Текст книги "Григорий Иванович Лангсдорф"

Автор книги: Борис Комиссаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Б.Н. КОМИССАРОВ

ГРИГОРИИ ИВАНОВИЧ

ЛАНГСДОРФ

1774 – 1852

ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА» Ленинградское отделение Ленинград 1975

В книге, написанной на основе широкого круга архивных материалов, рассказывается об академике Г. И. Лангсдорфе – человеке необычной судьбы, больших и разносторонних знаний. Доктор медицины Геттингенского университета, лиссабонский врач, натуралист на кораблях И. Ф. Крузенштерна, член российского посольства в Японию, возглавлявшегося Н. П. Резановым, автор проекта административно– хозяйственных преобразований на Камчатке, российский генеральный консул в Рио-де-Жанейро, организатор и руководитель первой русской экспедиции в Бразилию – таковы этапы жизненного пути ученого, освещенные в книге.

Издание рассчитано на историков науки, этнографов, лингвцстов, ботаников, зоологов, географов, а также на всех, интересующихся странами Латинской Америки и деятельностью русских путешественников.

Ответственный редактор Р. В. Кинжалов

К

20901-211

054 (02)-75

66-75 НПЛ

© Издательство «Наука», 1975

ОТ АВТОРА

В 1974 г. Академия наук СССР отметила 200-летие со дня рождения выдающегося русского ученого и путешественника академика Григория Ивановича Лангсдорфа. Человек удивительной судьбы, больших и разносторонних знаний, незаурядных личных качеств, Г. И. Лангсдорф внес значительный вклад в географию, ботанику, зоологию, этнографию, лингвистику и многие другие отрасли знаний. Его имя осталось и в истории дипломатии – Г. И. Лангсдорф сыграл крупную роль в развитии русско-бразильских отношений.

Уроженец юго-западной Германии, Г. И. Лангсдорф с начала XIX в. был неразрывно связан с Россией и русской наукой. Ученый в 1803—1805 гг. был участником кругосветного плавания Й. Ф. Крузенштерна и членом посольства Н. П. Резанова в Японию, в 1805—1808 гг. путешествовал по Русской Америке, Калифорнии, Камчатке, Сибири, а с 1812 г. стал российским генеральным консулом в Рио-де-Жанейро.

Академик Г. И. Лангсдорф может по праву считаться родоначальником русской научной американистики. В 1821—1829 гг. он возглавлял русскую научную экспедицию в Бразилию. Ученый предпринял комплексное исследование Бразильского нагорья, составил совместно с Л. Риделем гербарий почти в сто тысяч экземпляров, собрал богатые коллекции этнографических предметов, а также документов по истории Бразилии, записал языки многих индейских племен, оставил обширные неопубликованные дневники – настоящую энциклопедию сведений об этой крупнейшей южноамериканской стране. В одном из своих дневников Лангсдорф писал, что годами собирал материалы о Бразилии, обращая особое внимание на изучение «географических и политических условий..., нравов, обычаев, языков».1 Литературное и архивное наследие ученого ныне интенсивно изучается и готовится к публикации.

5

Имя Г. И. Лангсдорфа пользуется большим уважением не только в нашей стране, но и за рубежом, особенно в Бразилии. В этом году бразильская научная общественность отмечает 150-летие экспедиции Г. И. Лангсдорфа в глубинные районы страны.

Между тем история жизни и научного творчества академика Лангсдорфа почти неизвестна. В значительной мере это связано с тем, что кипучая деятельность ученого неожиданно прервалась: путешествуя весной 1828 г. по Амазонии, он заболел тропической лихорадкой, приведшей к тяжелому психическому недугу. Архив экспедиции, доставленный в Петербург, около ста лет считался утраченным и был обнаружен лишь в 1930 г. Другие материалы о Г. И. Лангсдорфе оказались рассеянными по многим отечественным и зарубежным архивам.

Первую серьезную попытку написать биографию Г. И. Лангсдорфа предпринял русский этнограф Г. Г. Ма– низер (1889—1917). Он закончил свою книгу в 1917 г., но вскоре умер, и она увидела свет только в 1948 г. (после того как рукопись подготовила к печати Н. Г. Шпринцин) под названием «Экспедиция академика Г. И. Лангсдорфа в Бразилию (1821—1828)». Г. Г. Мани– зер написал важную и интересную работу, но он не располагал многими основными источниками по избранной теме, в том числе – архивом экспедиции в Бразилию.

Создание фундаментальной научной биографии Г. И. Лангсдорфа – дело будущего. Предлагаемый читателю очерк является лишь первым шагом в этом направлении. В работе над материалами Г. И. Лангсдорфа неоценимую помощь автору оказала старейшая сотрудница Архива Академии наук СССР Мария Владимировна Крутикова (1888—1974). Глубокую благодарность за помощь автор приносит, доценту кафедры романской филологии Ленинградского университета Е.Г. Голубевой. Работая над книгой, автор встречал неизменную поддержку со стороны академика М. П. Алексеева и президента Географического общества СССР академика С. В. Калесника, которым выражает сердечную признательность.

МОЛОДЫЕ ГОДЫ.

НАЧАЛО НАУЧНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Григорий Иванович Лангсдорф происходил из небогатого немецкого дворянского рода, самые ранние упоминания о котором относятся к 1232 г.1 Его прапрадед Мельхиор Кристоф Лангсдорф был бургомистром, прадед Иоганн Николаус – ректором латинской школы, дед Георг Мельхиор – адвокатом, а затем казначеем. Отец ученого Готлиб Эмилиус Лангсдорф (1747—1827), окончив в 1766 г. Геттингенский университет, тоже стал адвокатом, но спустя несколько лет получил место управителя небольшого городка Вёллыптейн в курфюршестве Майнц. Здесь у Готлиба и его жены Анны Катарины (до замужества—Кох) родилась дочь Франциска, а 6 (18) апреля* 1774 г. – сын Георг Генрих, который и стал впоследствии известен в России как Григорий Иванович Лангсдорф.

В 1779 г. Анна Катарина умерла. Вскоре у Франциски и Георга появилась мачеха, а затем и сводный брат Вильгельм Генрих. В 1784 г. семья переселилась в город Лар, куда Готлиб Эмилиус был приглашен на должность советника.

Оставшись пяти лет без матери, Геррг недолго жил с отцом и мачехой. Среднюю школу он окончил в Бух– вейлере, а гимназию —в Идштейне. 4(16) октября 1793 г. Георг Генрих Лангсдорф поступил в Геттингенский университет.

Во второй половине XVIII в. этот университет, открывшийся в 1737 г., переживал период расцвета, став одним из главных центров немецкой научной мысли эпохи

* Все даты в книге даны по старому стилю. Для событий, происходивших за пределами России, даются, как правило, две даты – по старому и (в скобках) по новому стилю.

7

Просвещения. Среди наиболее видных и влиятельных профессоров Геттингена был директор университетской библиотеки Христиан Гейне, блестящий знаток мифологии, археологии и древней истории, издатель Тибулла, Вергилия, Пиндара, Эпиктета, Гомера. Востоковед Иоганн Ми– хаэлис приобрел известность своими исследованиями Библии, анализируя которую пользовался описаниями путешествий в Палестину и страны Востока. Далеко за пределами Геттингена знали историков Августа Шлёцера и Арнольда Геерена, физика, астронома и публициста Георга Лихтенберга, лингвиста Иоганна Эйхгорна и других университетских ученых.

Среди блестящих геттингенских профессоров особым почетом было окружено имя Иоганна Фридриха Блумен– баха. Еще зимой 1772—1773 гг. двадцатилетним юношей он приехал в Геттинген из Иены, где слушал лекции Иоганна Вальха – профессора красноречия и эстетики, а также видного минералога. В Геттингене учителем Блу– менбаха стал Христиан Бютнер. Его увлекательные лекции по естественной истории были основаны на хорошо подобранных коллекциях, а также трудах многочисленных путешественников. Лекции эти включали и сведения по антропологии и этнографии, особенно заинтересовавшие молодого Блуменбаха. Когда естественноисторический кабинет Бютнера, по предложению Гейне, был приобретен университетом, Блуменбах стал его хранителем, а впоследствии, преобразовав это собрание в музей, долгие годы директорствовал в нем.

Блуменбах был крупным анатомом, физиологом, разносторонне образованным естествоиспытателем (его руководство по естественной истории выдержало 12 изданий). Однако всемирную известность он заслужил главным образом как антрополог и основатель научной краниологии. Коллекция черепов, собранная Блуменбахом, была крупнейшей из существовавших в то время. Материалы по антропологии Блуменбах, как и Бютнер, в значительной мере черпал из описаний путешествий, но по масштабам исследований этих источников и мастерству их анализа ученик превзошел своего наставника. Он не только с величайшей скрупулезностью, в строгой хронологической последовательности изучил все описания путешествий, хранившиеся в богатейшей университетской библиотеке, но и предложил методы их научной критики. При анализе

8

описаний Блуменбах тщательно изучал личность путешественника, сопоставлял труды исследователей, работавших в каком-либо районе одновременно, предостерегал от необдуманного сравнения описаний, появившихся в разные годы.

Популярность Блуменбаха и его научные связи сделали Геттингенский университет местом паломничества натуралистов из разных стран. Сам Блуменбах покидал Геттинген нечасто, но почти каждая его поездка приводила к новым интересным знакомствам. В 1791 г. в Лондоне он сблизился с одним из спутников Джеймса Кука Д. Бэнксом, основавшим известную ассоциацию по исследованию Африки, в 1796 г. посетил в Веймаре Гете, который упомянул об этом в одном из своих писем к Шиллеру, а когда в 1806 г. ученый был в Париже, с ним пожелал познакомиться Наполеон.

Научный авторитет Блуменбаха, отдавшего профессорской деятельности шестьдесят лет, был громадным. В 1828 г. А. Гумбольдт, слушавший в свое время лекции ученого, назвал его наряду с Гете «патриархом отечественной славы».2 Яркие, впечатляющие лекции Блуменбаха учили исследовать природу и человека в их неразрывном единстве и взаимодействии, пробуждали мысль, страсть к путешествиям, жажду открытий. Блуменбах стал главой целой школы естествоиспытателей и народоведов, каждый представитель которой в той или иной мере воплотил в своей деятельности научный стиль и методы геттингенского профессора. Он требовал от своих воспитанников не только тщательного изучения природы, языка, культуры, нравов и обычаев исследуемой ими страны, на и умения смотреть на окружающее глазами ее населения, жить его заботами, понимать его каждодневные трудности. Представителями школы Блумпнбаха были исследователи Африки Ф. Хорнеманн, У. Зетцен, Г. Рентген, М.-Г. Лихтенштейн, И. Буркхардт, много путешествовавший по Северной и Южной Америке Максимилиан цу Вид-Нейвид, Ф. Линк, изучавший Пиренейский полуостров, А. Грисбах, А. фон Гакстгаузен, известный своими трудами о России, и многие другие. Лангсдорфу суждено было занять среди них особое место.

В университете девятнадцатилетний Лангсдорф посвятил себя медицине и естественным наукам. С особым интересом он занимался фармакологией, сравнительной ана-

9

томней, ботаникой. Лекции Блуменбаха, как писал впоследствии ученый, предопределили его интересы. Способности нового геттингенского студента были, скоро замечены, и он постепенно превратился из ученика в коллегу своих университетских преподавателей. Среди товарищей Георга Генриха выделялся Вильгельм Эшвеге, впоследствии крупный минералог, знаток геологии Бразилии. В 1797 г. Лангсдорф стал доктором медицины, защитив диссертацию о повивальном искусстве.3

По рекомендации геттингенских профессоров и благодаря содействию своего дяди по матери – тайного советника Коха, служившего в Эрфурте, Лангсдорф вскоре после защиты диссертации стал лейб-медиком одной немецкой владетельной особы – принца Христиана Августа фон Вальдек.

Принцу было тогда за пятьдесят. Профессиональный военный, он с юных лет служил в различных армиях. В 60—80-х годах Христиан Август участвовал в войнах с Турцией. В сентябре 1792 г. в бою с французскими революционными войсками близ Тионвиля 16-фунтовое ядро оторвало ему левую руку. Тем не менее уже в октябре следующего года принц командовал корпусом при форсировании Рейна, затем служил в Голландии, австрийских землях, Богемии и, наконец, получил предложение принять верховное командование португальской армией. Как раз в это время ему рекомендовали Лангедорфа. Перспектива отправиться в незнакомую страну пришлась по душе молодому доктору медицины, еще ни разу не выезжавшему за пределы Германии и мечтавшему о путешествиях. Так в 1797 г. Лангсдорф оказался в Лиссабоне.

Немецкого принца приняли в Португалии с большими почестями, но придворные круги, ревниво относившиеся к высокопоставленному чужестранцу, вскоре стали упорно мешать ему в осуществлении военных реформ. Для ознакомления с состоянием португальской армии Христиан Август со своей свитой, в состав которой входил и Лангсдорф, весной 1798 г. совершил длительную поездку по стране. Бравый генерал был, по отзывам Лангедорфа, «другом наук» п, по-видимому, поощрял стремление своего лейб-медика наблюдать окружающую природу и собирать естественнонаучные коллекции. Служба у принца продолжалась, однако, недолго: в сентябре 1798 г. Христиан Август фон Вальдек умер в расположенном непо¬

10

далеку от Лиссабона городе Синтре от «грудной водяной болезни», явившейся следствием ранения.

По совету португальского министра Луиша Пинту де Соузы Коутинью Лангсдорф решил остаться в Лиссабоне как практикующий врач и довольно скоро приобрел множество пациентов из немецких, английских и португальских домов. Это было неудивительным, так как он одним из первых начал вводить в Лиссабоне оспопрививание, только что открытое англичанином Э. Дженнером и ставшее европейской сенсацией.

В 1800 г., не прерывая частной практики, Лангсдорф стал врачом находившегося в Лиссабоне немецкого госпиталя. К тому времени он уже хорошо овладел португальским языком и при поддержке упомянутого министра написал на этом языке и затем издал книгу о правилах организации образцовых больниц.4 Европейские больницы того времени нередко содержались в очень плохом санитарном состоянии, население их избегало, и потребность в такого рода сочинениях была велика. Небольшая, около семидесяти страниц крупной печати, работа эта содержит сведения о родильных домах, военных и военно-морских госпиталях, психиатрических лечебницах, ббльницах для лечения оспы и венерических болезней. Основное внимание Лангсдорф уделил больницам общего типа. Особые главы он посвятил конструктивным особенностям зданий таких больниц, гигиене больничных помещений, способам очистки воздуха, диетическому питанию, ведению больничного хозяйства и т. д. К книге были приложены даже образцы бланков для записей, касающихся историй болезни пациентов, наблюдений погоды и других. Одновременно Лангсдорф выпустил на немецком языке книгу, связанную по теме с его докторской диссертацией.5

Медицинская практика отнимала у Лангсдорфа очень много времени. Из дневника русского морского офицера Е. Е. Левенштерна, которому ученый впоследствии рассказывал о своей жизни в те годы, мы узнаем, например, что однажды он «нанялся к сумасшедшему португальцу, путешествовал с ним в Англию, а оттуда обратно в Лиссабон».6 Между тем в свободные часы Лангсдорф интенсивно занимался научными исследованиями и сбором коллекций. Он поддерживал связи с коллегами из Геттингена, избравшими его в 1798 г. действительным чле¬

11

ном своего Физического общества, видными деятелями которого были Гумбольдт, Зетцен, Линк. В Лиссабоне Лангсдорф встречался с немецким энтомологом и ботаником И.-Ц. Гофмансегом, изучавшим природу Португалии, а также вступил в переписку со многими известными французскими естествоиспытателями. Среди его корреспондентов были Э. Жоффруа Сент-Илер, А. Дюме– риль, П. Латрейль, Г. Оливье, P.-Ж. Айюи и другие. Особый интерес Лангсдорфа вызвала в то время ихтиология. «В бытность мою в Лиссабоне, – писал он позднее,– часто ходил я в рыбный ряд, где множество рыб и различные их виды столько привлекли мое внимание, что принял я твердое намерение приобрести некоторые познания в сей части естественной истории, в которой до сего времени был я несведущ, и собрать различные породы рыб».7 Занятия ихтиологией неизбежно поставили перед Лангсдорфом вопрос о наиболее эффективных способах консервации рыб. Эта почти не разработанная тогда проблема, от решения которой полностью зависело дальнейшее развитие ихтиологии, очень увлекла ученого.

Весной 1801 г. Португалия, издавна тесно связанная с Англией, подверглась нападению со стороны Испании, которая со времени Базельского мира 1795 г. была в союзе с Францией. Несмотря на помощь англичан, португальская армия была разбита в несколько дней. В июне в Ба– дахосе, а в сентябре в Мадриде были подписаны крайне невыгодные для Португалии мирные соглашения с Испанией и Францией. Однако находившийся близ Лиссабона шеститысячный английский корпус стал готовиться к походу в Испанию. В него-то в качестве хирурга и вступил Лангсдорф, которого стала тяготить частная практика. Служба в армии принесла ему и материальную независимость и возможность уделять больше времени науке. В Испании Лангсдорф пробыл до весны 1802 г. и, как сообщает известный натуралист и путешественник Ф. Рат– цель, приобрел там «русских друзей».8 О подписании 15(27) марта Амьенского мирного договора, положившего конец военным действиям между Англией, с одной стороны, и Францией с ее союзницами Испанией и Батав– ской республикой – с другой, Лангсдорф узнал уже в Лиссабоне.

В. Вальдбрюль, изучавший жизненный путь Лангсдорфа, упомянул, что «в Лиссабоне он познакомился

12

с русскими путешественниками и через них завязал переписку со многими учеными».9 Подробности этих встреч, оказавшихся весьма существенными для дальнейшей деятельности Лангсдорфа, выяснить пока не удалось. Можно лишь предположить, что первым русским ученым, которому он писал из португальской столицы, был физик академик Л. Ю. Крафт. 22 февраля (6 марта) 1802 г. Лангсдорф сообщил ему о своих ихтиологических наблюдениях, способах изготовления чучел рыб, а также послал несколько таких экспонатов.10 Через десять дней ученый вновь отправил Крафту «маленькое сообщение о рыбах и насекомых».11 В ноябре 1802 г. материалы, присланные Лангсдорфом, получили положительный отзыв видного русского географа и естествоиспытателя академика Н. Я. Озерецковского, а 7(19) января 1803 г. было принято предложение Л. Ю. Крафта об избрании «доктора медицины из Лиссабона» членом-корреспондентом Петербургской Академии наук.12

К тому времени английский корпус в Португалии бщл расформирован, и Лангсдорф отплыл в Англию, предварительно отослав в Гамбург и Геттинген большие естественнонаучные коллекции, собранные на Пиренейском полуострове. После короткого пребывания в Лондоне он отправился во Францию. В письме Крафту от 23 февраля (7 марта) 1803 г. из Парижа Лангсдорф благодарил за избрание, рассказывал о знакомстве с французским энтомологом Гильомом Оливье, а также сообщал о посылке коллекций для организации обмена с Петербургской Академией наук и статьи, касающейся изготовления чучел рыб.13 Эта обстоятельная работа, опубликованная в переводе на русский язык в 1805 г., подводила итоги исследований Лангсдорфа, посвященных консервации ихтиологических препаратов.14 О набивании рыб Лангсдорфу сообщил Гофмансег, но ученый усовершенствовал его метод. В статье он подробно разъясняет, почему для исследования рыб недостаточно иметь только их рисунки, показывает преимущества способа набивания рыб по сравнению с их спиртованием, дает много практических советов, касающихся техники изготовления чучел, сообщая, например, новый рецепт приготовления мышьяковистого мыла для обработки шкур различных животных. Исследование Лангсдорфа было весьма актуальным для естествознания того времени. Так, за год до выхода его

13

статьи в трех книжках «Технологического журнала» публиковалась работа французского аббата Д.-Ж. Манесса о набивке чучел, переведенная академиком А. Ф. Севастьяновым.15

Вернувшись на родину, Лангсдорф снова поселился отдельно от своих родных, в Геттингене. Его отец продолжал жить в Ларе, а в конце лета 1803 г. перебрался в Гейдельберг – ему предложили место заседателя земского суда в расположенном неподалеку Дильсберге.

С помощью своего университетского учителя Лангсдорф начал обрабатывать собранные коллекции и готовить к печати заметки о Португалии и Испании. Однако его не оставляла мысль о новом путешествии, теперь уже большом, за пределы Евроцы. Желание это легко объяснимо. Другие питомцы Блуменбаха совершали путешествия, по сравнению с которыми поездка Лангсдорфа в Португалию казалась незначительной. Гумбольдт уже четвертый год вел свои исследования в Америке; Хорнеманн, переодевшись мусульманским купцом, в 1798—1801 гг. первым из европейцев нового времени добрался до Ливийской пустыни, столовых плато Феццана и, как выяснилось спустя много лет после его гибели (в феврале 1801 г.), пересек Сахару; Зетцен в 1802 г. посетил Сирию, Палестину и собрал в Каире ценную коллекцию древностей. Гумбольдт и Зетцен путешествовали на свои средства, Хорнеманна субсидировала английская «Африканская ассоциация» во главе с Бэнксом, которому через три года Блуменбах рекомендовал и молодого Буркхардта.

Судьбу Лангсдорфа решило дошедшее до Геттингена известие о готовящемся первом русском кругосветном плавании.

Между Геттингеном и Петербургом уже несколько десятилетий существовали прочные научные связи и велась оживленная переписка. Еще в 1750 г. Геттингенский университет окончил сын петербургского почтдирек– тора барона Фридриха Аша Егор Аш, ставший тринадцать лет спустя первым членом медицинской коллегии. Е. Ф. Аш подарил Геттингенскому университету огромные коллекции и был избран иностранным членом его научного общества. Корреспондентом Петербургской Академии был Михаэлис. Связи геттингенских и петербургских ученых укрепились и благодаря работе в России Шлёцера.

14

Сведения об отправлении в плавание кораблей И. Ф. Крузенштерна стали известны Лангсдорфу в середине лета 1803 г., и он немедленно написал Л. К). Крафту, прося содействовать принятию его в состав экспедиции в качестве натуралиста. С той же просьбой ученый, по– видимому, обратился и к Ф. П. Аделунгу, языковеду и историку, только что назначенному наставником великих князей Николая и Михаила. Письмо Крафта, полученное Лангсдорфом 6 (18) августа, не оставляло, казалось, никакой надежды на возможность принять участие в плавании. Крафт писал, что корабли должны вот-вот выйти в море, что экипаж полностью укомплектован, а натуралистом назначен лейпцигский ботаник В. Г. Тилезиус фон Тиленау. Он упомянул также, что экспедиции предстоит восьмидневная стоянка в Копенгагене. Последнее побудило Лангсдорфа действовать немедленно. В день получения письма Крафта ученый, пожалуй, впервые столь отчетливо проявил свою недюжиннук/ волю и способность добиваться поставленной цели. Вечером этого дня, завещав в случае смерти свои коллекции университетскому музею и попрощавшись с друзьями, он выехал в Любек, надеясь оттуда добраться до Копенгагена и застать там русские корабли. Блуменбах одобрил решительность Лангсдорфа и искренне пожелал ему удачи. «Никогда еще ни одно кругосветное путешествие не вызывало у меня столь теплых чувств», – писал он вскоре после отъезда своего ученика.16

КРУГОСВЕТНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

9 (21) августа 29-летний Лангсдорф приехал в Любек. В близлежащей гавани Травемюнде ему удалось найти судно, отплывавшее в Копенгаген в ночь с 10 (22) на И (23) августа. Таким образом, рано утром 12 (24) августа Лангсдорф добрался до столицы Дании. Первый же встречный, у которого он осведомился о ближайшей хорошей гостинице, указал ему как раз на ту, где остановились офицеры русской экспедиции. «Сегодня доктор Лангсдорф прибыл сюда из Геттингена за пять суток, – отмечал в своем дневнике Крузенштерн. – Он написал в Петербург и сообщил о своем желании участвовать

15

в этом путешествии. Если бы его письмо прибыло на восемь дней раньше, то его без сомнения наняли бы».1 Крузенштерн и камергер Н. П. Резанов, следовавший на корабле «Надежда» в Японию во главе русского посольства, не сразу согласились принять Лангсдорфа в состав экспедиции. В Копенгаген со дня на день должен был прибыть Тилезиус, и воспользоваться услугами Лангсдорфа сначала соглашались лишь в том случае, если лейпцигский натуралист опоздает ко времени отплытия кораблей. «Нанять ли Лангсдорфа, не зависело только от меня», —писал в этот же день Крузенштерн в дневнике.2

Помимо обязательств перед Тилезиусом, Крузенштерна и Резанова, видимо, занимало и финансовое положение Лангсдорфа как участника будущего плавания. Он не состоял на русской службе, и жалования ему, естественно, не полагалось. Однако оба руководителя экспедиции (а каждый из них считал таковым себя, что, как известно, привело в дальнейшем к серьезным разногласиям между ними) были поражены бескорыстием Лангсдорфа и его преданностью науке. «Сильная страсть его к наукам, убедительная без всяких требований просьба и, наконец, рекомендация нашей академии, которой он корреспондентом», явились, по мнению Резанова, достаточными основаниями для того, чтобы принять Лангсдорфа натуралистом на «Надежду».3 «Ревность сего ученого» и его настойчивое стремление «победить невозможности» отмечал и Крузенштерн.4 Кроме того, в разговоре с Резановым Лангсдорф, как это видно из дневника Крузенштерна, упомянул, что Тилезиус, о котором он был наслышан, неодинаково силен во всех областях естествознания. «Если естествоиспытатель невежда; то будет крайне необходимо нанять Лангсдорфа...», – заявил Резанов Крузенштерну со свойственной ему прямотой.5

Так уже в день своего приезда Лангсдорф был принят в состав экспедиции. «Радость и благодарность Лангсдорфа нелегко описать, – отмечал Крузенштерн.– Он заявил о своей готовности по возвращении возместить золото, которое он потратит, из своих средств, если император ничего не сделает для него».6 А пока нового натуралиста «Надежды» согласились субсидировать Крузенштерн и Резанов. В начале сентября Лангсдорф сообщил обо всем Крафту. Представление о принятии Лангсдорфа

16

на русскую службу было отправлено в Петербург, но ответ можно было получить только по прибытии экспедиции на Камчатку.

Лангсдорфу поручили сборы и наблюдения по ихтиологии и минералогии. Вскоре на «Надежду» прибыл Ти– лезиус, в область занятий которого входили теперь энтомология, орнитология и другие отрасли зоологии. Приехал и швейцарский астроном И. К. Горнер, заключивший контракт об участии в плавании с русским дипломатическим представителем в Дрездене. Ботапические исследования были предоставлены доктору Бринкену. Художником был Степан Курляндцев.

Отношения Лангсдорфа со своими будущими спутниками сложились не сразу и не просто. Уже 16 (28) августа лейтенант Ермолай Левенштерн, на обширный неопубликованный дневник которого мы будем еще не раз ссылаться, писал: «Бринкен и Курляндцев обижаются, что Тилезиус и Лангсдорф больше не стараются поддерживать с ними знакомство. Немецкие ученые знают мертвый язык не так хорошо, чтобы конкурировать с Бринкеном, который прекрасно говорит по-латыни, а на живом языке они друг друга не понимают. Кроме того, Резанов обращается со своими земляками резко и сурово, а с этими иностранцами вежливо и предупредительно».7 Наибольшие неприятности Лангсдорфу доставлял на первых порах, пожалуй, сам Тилезиус. «Тилезиус считает себя очень важным человеком в Европе, – иронически замечает Левенштерн 29 августа (10 сентября), —с Лапгс– дорфом они постоянно ссорятся, так как Тилезиус рассматривает его как подчиненного, но их споры всегда очень остроумны».8 Между тем решительное объяснение между двумя натуралистами было неизбежно. Когда 2 (14) сентября Тилезиус назвал Лангсдорфа в третьем лице и в присутствии других участников экспедиции стал обращаться с ним как со своим помощником, предписывая ему правила поведения, последний взорвался. Левенштерн, наблюдавший за этим разговором не без симпатии к Лангсдорфу, точно воспроизвел его слова. «Вам нет никакого дела до меня, – твердо заявил Лангсдорф Ти– лезиусу. – Вы приняты императором в качестве естествоиспытателя и должны выполнить свой контракт. Я же присоединился благодаря доброте посланника и капитана и буду коллекционировать только для этих двух господ. Если императору при нашем возвращении что-то понра– 22 Б. Н. Комиссаров

17

вится из моей коллекции, это будет к его услугам. Кстати, мы находимся в совершенно различном положении. Вы получаете жалование, я – нет; для вас естественнонаучные занятия являются теперь обязанностью, для меня – свободной волей. Прошу вас не считать, что я поехал, чтобы быть вашим подчиненным».9

На следующий день затянувшаяся из-за плохой погоды стоянка у берегов Дании кончилась, и корабли вышли в море.

С первого же дня этого многолетнего и многотрудного путешествия Лангсдорф целиком отдался во власть своей поистине ненасытной любознательности, всепоглощающей страсти наблюдателя и собирателя. Его путевые дневники тех лет, беглое упоминание о которых встречается в письме ученого Блуменбаху от 7 июня 1805 г. из Петропавловска,10 пока не обнаружены. О регулярности и скрупулезности их ведения, громадном объеме и содержательности записей можно судить по описанию кругосветного путешествия, изданному Лангсдорфом в 1812 г. Эта книга, кажется, достаточно точно передает настроения ее автора в ту памятную для него осень 1803 г. «Нечего и придумывать приключения в путешествии столь дальнем, как наше, или сочинять сказки о нем, – писал Лангсдорф, – оно само по себе дает такую массу замечательного и интересного, что надо стараться лишь бы все заметить и не пропустить ничего».11

7 (19) сентября во время перехода из Дании в Англию, несмотря на изнурительный шторм, трепавший «Надежду» уже не одни сутки, Лангсдорф с восторгом наблюдал получасовое северное сияние и подробно описал его. В Фальмуте он, как некогда в Лиссабоне, отправляется на рыбный рынок. Его интересуют также местные залежи олова, меди, серебра, каменного угля, рудники близ местечка Редрут, а особенно тот факт, что шахты уходят здесь на значительную .глубину под морское дно. Становится очевидным, что интересы Лангсдорфа значительно шире занятий ихтиологией и минералогией. Он узнает и о здешнем судоходстве, и о промыслах, и о торговле. Из Фальмута он возвращается на «Надежду» не только с минералами и чучелами рыб, но и с гербариями.

После того как 23 сентября (5 октября) корабли покинули Англию, Лангсдорф стал с нетерпением ждать прибытия на Канарские острова. «Все описания прежних

18

путешественников, посещавших эти острова, были уже изучены, отдельные источники сравнивались между собой, – писал он позднее о том времени. – Это давало материал: для научных обсуждений, для приятных и поучительных бесед, для шуток и остроумных высказываний».12