армейской операции на окружение, но имел на тот момент самое смутное представление, как осуществлять блицкриг в масштабах вооруженных сил.

И последнее насчет «фантаста» Тухачевского.

Забегая вперед, заглянем в «будущее» и посмотрим, кто и с чем закончил войну.

СССР за военный период произвел 102 тыс. танков и САУ, США – 99,5 тыс., Германия – 46,3 тыс., Великобритания – 29,3 тыс. Примерно такое соотношение у воевавших государств было и по другим видам тяжелого оружия. В соответствии с этими величинами и выявились победители и побежденные, а также распределились весовые категории в мировой политике. Причем на десятилетия!