Текст книги "Шпион смерти"

Автор книги: Борис Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

– Да, только не сообщил, в какой стране.

– В одной из стран этого региона. Причем, в какой из них, не имеет принципиального значения. Достаточно будет закрепиться в одной из них, чтобы закрыть скандинавскую «амбразуру». Нам кажется, что Швеция наиболее оптимально подходит для наших планов.

– Задание?

– Мы можем сформулировать его пока в общем виде: на первом этапе необходимо будет прочно закрепиться и легализоваться – скорее всего под видом иностранного гражданина.

– А кого конкретно?

– Наши возможности, к сожалению, ограничены, так что выбор будет не очень богатым. С учетом вашей подготовки и владения языками мы прорабатываем канадский, английский и ирландский варианты. Наиболее перспективно получение для вас канадских документов, но потребуется ваше личное участие.

– Понятно. Амплуа, то бишь прикрытие?

– На ваш выбор. Мы склоняемся к «крыше» бизнесмена.

– Я мало что смыслю в этих делах… Вы же знаете, я…

– Это не страшно, – перебил его коллега. – Не боги горшки обжигают. Надо будет подыскать подходящего компаньона из местных, который бы тянул за вас весь воз. Наличие местного компаньона поможет вам безболезненно обосноваться в стране, получить вид на жительство. Конечно, придется подучиться, поступить на какие-нибудь курсы менеджеров.

– Капитал?

– Центр готов обсудить этот вопрос на более поздней стадии, когда у вас что-то начнет вырисовываться с проектом учреждения собственной фирмы. Не скрою, политика местных властей, направленная на ограничение притока иностранцев, представит для вас основное препятствие, и его можно обойти либо путем привлечения в дело местного гражданина, либо…

– Либо путем заключения брака с местной гражданкой, не так ли?

– Так, – осторожно согласился представитель Центра.

– И руководство согласно на такой вариант?

– Мгмм… В целом да.

– А в частности?

– В частности, вы можете вступить в фиктивный брак, если этот вариант покажется более подходящим.

Фрам достал из кармана пачку «уинстона» и сделал длинную затяжку. Морально он был подготовлен к любому варианту, но только слова собеседника окончательно раскрыли перед ним всю глубину переворота в его судьбе, перед которым его поставило решение Москвы. Итак, будет порвана еще одна живая нить, питательная артерия, которой он был до сих пор связан с далеким, глубоким, но таким надежным тылом. Теперь этот тыл отодвинется, практически исчезнет, и холодное дыхание контрразведки будет более осязаемым, чем теплый дымок от русских щей.

– Вас что-то смущает или у вас возникли вопросы? – насторожился легальный разведчик.

– Да нет, все ясно. Когда планируется начать проработку варианта моей легализации?

– Кое-что мы можем обсудить уже сейчас.

– Хорошо. Передайте в Центр, что я согласен. Сообщите, чтобы товарищи не забывали о матери и… Впрочем, это все. Я слушаю вас.

Конкретных наработок по варианту было не так уж много, и через пятнадцать минут они закончили обсуждение, оговорив условия связи на будущее.

– А теперь вам на десерт подарок из Москвы. – Представитель Центра достал из бокового кармана ветровки конверт и передал его Фраму: – Читайте.

Фрам извлек из незаклеенного конверта лист бумаги, исписанный знакомым почерком матери.

– Спасибо. Это действительно подарок.

Мать сообщала, что ее часто стала посещать гипертония, что огород бросила, потому что не в силах его обрабатывать, что скоро собирается на пенсию. В конце письма было известие о смерти бабки Семенихи. Глаза затуманились, к горлу подкатил комок. Он смотрел невидящими глазами на бумагу, а в мозгу возникали забытые картинки деревенской жизни, мудрая рассудительность бабушки, ее хлопоты вокруг печки, старинные песни. Мать все свое время отдавала школе и общественной работе, а бабушка была с ним с утра до вечера. Она опекала его до самого отъезда в Москву.

– Примите мое искреннее соболезнование. – Рука коллеги легла на его плечо. – Москва предупредила нас о содержании письма, – добавил он извиняющимся голосом.

– Да, да. Все в порядке.

Он уже взял себя в руки и вернул письмо обратно:

– Товарищи по работе ничего не написали?

– Нет. Просили только передать на словах, что они верят в вас и надеются, что вы оправдаете их доверие.

– Спасибо. Я постараюсь. Ну что ж, у меня вопросов больше нет.

– Тогда давайте попрощаемся. До свидания. Желаю вам успехов.

– И вам тоже. Всего хорошего.

Они вышли из рощицы в разные стороны, как того требовала от них конспирация.

* * *

Природа безразлична к оперативным перепитиям разведчика. Она не вникает в его состояние души, когда он вчитывается в расшифрованные строчки московской телеграммы; не интересуется сменой настроений, вызванной сбоем в условиях связи; не замечает повышенного содержания адреналина в крови, когда ему в спину дышит контрразведка. Все наносное в человеке ей чуждо. Она лишь скрупулезно следит за выполнением своей программы, огорчается и делает хорошую мину, когда люди слишком бесцеремонно вторгаются в ее функции, но зато жестоко мстит им за это, ловко манипулируя все еще действующим на Земле законом круговорота и сохранения энергии.

За суетой и переездами из страны в страну Фрам не заметил, как слегка затянувшаяся мягкая осень плавно перешла в капризную, робкую и нерешительную зиму, и место легкой куртки на его плечах заняло подобающее сезону швейное изделие. Последним писком в «Оленсе», «Пубе» и «НК» стали английского пошива расширяющиеся книзу шерстяные пальто-накидки болотного цвета и шляпы с опущенными вниз полями, сделанные на манер головных уборов лондонских бобби. Кажется, их звали «здравствуй-и-прощай». Вальяжная, неторопливая походка туриста уступила место собранным, упругим и рассчитанным движениям тела. Фрама теперь можно было принять за сотрудника местного госучреждения, преуспевающего бизнесмена или третьего секретаря датского посольства.

Как бывший деревенский житель, он в глубинах мозга фиксировал картину неизбежной смены декораций, но мысли были заняты совершенно другими вещами. Он переживал чрезвычайно критический и щекотливый период перехода из одного личностного состояния в другое. Персона мистера Майснера навсегда исчезала из этой грешной юдоли, а шляпа «здравствуй-и-прощай» только символически подводила черту под его существованием.

После встречи с представителем Центра события в соответствии с принятым в Лубянской штаб-квартире решением стали принимать стремительный и необратимый характер. В ближайшие дни предстояло сделать решительный бросок навстречу новой идентификации личности, новой рабочей оболочке, в которую придется болезненно и мучительно вживаться, а потом долго носить, прилаживать к изгибам своей души и тела, слегка перекраивать, чтобы не жала подмышками, снабжать новыми пуговицами, обшлагами, воротником, пока не будет сидеть на нем, как вылитая.

Сейчас наступило время первой примерки.

С английской, южно-африканской и ирландской «одежкой» ничего не вышло. Что-то в Центре сорвалось, поломалось, не получилось. Вместо них совершенно непредвиденно выплыл канадский вариант, для реализации которого нужно было выехать то ли в Лондон, то ли в Париж. Центр был верен своим традициям и «темнил» до самого конца.

…Он шел вниз по Шеппсбрун от Королевского замка к Шлюзу и рассеянно смотрел на Соленое озеро, из глубин которого не так уж давно в целости и сохранности подняли на поверхность затонувшее при каком-то Карле судно, на остров Шеппсхольмен с остатками крепостных сооружений, когда-то защищавших с моря шведскую столицу, на стоявшие у причала Статсгорден огромные корпуса паромов. Где-то за спиной находился тесный переулочек, по которому сто лет тому назад на свидание со своим богатым братом шел сверхштатный нотариус и литератор Арвид Фальк[3]3
  Персонаж из романа А. Стриндберга «Красная комната».


[Закрыть], такой же одинокий и полный тревог и сомнений, теснивших грудь.

Он вспомнил, как пару месяцев тому назад был здесь проездом и встретил городского дворнягу. Где он сейчас? Обрел ли пристанище или так же бродит по городским скверам и задворкам в поисках пищи и хозяина? Над ним с криком пролетела огромная сытая чайка и своим криком вывела его из оцепенения. Его взгляд упал на вывеску «Шеппсбрун Чэлларен», он зябко поежился и пошел к средневековому зданию, под крышей которого разместился ресторан.

За толстенными стенами скрывался стилизованный под старину интерьер, массивные бронзовые люстры и бра, предметы утвари и образцы холодного и огнестрельного оружия, развешанные под тесными сводами, гравюры и масляные холсты с видами на Старый город, дубовые столы. Было время ленча, и ресторан, словно улей, гудел от мелодичных мужских голосов, звона посуды вперемежку с колокольчиком от входной двери и шарканья отодвигаемых стульев.

Он спустился по крутой лестнице в подвал и по узкому коридору прошел в бар, несколько диссонирующий с остальной обстановкой своим современным оснащением. Он снял пальто и шляпу, повесил на вешалку и уселся на высокий стул. Молодой и проворный бармен в темно-вишневой жилетке, закончивший обслуживать двух молодых людей на другом конце длинной овальной стойки, возник перед ним:

– Что угодно господину?

– Рюмку водки. Двойную порцию.

– У нас есть «смирнофф», «столичная», финская, аквавит шведский, датский…

– «Столичной», пожалуйста.

– Сию минуту.

Бармен вытряс через узкую насадку литровой (экспортной!) бутылки положенные сорок граммов в изящную, с тонкой талией на высокой ножке, рюмку и поставил на стойку. Фрам опрокинул родной напиток в рот и проглотил холодную масляную жидкость в один прием.

– Повторите.

Бармен, не моргнув глазом, тут же вытряс еще одну порцию.

Он не стал впечатлять служителя местного Бахуса русской сноровкой обращаться с алкогольными напитками. Напиток огненным ручейком пробежал через пищевод, достиг желудка и начал вырабатывать необходимые теплокалории. Вторую рюмку он пил не торопясь, по глоточку, как и было положено в этом городе. Тепло разлилось по всему организму, и ему захотелось теперь есть.

– Хей, Юхан! Хюр штор дет тилль?[4]4
  Привет, Юхан! Как дела? (шв.).


[Закрыть] – раздался раскатистый молодой баритон, и рядом с Фрамом оказался молодой симпатичный швед. Он был одет как все шведские служащие: строгая темно-серая тройка в умеренную полоску, белоснежная рубашка, вишневый галстук с платочком того же цвета, ловко и пышно заправленным в нагрудный карман.

– Такк, бра. Хюр гор дет фер дэй шельв?

– Оксо бра. Е мэй дет ванлига.

– Ска ске[5]5
  Спасибо, неплохо. Как у тебя самого?
  – Тоже хорошо. Сделай мне, как обычно.
  – Будет сделано (шв.).


[Закрыть].

Бармен потряс из той же бутылки, из которой пил Фрам, и поставил перед шведом точно такую же рюмку, но вслед за водкой последовал стакан пива. В отличие от Фрама, швед не торопился поглотить весь напиток залпом, а смаковал его маленькими глотками и запивал пивом. Это был классический «ерш», от которого Фрама всегда предостерегали и родственники, и товарищи по институту, и опытные коллеги по работе. Здесь же это было обычным добавлением, как на Руси соленый огурец. Только огурец играл роль нейтрализатора, а пиво – катализатора. Чтобы крепче «забрало». Водка в Швеции слишком дорога, чтобы ею напиться до нужного состояния, поэтому шведские мужики делают себе «прицеп» из пива. Лучше не придумаешь.

Швед закурил сигарету и стал пускать дым кольцами в потолок. На первый взгляд он не производил впечатление обремененного заботами человека и, в отличие от остальной ленчующей публики, явно не спешил уходить из теплого помещения на промозглую улицу. Он заказал себе еще пару «в упряжке» и время от времени стал постреливать глазами в сторону Фрама. Когда человеку хорошо, то у него появляется навязчивая потребность в общении с ближним.

– Я сер, атт херрн оксо фередрар рюск водка?[6]6
  Я вижу, господин тоже предпочитает русскую водку? (шв.).


[Закрыть] – услышал Фрам.

– Сорри, ай доунт спик суидиш[7]7
  Прошу прощения, я не говорю по-шведски, (англ.)


[Закрыть].

– Вы, я вижу, тоже предпочитаете русскую водку? – повторил швед вопрос по-английски.

– Да, в такую погоду это подходит лучше всего.

– Господин у нас недавно в стране?

– Да.

– Как вам нравится Швеция?

– Спасибо. Чувствую себя неплохо.

– Вы первый иностранец, от которого я слышу нечто вроде комплимента. Обычно люди жалуются на холод, на угрюмый нрав шведов…

– Я не успел еще как следует познакомиться с местным населением, но здешний климат меня не пугает.

– Вот как?

– Да, я родился и вырос… вырос в стране, где морозы покрепче здешних, а снегу и того больше.

– И что же это за страна? Бьюсь об заклад, это Россия. Ха-ха-ха!

– («Устами невинного глаголет истина!») Вы… вы не совсем угадали. Я родом из Канады.

– Ах, ну тогда конечно. Если не секрет, что вас привело в Стокгольм?

– Поиски возможностей приложения капитала.

– Что вы говорите? – Либо швед был исключением из правил, либо на него подействовала наконец, «столичная» с «туборгом», но вел он себя прямо как восторженный гимназист. – Но Швеция очень трудная страна для этих целей. Наше правительство приняло ряд мер по недопущению иностранного капитала в страну и защите шведского предпринимателя. Вам лучше направить свои стопы в развивающиеся страны. Там дешевая рабочая сила, либеральное законодательство.

– Мне не нравится ни Азия, ни Африка. Я предпочитаю иметь дело с цивилизованными людьми. Кроме того, ваша страна мне больше подходит по климату. Я плохо переношу жару.

– Я вас понимаю. И что же, каковы ваши успехи?

– А никаких. Я только в начале пути.

– У вас есть друзья, помощники, консультанты и вообще связи, которые помогают вам обосноваться здесь?

– («А как же, целая свита!») Да так, знаете, есть кое-кто на примете. А почему вы так заинтересованно и подробно спрашиваете?

– Дело в том, что мне кажется, что я именно тот человек, который бы мог оказаться вам полезным.

– («Он совсем не дурак, этот хлыщ!») Скажите, а в Швеции так принято вот в такой неформальной обстановке наниматься на работу к незнакомым людям?

Швед засмущался и заказал Юхану стакан пива.

«А он контролирует себя», – с удовлетворением отметил про себя Фрам.

Швед отхлебнул глоток пива, достал сигарету и закурил жадно, делая частые затяжки и выпуская дым уже безо всяких украшений.

– Вы правы. В Швеции это не очень-то принято. Но я, вероятно, исключение из общего правила. А если честно, то я действительно нуждаюсь в работе.

При этих словах он помрачнел, обмяк и уже больше не был похож на жизнерадостного и беспечного прожигателя жизни.

– Давайте знакомиться. Магнус. Магнус Линдквист.

– Стивен Брайант.

– В какой сфере вы намереваетесь открыть дело?

– Ну, например, построить автомобильный завод!

– Ха-ха-ха! Обожаю людей с юмором. А если серьезно?

– А если серьезно, то пока окончательного решения я не принял.

– И правильно делаете. Такие дела надо хорошенько обдумать.

– Вы упомянули, что можете быть мне полезным. В чем конкретно?

– Я окончил коммерческое училище, работал в одной торговой фирме, потом снова учился на курсах менеджеров, владею маркетингом, сейчас работаю в банке «Ландманнсбанкен», но собираюсь уходить оттуда. Я знаю, какие действия надо предпринять иностранцу в Швеции для учреждения фирмы. Но хочу сразу предупредить, что без местного компаньона ничего не получится.

– Это мне известно. Какую область бизнеса вы порекомендовали бы на первых порах?

– Выгоднее всего учредить экспортно-импортную фирму. Правда, процент доходов, по сравнению с производством, будет не так уж высок, но зато можно обойтись без крупных инвестиций и многочисленного персонала.

– Мне кажется, что в этом есть какой-то смысл, и я бы с удовольствием обсудил эту идею более подробно. Знаете что, я сейчас тороплюсь, но готов встретиться с вами в другое время. Как с вами связаться?

– Вот моя визитка. Я напишу также и домашний адрес. Живу один в однокомнатной квартире. Я не стокгольмец, и вынужден снимать жилье. Пожалуйста.

– Благодарю. Я вам обязательно позвоню.

– Рад был познакомиться. Хей до.

– Хей.

«Фраму, № 4, 10 декабря.

Магнус Линдквист, в дальнейшем Хольм, по учетам проверен. Данными на него не располагаем. Первое впечатление о нем вполне положительное, но торопиться вступать с ним в деловые отношения не следует. Нужно убедиться в его порядочности и компетентности. Покопайтесь хорошенько в его биографии, повстречайтесь в городе и составьте окончательное мнение. Параллельно ищите других людей, которые так же могли бы вам оказаться полезными. Руководство службы еще раз проанализировало предложения относительно вашей документации и остановилось на канадском варианте. Там, безусловно, есть риск, но мы надеемся на ваш опыт и хладнокровие. Немедленно выезжайте в Лондон. Наш местный товарищ подробно проинструктирует вас о предстоящей операции. Явка по условиям „Нельсон“. Мама и товарищи шлют вам приветы. Успеха. Девятый. № 4. Конец».

***

По пустынной улице пронеслась бронированная машина пехоты, занимая почти всю уличную полосу и разгоняя по сторонам редкие попадающиеся навстречу автомобили гражданских. Уже неделю в городе было относительно тихо, потому что выплеснувшейся на поверхность средневековой религиозной распре, словно внезапно разбуженной внутри вулкана лаве, по счастливой случайности не хватило мощности, и она осталась бурлить и набухать в глубине кратера – за изрешеченными пулями стенами и разбитыми слепыми глазницами окон.

Люди здесь уже привыкли к прифронтовой обстановке, и как только наступало затишье, жизнь возобновлялась с прежней силой и темпераментом. Мусорщики легко и буднично выполняли свой сизифов труд, на отсутствие работы не жаловались и стекольщики, штукатуры и врачи. К патрулировавшим днем улицы города «томми» относились так же, как к фонарным столбам, но вечером они превращались в отличные мишени.

В отличие от представителей этих почтенных профессий, вице-консул Канады мистер Лукач с утра до вечера пытался придумать себе хоть какое-нибудь занятие, но лучшего, чем трик-трак или покер, придумать не мог. Для того чтобы скоротать время, он вызывал к себе привратника вице-консульства, местного католика Патрика О'Нила, и часами не отпускал его от себя, благо и этот служащий тоже не умирал от избытка обязанностей.

Белфаст был городом неутоленных страстей, вскипавших ежеминутно на каждом углу, но консульско-дипломатическая деятельность немногочисленных иностранных представительств была практически на «нуле». В городе остались – вероятно, из солидарности к своим старшим братьям – в основном лишь консульства стран Британского Сообщества и США. Другие страны не страдали проявлениями таких старомодных чувств и давно уже закрыли свои учреждения в Северной Ирландии, полагая, что жизнь дипломата все-таки дороже самых искренних эмоций. В штате и австралийского, и канадского, и новозеландского вице-консульств оставалось по одному оперативному сотруднику, потому что объем работы упал настолько, что и эти люди слонялись без работы. Местное население больше было озабочено тем, чтобы добыть автомат Калашникова или попытаться как-то уцелеть, и ни протестантов, ни католиков не волновали визовые и паспортные вопросы. Только консульство США было укомплектовано полностью, а его сотрудники проявляли завидную активность и в городе, и в рабочих кабинетах.

Мистер Питер Лукач, родители которого эмигрировали в Канаду в начале века из Львова и носили фамилию Лукашенко, считал себя истинным канадцем, потому что родился, вырос и получил образование в Монреале, и полагал, что заслуживает лучшей участи, чем должность вице-консула в этой проклятой дыре. Свою дипломатическую карьеру он начинал в должности курьера, и ему пришлось употребить много сил и старания на то, чтобы сдать необходимые экзамены и пройти многочисленные аттестационные комиссии на получение первого дипломатического ранга. Один знакомый кадровик в Оттаве намекнул ему однажды, что основным препятствием для его продвижения по службе было наличие родственников в Советском Союзе. Один только папаша Лукашенко, уезжая из царской России, оставил там двух братьев и трех сестер, а ведь мать тоже не была единственным ребенком у своих родителей.

Мистеру Лукачу стукнуло недавно пятьдесят, и никаких иллюзий относительно своего будущего он уже давно не испытывал. Раз он уж никогда не станет послом или на худой конец генеральным консулом, то нужно было самому позаботиться о своей старости. На одну только пенсию рассчитывать было трудновато. Поэтому он уже до назначения в Белфаст, пользуясь своим служебным положением, стал находить побочные приработки.

Он пять лет просидел в Западном Берлине в канадском представительстве Союзнической контрольной комиссии и сумел «провернуть» несколько небезопасных, но весьма прибыльных афер. Он действовал достаточно осторожно, вступив в сделки с местными дельцами-контрабандистами алкогольных напитков, но начальство, вероятно, что-то пронюхало о его неблаговидной деятельности, потому что в самый разгар одного начатого дельца он был внезапно отозван обратно в Оттаву. Понадобилось нажать на все свои связи в МИДе, чтобы добиться хоть какого-то назначения на загранработу. Вот уже три года он отсиживался в Белфасте, питая черную зависть к своим коллегам из лондонского посольства. Им там, поди, как неплохо, на Трафальгарской площади, а он тут ежечасно подвергается смертельной опасности!

Впрочем, совесть мистера Лукача была успокоена на этот счет актом достойной мести с его стороны. Мести за все унижения по службе, за украинское происхождение, за утраченные иллюзии, – за все несправедливое в жизни. Потому что в Белфасте он нашел такую золотую жилу, что узнав о ней, эти щелкоперы под тенью Нельсона[8]8
  На Трафальгарской площади Лондона установлен памятник адмиралу Нельсону.


[Закрыть] умерли бы от зависти! И все благодаря этому старому пропойцу Патрику О'Нилу. Вот никогда не знаешь, что потеряешь, а что найдешь. И кто бы мог подумать, что никчемный ирландец, у которого за душой ни гроша, может свести его с такими лихими ребятами!

В столице Северной Ирландии и международного терроризма в мистере Лукаче проснулась гордость за своих карпатских предков, и он даже стал вынашивать идею вернуться к фамилии Лукашенко.

– Чем Лукашенко хуже Лукача? – спрашивал он свою супругу, дочь фермера из Саскечевана, для которой Белфаст и стабильный европейский уклад жизни был пределом мечтаний.

– Что ты мелешь, старый болтун? Кому и что ты этим докажешь? Нашел чем трясти на старости лет – какими-то славянскими мощами! Попробуй только, я мигом приведу тебя в чувство.

Вице-консул знал, что Матильда слов на ветер не бросает, потому что в течение супружеской жизни мог неоднократно убедиться в силе ее костлявых кулачков. В семье Матильды кулачное право входило в одну из привилегий матери, и она не преминула воспользоваться им, став женой Питера Лукашенко.

В сейфе у мистера Лукача скучала стопка новеньких канадских паспортов, присланных из Оттавы на случай, если какому-то гражданину Канады придется обменять свой просроченный документ. Но постоянная колония канадских бизнесменов мгновенно рассеялась, после того как местные католики перестали делать разницу между ирландскими и канадскими протестантами, а заезжих туристов здесь давно появлялось не больше, чем на каком-нибудь Шпицбергене. Вот и лежали эти паспорта, не имея никаких шансов обрести новых хозяев.

Однажды Патрик О'Нил за партией трик-трака задал мистеру Лукачу неожиданный вопрос:

– Мистер Лукач, а это правда, что вон в том сейфе у вас лежат бланки паспортов?

– Это не твоего ума дело, что там у меня лежит, – поморщился вице-консул. – Откуда ты это знаешь?

– Видите ли, мистер Лукач, я один раз подглядел, как вы открывали сейф.

– Ну ты негодяй, Патрик! Смотри, я не потерплю такой наглости и уволю тебя с работы. Не зазнавайся, ирландец! Помни, кто ты, а кто – я. Если ты возомнил, что если играешь со мной в карты, то можешь…

– Что вы, мистер Лукач, у меня и в голове таких мыслей нет. Просто я подумал…

– Что ты подумал, старый хрыч?

В черных глазах привратника мелькнул огонек, но тут же погас, а на лице появилось безразлично-постное выражение:

– Я подумал: а что они лежат без толку?

– То есть как это «без толку»?

– А так. Кому-то они могли бы сослужить хорошую службу, спасти, например, жизнь или уберечь хорошего человека от тюрьмы. А то лежат они, словно неприкаянные.

– Постой, постой, ты на что намекаешь? – От возмущения мистер Лукач смешал фишки на доске и грозно навис над щуплой фигуркой своего партнера. – Ты говори, да не заговаривайся! Ты что, думаешь я на это способен?

– Мистер Лукач! Да разве я не знаю, какой вы праведный человек? Я до конца своих дней буду помнить, как вы помогли отправить моего сыночка на каникулы в Канаду. Но ведь, мистер Лукач, обидно, что такой человек, как вы, не имеете с этого никакой пользы.

Идея пройдохи О'Нила была опасной, но мистер Лукач, поразмышляв над ней хорошенько одну бессонную ночь под противное похрапывание дражайшей половины, пришел к выводу, что риск будет оправдан, и на следующее утро готов был наградить ее автора сотней фунтов. Он уже придумал, как организовать отчетность за истраченные бланки и какую цену за них назначить. Ай да Патрик, сукин сын!

Придя на работу, он тут же вызвал к себе О'Нила и заперся с ним в кабинете и не выходил оттуда несколько часов. Только после обеда ирландец с масляной улыбочкой на лице вышел от мистера Лукача и тут же отправился в город. К вечеру он привел в вице-консульство молодого и прилично одетого джентльмена и незаметно от постороннего глаза ввел его в здание. Парень был чуть ли не на полметра выше своего проводника, и тот, как верная собачонка, шел рядом вприпрыжку, заглядывая ему в глаза снизу вверх. Джентльмен прошел прямо в кабинет вице-консула, а привратник остался в приемной ждать его возвращения.

В этот вечер Матильда встретила своего мужа подозрительным взглядом:

– Ты где это так долго задержался, старый греховодник?

– Работа, Матильдочка, работа!

– Какая работа? Ты сам мне жаловался, что сходишь с ума от безделья?

– Пришел большой циркуляр из Оттавы, пришлось немного потрудиться.

– А-а-а… Ну да ладно… Садись за стол, рагу уже остывает.

После этого вечера стопка с паспортами в сейфе мистера Лукача уменьшилась на три книжечки. В новеньком журнале учета выданных паспортов появилась одна запись, но зато в журнале регистрации испорченных и уничтоженных бланков рукою вице-консула было удостоверено сразу два досадных факта. Сказывалось отсутствие практики, вот и пришлось испортить сразу два бланка при обслуживании одного посетителя. В трех отделениях «Чейз Манхэттен» города Белфаста были открыты счета на имя мистера Питера Лукача, гражданина Канады, каждый достоинством в десять тысяч долларов.

Дело с организацией пенсионного фонда для уважаемого канадского дипломата стронулось наконец с места. Не был обижен и мастер игры в трик-трак Патрик О'Нил: он получал пусть не большие, но свои комиссионные. Впрочем, мысли игроков были заняты теперь другим, и собирались они теперь исключительно по делу.

…В одно прекрасное январское утро мистер Лукач был разбужен звонком в дверь. Его служебная квартира помещалась над офисом, и на работу он мог спуститься в домашних тапочках и халате. Протирая заспанные глаза, он открыл дверь и увидел перед собой О'Нила.

– Который час? – спросил он недовольным голосом.

– Уже десять, мистер Лукач.

– Зачем ты меня разбудил?

– Там посетитель, – таинственным шепотом сообщил ему привратник. Матильда заворочалась на кровати, и Лукач прикрыл за собой дверь:

– Какой еще там посетитель?

– Не знаю, мистер Лукач. Он утверждает, что хочет видеть вице-консула по паспортному вопросу.

– Ладно. Я сейчас оденусь и спущусь. Пусть подождет.

Через десять минут, кое-как приведя себя в надлежащий «присутственный» вид, мистер Лукач вошел в приемную залу. Навстречу ему поднялся господин в модном зеленом пальто:

– Мистер Лукач?

– Да, чем могу служить?

– Я по делу. Мне нужно оформить паспорт.

– Паспорт? – Мистер Лукач сначала не нашел слов, чтобы выразить свое удивление. Он был бы меньше удивлен, если бы к нему пришли купить мешок картошки. – Ах да, паспорт. Прошу в мой кабинет.

Он сделал широкий жест, приглашая посетителя пройти в свои апартаменты. Мистер Лукач водрузил свое пышное украинское тело в кресло по одну сторону огромного дубового стола, в то время как посетитель скромно уселся на единственный стул по другую.

– Пишите заявление по существу вашей просьбы. – Вице-консул извлек из ящика стола бланк заявления и передал его молодому господину.

Тот не заставил себя ждать и начал писать.

– Написали? Давайте сюда. Так, посмотрим, что тут у вас получилось. «Ваше превосходительство…» Гмм… Вообще-то, я не имею права на такой титул, ну да ладно, сойдет. «Прошу не отказать в любезности выдать паспорт вашему соотечественнику, ставшему жертвой гнусной, провокационной по своей сути кражи, в результате которой у него, то есть у меня, пропал паспорт…» Что за стиль у вас, мистер…

– …Брайант, мистер Лукач. Стивен Брайант, если вы не будете возражать.

– Что за стиль у вас, мистер Брайант! Ничего не пойму. Какой соотечественник?

– Ваш, мистер вице-консул, соотечественник. Я тоже канадский гражданин, и по странному совпадению мои родители – упокой бог их душу! – как и ваши, прибыли в Канаду из Западной Украины. Мы были когда-то Брайновские.

Молодой человек нагло смотрел в глаза мистеру Лукачу и улыбался.

– Хорошо, это очень приятно, – произнес мистер Лукач холодным тоном, не до конца осознавая, как могли Брайновские соприкасаться с Лукашенками. – Давайте ваше свидетельство о рождении.

– Увы, мистер Лукач, оно сгорело при пожаре.

Мистер Лукач удивленно приподнял брови:

– Где был выдан ваш паспорт?

– В канадском консульстве в Никарагуа.

«Там после землетрясения погибли все архивы. Кажется, Оттава меня как-то об этом информировала, – подумал про себя вице-консул. – Сейчас он скажет, что вся его семья осталась под руинами Манагуа».

– В каком консульском учреждении нашей страны вы состоите на учете?

– К сожалению, ни в каком. Сознаюсь, это не умышленно, дорогой мистер Лукач, – исключительно по легкомыслию. – Улыбка на лице ходатайствующего стала еще более невинной и лучезарной.

– А в самой Канаде – кто вас там знает?

– Увы, мистер Лукач, я давно лишен счастья лицезреть родину. – Выражение лица ходатайствующего о паспорте приняло такое скорбное выражение, что, казалось, его не могли бы утешить и десять канадских вице-консулов.

– В таком случае я должен заявить, что паспорт вам выдан быть не может, – холодно ответил вице-консул. – Вы сами утверждаете, что нет никого, кто бы мог подтвердить вашу личность. Соответствующими документами вы тоже не располагаете. До свидания!

Мистер Лукач решительно поднялся с кресла, давая понять, что аудиенция окончена. Но мистер Брайант продолжал сидеть и как ни в чем не бывало улыбаться. Не убирая с лица улыбки, он полез в карман пиджака и аккуратно положил на стол пять или шесть стодолларовых ассигнаций.