Текст книги "Григорий Иванович Лангсдорф"

Автор книги: Борис Комиссаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

25 января (6 февраля) Лангсдорф запустил свой шар в третий раз. Этот запуск едва не кончился скандалом. «В десять часов шар и впрямь величественно набирал высоту, – писал находившийся на „Надежде“ Левенштерп о событиях того дня, – но вдруг он остановился и, унесенный ветром, стал опускаться значительно быстрее, чем поднимался. Причиной явилась неосторожность Лангсдорфа. Незадолго до этого он заново заклеил пробоину в верхней части шара. Клей еще не высох, и когда шар начал подниматься, то в этом месте лопнул, и более легкий воздух из него вышел. Отнесенный ветром, шар упал на дом в Нагасаки. Так как на крыше дома из шара поднялся дым (ведь он был наполнен дымом от горящей соломы), люди подумали, что шар и дом горят. Как мы могли наблюдать в подзорные трубы, они вылили неимоверное количество воды на гордость Лангсдорфа и на крышу дома. Люди подняли большой шум и жаловались губернатору, что русские захотели поджечь город. Губернатор сразу же вызвал караул из Мегасаки па допрос, но когда узнал, что воздушный шар не горел, смеялся и сделал выговор японцам, которые так поспешно жаловались на нас и, без причины испугавшись, напугали других. Это нам рассказали переводчики. Вряд ли получивший крещение воздушный шар предпримет второе путешествие».51 После неудачи с шаром Лангсдорф упросил японцев дать ему три больших клубка шнура, чтобы запускать бумажные змеи.

За всеми этими серьезными и шутливыми делами Лангсдорф, как можно судить по некоторым записям в дневнике Левенштерна, в какой-то степени овладел японским языком и даже иногда играл роль переводчика.52 22 марта (3 апреля) ученый в числе других лиц из окружения Резанова сопровождал его в Нагасаки на

3 Б, Н. Комиссаров

33

прием к губернатору. Тогда окончательно выяснилось, что шансы на установление русско-японских отношений совершенно нереальны, и посольство получило разрешен ние покинуть страну. Незадолго до поездки в Нагасаки Резанов объявил, что, вернувшись на Камчатку, он отправится в Русскую Америку. «Лангсдорф останется со мной», – заявил он в присутствии нескольких офицеров, среди которых был и Левенштерн, не преминувший отметить это в своем дневнике.53

6(18) апреля 1805 г. путешественники наконец покинули Нагасаки. «Надежда» пересекла Японское море и в конце апреля задержалась у северо-восточной оконечности острова Хоккайдо, известного тогда как Иессо. Здесь Лангсдорф смог наконец свободно наблюдать японцев и почти незнакомых европейцам айнов. Он описал внешний облик последних и их характерные обычаи.

1(13) мая Крузенштерн отошел от японского побережья и сделал остановку у Сахалина, в заливе Анива. На следующий день Ратманов и Лангсдорф обследовали восточную часть залива, а затем «Надежда» пошла в Петропавловск.' Появление в Охотском море ледяных полей и стремление Резанова поскорее отправиться во владения Российско-американской компании заставили Крузенштерна спешить. 5 июня путешественники прибыли на Камчатку. Через два дня Лангсдорф подробно описал виденное Блуменбаху. Он высказал, в частности, интересную мысль «о сходстве продуктов и явлений природы в разных частях мира», сопоставляя для примера бабочек Камчатки и Португалии.54

Резанов, нуждавшийся в помощи врача, имел твердое намерение взять Лангсдорфа с собой и всячески уговаривал его ехать вместе. Однако Лангсдорф колебался: Резанов был ему неприятен. Ученому не хотелось расставаться с Крузенштерном, Горнером, даже с Тилезиу– сом, который стал ему ближе за время японского плена. И все же он решил ехать: «Слепая любовь к естественной истории, неоднократные обещания помощи в научных исследованиях и жажда знаний заставили меня согласиться на путешествие с Резановым к северо-западному побережью Америки», – писал позднее Лангсдорф Блуменбаху.55 14 июня, в день отплытия на «неуклюжем охотской постройки» бриге «Мария», Лангсдорф подписал с Резановым контракт о своем участии в этом путешествии.56

34

Условия контракта былй для Лангсдорфа весьма выгодны. Он должен был вести естественнонаучные наблюдения в Северо-западной Америке и на близлежащих островах, собирать коллекции для Академии наук, описывать посещаемые места, «судить об их богатстве или бедности». С другой стороны, русское правительство или Российско– американская компания обязывались обеспечить его продуктами питания, одеждой по петербургским ценам, снаряжением, предоставлять проводников, суда, а в случае болезни – лечить за казенный счет. В помощь путешественнику давался охотник Петр Филиппов. В любом месте Лангсдорф мог находиться так долго, как требовали его исследования, и имел право в любое время уехать из Америки. С августа 1803 г. Лангсдорфу полагалось жалование – 2 тысячи рублей в год.

Резанов с удовлетворением доносил Александру I, что «приобретение для экспедиции Лангсдорфа лестно, потому что он член многих ученых обществ и здесь, в Камчатке, получил известие, что Геттингенский университет его в члены принял».57

С Камчатки Резанов решил идти на остров Уналашка, один из Лисьевской группы островов Алеутского архипелага, но -приблизиться к нему помешал ветер, и 2 июля «Мария» стала на якорь у о. Св. Павла, входящего в число островов Прибылова. 8 июля путешественники отправились дальше, подошли к о. Св. Георгия, принадлежащему к той же островной группе, но, не бросив якорь, снова направились на Уналашку. Там Резанов и Лангсдорф пробыли с 16 по 25 июля, а с 31 июля по 20 августа они находились на острове Кадьяк.

Пока Резанов занимался делами Российско-американской компании, Лангсдорф изучал природу и население островов. Параллельно с зоологическими, ботаническими и минералогическими наблюдениями он сделал много записей, посвященных промыслу морских котиков на о. Св. Павла, описал жилище, пищу, одежду, украшения, татуировку алеутов Уналашки, собрал сведения об их байдарках, оружии, охоте на китов, а также занятиях женщин, брачных обычаях, развлечениях, религии. Не менее подробно и основательно ученый отразил в своих записках культуру коренных жителей Кадьяка – эски– мосов-коняг, условия жизни местных алеутов и русского населения острова.

3*

35

26 августа «Мария» пришла в Новоархангельск (Ситку), расположенный в северо-западной части острова Баранова, где и решено было зимовать. Для Лангсдорфа это была самая трудная из всех пережитых им зим. Припасов не хватало, и условия жизни были тяжелыми. В начале февраля 1806 г. Лангсдорф писал Блуменбаху: «Здесь, в этом новом поселении Российско-американской компании, мы испытывали недостаток во всем. Моим жилищем была маленькая комнатушка без мебели, и при частых дождях вода лилась прямо на кровать. Эту комнатушку я должен был делить с одним охотпиком, поселенным со мной. Для освещения служила лампа на ворвани. Обед я, как и все сопровождавшие Резанова, получал у главного правителя Российско-американской компании Баранова бесплатно всю зиму. Однако, если я хотел есть что-либо кроме обеда, то был иногда вынужден стрелять ворон, собирать раковины с моллюсками или выпрашивать кусок китового или тюленьего жира, чтобы утолить голод. .. К моему счастью, в магазине, хотя и в ограниченном количестве, можно было купить порох и дробь, и я стал охотиться на водную дичь, шкурки которой использовал для коллекции, а мясо съедал. Перечень рыб дать не могу, так как голодные люди сразу съедали любую рыбу... О всяких злоупотреблениях и зверствах, свидетелем которых я был, и о неприятностях, сводивших на нет мою работу, я лучше умолчу и сообщу лишь некоторые замечания по естествознанию».58 Эти замечания касались климата, особенностей местного ландшафта, растительности, млекопитающих, птиц и т. д.

Трудности зимовки делили с Лангсдорфом морские офицеры Н. А. Хвостов и Г. И. Давыдов, учившие путешественника русскому языку, а также американский капитан Д. Вольф. Вместе с ним Лангсдорф в конце октября 1805 г. предпринял поездку в северо-восточную часть острова, где находились поселения индейцев-тлинкитов – колошей, как называли их русские. Ученый записал свои впечатления о жилищах этих индейцев, их семьях-общинах, пище, одежде, охоте, рыбной ловле, оружии, плетеных изделиях, украшениях, обычаях, образе жизни. Лангсдорф наблюдал колошей и во время их пребывания в Ново-Архангельске. Он сумел зарисовать группу индейцев во время танца.

36

К концу февраля 1806 г. провизия в Новоархангельске была на исходе, число больных увеличивалось. Позднее Лангсдорф писал Крузенштерну: «На Ситхе, где я зимовал в 1805—1806 годах, 18 человек умерло от голода. Из 180 едва 30—40 были работоспособны» 59 Резанов решил отправиться в Калифорнию, чтобы сделать необходимые закупки.

25 февраля на корабле «Юнона» эта экспедиция покинула остров Баранова. Вскоре из 33 путешественников были больны 15. Начались интенсивные поиски возможного места высадки. 15 марта Лангсдорф был послан на байдарке обследовать устье реки Колумбия. Он измерял глубины и изучал дно.60 Еще через неделю плавания вдоль калифорнийского побережья один из спутников Лангсдорфа умер, а восемь других были при смерти. Наконец, 28.марта (9 апреля) «Юнона» стала на якорь в Сан-Франциско.

Как и в октябре 1803 г. на Тенерифе, Лангсдорф оказался в испанской колонии, на этот раз – в Новой Испании.61 Местная администрация встретила «Юнону» дружественно, поскольку Резанов заявил, что его экспедиция составляет часть русского кругосветного плавания (об этом путешествии испанское правительство было уведомлено Россией заранее). Закупка продовольствия, переговоры с губернатором Калифорнии X. де Аррилагой об установлении торговых отношений, наконец, сватовство Резанова к дочери местного коменданта62 – все это задержало здесь первых представителей России до 10(22) мая.

После зимовки в Новоархангельске Лангсдорф не без удовольствия наблюдал развлечения колониального общества – танцы, охоту, корриды, петушиные бои. Он много узнал о торговле, путях сообщения, населенных пунктах Новой Испании, побывал в близлежащих миссиях монахов-францисканцев, с которыми объяснялся по– латыни, подробно описал положение, обычаи и культуру местных индейцев и сделал несколько зарисовок.

С естественнонаучными наблюдениями и сбором коллекций дело обстояло значительно хуже. Лангсдорф, постоянно использовавшийся Резановым, вопреки контракту, в качестве переводчика, не располагал для этих занятий необходимым временем. Экспедиция в Калифорнию была весьма далека от научных целей. Лангсдорф сталкивался

37

с вопиющим невниманием ц своей работе, а подчас и откровенной недоброжелательностью. Бумага для гербария оказалась погребенной на дне трюма, сушившиеся на палубе, шкурки сбрасывались в море, пойманных птиц выпускали на волю, стреляной птице ночью отрывали головы и т. д.

Когда 8 июня «Юнона» возвратилась в Новоархан– гельск, Лангсдорф стал искать возможность покинуть Русскую Америку. Не прошло и двух недель, как такой случай представился. 19 июня ученый отплыл на небольшом компанейском судне «Ростислав», отданном в распоряжение Вольфа, для того чтобы он мог добраться до Охотска.

Плавание ;на Камчатку, куда прежде всего пошел «Ростислав», заняло всю оставшуюся часть лета. 17 июля путешественники прибыли на Кадьяк, затем побывали в заливе Кукак, у побережья Аляски, где Лангсдорф мог снова наблюдать быт эскимосов-коняг, и 12 августа достигли Уналашки. Еще в 1795 г. близ Уналашки в результате извержения подводного вулкана возник новый остров, периметр которого составил 4.5 мили. Долгое время остров был окутан клубами пара, и посещать его стало возможным только в 1800 г. Лангсдорф подробно расспросил местных жителей об этом крайне заинтересовавшем его явлении.

13 сентября ученый – уже в третий раз – прибыл в Петропавловск.* Здесь решено было зимовать. «Ростислав» нуждался в ремонте, да и продовольствия для плавания в Охотск было недостаточно.

«По сравнению с предыдущей зимой Камчатка показалась мне раем», – писал Лангсдорф Крузенштерну.63 Эту зимовку путешественник использовал для всестороннего изучения полуострова, "уже давно привлекавшего его внимание. 2 октября к большой радости Лангсдорфа и Вольфа в Петропавловск на судах «Авось» и «Юнона» прибыли Давыдов и Хвостов. Вскоре друзья предприняли несколько поездок на собаках по окрестным местам. Они побывали в Паратунке, Аваче, Начике, Малкове. Езда на собаках очень понравилась Лангсдорфу, и он стал внимательно изучать этот способ передвижения. В селение Малково, находившееся в 138 верстах от Петропавловска, Лангсдорф смог приехать, уже самостоятельно управляя своей собачьей упряжкой.

38

Находясь в Петропавловске, ученый вступил в переписку с министром коммерции Н. П. Румянцевым (позднее– главой ведомства иностранных дел).64 Этому способствовала рекомендация уже упоминавшегося нами родственника Лангсдорфа – тайного советника Коха, который, вероятно, познакомился с Румянцевым в период его дипломатической службы в германских землях. В лице Румянцева Лангсдорф приобрел влиятельного покровителя.

15 января 1807 г. Лангсдорф отправился в новую, на этот раз гораздо более длительную поездку по Камчатке. Он ехал в Нижнекамчатск, являвшийся тогда административным центром полуострова и местопребыванием губернатора. Путь Лангсдорфа лежал через селения Ганал, Пущино, Верхнекамчатск, Милково, Толбачик, Козыревка, Ключевское. Ученый продолжал вести дневник, тщательно отмечая расстояния между населенными пунктами, численность их жителей, описывая занятия населения, указывая местонахождение церквей, школ, больниц и т. д. Лангсдорф все больше задумывался над причинами контраста между буквально потрясавшим его богатством природы этого полупустынного края и чудовищной бедностью камчадалов, влачивших нищенское существование. Внимательный наблюдатель, он подметил массу несообразностей и нелепостей в организации экономической жизни полуострова и действиях местной администрации.

В середине февраля, преодолев 700 верст, ученый прибыл в Нижнекамчатск и был там хорошо принят губернатором генерал-майором П. И. Кошелевым, с которым познакомился в Петропавловске еще в свой первый приезд на Камчатку, а также его братом Д. И. Кошелевым, товарищем по посольству в Японии.

В первых числах марта Лангсдорф отправился в обратный путь, но избрал другой маршрут – через Тигиль и Болыперецк. Побывав в селениях Камаки и Харчино, он достиг селения Еловка и двинулся дальше 6 марта в сопровождении нескольких солдат и казаков. 7 марта Лангсдорф переночевал в Седанке и через день добрался до Тигиля, откуда 10 марта с переводчиком предпринял поездку в селение коряков, где сделал много интересных наблюдений. Путь Лангсдорфа от Тигиля до Болыперецка шел через селения Хайрузово, Белоголовое, Морошечное,

39

Ига, куда он прибыл 1? марта, и Воровское, где ой оказался 21 марта. На следующий день ученый достиг Боль– шерецка, а 25 марта был в Петропавловске. За два с половиной месяца путешествия Лангсдорф накопил большой запас впечатлений, сделал много записей, свел знакомство с десятками людей в городах и селениях Камчатки. Значительную часть пути он проделал на собаках, которыми сам управлял.

В начале мая камчатская зимовка Лангсдорфа, насыщенная интересными поездками и проведенная в кругу друзей, закончилась. 2 мая из Петропавловска ушли на своих кораблях Хвостов и Давыдов, а 14 мая Лангсдорф и Вольф на «Ростиславе» отправились в Охотск. Это путешествие чуть не стало для ученого последним. «29-го впервые поднялся свежий северо-западный ветер, писал он впоследствии, – и мы наткнулись на огромного кита, которого не заметили до тех пор, пока наше судно, шедшее на всех парусах и не способное уже никуда отклониться, не наскочило на него. Это огромное животное едва двигалось, и на его исполинской спине судно поднялось из воды на три фута. Мачты закачались, паруса сразу упали. Все с испугом выскочили на палубу, уверенные, что наткнулись на какую-то скалу. Кит величественно плыл мимо. Если бы в момент полученного удара он сделал бы движение и нырнул, то было бы вполне вероятно, что своим хвостом он разбил бы носовую часть судна, и мы потерпели бы кораблекрушение».65 «Фальшкиль был сбит от . сего удара», – вспоминал находившийся тогда на «Ростиславе» К. Т. Хлебников, впоследствии – известный деятель Российско-американской компании.66

Более двух недель «Ростислав», находясь вблизи Охотска, не мог подойти к нему из-за сплошных ледяных полей и встал там на якорь лишь 16 июня. Вольф, намеревавшийся к осени быть в Петербурге, уехал из Охотска 21 июня, а Лангсдорф задержался там и познакомился с городской солеварней, судостроением, торговлей.

25 июня с караваном в 26 лошадей ученый отправился в Якутск. Погода стояла сухая. 30 июня благополучно добрались до реки Юдома, а в начале июля миновали селение Аллах-Юнь. 5 июля от людей из встречного каравана Лангсдорф узнал об эпидемии оспы, распространившейся в придорожных селениях. Проводники предложили

40

ученому свернуть с наезженного пути к югу, чтобы выйти на реку Алдан выше зараженных районов. В течение следующих пяти дней караван продвигался вперед медленно, так как дорогу часто приходилось расчищать топорами. 10 июля он вышел к Алдану. Проводники построили плот, переправились на другой берег и на следующий день вернулись с лодкой и с известием о якутском селении, находящемся в десяти верстах вниз по реке. Поручив багаж своим попутчикам, Лангсдорф с казаком спустился по Алдану до этого селения, а затем еще ниже, по-видимому до Охотского Перевоза, где он оказался 12 июля. Отдохнув там один день, ученый на почтовых лошадях 18 июля прибыл в Якутск, а оттуда налегке (он захватил с собой только рукописи и рисунки, а багаж послал отдельно) выехал в Иркутск.

Путь через Олекминск, Витим, Киренск, Верхоленск, Качуг учепый преодолел частью на почтовых лошадях, частью верхом, а 270 верст проплыл вверх по Лене на лодке. Лодка, которую тянули вдоль берега лошади, однажды перевернулась, и это едва не стоило Лангсдорфу жизни. Во время всего путешествия из Охотска в Иркутск ученый собирал гербарий, достигший значительных размеров, в ряде мест вел минералогические наблюдения, описывал русские селения и быт встретившихся эвенков и бурят.

18 августа, ровно через месяц после прибытия в Якутск, Лангсдорф достиг Иркутска. Контора Российско-американской компании, куда ученый явился с рекомендательным письмом, позаботилась о жилье для него. В Иркутске Лангсдорф пробыл довольно долго. Отдых, приведение в порядок своих бумаг, двухнедельная поездка в Кяхту, а затем ожидание санного пути задержали его здесь до 22 ноября.

Из Иркутска Лангсдорф отправил отчет о своих путешествиях Крафту,67 а затем, возвратясь в середине сентября из Кяхты, занялся составлением записки о Камчатке. Дошедшее до нас, это сочинение68 показывает, что Лангсдорф всесторонне изучил положение на Камчатке и способен был обосновать свои предложения строгими экономическими расчетами. В то же время ученый предстает перед нами и как гуманист, стремящийся оказать всемерное содействие «беспомощным и покинутом камчадалам». Искренне надеясь, что Александр I

41

и его правительство, узнав о бедственном положении Камчатки, примут действенные меры, Лангсдорф с неподдельным волнением описывал виденное на полуострове и давал многочисленные советы.

Прежде всего ученый подверг резкой критике организацию военной службы на Камчатке и убедительно показал, как она мешает экономическому развитию полуострова и благосостоянию его населения. Солдат, ведших праздное существование и обиравших местных жителей, он предлагал частично обратить в крестьян, частично в казаков, а остальных разослать по сибирским полкам. Лангсдорф полагал, что казачество, само снабжавшее себя всем необходимым, и камчадалы представят достаточную силу «для защиты своего домашнего очага».69 Как временную меру ученый рекомендовал хотя бы расквартировать всех солдат близ Петропавловска, чтобы тем самым облегчить положение местных жителей, с большими трудностями доставлявших продовольствие в гарнизоны, расположенные в глубинных районах полуострова.

Затем Лангсдорф обратился к характеристике естественных ресурсов Камчатки и подробно рассказал о рыбных богатствах полуострова, мире пернатых, диких млекопитающих, скотоводстве, о полезных растениях камчатских лесов. Причем перед нами не узко специальные рассуждения зоолога и ботаника, а глубокая оценка возможностей хозяйственного использования животного и растительного мира Камчатки. Например, описывая обитателей камчатских вод, Лангсдорф с цифрами в руках показал, какие выгоды принесло бы предприятие по засолке рыбы. Он рассчитал, что этой рыбой можно было бы снабжать населенные пункты Сибири вплоть до Иркутска. Рассказывая о камчатских лесах, ученый здесь же приводил данные, свидетельствующие об их пригодности для кораблестроения.

Особое место в своей записке Лангсдорф посвятил проблеме нехватки на Камчатке пороха и соли. Он предложил также разные способы добычи соли. Основываясь на материалах камчатской администрации, ученый перечислил около ста видов товаров, в которых остро нуждалось население Камчатки, указал точное количество и стоимость как одной меры каждого товара, так и всей его массы, необходимой в течение года. Лангсдорф ратовал за прямую связь Петропавловска с Европой и орга¬

42

низацию регулярного судоходства' между Камчаткой, Охотском, Курильскими и Алеутскими островами.

Возвращаясь к мысли, высказанной еще в 1804 г. в письме к Крафту, и развивая ее, Лангсдорф указывал на важность приглашения на Камчатку агрономов, врачей, аптекарей, солеваров, гончаров, механиков, корабельных мастеров, плотников, столяров, кузнецов, слесарей, бондарей, матросов. «Может быть, среди людей, сосланных в Сибирь, найдутся такие, которые склонятся к осуществлению предложенных целей...», —размышлял путешественник.70 Несколько позднее он писал Крузенштерну о Камчатке: «Я знаю эту страну довольно хорошо, так как провел там девять месяцев, и уверен, что .правильным управлением можно сделать ее жителей счастливыми и сэкономить государству большие суммы... Состояние этого полуострова я принимаю близко к сердцу».71 Эта способность живо, с интересом откликаться на нужды окружавшего его населения, потребности страны, в которой он находился, развившаяся и укрепившаяся на Камчатке, стала одной из привлекательнейших черт внутреннего облика ученого.

21 октября Лангсдорф в письме Румянцеву рассказал о своем путешествии из Петропавловска в Иркутск,72 а 25-го отослал ему свою записку о Камчатке, прося представить ее императору.73

Через Красноярск и Томск Лангсдорф И декабря прибыл в Тобольск, где застал генерал-губернатора Сибири И. Б. Пестеля, отца будущего декабриста. «Пестель, – вспоминал впоследствии ученый, – встретил меня необычайно дружелюбно и с искренним участием и вниманием выслушал все мои замечания об отдаленных районах его губернии, особенно о Камчатке. Я принял его дружеское приглашение и остался в Тобольске дольше, чем предполагал».74 Прием, оказанный Лангсдорфу Пестелем, деятельность которого в Сибири получила в дальнейшем довольно мрачную известность, легко объяснить. Заняв пост генерал-губернатора в 1806 г., Пестель редко покидал Петербург и мало знал о положении дел в подвластном ему огромном крае. Заинтересовавшись рассказами Лангсдорфа о Камчатке и сибирских впечатлениях, он задержал путешественника у себя до 22 февраля 1808 г. В письмах из Тобольска Лангсдорф сообщал Румянцеву, что намеревается ехать в Москву через Екате¬

43

ринбург и Казань.75 Этот путь он объяснял своим интересом к минералогическим богатствам Урала и желанием познакомиться с учеными Казанского и Московского университетов. Путешественник упоминал также, что начал работать над проектом реформ на Камчатке.

8 марта Лангсдорф приехал в «удивительный город Москву», как замечал он в описании своего путешествия. Здесь он также нашел внимательных слушателей, которым увлеченно рассказывал о Камчатке и Сибири. Среди них были, например, попечитель Московского университета А. К. Разумовский и известный натуралист Г. Фишер фон Вальдгейм. Последний не без удивления упомянул в своем дневнике, что Лангсдорф привез в Москву камчатских собак.76 Через несколько дней ученый выехал в Петербург.

В ПЕТЕРБУРГСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК

С того времени, как Лангсдорф отправился путешествовать с Резановым, ни в Петербурге, ни в Геттингене о нем долго не было никаких известий. Письмо Блумен– баху, написанное в феврале 1806 г. в Новоархангельске, ученый отправить не смог, и он возобновил свою переписку, лишь вернувшись из Русской Америки на Камчатку.

Между тем спутники Лангсдорфа по плаванию на «Надежде» начали беспокоиться о его судьбе. «Резанов якобы находится в Иркутске, но Лангсдорфа с ним нет»,– писал 29 января 1807 г. Горнер из Петербурга Крузенштерну, жившему тогда в Ревеле.1 В начале апреля того же года бывший астроном «Надежды» сообщал Крузенштерну о возвращении из русского посольства в Китае врача и зоолога М. Адамса. «О Лангсдорфе Адамс знает только то, что он, по слухам, утонул в Америке», – читаем мы в этом письме.2 В октябре-ноябре, судя по письмам Горнера, продолжавшего регулярно сообщать Крузенштерну о новостях, стало известно, что Лангсдорф писал с Камчатки и из Иркутска Румянцеву и Крафту. В это время в русской столице появился и Вольф, рассказавший о своих путешествиях с Лангсдорфом. Утром 16 ноября Крафт, встретивший Горнера, даже осведомился

44

у него, где остановился Лангсдорф, так как слышал, что тот как будто уже приехал в Петербург. В декабре, однако, новых сведений о путешественнике не было. «Неужели китайцы схватили его за уши?», – писал Горнер Крузенштерну, намекая на поездку их общего знакомого в пограничную с Китаем Кяхту.3

В начале 1808 г. в Академию дошло сообщение директора Российско-американской компании Б. Крамера о том, что Лангсдорф выехал из Иркутска с «шестнадцатью возами».4 Наконец 14 марта Горнер известил Крузенштерна, что в феврале Лангсдорф писал ему и Тилезиусу из Тобольска и что послезавтра он ожидает Лангсдорфа у себя.5

«В понедельник 16 марта к обеду, – писал Горнер Крузенштерну два дня спустя, – прибыл ко мне доктор Лангсдорф с двумя кибитками, нагруженными 16 большими и маленькими ящиками (не с шестнадцатью возами). С ним был один казак и две большие камчатские собаки. Вчера я проводил его к Румянцеву, который чрезвычайно неожиданно (ведь здешние министры мало доступны для людей без протекции и чина) сразу же пригласил его к себе и: очень вежливо принял. О материальных делах Лангсдорфа там не было речи. Теперь посмотрим, что Румяпцев сделает для него. Я думаю, что Лангсдорф заслужил хорошую пенсию, как Тилезиус или я. Кроме того, Лангсдорф уже три года не получал жалования... В одном из следующих писем... он сообщит вам о большом плане, который разработал для улучшения положения на Камчатке и который хорошо рекомендует генерал-губернатор Сибири Пестель, так что... Лангсдорф еще станет знаменитым губернатором. Идея его улучшений, – продолжал Горнер, – сводится к выводу с Камчатки войск и насаждению там казачества, ежегодному снабжению полуострова не по суше, а вокруг [мыса] Горна, перенесению торговой столицы из Охотска в Болыперецк или Петропавловск. В прошлую зиму Лангсдорф мпого путешествовал по Камчатке и пришел к выводу, что климат к западу от гор гораздо лучше, чем на восточной стороне .. Он доказывает, что разведение оленей так, как оно поставлено у коряков, наряду со скотоводством, которое хорошо развивается даже при не очень тщательном уходе за животными, сможет в изобилии кормить Камчатку. Соль и стрелковый порох составляют важные потребности... Вы, как старый любитель Камчатки, с удовольствием

45

увидите, что кто-то находит дорогу и старается помочь столь достопримечательной стране. Пестель обещал сделать все от него зависящее для вывода солдат. Поскольку военный чин на Камчатке не нужен, Пестель хочет, чтобы в качестве губернатора туда поехал Лангсдорф, а с ним немецкие ученые и ремесленники, строители мельниц, мастера по производству кирпича, солевары и т. д. По сравнению с этой идеей моя астрономическая игра ничтожна,– сетовал Горнер. – Лангсдорфа хочет заполучить Академия, отец зовет его к себе, но я побуждаю его к тому, чтобы полностью посвятить себя возможности принести пользу многим тысячам людей (ведь и при самом несовершенном исполнении это наверняка принесет пользу). Я не знаю ничего, что могло бы быть более высоким и желательным для благородного человека, чем такое назначение».6

Когда читаешь письма Горнера, создается впечатление, что Лангсдорф сильно увлек его своими камчатскими планами, и Камчатка стала одной из доминирующих тем в разговорах на квартире астронома. 21 марта он, например, сообщал Крузенштерну: «Левенштерн написал мне из Архангельска, он много работает. Лангсдорф обратился к нему по моему совету с тем, чтобы выяснить, не сможет ли он, если камчатский проект осуществится, взять на себя руководство флотом в Авачинской бухте и перегон туда судов».7

Через две недели после приезда в Петербург Лангсдорф писал Крузенштерну: «Мое теперешнее положение и будущее назначение весьма неопределенны. Родственники зовут меня в Германию, многие – в Академию, другие – в Москву, генерал-губернатор Сибири – на Камчатку. Я буду ждать, что сделает для меня Румянцев, и это приведет меня к дальнейшему решению».8

Ждать пришлось недолго. Уже 29 марта Румянцев, известный своим покровительством целому ряду ученых и многочисленным научным предприятиям, писал H. Н. Новосильцеву об определении Лангсдорфа адъюнктом в Академию наук,9 и в июле 1808 г. Григорий Иванович, как стали с этих пор называть Лангсдорфа в России, был утвержден адъюнктом по ботанике.10 К этому времени Лангсдорф, представив в Академию собранные коллекции, получил причитавшееся ему, согласно контракту с Резановым, жалование, был награжден пожизненной

46

пенсией за участие в кругосветном плавании и официально возведен в надворные советники. К ту пору большое участие в судьбе ученого принял непременный секретарь Академии наук известный математик академик Н. И. Фусс.

Хотя к началу марта 1808 г. стало ясно, что проект отправления Лангсдорфа на Камчатку отпал, и Горнер в письме от 1 апреля просил Крузенштерна ходатайствовать перед Румянцевым о включении путешественника в состав какой-либо экспедиции, судьба далекого полуострова продолжала занимать Григория Ивановича. В том же письме Горнер писал Крузенштерну: «Лангс– дорф знает, что имперские власти распределили соль таким образом, что камчадалы ничего не получили. Об этом он хочет с завтрашней почтой писать Пестелю. Не останется ли его рапорт лежать в тамошних архивах? Кошелев, по его мнению, в июне или июле будет в Иркутске, куда ему можно будет писать».11