Текст книги "Испытание войной – выдержал ли его Сталин?"

Автор книги: Борис Шапталов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Итак, план осмыслен, принят – и сразу началось его осуществление. С первых лет индустриализации значительная часть вновь вводимых мощностей стала ориентироваться на производство военной техники и материалов. Решение Политбюро от 15 июля 1929 г. иметь к концу первой пятилетки 3 тыс. танков, 3759 легких и 798 тяжелых пушек было сдано в архив. В 1931–1933 гг. в стране, где от голода умерло несколько миллионов человек, стремительно наращивалось производство танков: в 1931 г. – 740, в 1932 г. – 3038, в 1934 г. – 3565, тогда как в 1929/30 хозяйственном году было выпущено всего 170 боевых машин. Неплохо обстояло дело с артиллерией. Начав в 1929 г. с производства 952 стволов, в 1931 г. их выпуск довели до 2570, а в 1933 г. – до 4630 орудий (10, с. 84).

Критики Тухачевского в наше время упрекают его в глупости: тот ратовал за создание сверхмощного танкового кулака в десятки тысяч машин! Где взять водителей, механиков, командиров? И зачем нужны такие мощности? Критиковать Тухачевского есть за что, но стоит принять во внимание следующий факт. Если бы не избыточное военное производство, то в 1941–1942 гг. Красная Армия не смогла бы противостоять вермахту. Однако даже осенью 1941 г. производство военной техники соответствовало германской. А в 1942 г. советская промышленность произвела 24,4 тыс. танков против 6,2 тыс. у Германии – почти в четыре раза больше! То есть потери территорий, заводов, рудников и сотен тысяч квалифицированных рабочих и техников на объемы производства повлияли в незначительной степени. И механики-водители нашлись, и командиры.

С 1943 г., несмотря на все разрушения, производство стало уходить в отрыв от немецких показателей на сотни (!) процентов. Это было фантастикой, особенно для «вечно отстающей» России. Вот характерные пассажи из мемуарной книги «Пилот «штуки» летчика-аса Ганса Руделя, по поводу виденного им из кабины самолета: «Откуда они взяли эти неисчислимые массы людей и боевой техники? В этом явно есть что-то сверхъестественное…Это огромное количество военного снаряжения и материалов приводит нас в замешательство и часто – в уныние…Куда ни брось взгляд, везде массы людей и военной техники… Огромное количество танков заставляет шевелиться волосы на голове».

Больше оружия за войну могли произвести только США. При этом созданная система подготовки кадров в СССР вполне справлялась с подготовкой массового персонала для танковых и любых других родов войск. И в этом тоже заслуга Тухачевского, озаботившегося ее созданием в первой половине 30-х гг.

Будущая полномасштабная (мировая) война будет идти уже по другим принципам. Она будет «сетевой», без четко обозначенной линии фронта, с большой долей партизанско-диверсионных действий. В таких условиях копить горы оружия и держать под ружьем миллионы солдат – занятие бессмысленное. Судьбу сражений, с одной стороны, будут решать профессионалы, а с другой – массы гражданского населения, вышедшие на улицы с требованиями свержения правительств. Будущая война будет как «кибернетической», так и революцией маргиналов (следствие демографического роста, приведшего к новому циклу «переселения народов»). Но во времена Тухачевского война могла быть только тотальной, для которой необходимы именно горы оружия и миллионы солдат.

Одновременно Тухачевский со своими единомышленниками шаг за шагом разрабатывал новую концепцию войны – «стратегию сокрушающего удара».

Первой теоретической разработкой, ставшей основой теории блицкрига или «глубоких операций», стала вышедшая в 1929 г. книга В. Триандафилова «Характер операций современных армий». Любопытна перекличка анализа Триандафилова с идеями Тухачевского, взявшегося их реализовывать в соответствии со своим планом.

Триандафилов опирался, прежде всего, на опыт германской армии мировой войны. В той войне тараном служила концентрация пехотных масс, насыщенных артиллерией.

«На каждый километр фронта в начале развертывания приходилось в 1-й армии (германской. – Б.Ш.) 20 000 людей и 59 орудий, а во 2-й и 3-й армиях по 8000 людей и 30–40 орудий. И эта масса войск, двигавшаяся с такой, казалось бы, чрезмерной плотностью, показала предельно мыслимую подвижность и поворотливость. Темп наступления этих армий в среднем равнялся 16 км в сутки, а в некоторые дни целые армии проходили по 20–25 км…Только наличие мощной группировки войск с большей насыщенностью артиллерией на правом фланге стратегического фронта германских армий позволило им последовательно отбросить бельгийскую армию, смять 5-ю французскую и английскую армии в пограничном сражении и опрокинуть вплоть до самого Парижа все попытки французов и англичан приостановить это наступление германцев».

16 километров… 25 километров в сутки… Для Тухачевского этого было мало! Противник успевал перегруппироваться, что и случилось у Марны. То же самое случилось с войсками его фронта у Варшавы в 1920 г. А надо, чтобы у противника не было времени осмыслить ситуацию. Отсюда идея создания особых подвижных группировок (не групп, а именно, группировок!), способных двигаться со значительно большими скоростями – 50–70 км в сутки, и тем срывать организацию обороны на дальних рубежах.

Вспомним эпизод в октябре 1941 г… Летчик доложил, что со стороны Юхнова на Москву движется моторизованная колонна немцев. Сенсационное сообщение немедленно было доложено в Генштаб и Сталину. Летчику не поверили. Город Юхнов находился глубоко в тылу Брянского фронта и в 200 км от Москвы. Так что ситуация представлялась немыслимой. Однако сообщение проверили, и оно подтвердилось. Началась лихорадочная подготовка к встрече врага на окраинах Москвы. А еще через несколько часов доложили, что та колонна исчезла, на Москву враг не движется. Понадобилось время, чтобы разобраться с юхновским казусом. Оказалось, что танки Гудериана накануне прорвали Брянский фронт, но пошли не на столицу, а повернули к Вязьме, чтобы соединиться с танками Гота и замкнуть кольцо вокруг войск Западного фронта. А если бы немцам хватило моторизованных войск, и они в те октябрьские дни двинулись не только на Вязьму, но и на Москву? Успело бы Верховное командование приготовить столицу к твердой обороне?

Сама же идея концентрации больших пехотных и артиллерийских масс на узких участках была не новой. Так воевала не только германская армия в 1914 г., но и Наполеон. Другое дело, что Наполеону не приходилось решать проблему стремительного продвижения – тогда противоборствующие стороны выясняли силы в одном генеральном сражении. Кампания 1914 г. остро поставила проблему темпа: темпа мобилизации, темпа продвижения наступающих войск, пока противник не собрал силы. Но уже в 1915 году темп опять потерял значимость для победоносного ведения войны.

Триандафилов справедливо констатировал: «Успех в современной операции достигается медленно, только в результате огромных усилий, повторных атак». А это гарантированные большие потери. Как избежать кровавой тягомотины?

«Только выход на открытый фланг противника с большой массой артиллерии может сулить быстрый успех, и то через 2–3 часа перед наступающим образуется новый фронт за счет выдвинутых из глубины войск второго и последующих эшелонов и перебрасываемых резервов. Окончательная развязка может быть достигнута только тогда, когда исчерпаны все силы противника, введены в дело все его резервы». Но это все та же борьба на истощение.

Триандафилов сделал следующий вывод: «Только в результате увеличения средств подавления, введения в дело большого количества танков, проведения широкой моторизации войск темп развития операции может подняться до уровня 1914 г.».

Мысль ценная, но что это за темпы? О них Триандафилов писал подробно:

«…в 1914 г. суточное продвижение с боями в немецких армиях при боях с достаточно сильным противником доходило до 5–6 км… В 1915 г. наступление Макензена на русском фронте (Горлица) в дни с боями давало не более 2–4 км. Во время мартовского наступления немцев в 1918 г., в крупнейшем сражении мировой войны (по количеству введенных в дело войск), среднее суточное продвижение не превышало 3,5–5 км. Тенденция дальнейшего развития автоматического вооружения, трудности маневра с артиллерией на поле сражения и т. п. ставят большие препятствия к увеличению этой нормы и в будущем».

Тухачевский смотрел дальше и глубже, но для этого надо было быть «авантюристом». Другие теоретики не додумались до танковых армий в то время в силу практичности своего ума. Триандафилов отмечал: «Танки по своим свойствам могут работать непрерывно не более двух суток, после чего требуется отдых на два дня для просмотра механизмов. Поэтому если танки нужны не для одного прорыва, а для участия во всей операции, то распределение танковых батальонов и порядок подтягивания их к фронту должны обеспечить смену танковых батальонов 1-го эшелона через каждые двое суток».

Кто же предполагал, что развитие техники быстро увеличит сроки эксплуатации танков? А Тухачевский предвидел.

Есть ответ у Триандафилова и на вину, вменяемую Тухачевскому: зачем ему нужно было много танков и прочей техники?

«При современной протяженности фронтов миллионных армий и устойчивости обороны нельзя добиться взлома этих фронтов прорывами на узком участке… Удар на узком участке, хотя и проведенный на всю глубину оперативного фронта, задевает очень незначительную часть неприятельских сил. Остаются не задетыми как те силы, которые расположены на всем остальном огромном фронте, так и многочисленные резервы, находящиеся в ближайшем и глубоком тылу. Эти силы успевают не только образовать вокруг прорвавшихся войск наступающего новый фронт, но и организовать против них контрудар… Для того чтобы лишить противника возможности широкого маневра резервами, необходимо, чтобы первый удар задел не менее 1/2, минимум 1/3 неприятельских сил, занимающих данный фронт. Для этого фронт атаки должен быть настолько широким, чтобы образовавшийся в результате ее прорыв для своей ликвидации потребовал силы, равной еще одной трети или второй половины его войск… В будущем нельзя рассчитывать, что одной ударной армией можно будет добиться успеха, скажем, на Галицийском или Белорусском участке… Одна ударная армия может решительно атаковать только на участке 25–30 км. Это по отношению к 400 км фронта – буквально булавочный укол… Между тем ряд последовательных операций, рассчитанных на большую глубину, требует, чтобы в первой же (исходной) операции противостоящим войскам было нанесено такое поражение, которое развязало бы руки наступающему по отношению к остальному фронту противника. Отсюда большое значение комбинаций ударов по скрещивающимся направлениям, с тем чтобы захватить эту часть неприятельских войск в клещи, окружить, пленить, уничтожить».

Сразу вспоминаются известное предложение К.К. Рокоссовского при обсуждении операции «Багратион» наносить в Белоруссии одновременно два главных удара в полосе его фронта и полемика вокруг этого предложения. Похоже, Рокоссовский Триандафилова читал…

Итак, одной-двух ударных армий будет мало. Нужно несколько, способных наступать широким фронтом, для чего необходимо располагать большим количеством танков, артиллерии и прочей техники. И озаботиться этой задачей, естественно, надо в мирное время, чтобы не раскачиваться с началом войны год-полтора.

Триандафилов написал, а Тухачевский реализовал рекомендации на деле. И разве они оказались не правы? В этом суть блицкрига: «воевать» в мирное время, а с началом реальной войны лишь добить проспавшего момент противника.

Когда СССР вступил в войну, мы знаем, – 22 июня 1941 г. Тухачевский такими точными сведениями не располагал. Он знал только, что мировая схватка начнется скоро. Война для Советского Союза могла начаться и в августе – сентябре 1939 г., причем с Германией и Японией одновременно. С чем бы встретила противника Красная Армия? Даже с учетом событий 1937–1938 гг. технически РККА была подготовлена лучше германской и японской армий, вместе взятых. В 1939 г. страна могла достойно воевать на два фронта. И в этом немалая заслуга Тухачевского.

Тухачевский исходил из того соображения, что лучше пожертвовать жизненным уровнем населения в предвоенные годы, чем многочисленными жизнями в военные. Лучше хорошо подготовиться к войне заранее, чем наверстывать упущенное во время войны, как это произошло с царской империей в Первую мировую.

Однако столь желаемая война малой кровью, о которой в России читали, слышали, но почти не знали в своей истории, не получилась и на этот раз. То, чего хотел избежать Тухачевский, – гибели почти тридцати миллионов человек, – не вышло, опять «из-за неготовности». Причем фокус был в том, что в плане вооружений все шло в соответствии с замыслом Тухачевского. Наконец-то армия получала оружие в надлежащем количестве и вполне хорошего качества. Но летом 1941-го накопленные горы оружия «не выстрелили». Колоссальные затраты, огромные усилия народа пошли прахом. Причины такой странности будут рассмотрены ниже. Но само направление мысли было верным, и вектор строительства вооруженных сил отвечал характеру будущей войны. Ну а то, что у Тухачевского в его деятельности было много изъянов, так если б его смогли перенести на машине времени в 1945 г. и дали ознакомиться с реалиями, а потом возвратили назад, то, несомненно, он внес бы необходимые коррективы и стал бы столь же умным, как мы сегодня. Но это называется: быть крепким задним умом, а речь идет о типе мышления, и у Тухачевского он был вполне адекватен грядущим событиям.

Следует отметить, что в 1943–1945 гг. Красная Армия воевала в основном по Триандафилову и Тухачевскому. Чтобы убедиться в этом, следует прочесть вторую часть книги «Характер операций современных армий». Но главное слово сказала, конечно, практика.

С подачи тогдашнего начальника Автобронетанкового управления Красной Армии Д.Г. Павлова в ноябре 1939 г. механизированные корпуса, созданные Тухачевским, были расформированы. Красная Армия перешла к бригадной организации танковых войск. Причем по штатному расписанию бригады с их 250 танками равнялись немецкой танковой дивизии, что делало их вполне сильными при возможной встрече с дивизиями вероятного противника.

Бригады (в 1939 г. их было 36) отлично подходили для активной обороны. Германское командование в 1943–1944 гг. также оперировало не танковыми армиями, а дивизиями и корпусами, которые по числу танков не превышали 200–250 единиц. Эти сравнительно компактные соединения идеально подходили для перебрасывания на разные участки фронта и нанесения контрударов по рвущимся вперед советским армиям. Все так, но только выяснилось, что оперативных прорывов такими частями совершить было нельзя. Но почему? Казалось бы, собери несколько дивизий в одном месте, чтобы нанеси удар с глубоким прорывом, а потом вновь разбросай их по фронтам до следующей необходимости. Однако кажущаяся простота оказалась нереализуемой. Сборная солянка в отношении опытного противника не срабатывала. Пришлось вновь возвращаться к созданию танковых армий на постоянной основе. В декабре 1944 г. сформированные 5-я и 6-я танковые армии СС были брошены в стратегическое наступление на Западном фронте. И этот удар, несмотря на совершенно неподходящую местность и условия (горы, зима, острая нехватка горючего), вызвал первый и последний кризис в обороне американских войск.

Примерно также поступило верховное командование Красной Армии. Летом 1941 г. недавно воссозданные мехкорпуса вновь были упразднены и вернулись к бригадам. Мехкорпуса были слишком громоздки для ведения оборонительных действий, а их структура была крайне неудачной и для действий наступательных. Бригады на тот момент, без сомнения, были куда лучшим управленческим инструментом. Их сравнительно легко было перебрасывать на угрожаемые участки, маскировать выдвижение, организовывать их силами танковые засады, наносить короткие контрудары. Однако как только кончился оборонительный период войны, так сразу началось формирование танковых армий. По одной простой причине: обороной войну не выиграешь. С 1943 года все оперативные прорывы Красной Армии осуществлялись с помощью танковых армий. Бригады вновь стали структурной единицей более крупных объединений – корпусов и армий. Тем самым на практике была доказана правота Тухачевского.

На этой очевидной констатации можно было бы поставить точку, если бы не факт удивительно длительной кампании дискредитации фигуры Тухачевского, которую ведут самые разные авторы. Порой складывается впечатление, что речь идет не о давно свершившихся событиях, а о современной политике.

Так, один из наиболее ярых критиков (или критиканов?) Тухачевского В. Суворов взялся доказывать, что бригадная организация «по Павлову» лучше отвечала условиям Второй мировой войны. Вот его доказательства. Он приводит выдержку из мемуаров А.И. Еременко о ситуации 23 августа 1942 г. под Сталинградом: «Летчики видели две вражеские колонны примерно по 100 танков в каждой. За ними – сплошные колонны автомашин с пехотой. Все это катит на Сталинград». «Ситуация критическая. На волоске судьба Советского Союза, – в своей обычной манере нагнетает киношную атмосферу В. Суворов. – Силы у немцев огромные (?)… Если присмотреться, так по количеству танков это всего лишь одна бригада Павлова» (11, с. 141). Вот именно! Поэтому немецкому командованию пришлось поворачивать на помощь Ф. Паулюсу 4-ю танковую армию Г. Гота. А ведь танки Гота изначально были нацелены на нефтепромыслы Грозного. В итоге из-за нехватки сил не удалось захватить ни Сталинград, ни Грозный. Летняя кампания не достигла своих стратегических целей и в конечном счете была Германией проиграна.

Другой убойный пример В. Суворова. Теперь он рассматривает численность германских танковых дивизий перед началом сражения на Курской дуге: «…в дивизии «Великая Германия» к началу сражения 163 танка, в 31-й танковой дивизии СС – 139 танков… 3-я танковая – 90 танков…» и т. д. (11, с. 142). И тот же рефрен: танков было меньше, чем в бригадах «по Павлову». Верно, только почему-то автор забывает упомянуть, чем закончилась для вермахта Курская битва.

Или такое доказательство.

«Еще пример для сравнения. В декабре 1944 года 6-я гвардейская танковая армия нанесла удар в обход Будапешта. В ее составе 220 танков… Колоссальная мощь. Вот доказательство того, что на заключительном этапе войны советские полководцы поднялись на высочайший уровень, верно понимали роль танковых войск и правильно их использовали» (11, с. 142–143).

Пример, выбранный В. Суворовым, относится к заключительной фазе наступления советских войск в Венгрии, продолжавшейся с небольшими паузами с октября 1944 г. Армии – хоть танковые, хоть общевойсковые – наступали после немалых потерь. Но во всех оперативно-стратегических прорывах, осуществляемых Красной Армией, танковые армии начинали наступление, имея в среднем по 600 танков. С двумя сотнями машин прорываться на сотни километров через всю Румынию или Польшу было нереально. Точно так же и вермахт начал 22 июня 1941 г. свои знаменитые и сокрушительные марши, имея по 600–800 танков, объединенных в танковые группы. С этим, как ни странно, согласен и сам В. Суворов:

«Мне напоминают, что на конечном этапе войны советские командиры управляли танковыми армиями. Правильно. Но танковых армий было только пять. В самом конце войны – шесть. Вводились они в сражение, имея в своем составе 500–600 танков. Редко 800–900» (11, с. 148). Так Тухачевский и создал четыре танковые армии, которые именовались корпусами, численностью 560 танков в каждом.

Это называется опровергнуть самого себя.

Но В. Суворов у «глупого» Тухачевского находит главную слабину: его корпуса имели мало грузовиков. Всего 215. Да, это, безусловно, мало. Но Тухачевский создавал свои корпуса в начале 30-х г., когда автомобильные заводы, в том же Горьком или Москве, только строились. Автомобили, тягачи и бронеавтомобили взять было просто неоткуда. Вряд ли Тухачевский в дальнейшем отпихивался бы от увеличения числа автомашин по мере роста их производства. Напомним, что в 1940 г. общее производство автомашин, включая легковые, достигло в СССР 145 тыс. Накануне войны грузовой автопарк огромной страны насчитывал всего 700 тыс. единиц. Так что не от хорошей жизни Тухачевский в 1932 г. определил в штат корпусов недостаточное количество грузовиков. А что у вермахта? «Только за счет трофейных французских автомобилей были оснащены 92 дивизии вермахта» (12, кн.1, с. 124). Значит, перед французской кампанией туго с автотранспортом было и у Германии. И ничего, победила.

Но верить В. Суворову в таком деле бессмысленно. Он писатель идеологический, к тому же с уклоном в психологическую войну, поэтому немудрено, что объем разоблачений его подтасовок приближается к объему его сочинений. Соврамши он и в этом случае. Приведем цитату из книги генерала армии с. П. Иванова: «В 1934 году было создано еще два механизированных корпуса. Все они подвергались строгой проверке в условиях полевых учений и маневров. Стало видно, что эти соединения по своему составу громоздки, поэтому количество танков в корпусе сократилось. (В 1940 г. на этот опыт наплевали, создав монстров до тысячи танков. – Б.Ш.). Всего в нем насчитывалось 348 танков БТ, 58 огнеметных танков и 63 танкетки Т-37, а также 20 орудий и 1444 автомашины. Личного состава было 9865 человек. Эта реорганизация заметно повысила мобильность корпуса и обеспечивала подготовленному командиру и его штабу возможность надежного управления» (8, с. 101).

Работа над оптимальной структурой мехкорпуса и его технической оснащенностью продолжалась и дальше.

А может, все же зря Тухачевский спешил создавать ударные кулаки? Подождал бы, пока экономика не начнет производить всего вдосталь, а там полегоньку-потихоньку приступил бы к их формированию? Конечно, можно было. Немцы, в сущности, так и поступили. Их танковые группы были сборными. Они создавались на время кампании, как при прорыве в Арденнах в 1940 г. И для вторжения в Советский Союз танковые дивизии собирались в кулак по мере уточнения оперативных планов. Но что показательно: в октябре-январе 1941–1942 гг. танковые группы (само название указывает на их собирательный характер) были одна за другой преобразованы в танковые армии. Это означало, что отныне танковым соединениям придавался статус постоянно действующих. Слишком были сложны в управлении такие соединения, чтобы распускать их сразу по окончании кампании. Потому германское командование пришло к выводу, что сколоченные армии, где командиры знают возможности друг друга, надо беречь. Опытная армия – это большая оперативная ценность. Тухачевский же создавал такие оперативные соединения сразу же на постоянной основе, чтобы они были готовы к боевым действиям, своим «Арденнам» без раскачки и притирки. Не его вина, что в 1941-м из этого замысла ничего не получилось.

К 1942 г. немецкие генералы дозрели до идеи Тухачевского 1932 г. Им на это понадобилось всего 10 лет. А некоторые исследователи до сих пор его идей понять не могут.

Впрочем, в оправдание наших мыслителей следует заметить, что германское командование не сумело до конца выдержать принцип постоянства танковой армии. Их то насыщали пехотой, фактически сводя к общевойсковым армиям, то раздергивали на отдельные дивизии, чтобы заткнуть множащиеся дыры на фронтах. Зато советское командование без шума вернулось к идее Тухачевского: все танковые армии формировались на постоянной основе. Дивизии оттуда забирали в редких случаях, и командующих меняли только при крайней необходимости. Чем это закончилось для вермахта и Красной Армии, всем известно.

Много насмешек раздается по поводу упований маршала на «мировую» революцию. Чтобы выяснить степень глупости или, наоборот, понимания позиции Тухачевского, обратимся к очень любопытному историческому документу.

Масштабные планы не создаются «от фонаря». Мысль о них вызревает, исходя из каких-то весомых соображений, в том числе на базе исторического опыта. Какой опыт мог стать основополагающим в доктрине Тухачевского?

В июле 1914 г. не готовая к Большой войне царская Россия опрометчиво начала борьбу с Германией и Австро-Венгрией. И тем себя сгубила. А ведь в феврале того же года бывший министр внутренних дел П.Н. Дурново представил доклад царю, в котором предостерегал Николая II против подобного шага. Записка содержала в себе удивительно глубокий анализ. Автор предвосхитил почти все события Первой мировой войны, будто писалась она не до, а после нее. Вообще-то такие тексты надо изучать в школе и вузах, а политологам знать назубок, хотя бы потому, что развелось много «экспертов», ошибающихся на каждом шагу, что никак не отражается на их репутации.

Шедевр имеет непреходящее значение, потому что всегда актуален. Некоторые пассажи доклада выглядят так, будто списаны с нашего времени. Например, такой: «…наша оппозиция не хочет считаться с тем, что никакой реальной силы она не представляет. Русская оппозиция сплошь интеллигентна, и в этом ее слабость, так как между интеллигенцией и народом у нас глубокая пропасть взаимного непонимания и недоверия. Необходим искусственный выборный закон, мало того, нужно еще и прямое воздействие правительственной власти, чтобы обеспечить избрание в Государственную Думу даже наиболее горячих защитников прав народных. Откажи им правительство в поддержке, предоставь выборы их естественному течению, – и законодательные учреждения не увидели бы в самых стенах ни одного интеллигента» (воспроизводится по публикации в журнале «Красная новь»,1922, № 6 с сохранением пунктуации).

Кто скажет, что история – предмет о безвозвратно ушедших временах?

Далее Дурново прямо писал, что в случае войны с Германией практически неизбежна новая, причем социалистическая революция («…сразу же выдвинут социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала черный передел, а засим и общий раздел всех ценностей и имуществ…»). Причем автор был уверен, что революция по масштабам будет европейской.

«Как это ни странно может показаться на первый взгляд, при исключительной уравновешенности германской натуры, но и Германии, в случае поражения, предстоит пережить не меньшие социальные потрясения… С разгромом Германии она лишится мировых рынков и морской торговли, ибо цель войны, – со стороны действительного ее зачинщика Англии, – это уничтожение германской конкуренции…..естественно, озлобленные рабочие массы явятся восприимчивой почвой…антисоциальной пропаганды социалистических партий».

К 1930 г. ситуация не изменилась, а значит, возможность революции в Европе и в той же Германии сохранялась. Об этом толковали умные люди из консервативного лагеря задолго до того, как поручик Тухачевский сделал свою военную карьеру. Другое дело, что вместо коммунистической революции в Германии произошла национал-социалистическая, точнее, фашистская революция. Но и это предвидел Тухачевский, потому предлагал готовиться к такому варианту событий заранее, ибо уже в 20-е гг. все знали и открыто писали: фашизм – это война.

Увещевания Дурново не помогли. А если бы его усилия оказались не напрасными и царь согласился с выводами записки? Как тогда можно было действовать в ходе сараевского кризиса? Петербург мог заявить сербским руководителям: «Мы всецело на вашей стороне, но воевать пока не можем. Но и забыть ваше и наше унижение не собираемся, поэтому давайте засучим рукавами и начнем готовиться к войне, из которой мы точно выйдем победителями». В духе такой логики и действовал Тухачевский: раз война неизбежна, то надо готовиться к ней всерьез, чтобы наверняка выйти победителем.

Соответственно, у доктрины блицкрига была политическая сторона. Тухачевский был убежден, что ставка на оборону в будущей войне ничего не даст. Надо быть готовыми самим нанести удар, и этот удар должен быть сокрушающим, способным революционизировать Европу, как это предвидел Дурново. В своей книге «Поход за Вислу», вышедшей в 1923 г., в главе с показательным названием «Революция извне» Тухачевский утверждал: «Нет никакого сомнения в том, что если бы на Висле мы одержали победу, то революция охватила бы огненным пламенем весь европейский материк». Оценка оказалась преувеличенной, но победа Красной Армии в 1945 году, без сомнения, способствовала советизации Восточной Европы. И если бы не огромный вес США, то вполне был возможен приход к власти коммунистов в Италии и Франции. Так что представлять Тухачевского глупцом не имеет смысла, ибо это не подтверждается фактами. Точно так же оказался прав Тухачевский в споре с основным теоретиком оборонительной войны А.А. Свечиным.

В 1927 г. генерал А. Свечин издал монографию «Стратегия». В этой книге он пытался обосновать принципы ведения будущей войны (в целом малоудачно, ибо книга представляет себой исторический обзор, небогатый мыслями, но богатый тривиальными суждениями по излагаемым фактам). В ней содержались например, показательные заявления:

«…большие основания имеются в наше время, чтобы приступить к ревизии стратегического мышления, оставленного нам Мольтке…». «Многие, вероятно, не одобрят отсутствия в труде какой-либо агитации в пользу наступления…»

Тухачевский был одним из тех, кто не одобрил отсутствие «агитации» в пользу наступления. Мнение Тухачевского опустим, потому что в современной литературе его фигура дискредитирована, где он нередко выставляется как несмышленыш, а вновь дадим слово Триандафилову.

В книге «Характер операций современных армий» он писал: «…рассуждая абстрактно, при обороне легче достигнуть устойчивого фронта, чем раньше. Но беда обороны заключается в том, что она всегда ограничена в средствах, что она ведется заведомо малыми силами и потому не всегда может дать ту плотность фронта, которая обеспечила бы достаточную сопротивляемость боевых порядков». Так во Второй мировой войне и случилось.

«Было бы непоправимой ошибкой из-за возникающих в связи с развитием военной техники трудностей в ведении глубоких (наступательных) операций впадать в своего рода «оперативный оппортунизм», отрицающий активные и глубокие удары и проповедующий тактику отсиживания, нанесения ударов накоротке – действия, характеризуемые модным словом «измор».

Есть у Триандафилова и более жесткие определения в адрес «оборонщиков», но мы их опустим как полемический задор, столь свойственный 20-м годам. Главное – суть возражений «блицкриговцев» на оперативном уровне понятна.

Книга Свечина сплошь состоит из правильных положений. Но… что подходит быку, может не подойти Юпитеру.