Текст книги "Мадам Гали. Свободный полет"

Автор книги: Борис Громов

Соавторы: Юрий Барышев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Борис Громов, Юрий Барышев
Мадам Гали: Свободный полет

Пролог

– Я на тебе никогда не женюсь, – Пьер с нежностью посмотрел на Гали и бережно коснулся губами влажного локона. Он совершенно потерял голову, когда увидел эту зеленоглазую красавицу. Пьер не помнил себя от счастья, когда на пороге его апартаментов в гостинице «Метрополь» появилась ОНА и на роскошной, чуть ли не трехспальной кровати обрушила на него виртуозное искусство «Камасутры». – Жена не даст мне развод. У нас двое взрослых детей – они учатся в Сорбонне, боюсь, они меня не поймут.

Сквозь ресницы прелестная Гали с интересом наблюдала за влюбленным французом. «Мне все равно, где ты купишь обручальные кольца – здесь, в Москве, или в Париже», – думала она. Заветная мечта – вырваться из страны – становилась реальностью. И упускать этот шанс Гали не собиралась.

– Конечно, милый, ты прав. А кто говорит о браке?

Приподнявшись на локотке, она всем телом – изумительно молодым – прижалась к любовнику, вновь и вновь разжигая чувственность бизнесмена.

«Мсье, ваш успех на выставке в Сокольниках Франция будет оценивать…» – слова коллег и журналистов звучали в ушах Пьера. «На черта мне такой успех, когда жизнь теряет смысл. Я не умру, я даже не разорюсь, если уеду из Москвы без договора о сотрудничестве, но я сойду с ума, если со мной не будет этой женщины…»

…Он всегда привык получать все, что хотел. И он нашел выход.

Пьер пригласил одного из молодых сотрудников своей фирмы – Мориса Гайяра. Сестра Мориса Сесиль с детства страдала серьезным хроническим заболеванием, девушке могли помочь несколько дорогостоящих операций. Немудрено, что почти все свои средства Гайяр тратил на лечение сестры.

– Морис, у меня к вам предложение, – без обиняков начал патрон. – Я, кажется, смогу решить проблему Сесиль, но для этого вам придется в свою очередь помочь мне. Дело выглядит несколько экстравагантно, возможно, оно покажется вам даже рискованным…

Часть первая
ПОТОМОК ГАЛЛА

656-4314-8-67-665-35-1654-3-6733-13 549-98-7-546-8664-96-4-3213-46-7-634….

Агент «Арбатский» сообщает… «Гвоздика» вхожа в круг состоятельных людей….

Глава 1
НАСЛЕДСТВО ФРЕЙЛИНЫ ОЛЬГИ

В Сен-Дени Гали оказалась впервые. Покрутившись в незнакомом районе, ее серебристый «мерседес» наконец очутился в плену коротких пестрых улочек. С трудом припарковав автомобиль между мрачноватым «фольксвагеном» и боковушкой кафе, Гали хлопнула дверцей и отправилась на встречу с антикваром.

Парижские блошиные рынки Marches aux Puces – Brocartes – чудесный мир, полный причудливой смеси истины и волшебных обманов. Сюда в определенные дни недели, но обязательно по субботам, собираются коллекционеры и любители старины со всего Парижа и туристы со всего света. Здесь, если повезет, вы можете обнаружить золотую булавку эпохи мадам Помпадур или серебряный подсвечник времен Наполеона III. Точно так же ржавая помятая пуговица, проданная вам честным бутикером как бесценный раритет: «Мсье, она украшала мундир маршала д’Аркура!», в действительности исправно служила офицерскому кителю времен Первой мировой войны. По телефону мсье Тапи довольно толково объяснил, как найти его магазинчик. Минуя множество лавочек, чьи витрины завлекали пышностью подлинной и фальшивой старины, она легко обнаружила скромный на вид бутик. Лики православных святых в серебристых окладах сдержанно глядели сквозь стекло витрины на суетливых посетителей блошиного рынка. «Похоже, мне сюда». Гали уверенно открыла дверь.

– Bonjour, monsieur… Роже Тапи? – прозвучал обворожительный голос, едва замолк дверной колокольчик.

– Я к вашим услугам, мадам.

– Мы договаривались о встрече. Я – мадам Легаре.

– Прошу, – хозяин вышел из-за прилавка и почтительно пододвинул ей чудесное кресло с резной деревянной спинкой и подлокотниками, – здесь вам будет удобно.

Какой мужчина! Сложен великолепно, тонкая хлопковая водолазка облегает мускулистый торс и крепкие руки. Однако, удивительно изящные кисти и тонкие артистичные пальцы. Чувственный рот обещает массу удовольствий, а глаза, боже… жгучие, черные. Определенно в ее вкусе. Мсье Тапи в свою очередь проницательно изучал гостью, пытаясь понять, сколь серьезен визит клиентки.

– Мадам, предмет, о котором вы говорили, при вас?

– Да, мсье Тапи.

Осторожно, приподняв сумку обеими руками, женщина положила ее на столик. Тапи понадобилось менее секунды, чтобы, взглянув на данный аксессуар, оценить статус владелицы. Мягкой шелковистой кожи цвета какао объемистая торбочка-саквояжик от Эрмес (где спокойно уместится огромный том словаря «Ларусс») – так называемая «Келли». Имя принцессы Монако, а в прошлом голливудской знаменитости Грейс Келли сумочка носит благодаря забавному случаю. Много лет назад, когда принцесса Грейс ожидала наследника, весь свет обошел снимок – Грейс, веселая и прелестная, прикрывает явно заметную беременность внушительной торбочкой от Эрмес, – пожалуй, самой престижной фирмы. С тех пор модель, получившая и среди богатейших француженок имя «Келли», баснословно поднялась в цене.

Раскрыв торбочку, Гали вытащила столь же вместительный мешочек алого бархата. Еще одно неторопливое движение, и на свет, во всем великолепии прожитых веков, явилась икона. Едва взглянув на доску, антиквар прошептал: «Минуту, мадам». Мсье Тапи перевернул табличку, висящую на ручке двери, щелкнул замком.

Опытнейший специалист Роже Тапи был известен среди солидной публики коллекционеров – и не только коллекционеров – как один из немногих профессиональных знатоков и ценителей древней русской иконописи. Через его руки прошло немало истинных сокровищ, попавших во Францию вполне легально – их вывозили бежавшие от большевиков в первые годы революции семнадцатого года знатные эмигранты, а дети и внуки продавали. Однако немалую часть составляли ценности, вывезенные контрабандой из Советского Союза, нередко – краденные из музейных запасников. Именно поэтому Тапи держал свою «скромную» лавочку вдали от известных антикварных магазинов, расположенных в центре Парижа. Там часто появлялись сотрудники соответствующих служб, а тесное знакомство с ними не входило в жизненные планы Роже Тапи.

Гали с удовольствием наблюдала, как поползли вверх брови мсье Роже – антиквар держал в руках икону и не верил своим глазам. Подобное он встречал разве что в каталогах «Сотбис». Древние иконописцы не ставили своих имен на досках, но Роже знал – перед ним творение Мастера. Андрей Рублев или Даниил Иконник? Нет, все же – Рублев. К Роже Тапи вернулся дар речи.

– Мадам Легаре, вы действительно намерены продать икону?

– Разумеется, мсье.

– Тогда – прошу простить мое любопытство, мадам, но в данном случае мой вопрос далеко не праздный. Скажите, откуда у вас это сокровище?

– Не стоит извинений, мсье Тапи, вы совершенно правы. Но уверяю вас – мне нечего скрывать.

Гали печально вздохнула: вновь придется вспоминать «трагическое прошлое ее аристократической семьи, пострадавшей от большевиков». Она устроилась поудобнее, выгодно показав роскошную грудь, соблазнительно обтянутую тонким шелком. Мсье Тапи углубился, не поднимая глаз, в тщательное изучение шедевра Рублева.

– Я приехала в Париж из Советского Союза: в Москве вышла замуж за француза. Теперь – гражданка Франции. Икона, которую вы держите в руках, – наша фамильная реликвия. Я принадлежу к старинному русскому роду дворян Бережковских. – Последовал тяжелый вздох. – Из нашей семьи никого не осталось: одни умерли, другие погибли в годы революции или позже, во время репрессий. Единственная живущая на свете представительница рода – это я. Моя прабабушка Ольга служила фрейлиной при дворе царя Александра Второго, и государь был необыкновенно расположен к прелестной и юной фрейлине Бережковской. Вы… понимаете?..

Роже решился поднять глаза, потому как неприлично слушать даму, не обращая на нее внимания. Немедленно последовал очередной вздох, затем коварная Гали, потупив глазки, выпустила из-под пушистых ресниц в разомлевшего антиквара обжигающую стрелу. Могла бы и не стараться: Роже давно понял – ему совершенно все равно, что там сочиняет зеленоглазая «правнучка фрейлины Ольги», – он сделает все, что она скажет. А кто бы устоял?!

А искусительница продолжала:

– На двадцатилетие прабабушки император подарил ей эту икону. Потом ее дочь заказала оклад. У Фаберже.

Слово «дочь» Гали произнесла так проникновенно, с таким значительным оттенком, что у слушателя не оставалось сомнений, кто был отцом дочери фрейлины Ольги. И Гали доверительно прикоснулась нежными пальчиками к плечу Роже.

– Мне удалось вывезти семейное сокровище с помощью французского дипломата, чей статус позволил миновать таможенный досмотр. Он совершил благородный поступок, так как в стране безбожников эта святыня могла погибнуть. Я всегда буду помнить об этом.

– Мадам Легаре, к вашему рассказу я могу только добавить, что, глядя на правнучку, вряд ли можно усомниться в том, что русский император был сражен красотой вашей прабабки. – По уши влюбившийся Роже мужественно направил разговор в деловое русло. – Мне жаль, что на мою долю выпала сомнительная миссия лишить вас – правда, за солидную, весьма солидную сумму! – священной реликвии. Вы окончательно решили расстаться с иконой? Учтите, мадам, – подобные сокровища со временем неуклонно повышаются в цене. Это одно из самых лучших вложений капитала.

Антиквар, не отрываясь, разглядывал Гали, все глубже погружаясь в омут ее неотразимого очарования. Наконец он продолжил:

– Давайте поступим так, мадам. Я сейчас сфотографирую икону. Вы уносите ее домой. В течение недели я проведу все необходимые маркетинговые исследования. В пятницу, если вам это будет удобно, мы встречаемся в каком-нибудь уютном ресторане. Там я расскажу о перспективах продажи вашей иконы. А вы пока обдумайте мой добрый совет – не спешите ее продавать.

Роже почти умоляюще смотрел на Гали: на этот час его меньше всего интересовала судьба иконы. Очарованного француза терзала одна только мысль – встретиться с прелестницей снова, пригласив ее на ужин, а там…

Гали, которой темпераментный (она никогда не ошибалась) южанин нравился все сильнее, успела, однако, подсчитать все возможные выгоды, которые сулило ей данное знакомство. Одарив покоренного антиквара многообещающей улыбкой, она протянула Роже визитку.

– Буду ждать вашего звонка через неделю, скажем – в пятницу. Часов в двенадцать.

С не меньшим трепетом, чем икону, антиквар принял карточку и убрал ее в стол. Он провел Гали в соседнюю комнату, профессионально оборудованную под фотолабораторию, и сделал пять снимков. Расшалившаяся прелестница приложила максимум усилий, чтобы помешать Роже работать. Изображая неподдельный интерес и пользуясь теснотой комнатушки, она почти прислонилась к мужчине, и ее душистые каштановые волосы щекотали лицо несчастного специалиста по русской старине. Бедняга в борьбе с неистовым желанием держался стойко, благословляя полумрак лаборатории. Нельзя сказать, что женщине было бы неприятно, если бы Роже не сумел обуздать естественный природный инстинкт. Напротив – ведь француз являл собой яркий экземпляр галльской мужской красоты и (в чем она нисколько не сомневалась) необузданной страсти. Гали забавлялась пикантностью ситуации, но, оценив (с немалой долей сожаления) мужество и галантность Роже, заманчиво прошептала на прощание: «До пятницы, Роже, – многообещающе опустив обязательное «мсье Тапи». – Нет-нет, не провожайте, я хочу немного побродить здесь».

Разумеется, «бродить» среди толкучки Гали не собиралась. Забравшись в салон «мерседеса», она прикидывала, чем теперь заняться. Вечером они с Пьером приглашены на ужин к Перрелям. Сейчас – она взглянула на крохотные золотые часики (подарок Пьера) – всего-то три апре миди… Время вполне позволяет прогуляться часок-другой и, вернувшись домой, принять ванну, хорошенько отдохнуть. День выдался приятный, один из чудесных дней начала парижской осени. Так куда же, быть может – в Тюильри?

Любимая скамейка оказалась свободна. Уютно прислонившись к нагретой солнцем спинке, Гали блаженно расслабилась. Не то чтобы она нервничала у Тапи, но все же некоторое актерское напряжение для подобных спектаклей требуется. Никогда заранее не знаешь, с кем имеешь дело… «Фамильная реликвия»… «Фрейлина Ольга»… Слышал бы это Бутман! Бедному Эдику, наверное, сейчас здорово икается на зоне. Красиво, главное, грамотно она сдала его властям. А что ей оставалось? Икону-то «фрейлины Ольги» – жемчужину в сокровищнице Эдика – заполучить можно было только таким путем. Мало кто знал, где Бутман хранит свое главное богатство. Гали – знала. И выжидала случая. Он не заставил себя ждать, и тут-то Гали с «чистосердечным раскаянием» отправилась в КГБ разоблачать сломавшего ей жизнь спекулянта, валютчика и торговца краденым антиквариатом товарища Бутмана. А после того как Эдика взяли, она забралась в тайничок, «взяла» икону и еще кое-что по мелочи. Бедолага Бутман понятия не имеет, благодаря кому он валит лес на Севере России. Взамен она согласилась сотрудничать с органами и ничуть об этом не жалеет – «Париж стоит мессы».

Легкий ветерок пробежался по верхушкам каштанов, а затем, прохладный и свежий, он промчался сквозь центральную аллею сада. Когда-то здесь стоял великолепный дворец, построенный для Екатерины Медичи, – «самый обширный и самый дивный в мире». Так считали современники. Ласкающее слух название Тюильри дворец получил от слова tuileries (черепица). Крытый знаменитой французской черепицей, грандиозный в готическом стиле дворец любили Генрих IV и Людовик XIV. Причем один, вслед за другим, пристраивали флигели. Сказочная роскошь дворца привела в исступление толпу черни, ворвавшуюся в Тюильри летом 1792 года. Напрасно Людовик XVI, напялив красный фригийский колпак, из окна раскланивался с бунтовщиками, – во время второго «визита» короля арестовали и отправили в Тампль. А случайный свидетель унижения слабовольного короля, тогда – безработный двадцатитрехлетний офицер, Наполеон Бонапарт через семь лет поселился во дворце как владыка Франции. Император обожал Тюильри.

Гали, которая теперь хорошо знала историю Парижа, полюбила Тюильри с первого взгляда. Она восхищалась дворцом – по счастью, живопись сберегла его облик во всем величии и великолепии. Перед ее глазами с необычной яркостью, как наяву, проплывали картины прошлого. Блестящие кавалеры эпохи Короля-Солнца, смущающие насмешливыми взглядами прелестных жен богатых буржуа (ведь на этих аллеях высший свет мог свободно пересекаться с третьим сословием, вход был запрещен только «лакеям и прохвостам»); молодые, в разукрашенных золотым шитьем мундирах маршалы Наполеона; роскошное убранство дворца… Золото. Богатство. Власть.

Отбившаяся от экскурсии парочка блаженно присела рядом с Гали и, достав бутерброды, принялась уплетать их. Тотчас же к скамейке слетелись местные, наглые до безобразия воробьи, требуя внимания и своей доли у пирующих. Гали пожалела, что ей нечем угостить смелых птичек – ей импонировали те, кто смело, не смущаясь выбором средств, движется к цели. Подбежал маленький абрикосовый пудель, деликатно поставив передние лапки на край скамейки, потребовал ласки. Погладив собаку за шелковым ушком: «Нет, не волнуйтесь, мсье, разве такая прелесть может помешать», Гали улыбнулась хозяину собачки, укорявшего песика за любопытство. Ей вдруг вспомнилась собака, которую очень хотелось погладить, но так и не пришлось…

Собака из прошлой жизни. Каждый день они появлялись на Арбате – великолепный черный дог и сухощавый мужчина лет тридцати… Выходили из-под арки бывшего кинотеатра «Арс» и шли мимо шашлычной «Риони» в сторону Смоленской. Тесного тротуарчика не хватало для двоих, мужчина ступал на мостовую, милиция сердилась и требовала «соблюдать правила». Гали до невозможности нравилась эта собака. Иногда девочка нарочно выходила на улицу, поджидая, когда вначале покажется из-за угла массивная лепная голова собаки, а потом и она сама, легко переступая крепкими лапами по асфальту… Еще Гали, как и все арбатские, знала – собака обожала мороженое, хозяин всегда покупал ей пачку пломбира возле зоомагазина. Громадный черный, идеально воспитанный пес не давал собаконенавистникам повода возопить: «В стране мяса нет, а буржуи собак поразвели!» Но иногда случалось, особенно летом: навстречу собаке попадался кто-нибудь с мороженым. Тогда пес усаживался перед человеком и пристально наблюдал за исчезающим лакомством. Одни смеялись, желая угостить собаку, но хозяин не позволял, другие молча обходили неподвижного пса. Но однажды Гали услышала, как перепуганная тетка заорала: «Милиция, милиция!» И хотя собака никого трогать не собиралась: просто сидела на тротуаре, и все, хозяин заплатил штраф и купил скандалистке мороженое – та со страху уронила вафельный стаканчик на асфальт. Замечательный был тот арбатский пес…

Когда-нибудь у нее тоже будет собака… когда-нибудь. Интересно, а почему Бутман не держал собаку? Уж Эдик-то мог себе позволить, как, впрочем, и многое другое. Она вспомнила, как впервые очутилась в одном из самых красивых домов Москвы. Светло-розовое старинное здание за высокой чугунной оградой привлекало внимание москвичей. Изумительные литые ворота украшены затейливым ажурным орнаментом. И сегодня редкий прохожий, оказавшийся на Сретенском бульваре, не остановится, чтобы полюбоваться работой искусных предков. Сюда, в этот знаменитый дом, где на последнем этаже жил известный – для посвященных – богатый и удачливый коллекционер столицы (и не только) Эдуард Бутман, и привел Гали – тогда еще Галочку Бережковскую – один из ее любовников, знаменитый художник Виктор Храпов. Самый модный дизайнер Советского Союза, Храпов обладал не просто незаурядным талантом, а талантом, весьма разносторонним. Он оформлял уличную рекламу (на сегодняшний день Храпов мог стать легальным столичным миллиардером), иллюстрировал модные журналы, писал декорации к постановкам спектаклей Большого театра и многое другое. Месячные гонорары этого любимца фортуны исчислялись астрономическими по тем временам суммами. Умный, обаятельный и интеллигентный Храпов собирал вокруг себя творческую интеллигенцию, молодых дипломатов, сотрудников Внешторга, ну и, разумеется, женщин, которых он обожал и которые с радостью отвечали ему взаимностью. На даче Виктора в Серебряном Бору его друзей и друзей этих друзей всегда ожидал щедрый стол и интересное общество. Жил художник широко, тратил много, никогда ничего не оставляя на завтрашний день. Мудрое решение: Храпов рано умер от инфаркта, так и не успев осуществить свою заветную мечту – съездить в Париж, пройтись по аллеям Тюильри… Но в то время он был еще очень молодым и полным сил галантным любовником. Однажды Виктор объявил Гале:

– Дарлинг, завтра мы идем к Бутману. Ты довольна?

– А тебя не пугает его всепоглощающая любовь к прекрасному? – кокетливо, со смыслом пропела девушка: от самого же Виктора Галина была с избытком наслышана о том, какой страстный ценитель женских прелестей его друг Эдик.

– Девочка моя, любить прекрасное и уметь оценить его по достоинству – чего же еще желать?

Храпова ничуть не смущала перспектива делить любовницу в постели еще с кем-то, тем более с другом. Виктор был действительно щедрым человеком!

Скрипучий старинный лифт поднял их на шестой этаж. Защелкали – каждый на свой лад – хитрые механизмы полдюжины замков, сейфовая дверь на удивление плавно отворилась и, пропустив гостей, тут же затворилась. Хозяин улыбнулся и приветствовал даму только после того, как запер последний замок. Неудивительно! Квартира, в которой оказалась Бережковская, менее всего напоминала жилой дом.

– Боже, – не удержалась Гали от восторга, – я попала в музей!

– Можно сказать и так, – скромно подтвердил хозяин квартиры, который числился искусствоведом одного из скромных столичных музеев. Сложно сказать, насколько тяготило его обязательное присутствие на рабочем месте пару раз в неделю, но штатная должность избавляла Эдика от конфликта с законом о тунеядстве.

Галя Бережковская переходила от полотна к полотну. Рокотов, Репин, Корин, Пименов… Развешанные по стенам на персидских коврах старинные мечи и шпаги, севрский и мейсенский фарфор за стеклом витрин карельской березы. Обессиленная от нахлынувших эмоций, Галя осторожно присела на краешек явно старинного кресла. Напротив расположился настоящий иконостас, экспонаты которого собраны коллекционером вряд ли исключительно по чердакам русских деревень. Многие, скорее всего, заимствованы частично из некоторых государственных помещений.

– Все иконы – подлинные, не сомневайтесь, – искренне забавлялся Бутман. Восхищение и робость молодой особы ему импонировали. – А вот это колечко, я вижу, очаровало вас не на шутку! Примерьте-ка. – Он лихо надел на безымянный пальчик Гали старинный золотой перстень с роскошным изумрудом, обрамленным девятью бриллиантами. – Его носила когда-то Анна Вырубова – фрейлина последней русской императрицы Александры Федоровны.

– …А эта икона, она очень древняя?

Галя не смогла отвести глаз от сияния, которое излучал лик святого. Доска потемнела, но каким чудом владел неизвестный мастер, если потускневшие краски обладали такой силой!

– Эта? Это работа ученика великого Рублева. У вас, Галочка, отменный вкус и природный дар, который я с удовольствием помогу развить. Я запишу мой номер телефона, и, если вы пожелаете, мой маленький музей с радостью примет дорогую гостью.

– Вы ищете бумагу? Не стоит – я запомню.

Эдуард не подозревал, что встретил женщину, чья феноменальная память станет вызывать у него восхищение, которая так безотказно начнет работать на их общее дело. Бережковская, напротив, вычислила все: богатство хозяина квартиры – именно БОГАТСТВО, которого ей так не хватало в этой жизни; то, что он всенепременно поделится с ней своим интеллектом и эрудицией; и самое главное – Бутман – это трамплин, с которого она взлетит так высоко, как пожелает. Каким образом? Этого она пока еще не знает, но… время покажет и подскажет.

Галочка напомнила о себе через два дня, и одному Богу известно, чего стоило этой юной интриганке выдержать сорок восемь часов ожидания. Разумеется, последовало приглашение в «Арагви» – тот самый известный московский ресторан, где уже с сороковых годов считали обязательным пообедать или поужинать все сколь-либо известные люди. Стены «Арагви», красочно расписанные в стиле грузинского национального фольклора, были свидетелями задушевных бесед Лиона Фейхтвангера, восхищавшегося строительством новой жизни в СССР, с писателем Валентином Катаевым, присутствовали при шумных офицерских застольях маршала Михаила Тухачевского и его друзей-офицеров, которые впоследствии разделят трагическую судьбу опального героя. В отдельных кабинетах ресторана, когда массивные двери украшала вызывающая тоску у любителей грузинской кухни табличка «Свободных мест нет», встречались за ужином или обедом высокопоставленные генералы НКВД, МГБ, а позднее КГБ – со своей особо ценной зарубежной агентурой. В последние годы «холодной войны» там бывали сегодня известные всему миру британцы, а тогда – провалившиеся и выведенные в Москву агенты, работавшие на Советский Союз, Ким Филби и Джорж Блейк. Всех не перечесть…

– Вы знаете, Эдуард, меня очень интересует ваша специальность, – деликатно начала беседу Галя. И попала в яблочко: Бутман никогда не рассматривал свою деятельность как увлечение (словечко «хобби» появится в стране лишь через четверть века), а считал ее уважаемой профессией, которая официально не признана в Советском Союзе. – Мне кажется, что я готова приобщиться к ней, но прекрасно понимаю, что одного желания мало. – Она выдержала робкую паузу. – Вероятно, следует много знать, иметь чутье, способности…

– …И большие деньги, – улыбаясь, закончил фразу Бутман.

– Да, я понимаю. – Галя с умным видом кивнула прелестной головкой. – Но ведь если есть способности и желание, наверное, и деньги обязательно появятся? – с наивным оптимизмом подытожила она.

– Пожалуй, вы правы, – снова улыбнулся коллекционер. И тут им овладела идея, которая в итоге окажется для него роковой. – У меня к вам есть предложение. Раз вам так интересно, чем я занимаюсь, то почему бы мне не поучить вас, а? Если вы всерьез намерены заняться коллекционированием антиквариата.

– С радостью приму такое предложение, но чем смогу быть вам полезной я? – невинно спросила Галя, едва сдерживая готовое прорваться наружу ликование.

– О, детали мы обсудим позже, – многозначительно тихим голосом проговорил Эдуард. В этот момент подошел официант и начал расставлять закуски: лобио, сациви, баклажанчики, сыр, зелень, а затем поставил на стол коллекционную бутылку «Хванчкары». – А сейчас, Галочка, приступим к наслаждению грузинской кухней.

Эту ночь Бережковская провела в спальне Бутмана. Коллекционер оказался искушенным любовником. Галочка не огорчилась, что делового разговора за чудесно проведенной ночью пока не проследовало: Эдик крепко сглотнул наживку, и участь его была предопределена.

Главную заповедь коллекционера «Никогда и ни с кем не делись тем, что знаешь» влюбленный Эдик проигнорировал. Точнее, он не принял в расчет серьезности намерений прелестной содержанки (даже про себя Бутман не смог употребить слово «шлюха», которым не брезговали некоторые пользователи – поклонники Бережковской). Его забавлял наигранный, как ему казалось, ее интерес к истории живописи, ее стремление разобраться в стоимости той или иной вещицы, желание, наконец, выучиться отличать подлинник от искусной подделки. Самоуверенный Бутман, вообразив себя этаким Генри Хиггинсом[1]1
  Герои пьесы Б. Шоу «Пигмалион».


[Закрыть], не заметил, как втянулся в процесс и работал с Галей не как с Элизой Дулитл[1]1
  Герои пьесы Б. Шоу «Пигмалион».


[Закрыть], а как мэтр, желающий воспитать не просто ученика, а получить достойного партнера. На заре их отношений его безумно устраивала «нетребовательность» любовницы.

– Галочка, ты уходишь? – недоуменно вопрошал из-под одеяла утомленный ласками Эдик.

– Пора домой, – спокойно отвечала та. – У тебя ведь на вечер запланирована встреча.

– Останься, как ты можешь мне помешать?

– Позвоню завтра, отдыхай, дорогой.

Нежный поцелуй – и «прекрасное видение» исчезло.

Галочка никогда не жаловалась на соседей по арбатской коммуналке, не интересовалась, куда уходит Эдик и с кем встречается, если он сам не говорил ей о своих планах. Сама Галочка тоже могла исчезнуть на пару дней – в конце концов, она не обязана спать с Бутманом! И наступил момент, когда Эдуард, окончательно плененный Галочкой и уставший от легкости отношений, решительно объявил:

– Дорогая, мне кажется бессмысленной тратой времени твои путешествия на Арбат, на Сретенский бульвар, вновь на Арбат и так далее. Разве нам плохо вдвоем?

И Галя, ликуя, переселилась. Что совершенно не исключало ее интимных свиданий с Храповым и другими. «Только идиоты отказываются от заработка», – полагала Галочка, уверенная, что денег не бывает много. Как, впрочем, и всего остального.

Первое занятие Бутман посвятил вводной лекции.

– Основное в моем деле – это необходимость постоянно учиться, – тоном университетского профессора начал Бутман. – То есть много читать, уметь видеть, сравнивать, анализировать. Чтобы отличить подлинник от талантливой копии, например в живописи, следует знать ее направление, школу, стиль мастера и многое другое. И так во всем. Мир коллекционеров замкнут, ты понимаешь, но без связей внутри этого круга обойтись невозможно. Тебе не скучно? – прервал монолог Эдуард.

– Нисколечко! – воскликнула примерная слушательница. Она дала самой себе обещание стать отличницей в изучении такой замечательной профессии – ведь это ее дорога к вожделенному богатству. – Продолжай, дорогой. И – не щади меня.

Ученицей Галочка оказалась не просто способной, а талантливой. Очень скоро с удивлением это обнаружил Учитель. Она все схватывала на лету. Феноменальная память позволяла ей запоминать с одного раза вещь, картину, колье и потом подробно их описывать. Качество чрезвычайно ценное в их с Бутманом деле. На Галочку работала ее неудержимая тяга к дорогим и красивым вещам, настоящим драгоценностям (на чешскую бижутерию, заполнившую магазины страны, она смотреть не желала) – очень скоро она станет пугать даже Учителя.

Наконец новоявленный профессор Хиггинс решил вывести ученицу в свет.

– Смотри, дорогая. Вот – пастушка мейсенского фарфора. Теперь. Шкатулочка. С виду простенькая, но… И… что бы такое еще?.. Ага, подсвечник. Что сколько стоит, я тебе не скажу. Попробуй продать их или поменять. Круг любителей тебе известен, комиссионные магазины тоже. Постарайся продать подороже. Действуй.

На все про все времени Бутман дал неделю. Каково было его удивление, когда через три дня ему позвонил знакомый продавец из антикварного магазина на Арбате.

– Эдуард, мне вчера принесли шкатулку, любопытная вещица. Загляни. Правда, дороговата. Но девица попалась неуступчивая. Знала, бестия, что в руках держала. Пришлось купить.

– Сколько? – поинтересовался Бутман, узнав по описанию свою собственность. И, услышав ответ, дико захохотал: Галя-Элиза сумела продать шкатулочку вдвое дороже. Торгуясь, поразила антиквара углубленным знанием эпохи и школы, к которой принадлежал мастер, подробно описала двойника шкатулочки. Пастушку она необыкновенно удачно выменяла у их общего знакомого на композицию из пары фигурок оленей (того же производителя). В полтора раза дороже продала и подсвечник.

– Умница моя, – растроганно целовал Галочку любовник. – Похоже, в твоем лице я получил жесткого конкурента. Причем созданного собственными руками.

Бутман и в страшном сне не мог себе представить, до какой степени пророческие слова произнес он той ночью. А Галочка ласкалась, доводила до экстаза мужчину и с нетерпением ожидала того самого дня, когда она наконец заполучит сокровище Бутмана. КАК она это сделает, Галя уже знала, оставалось лишь дождаться случая.

Когда двое живут постоянно бок о бок, то понятно, что жизнь одного ясна и понятна для другого, как раскрытая книга. И наоборот. Однако Бутман не спешил делиться с Гали всеми сторонами своей многогранной деятельности. И на то у него появились веские основания. Но Гали ведь была его ученицей. Очень скоро она обратила внимание на загадочное поведение Эдуарда, когда ему звонит неизвестный ей человек. В этом случае, едва подняв телефонную трубку, Эдуард, прихватив аппарат, уходил в соседнюю комнату. Разговаривал Бутман с таинственным собеседником очень тихо, и Гали, как она ни старалась, ничего не могла слышать. Звонил незнакомец, как правило, по утрам. В этот день Эдуард, любивший элегантные и дорогие вещи, брал с собой почему-то потертый, самый обычный портфель, с какими ходят школьные учителя и младшие научные сотрудники. Возвращался сожитель к вечеру и, почти по-братски целуя Галочку, говорил: «Устал как собака». Далее Эдуард отправлялся в ванную, где полоскался и плескался около часа. Что поездки загородные, любовница поняла сразу: в сухую погоду изящные мужские итальянские туфли покрывались слоем пыли так, что меняли цвет, если же шел дождик, то от налипшей грязи их приходилось бы долго отчищать. Если бы приходилось, правда, надобности в том не было. Как правило, испорченные туфли выбрасывались.