Текст книги "Современники"

Автор книги: Борис Полевой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

КОМАНДИР ЗЕМЛЕРОЙНЫХ ГИГАНТОВ

Едешь бывало на трассе строившегося Волго-Дона, видишь, как тут и там, группами, целыми комплексами, машины копают землю, перебрасывают ее в отвалы, грузят в кузова автомобилей, сами перетаскивают груз, могучими ножами ровняют грунт, причесывают ковшами откосы, – смотришь на все это и испытываешь какое-то особое уважение к техническому гению советского человека и к тем, кто, сидя в кабинах, диктует стальным богатырям свою разумную созидательную волю.

Но с особым уважением думалось всегда об инженерах, которые руководили всей этой мирной механизированной армией разнообразных стальных машин, организовывали ее наступление. Машины были все новые. Некоторые из них в заводских документах значились под номером «1». Многие впервые появились на канале и не имели в технике ни равных, ни подобных. И мне всегда хотелось увидеть одного из командиров этой армии стальных великанов, того, кто направлял их, кто тут же, на ходу, разрабатывал методы их использования. Такой человек всегда рисовался мне почему-то в виде убеленного сединой ученого-полководца.

И вот уже под конец строительства, когда земляные работы были окончены и лишь бульдозеры, упрямо тарахтя моторами, ровняли, как бы полируя, территорию вдоль новой, уже начинающей жить трассы, мне довелось познакомиться с одним из тех, кто в дни строительства командовал здесь техникой, – с Львом Павловичем Ермолиным, заместителем главного инженера Волгодонстроя по механизации.

Признаюсь, когда я впервые увидел его в маленьком кабинете, окна которого выходили на новую, просторную площадь города Калача, мне захотелось выйти в коридор, перечитать на двери табличку: не ошибся ли я, туда ли попал? Ничего полководческого во внешности инженера Ермолина не было. Это был плотный и с виду совсем еще молодой человек с подвижным, выразительным лицом, с серыми глазами, в уголках которых, как казалось, никогда не потухают бойкие мальчишеские лукавинки. Человек он оказался открытый, жизнерадостный, отличный собеседник.

Разговор наш то и дело прерывался телефонными звонками, приходом посетителей. Лев Павлович подолгу беседовал с ними по неотложным делам, но это не мешало, а как-то даже помогало проникнуть во внутренний мир инженера, понять способ его работы и общения с людьми…

– Для всех нас стройка – университет самых передовых методов организации работ. А вы, как видно, так на первом курсе и застряли! – с досадой сказал он инженеру, доложившему, что он запаздывает с ремонтом экскаваторов, отправляемых на Сталинградгидрострой…

– Спасибо за науку! Очень ты нам помог выжать все из малых шагающих, очень! Я твои приемы в научный отчет включаю. Ну, будь жив! Рад встретиться на новой стройке! – напутствовал он экскаваторщика, зашедшего попрощаться, и так крепко тряхнул тому руку, что у большого, коренастого парня аж губы дрогнули на загорелом лице. – Что нового придумаешь – пиши. Применим в самых широких масштабах…

– А я говорю: и так сумеете, раз надо, – твердо заявил он в телефонную трубку прорабу, жаловавшемуся на то, что ему не хватает техники, и просившему «подкинуть скреперов». – Это легко подкинуть, а вы думайте, как наличные лучше использовать. Да-да, посоветуйтесь с инженерами, со скреперистами. У вас чудесный народ – они подскажут. Работу восьмеркой не применяли? Ну вот, обязательно примените! С наличными машинами и досрочно всё сделаете. У вас всё? Действуйте, желаю успеха…

– Вам некогда обобщать опыт? – ледяным тоном спросил он своего сотрудника, забежавшего предупредить, что из-за перегруженности текущими делами он вряд ли успеет к сроку представить свои предложения в общий научный отчет об использовании машин и механизмов. – Скажите, пожалуйста, это только у одного у вас пусковой период? А по-моему, у всех, и все заняты по зарез, и всем спать некогда. Но ведь только вы забыли о нашем долге перед наукой. Вы один…

Инженер Ермолин вышел из-за стола, остановился перед собеседником, поправил ему галстук:

– Помните сказку? Человек вдруг получил способность источать золото. Скажет слово – и золотой; еще скажет – еще золотой. Мне это вот почему на ум пришло. Мы сейчас тоже такие: столько опыта в себя впитали, и такого опыта, что иное слово не золотой – кучу золота сохранит! – Инженер говорил теперь каким-то другим – мечтательным, я бы сказал, лирическим тоном. – Наш канал не только новый судоходный путь, возрождение мертвых земель и увеличение энергетического баланса страны. Мне кажется, он решил и четвертую, не менее важную задачу. Он был полигоном, на котором мы испытывали массированное наступление огромной строительной техники. Да-да-да, и все стройки сейчас ждут не только наших машин и наших людей. Опыт, опыт наш там нужен!.. А вам наукой заниматься некогда, обобщать драгоценный опыт…

Улыбка погасла на широком лице инженера, оно вдруг стало сухим, жестким.

– Завтра в десять тридцать жду вашу докладную. Перепечатанную и вычитанную. Договорились? Ну вот и хорошо! Всего…

Пережидая в углу на диване все эти деловые разговоры, поминутно вторгавшиеся в нашу беседу, я исподволь наблюдал за инженером Ермолиным. Странно, я никак не мог отделаться от ощущения, что когда-то, может быть давно, но я уже слышал его имя и фамилию и даже, как начинало казаться, был с ним знаком.

После того как очередной посетитель покинул кабинет и мы остались одни, я прямо спросил, не встречались ли мы когда-нибудь раньше.

– Не помню, вряд ли, – ответил инженер, вынимая коробку папирос.

Он достал спички, начал закуривать, и при этом сразу бросилось в глаза, что указательный палец у него наполовину отсутствует. Впрочем, после войны мало ли встречаешь людей с такими недостатками! Но фамилия инженера была Ермолин, и искалеченный палец в сопоставлении с этой фамилией помог раскрыть все.

Да, мы действительно не встречались. Но я и многие советские люди, никогда не видевшие его в лицо, знают об этом человеке.

– В годы войны вы партизанили на Украине?

– Точно.

– В отряде Героя Советского Союза Медведева?

– Точно.

– И это было под Ровно?

– Ну конечно, – улыбнулся инженер. – А вы как догадались? По книге Медведева, да?..

Сидя в маленьком его кабинетике, где «график использования механизмов» висел на стене, как боевая штабная карта, я припомнил книжку «Это было под Ровно», где один из мастеров лесной войны с подкупающей искренностью рассказывал о подвигах своих боевых товарищей, сражавшихся с фашистами далеко за линией фронта.

Лев Павлович Ермолин был сначала рядовым, потом командиром взвода, роты и, наконец, батальона в отрядах, сражавшихся в ровенских лесах. Он хорошо помнит инженера Кузнецова, который стал на войне легендарным разведчиком, да и сам он, пользуясь знанием языка, порой действовал против фашистов, переодевшись во вражескую форму.

В книге Медведева не раз упоминается о Ермолине. Потом я нашел в ней место, которое помогло мне догадаться о партизанском прошлом инженера, о чем тот из скромности умалчивал.

Автор, не без юмора, описывает там бой, который дали партизаны в честь победы советских войск, окруживших фашистские армии в районе Сталинграда:

«У нас при этой операции совсем не было потерь. Только у бойца Ермолина пуля пробила каблук, но это с Ермолиным было уж неизбежно. Удивительно, до чего пули любили его! В любой стычке, будь хоть один выстрел, пуля обязательно попадает в него – вернее, не в него, а в его одежду: то в шинель, то в фуражку, то вот, как теперь, – в каблук. После каждого боя Ермолину обязательно приходилось сидеть и штопать свое обмундирование. Только один раз за все время пуля его ранила, да и то шутя – попала в палец».

Он действительно был счастливцем, этот инженер-партизан, который в первые дни войны оторвался от строительства московских набережных, чтобы лететь в глубокий тыл врага и там сражаться на стальных магистралях, на лесных дорогах, на улицах оккупированных городов, порой в самих вражеских штабах. Двадцать восемь месяцев воевал Ермолин в лесах под Ровно. Потом уже, до самой победы, столь же бесстрашно действовал в тылу вражеских армий на западных участках великого фронта. И хотя, как явствует из процитированных записок, жизни он своей не щадил и от пуль не прятался, он потерял только одну фалангу пальца на руке.

Зато советская жизнь щедро расквиталась с ним и за длинные студеные ночи, проведенные в секретах и засадах, и за нечеловеческое напряжение, которое он испытывал, выходя в чужом мундире один навстречу вооруженным врагам, и за тяжкое чувство, которое переживал он, инженер-строитель, разрушая мосты, взрывая дороги, отправляя под откос поезда.

Ему повезло. Демобилизовавшись, он попал в Гидропроект, а затем в Гидрострой и таким образом сразу очутился в атмосфере напряженного технического творчества.

Находясь как бы в оперативном отделе штаба мирного наступления советских людей на природу, недавний партизан видел в конкретном воплощении все величие замышляемых большевистских дел, всю щедрость народа, не жалеющего средств на стройки, все могущество техники, которой правительство оснащало строителей, готовившихся к выходу на трассы.

Участвовать в разработке великих проектов – что может быть увлекательнее для молодого инженера! Но уже приближались сроки, когда проекты начнут воплощаться в сооружения, изменяющие облик земли. Льва Павловича все больше стало тянуть на практическую работу. Это стремление было оценено руководителями. Он прибыл на стройку в числе первых специалистов, и уже при нем начали приходить со всех концов страны новые машины. При нем их собирали, при нем они делали первое рабочее движение и при нем их выводили на будущую трассу канала, существовавшую тогда лишь на кальках.

О работе механизмов на первой грандиозной послевоенной стройке будут написаны томы научных трудов. Мне же хочется сказать о том, каким бесценным опытом обогатился молодой инженер, участвовавший в организации всей этой могучей техники, постоянно соприкасавшийся с теми, кто ею управлял.

Он не просто расставлял по трассе прибывающие машины, заботился об их ремонте и обслуживании, не просто наблюдал за тем, чтобы их лучше использовали. Нет, он не обмолвился, сказав в беседе с коллегой, что строительство – «университет массовой механизации». Это правильно. Каждый день на стройке был для него как бы лекцией, углублявшей знание предмета. Эти знания он спешил обобщить, отсеять случайное и сберечь все ценное, новое, передовое и сейчас же передать все это обратно, на трассу, во все строительные районы.

Так, совершенствуя самого себя, он помогал совершенствоваться всему коллективу механизаторов, которые выполнили на строительстве девяносто семь процентов всех работ.

Находясь далеко от столицы, он стремился быть в курсе всего нового, что давала советская наука. Он изучал машины, поступавшие на вооружение строительства, старался узнать все их явные, записанные в технические паспорта, и скрытые, неизвестные порой даже самому конструктору, возможности. С такой же тщательностью изучал он людей, работающих на машинах, и они, эти люди, помогали ему применять лучшие достижения науки и постигать полную мощь новых механизмов. Лучшие экскаваторщики, скреперисты, бульдозеристы были его друзьями. Помощь их он особенно ценил.

Мы долго беседовали с Львом Павловичем, и он, всячески отводя разговор от своей личности, охотно рассказывал о талантливых экспериментах экскаваторщиков Слепухи и Худякова, о смелом новаторстве скреперистов Мохова и Игнатенко, о всех вкладах, какие сделал творческий мозг рядовых тружеников в осуществлении гигантского проекта.

И когда мы прощались с этим командиром землеройных гигантов, инженер пошутил, улыбаясь юношеской улыбкой, которая удивительно молодила его курносое лицо:

– На войне везло: пули облетали меня. И тут везло: все время встречался с такими чудесными ребятами, что каждое такое знакомство стоило иной раз прочитанной книги. Сейчас вот стараемся, чтобы ничего из накопленного при переездах не растерять, не растрясти. Массированное наступление строительной техники продолжается. Оно развертывается, как наступление Советской Армии в Великой Отечественной войне. Много еще нам будет работы, да какой! И представить себе трудно.

Бойкие мальчишеские лукавинки сверкали в серых глазах инженера. Командир землеройных гигантов был действительно «везучий человек».

РЕПЛИКА С МЕСТА

Письмо пришло в самый неподходящий момент, как раз тогда, когда искания, опыты, радости, огорчения, связанные с созданием новой машины, остались уже позади и стальное детище Сергея Борисовича Пухова получило признание.

Инженер Пухов – главный конструктор большого завода. Последняя его работа, о которой идет речь, была лишь одной из сложных и мудрых машин, созданных конструкторским бюро, которое он возглавляет уже много лет. Но в этой работе как бы подытожился целый этап его творческой жизни. Он вложил в нее много своего, личного, что вызревало в нем десятилетиями. И этот его зрелый опыт запечатлелся в сложном замысле нового создания, в благородной простоте и оригинальности технических решений.

Человек от природы скромный, даже застенчивый, Сергей Борисович был далек от того, чтобы приписывать успех машины только себе. В лекциях, в статьях, в беседах с корреспондентами он честно делил этот успех с сотрудниками конструкторского бюро, помогавшими ему совершенствовать первоначальный творческий замысел, с рабочими, которые по чертежам изготовляли детали, со сборщиками, не спавшими порой вместе с ним ночей, когда из готовых узлов вырастала невиданная машина.

Все это было так. И все же где-то в глубине души Сергей Борисович считал машину своей и относился к ней любовно, ревниво, как мать к своему любимцу.

Завод выпустил несколько таких машин. Они были разосланы в разные концы страны. Для Сергея Борисовича начались дни торжества. Посещая то одно, то другое предприятие, конструктор ревнивым глазом следил за теми, кто работал на его машинах, подолгу толковал с рабочими, с инженерами, с начальниками цехов, которых он про себя снисходительно называл «эксплуатационниками».

Да, машина была хороша! Добрые отзывы, слышавшиеся со всех сторон, бодрили Сергея Борисовича, и никогда, даже в дни уже далекой молодости, ему не работалось так хорошо и легко, никогда его мозг не был таким свежим, а мысль такой ясной и быстрой, как в эти дни успеха.

И вдруг письмо! Его вручили Сергею Борисовичу в момент, когда он излагал группе ближайших сотрудников свои последние разработки «малютки», как он шутливо называл новый, еще более грандиозный вариант машины, над которым сейчас трудилось конструкторское бюро. Докладывая, он успел рассмотреть краем глаза на конверте штемпель города, возле которого велась одна из крупнейших строек современности, где также работали его машины. Конструктор решил, что в конверте содержится очередная благодарность, каких он немало получил от эксплуатационников за последнее время.

Закончив сообщение, он передал слово своему заместителю, молодому инженеру Нечитайло – лучшему своему ученику и соавтору по новой конструкции.

– Вы, Константин Георгиевич, доложите товарищам свои соображения, а я пока пробегу, что нам пишут с Волги…

Сергей Борисович встряхнул конверт и начал неторопливо его вскрывать. Письмо было написано старательно, но не очень четко. Прислушиваясь к тому, что говорил помощник, конструктор пробежал первые строки. Вдруг он выпрямился и сердито отодвинул бумагу. Нечитайло вопросительно поглядел на него.

– Пустяки, пустяки, продолжайте, – как можно равнодушнее сказал Сергей Борисович.

Он сделал усилие отвлечься от письма, сосредоточиться на том, о чем говорил его помощник, но не смог. Глаза его то и дело перебегали на письмо, лежавшее поодаль. В этом письме точно заключался некий магнит, помимо воли притягивавший взор ведущего конструктора.

Теперь и остальные участники совещания заметили, что начальник их ведет себя как-то странно. Нечитайло прервал свое сообщение:

– Может быть, сделаем перерыв?

– Да-да. Пожалуй. Перерыв минут на десять, прошу вас, – с не свойственной ему суетливостью согласился Сергей Борисович.

Оставшись один, он несколько мгновений стоял у окна, наблюдая сквозь задымленное с внешней стороны стекло знакомый пейзаж привольно раскинувшегося завода. Потом взял со стола письмо и начал читать со слов, на которых запнулся:

«…но нам сейчас нужна машина еще более совершенная, без этих недостатков, чрезвычайно мешающих при нашем огромном фронте работ».

Дальше сухо, за буквами «а», «б», «в», «г», перечислялись эти якобы существенные недостатки. Упреки были высказаны с такой уверенной решительностью, с такой грубой прямотой, что Сергей Борисович, не дочитав, заглянул в конец письма, на подписи.

Нет, письмо было не от коллеги-конструктора, не от начальника механизации. Оно было подписано: «Рабочие Зыков, Карпухин, Семенов»… Чувство недоумения начало перерастать в обиду… Как же так! Машина так тепло – больше того: восторженно встречена. О ней пишут, ее изучают, ее даже какой-то поэт в стихи вплел. Отовсюду самые лестные отзывы! Он сам, чорт побери, видел, как отлично она работает, и вдруг… Зыков, Карпухин, Семенов… Гм!..

Сергей Борисович поднял телефонную трубку, назвал номер механика, который несколько месяцев назад с заводской бригадой шеф-монтажа выезжал на строительство, откуда пришло это письмо.

– Виктор Иванович? Приветствую… Пухов. Вот вы, голубчик, последний раз выезжали на монтаж. Не помните ли вы, кто там такие товарищи Зыков, Карпухин и Семенов?

Таких фамилий руководитель монтажников не помнил.

– Так-с!.. А претензий на нашу машину от эксплуатационников много тогда к вам поступило? Ну, там, замечаний, рекламаций? Вспомните, вспомните, Виктор Иванович! Это очень важно. Может быть, кто-нибудь ругал конструкцию, отдельные детали, узлы?

Виктор Иванович заверил, что никаких недовольств не было. Строители благодарили завод, просили передать привет создателям новой машины.

– Я же рассказывал об этом на общем собрании. Вы же, Сергей Борисович, в президиуме сидели и слушали! – В голосе, звучавшем из трубки, слышалось искреннее недоумение.

– Да-да, конечно… Спасибо, голубчик… Простите, что оторвал от дела по пустякам. Всего! – Конструктор положил трубку.

Зыков, Карпухин, Семенов! Кто же они такие? «О хороших качествах вашей машины много говорят, да вы их и сами знаете. Мы остановимся на недостатках». Почему они так разговаривают? О каких недостатках после стольких экспериментов, после такого широкого опробования и единодушного признания может идти речь? Если бы эти авторы письма были какими-нибудь известными новаторами, тогда механик наверняка знал бы их имена. Да полно, рабочие ли они? Может быть, это кто-нибудь из недругов? Какой-нибудь мелкий, беспринципный завистник, побоявшийся вслух ославить его труд, науськал Зыкова, Карпухина и Семенова написать все это? Да зачем же! Сам, наверно, написал и подмахнул чужими именами, чтобы омрачить торжество и бросить тень на отличную машину!

Такой вывод несколько успокоил Сергея Борисовича. Он пожалел, что давеча смалодушествовал и не огласил эту фальшивку. Можно представить, как возмутятся его сотрудники, вложившие в машину столько стараний, как будет негодовать весь заводской коллектив!

– Товарищи, жду! Продолжим, – сказал конструктор, выходя в чертежный зал.

Люди собрались быстро и пришли, как показалось Сергею Борисовичу, какие-то настороженные, будто что-то уже знали о неприятном письме. Опершись обеими руками о стол, ведущий конструктор объявил:

– Прежде чем продолжать о будущем, вернемся к прошлому… Извольте вот познакомиться: реплика с места, так сказать, оригинальное мнение. Константин Георгиевич, не откажите в любезности прочесть вслух.

Он отдал письмо Нечитайло, и пока тот, спотыкаясь на неровных строчках, оглашал текст, Сергей Борисович нетерпеливо всматривался в знакомые лица, стараясь угадать, что думают его товарищи, его соавторы по машине, так незаслуженно оскорбленной неизвестными Зыковым, Карпухиным и Семеновым.

Разные это были лица: замкнутые и открытые, спокойные и нервные, но на всех Сергей Борисович увидел сначала недоумение, обиду. Потом, по мере чтения, выражение лиц начало меняться у каждого по-разному, и ведущий конструктор, как ни старался, уже не мог понять, кто и как отнесся к содержанию письма.

– Ну? – нетерпеливо спросил он, когда письмо было зачитано и воцарилось неловкое молчание. – Что? Ну хотя бы вы, Константин Георгиевич?

Все молчали. Нечитайло снова пробегал строки письма. Наконец он оторвал глаза от письма. Взгляд его – растерянный, задумчивый, но не гневный, нет!

– Претензии перечислены недостаточно четко, – медленно начал он. – Авторы не совсем владеют технической терминологией, и порой их трудно понять, но…

– Какие тут могут быть «но»! – неожиданно взорвался Сергей Борисович. – Я только что звонил Виктору Ивановичу. Он там всех знает. Все в восторге от наших машин. Благодарили. А таких фамилий он даже не слыхал. Нет там таких людей.

– Я не знаю, кто это писал, но по существу…

– О каком существе вы говорите? Это злобная болтовня: «а», «б», «в»… Болтовня! Вот-с! И я удивлен. Впрочем, виноват, прошу расходиться. Продолжим завтра. Всего хорошего!

Когда дверь за последним из сотрудников закрылась, главный конструктор пожалел, что выдал свои чувства. Придвинув папку с чертежами «малютки», он попытался сосредоточиться на них, но не смог: Зыков, Карпухин, Семенов со своими претензиями не выходили у него из головы.

«Нервы, Сергей Борисович, нервы, батенька! – упрекал он себя. – Вот человек – совершеннейшая машина, но и у него есть существеннейшие дефекты». И тут же мысль перескакивала на дефекты машины, отмеченные в письме, и все в конструкторе вставало на дыбы. «Дефекты! Какие дефекты? Почему никто их не заметил и только, видите ли, Зыков, Карпухин и Семенов оказались провидцами!»

Претензии потребителей были в заводской практике делом обычным. Когда новая модель выходила в свет и, по заводскому выражению, «обкатывалась» эксплуатационниками, Сергей Борисович сам любил ездить по заводам, выслушивать претензии, советовался с инженерами, с рабочими. Но тут речь шла о машине, уже получившей единодушные и самые лестные отзывы авторитетнейших комиссий, признанной везде, даже, по свидетельству монтажника, и там, откуда пришло письмо. Да что там говорить! Речь шла о любимой работе конструктора, и он испытывал такое негодование, будто авторы письма обидели его ребенка.

Чувствуя, что сосредоточиться на чертежах он сейчас не может, Сергей Борисович надел пальто, шапку, сунул в карман письмо. Обычным неторопливым шагом вышел он из кабинета, прошел чертежный зал. Все встреченные кланялись ему. Раньше такое общее внимание радовало конструктора. Теперь, когда письмо лежало в кармане и конверт касался жестким углом его руки, ему почему-то было неловко от этих почтительных поклонов, доброжелательных улыбок, пожеланий доброго здоровья. Хотелось поскорее уйти с завода, где его все знают, где ему самому знакома каждая мелочь, выйти на улицу, замешаться в потоке пешеходов и в этой толпе остаться наедине с самим собой, со своими тревожными мыслями, с этим письмом.

Выйдя из проходной, ведущий конструктор заметил директорский «ЗИС» и вдруг резко повернул обратно.

– Забыли что, Сергей Борисович? – участливо спросил вахтер.

Но старый конструктор прошагал мимо с таким выражением на лице, что тот застыл в недоумении.

Директор! Ну как же это Сергей Борисович в такую минуту мог о нем забыть? Что бы ни заключало в себе это письмо, кто бы там ни скрывался за тремя подписями, его критиковали не просто как гражданина Пухова пятидесяти семи лет, а как конструктора, как представителя завода, и он обязан – и как можно скорее – уведомить об этом директора. И тут же затеплилась надежда: директор – человек самолюбивый; когда нужно, он умеет драться за интересы и честь завода. Уж он-то наверное не станет прятаться за осторожные фразочки, как этот Нечитайло…

С ходу взяв бегом все четыре марша управленческой лестницы, запыхавшийся, возбужденный Сергей Борисович вломился – именно вломился! – в директорский кабинет. Директор говорил по телефону.

Ожидая конца телефонного разговора, Сергей Борисович сел, достал из кармана письмо и стал перечитывать его, строку за строкой.

– Слушаю вас, дорогой, – неожиданно пророкотал у него над ухом директорский бас.

Сергей Борисович вздрогнул. Директор стоял у него за спиной и, может быть, уже успел даже заглянуть в письмо. Ничего не говоря, он протянул директору листки. Тот отошел к окну, приблизил письмо к лицу и стал читать его, как читают близорукие люди, словно обнюхивая строчки.

И опять Сергей Борисович с тревогой следил за выражением лица читающего. Ему казалось, что директор назло читает подчеркнуто медленно, что некоторые строки пробегает даже по нескольку раз. Дойдя до конца четвертой страницы, до подписей, он вдруг вернулся на вторую. «Перечитывает эти пунктики: «а», «б», «в», – догадался конструктор и удивился: – Странно! Как это раньше не бросалось в глаза, что он такой тугодум?»

Дочитав наконец письмо, директор сложил его, убрал в конверт и задумался. Этот спокойный, самоуверенный человек, казалось, был скорее расстроен, чем разгневан. Это особенно встревожило Сергея Борисовича.

– Как вам нравится сие оригинальное послание? Высшие технические авторитеты одобрили, институты благословили, отовсюду похвалы, а вот товарищи Зыков, Карпухин и Семенов хотят быть бо́льшими католиками, чем сам папа.

Он принялся было рассказывать о своей беседе с руководителем шеф-монтажа, но директор снова развернул письмо, и снова на второй странице.

– Что ж, и так бывает, – сказал он вдруг, отрываясь от письма и поднимая свою большую круглую голову.

– Что бывает?

– А вот это. – Своей мясистой рукой, которая, как это хорошо знал Сергей Борисович, когда-то, в первую пятилетку, была рукой молотобойца, директор бережно разгладил смявшиеся листки письма.

– И это говорите вы, который и устно и печатно так хвалил машину? Выходит, мы с вами обманывали народ, партию?..

– Никого мы с вами не обманывали. Просто…

В этот момент пронзительно-длинными звонками телефон просигналил, что вызывает междугородная. Директор поднял трубку:

– Да, это я, соединяйте… Из министерства… Пока я говорю, вы прочитайте повнимательнее обратный адрес на конверте…

Директор говорил с министерством долго. Разговор шел о «малютке», которая еще несколько часов назад занимала все помыслы Сергея Борисовича. Теперь он сидел рядом и даже не прислушивался. Он смотрел на конверт, где под тщательно, должно быть по линейке, проведенной чертой был выписан обратный адрес. Смотрел и думал, в какой это связи может быть с незаконченной фразой директора и что последует за словом «просто».

Между тем директор положил трубку:

– Можем себя поздравить. К концу следующего года надо выпустить для Куйбышевской не менее пяти «малюток». Не подведете с проектированием? – Он энергично потер одну о другую свои большие руки.

– Зачем вы мне посоветовали перечитывать адрес? – угрюмо спросил Сергей Борисович.

– Ах, вы об этом?.. Знаете, что я бы на вашем месте сделал? – Большое, мясистое лицо директора, с жестким чубом, нависающим на квадратный лоб, с тяжелым подбородком, вдруг как-то помолодело. – Я бы на вашем месте, дорогой мой Сергей Борисович, потребовал для себя командировку, сел в самолет и айда туда! А? Дохнул бы тамошнего воздуху, ухи бы тамошней знаменитой стерляжьей похлебал, ну и… и критику бы послушал. А?

– Как! Только что вы требовали ускорить проектирование «малюток»?

– Это не я, это министр от нас с вами требует. Слышали разговор? – Он повел рукой в сторону телефона. – И все-таки поезжайте… В письме вон правильно говорят: не увидев их фронта работы, его и не представишь… Едете?

– Странно все это как-то, внезапно и, простите, несерьезно, – дернул плечами Сергей Борисович. – Я, конечно, подумаю…

Он встал, медленно пошел к двери и, уже взявшись было за ручку, обернулся, не скрывая горькой усмешки:

– Если вы, конечно, считаете необходимым, что ж, прикажите выписать командировку…

И уже в приемной он услышал за спиной веселый директорский бас:

– Кланяйтесь товарищам Зыкову, Карпухину, Семенову! Большой им привет!

Ведущий конструктор поморщился и пожал плечами…

Сергей Борисович Пухов вылетел на юг в понедельник, а уже в пятницу директор получил от него телеграмму:

«Задержите изготовление узлов «пять» и «восемь-бис», будут конструктивные улучшения. Приезде объясню. Пухов».

Через пять дней прибыла новая телеграмма:

«Прошу продлить командировку десять дней. Срочно присылайте Нечитайло эскизами «малютки» для консультации здешними инженерами, рабочими-новаторами. Вероятны существенные усовершенствования. Сроки наверстаем. Приезде доложу массу интересного. Зыков, Карпухин, Семенов приветствуют. Пухов».

В тот же день конструктор Нечитайло, нагруженный папками и трубками чертежей, вылетел на Волгу.