Текст книги "Шпион смерти"

Автор книги: Борис Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Гарлик, зарегистрированный своими родителями в Йоркширском графстве под именем Хэмфри Дэйл, тоже был когда-то на службе в Форин Офисе и перед ним открывалась великолепная карьера, потому что, в отличие от полуграмотного клерка Мак-Интайра, он кончил Итон и происходил из весьма зажиточной и благородной семьи.

Дэйл начал работать в Париже при сэре Уимблдорте, зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, а потом с повышением был переведен на работу в посольство ее королевского величества в Стокгольме. Но в Северной Пальмире его карьере пришел конец. Первый секретарь Дэйл отчаянно и безнадежно влюбился в одну замужнюю шведку, забросил всю дипломатическую работу, перестал ходить на работу и посвятил себя обожанию любимого предмета. Предмет совершенно не отвечал дипломату взаимностью, из чего всякий здравый человек сделал бы соответствующий вывод, но только не Дэйл. Ясно, что все это не сулило бедному влюбленному ничего хорошего.

Так оно и получилось: Дэйл потерял работу, уважение коллег по профессии, поддержку родителей, совершенно опустился в Стокгольме, где, кстати, проживал полулегально, и, вероятно, вообще бы кончил плохо, если бы не Мак-Интайр. О, Мак-Интайр не бросил бедного коллегу в беде! Он подобрал его на улице, дал ему кусок хлеба и одежду, снабдил работой, достойной его образования и опыта. Да, да, бывший первый секретарь с лихвой отрабатывал свой хлеб у своего бывшего подчиненного, сочиняя ему справки, меморандумы, заявления, обзоры и прочие опусы на заданные актуальные политические, экономические, военно-политические и военно-экономические темы, которые бывший клерк с успехом сбывал не самым проницательным представителям разведслужб. Дэйл выполнял всякие другие поручения Мак-Интайра, но лучше всего у него получалось составление информационных документов.

Мак-Интайр вызвал к себе и второго помощника – Прайма, бывшего завхоза посольства, умевшего обделывать всякие дела, но Мак-Интайр использовал его в в основном в качестве курьера, шофера и сыщика. Прайм, в отличие от Гарлика, был человеком практическим, своего не упускал и, кроме работы на «бумажную фабрику», успевал где-то подрабатывать на стороне. Он целый день колесил на своем «моррисе маскоте» по городу и был в курсе всех происшествий.

Инструктаж у шефа был коротким и категоричным: нужно было взять под наблюдение некоего Христоса Попадопулоса, проживавшего по Томтебугатан, 18, зафиксировать все его передвижения по городу, исключая работу в американском посольстве, установить его контакты и, по возможности, мотивы его общения с ними.

Помощники молча выслушали приказ шефа и покорно удалились.

«Девятому, № 3, 12 апреля.

Крупье рассказал, что после неудачной попытки продать шифры в нашем посольстве он вышел на дельца, которым оказался Кассио. Последний охотно взялся помочь Крупье сбыть материал, но под грабительские комиссионные проценты. В результате трех сделок с мошенником Крупье не удалось собрать необходимой суммы на лечение заболевшей в Штатах матери, и он попытался договориться с ним о дополнительной выплате двадцати тысяч долларов, которых ему не хватало.

Кассио наотрез отказался пойти на это, пригрозил Крупье, что если он продолжит „попытки вымогательства“, то выдаст его офицеру безопасности, и прогнал со встречи. Все это частично я видел сам, и Крупье мне рассказал сегодня. Во время беседы он спросил, не могу ли я оказать ему помощь. Дело в том, что Кассио получил от него не оригиналы шифров, а дубликаты. Оригиналы шифров хранились у него в квартире, и он предложил их мне за двадцать тысяч долларов. Я сделал вид, что шифры для меня не представляют никакой ценности, но он был так рад представившейся возможности от них избавиться, что мне пришлось их „нехотя“ взять. Планирую подать Крупье выплату указанной суммы исключительно под знаком моего доброго к нему расположения, и буду при этом легендировать, что шифры никем пока не востребованы и лежат на мне „мертвым грузом“. Полагаю, что эта маленькая хитрость позволит мне потом вернуться к обсуждению с ним вопроса о получении новых шифрокомплектов.

Полученные от Крупье материалы могу передать представителюлегальной резидентуры на ближайшей моментальной встрече по условиям „Аякс“. Итак, с Крупье, кажется, удалось установить доверительные отношения, которые могут позволить нам воспользоваться его разведывательными возможностями в будущем. О результатах работы с ним буду информировать. Фрам, № 3. Конец».

* * *

Фрам ехал на моментальную встречу, но мысли его были заняты другим. С того памятного вечера, проведенного у Марии и ее матери, его не отпускала боль невосполнимой потери, случившейся исключительно по его вине. Он много раз пытался себя успокоить, что стал жертвой обстоятельств, которые оказались выше его сил и возможностей. В конце концов, отец сам обошелся с ним и с матерью не самым лучшим образом.

Но каждый раз, как он представлял себе мрачные норвежские каменоломни, нечеловеческие условия концлагеря, голодную смерть совершивших побег из лагеря где-то в диких шведских горах, новую несправедливость и унижения для тех, кому удалось вернуться живыми на родину, обещание, данное матери, и трусливую ложь об отце в анкетах, отказ встретиться с ним, когда он послал к нему в общежитие своих братьев, то на душе становилось так муторно и тошно, что хотелось бросить все, куда-то бежать, взывать о помощи, прощении.

Но поделиться настигнувшим его горем было не с кем, рядом были чужие люди, и никто из них, даже если он и расскажет, не поймет всю горечь его положения. Да и был ли на всем свете хоть один человек, который сумел бы облегчить бремя его вины и душевных мук? Вряд ли. Это он уже начал понимать. За все в жизни приходится расплачиваться самому, – и за свои ошибки тоже.

Он не заметил, как за стеклом машины повалил густой и мокрый снег – последние проделки цепляющейся за время зимы, и непогода свела видимость чуть ли не к нулю. Зеркало заднего обзора вообще не давало никакой картины происходившего сзади, да и до наступления метели он как-то механически пропустил через себя весь проверочный маршрут и сейчас, если честно признаться, не очень то отдавал себе отчет в том, была за ним слежка или нет. Контрразведка последние месяцы не отмечала его своим вниманием, так что в данном случае придется положиться на статистические законы больших чисел.

Он запарковал машину на общественной парковке и вошел внутрь супермаркета. Через десять минут в кафетерии магазина он должен будет передать сотруднику легальной резидентуры шифры от Крупье. Он остановился у стенда со спортивной обувью и увидел, как в секцию спортивной одежды напротив зашел джентльмен в коричневой куртке, среднего возраста и неброской наружности. Он остановился, переложил из кармана в карман журнал «Тайм», спросил что-то у продавца и вышел. Опознавательный признак был предъявлен, и теперь надо было подтягиваться в кафетерий.

Когда Фрам вошел в зал кафетерия, мужчина в коричневой куртке стоял за круглым высоким столиком, развертывал пакет с картофелем фри и снимал с пластмассового подноса стаканчик дымящегося кофе. Фрам прошелся вдоль стойки самообслуживания, положил на поднос каких-то бутербродов, заплатил у кассы и вышел в зал, выбирая место для перекусона. Наиболее подходящим оказался столик, за которым стоял человек в куртке и уже заканчивал свою нехитрую трапезу.

– Вы не возражаете? – спросил его Фрам и поставил поднос на столик.

– Нет, нет, пожалуйста.

– Жарко что-то сегодня, – сказал Фрам и вытер платком лоб.

– Весна, – многозначительно ответила коричневая куртка, допивая кофе.

Фрам достал из кармана пакет с шифрами и незаметно для окружающих положил его на подставку под крышкой стола. Человек в куртке сделал встречное движение, на пару секунд задержал под столом свою правую руку, а потом, не говоря больше ни слова, пошел к выходу. Фрам пошарил, нащупал на подставке почти такой же пакет, который сам принес на встречу, и опустил его в карман.

Моменталка состоялась, теперь можно было заняться бутербродами. Шифры в это время благополучно «плыли» по направлению к советскому посольству, а карман Фрама «грели» очередные инструкции Центра и предназначенные для Крупье деньги.

…Когда он через час вернулся в офис на Сенную площадь, его встретил Магнус Линдквист и сообщил, что в его отсутствие звонил некто Христос Попадопулос и просил мистера Брайанта срочно связаться с ним по телефону.

– Человек был чем-то явно взволнован, – добавил Хольм к своему сообщению.

Прошла уже неделя после того, как Фрам последний раз встречался с Крупье, и как-то получилось, что он ни разу не позвонил и не поинтересовался, как идут дела у подопечного. А надо бы было!

Он прошел в свой кабинет и набрал номер, но на том конце провода никто не брал трубку. Через пятнадцать минут Фрам повторил попытку, но на звонок по-прежнему никто не отвечал. Подумав, что Крупье нет дома, он хотел было уже ехать домой, но вдруг в голову пришла шальная мысль: а не случилось ли чего с ним? Если грек звонил днем и просил срочно связаться, значит, он был дома, а не на работе, потому что номера служебного телефона он Фраму не давал.

Чем ближе Фрам подъезжал к Томтебугатан, тем тревожней становилось у него на сердце. От Сенной площади до Томтебугатан можно доехать минут за десять. Когда он поравнялся с восемнадцатым подъездом, то обнаружил там пустую полицейскую машину. Пока он оценивал обстановку, с противоположного конца улицы показалась карета «скорой помощи». Она неслась с включенной сиреной и резко остановилась рядом с полицейской «вольво». Из нее вышли двое санитаров с носилками и исчезли в подъезде.

Фрам проехал не останавливаясь мимо, припарковался в метрах пятидесяти и, выключив мотор, стал наблюдать за происходящим через боковое зеркало. Через минут пятнадцать санитары вынесли на улицу носилки с телом, накрытым белой простыней, и погрузили их в карету. Потом вышли полицейские, с ними штатский с саквояжиком в руках – вероятно, врач. Они тоже сели в машину и уехали.

Когда он спустя минут десять поднялся на третий этаж, где находилась квартира Крупье, то на входной двери увидел пломбу. Тут же приоткрылась дверь квартиры напротив, и наружу высунулась пожилая женщина.

– Вы туда? – Она кивнула головой на дверь с пломбой. – Ах вы выше, – догадалась она, увидев, что Фрам сделал движение подняться по лестнице. – Там такое произошло – ужас! Я так перепугалась. И надо же, спокойный и солидный господин, а вот взял и застрелился!

– Застрелился?

– Да, около двух часов тому назад.

– И что же послужило причиной?

– Все теряются в догадках. Жилец был иностранцем, работал, кажется, в каком-то посольстве… Вы извините, я думала, что кто-то пришел к нему… Мне страшно. До свидания.

– До свидания, – откликнулся машинально Фрам и пошел наверх.

Гибель Крупье была полной неожиданностью. Неужели человек, которого только что вынули из петли, опять впал в отчаяние и не нашел иного решения своих проблем? Это плохо вязалось с тем настроением и состоянием духа, в котором он оставил Крупье неделю тому назад. Шифровальщик знал, что получит свои двадцать тысяч, так зачем же ему было уходить из жизни? И почему он звонил и просил срочно встретиться?

Как бы то ни было, но сотрудничество с Крупье оборвалось в самом начале пути.

Часть восьмая
Шантаж

Первое письмо пришло три дня спустя после смерти Крупье.

Фрам, как всегда, разбирал утреннюю почту и обратил на него внимание, потому что, в отличие от других писем, адресованных на фирму, на этом конверте была указана его фамилия. Он тут же вскрыл конверт и извлек из него лист обычной бумаги. Текст письма был лаконичен и тревожен:

«Мы знаем Кто ты есть и Чем самом деле занимаешься Готовься».

Аноним вырезал из какой-то английской газеты отдельные слова и буквы и, не заботясь о предлогах и знаках препинания, наклеил их на бумагу.

Если бы Фрам не был нелегальным разведчиком, то такое дурацкое послание он с успехом, не задумываясь, сразу бы отправил в корзину для мусора – подумаешь, какому-то чудаку пришла мысль устроить розыгрыш! Но как разведчик, скрывающий свое амплуа и истинные установочные данные, Фрам не мог так просто отделаться от него. Он сразу почувствовал, что это не розыгрыш, а что-то более серьезное. Кто послал ему это письмо и с какой целью, было пока не ясно. Доброжелатель, вознамерившийся, к примеру, предупредить его об опасности, дал бы понять о своем позитивном к нему отношении, а тут доброжелательством вроде и не пахло. Исходя из загадочной концовки, надо было рассчитывать на какое-то продолжение всей этой истории.

Естественно, никакого обратного адреса таинственный аноним не оставил. Судя по штемпелю на конверте, письмо было опущено в Стокгольме, его накануне обработало почтовое отделение номер такой-то и в тот же день переслало в центр. Конечно, если бы он опять же был обычным гражданином, можно было бы заявить в полицию, но вряд ли это было в интересах канадского бизнесмена Стивена Брайанта. Создавалось впечатление, что аноним – то ли швед, то ли иностранец – имел в виду именно этот аспект личности Фрама, когда вырезал ножницами фрагменты из газеты.

Повертев письмо в руках и так и не придя к какому бы то ни было мнению, Фрам сунул его в карман, чтобы подумать над ним еще раз на досуге. Хольма в историю с письмом он решил не посвящать – пока было не ясно, какие в результате этого могут возникнуть последствия.

Прошла неделя, и Фрам начал уже забывать об этом происшествии, лелея в уголках сознания мысль, что все это случайно, несерьезно и достаточно неправдоподобно. Почта на фирму продолжала исправно поступать, но аноним в ней больше не проявлялся. Однако на восьмой день в ворохе корреспонденции опять вынырнул конверт с характерным шрифтом пишущей машинки типа «курьер», и опять письмо было адресовано лично ему.

Все было то же самое: стандартные конверт и бумага, те же вырезанные из газеты слова, тот же запах клея, – только содержание текста было еще лаконичней прежнего:

«Ну что ты готов? Скоро получишь приглашение».

Это уже походило на черт знает что! Если аноним хотел вывести его из терпения, то он достиг своего. Похоже, кто-то поставил своей целью методично и издевательски терпеливо капать на его психику, нагнетать обстановку и выводить из душевного равновесия, чтобы потом предъявить, наконец, какое-нибудь требование. Деньги?

Через три дня аноним сообщил:

«Надеемся ты уже Созрел беседы мы знаем Ты не побежишь полицию На всякий случай предупреждаем Если хочешь жить не делай этого».

Итак, скоро поступит приглашение на встречу. Идти или игнорировать? Что лучше? Фрам не исключал возможность насилия по отношению к себе, однако считал ее все-таки маловероятной. Шантажист все равно не отстанет от него просто так, поэтому есть смысл пойти и все выяснить. Только, может быть, на всякий пожарный случай подстраховаться, например, привлечь к этому Хольма – разумеется, под благовидным предлогом.

Разрыв между третьим и четвертым письмом составил всего один день.

«Приходи завтра Входу музея игрушек седермальм 18.30 Cадись бежевый опель Не вздумай шутить».

Наконец-то хоть какая-то определенность! Более-менее становилось ясно, что автор или авторы письма не хотели его немедленной гибели, а рассчитывали на получение какой-то выгоды. Деньги. Ну конечно же, деньги, что еще? Или вербовка? Но тогда какой-то странный подход у этой разведывательной службы. Да и служба ли это? Если он вычислен какой-то разведкой, то ей куда проще перехватить его в городе и сделать предложение. Взятие в заложники? Не исключается. Но тогда террорист не стал бы ввязываться в длинную и сложную игру по почте, а просто выкрал бы его посреди дня, увез в укрытие и только тогда строчил бы вымогательские письма и названивал по телефону Хольму.

Странно, очень все это странно.

Музей игрушек в Сёдермальме. Он не представлял, где именно в Сёдермальме он располагался, но найти его проблем не будет. В 18.30 музей уже будет закрыт. Аноним не боится показать ему свой «опель» и своих сообщников – ведь хоть какие-то регистрационные номера и идентификационные знаки на нем будут присутствовать. Потом его куда-нибудь повезут. Может, они рассчитывают, что у Фрама уже больше не будет возможности воспользоваться этой информацией? А может быть, его никуда и не повезут и вся беседа пройдет в салоне машины, а в ней будет сидеть только один человек – автор писем?

Как бы то ни было, но отступать он был не намерен. Он пойдет на свидание к музею игрушек и во что бы то ни стало попытается покончить со всей этой непонятной тягомотиной!

Целый день он находился под впечатлением гнетущей неизвестности. Придя домой, он решил позвонить Марии, чтобы хоть немного отвлечься. Он уже был у нее один раз в гостях, Мария с матерью приготовились к его визиту, устроили праздничный обед с вином и при свечах, оказывали ему всякие знаки внимания, расспрашивали о его прошлом. Если бы такой интерес к его личности был проявлен несколько лет тому назад, например в Москве, он сразу бы заподозрил в нем неприкрытый умысел, воспринял как назойливое ухаживание, сватовство, но сейчас ему это даже нравилось и казалось заурядным, естественным явлением.

«Может, я уже старею?» – горько подумал он про себя.

Мария сообщила ему, что Фрам произвел на ее мать неизгладимое впечатление, сказала, что он чем-то напоминает ей покойного мужа и очень хотела бы, чтобы он почаще заходил к ним в гости.

– В общем, ты ее очаровал полностью и можешь вить из нее веревки, – прокомментировала Мария его успех в доме.

– Это, конечно, очень приятно, и я с удовольствием буду забегать к вам на чай, если ты, конечно, тоже не возражаешь. Ты что молчишь?

– Я не возражаю.

– Не слышу в голосе энтузиазма.

– Я, наверное, слишком старомодна.

– А мне нравятся старомодные люди.

Они еще поболтали некоторое время и договорились в ближайшее время встретиться в городе.

Всю ночь он не спал и проворочался в постели до тех пор, пока к городу с востока не подкралось утро – обычное, безмятежное, тихое, располагающее больше к спокойной и размеренной работе на фирму или на разведывательную службу и отнюдь не к опасному предприятию, связанному с поиском скрывающегося за почтовым забором подлого шантажиста. Надо было хоть как-то предупредить обо всем Центр. Случись что… Но делать это надо было раньше, сейчас уже не успеет.

Но когда он умылся, оделся и позавтракал, то ему уже не казалось, что с ним может что-то случиться. Случается все обычно с другими. Настроение окончательно улучшилось, когда он сел в машину и поехал на Сенную площадь. Вот и компаньон – как всегда, выбритый, выглаженный и одетый с иголочки. Это тоже вселяло уверенность в том, что ему предстояло сделать сегодня вечером. Разве может что произойти с тобой, когда у тебя такой прекрасный партер, который никогда не подведет, каждую проблему обмозгует и обоснует со всех сторон, знает, что к чему, и всегда примет правильное решение. Нет, с Хольмом ему определенно повезло! Да и вообще, если разобраться, есть ли у него основания жаловаться на жизнь? В чем и с кем ему не везло? С Крупье? Так это еще как посмотреть на это дело.

– Стив, ты сегодня необычайно возбужден, – заметил за ленчем Хольм. – Уж не принял ли ты решение жениться?

– Я что – так похож на жениха?

– По моим понятиям, да. Или получил от канадского дядюшки наследство.

– Может, и получил. Скоро об этом узнаешь.

– Вот тогда мы и расширим наше дело, – сразу взял быка за рога швед.

– Магнус, ты слишком честолюбив. Неужели тебя не устраивает наше маленькое прибыльное дельце?

– Какой солдат не хочет быть генералом?

– Всему свое время, дорогой Магнус. Кстати, ты что сегодня вечером делаешь?

– Приглашен на вечеринку. Будут девочки. Хочешь, присоединяйся.

– Нет, у меня сегодня важная встреча.

– Уж не по этому ли поводу ты так возбудился?

– А как же. Я тебе потом обо всем расскажу.

– Не торопись с решением. Посоветуйся с компаньоном, а потом уж соглашайся. – На уме у Хольма были только фирма, переговоры, контракты и успех. Успех во что бы то ни стало. Ну что ж, это ничуть не противоречило представлениям московского Центра о рентабельности прикрытий для сотрудников нелегальной разведки.

…В четверть седьмого он появился на площади св. Марии и прошел в кондитерскую, расположенную рядом с церковью св. Павла, взял кофе с пирожным и уселся за столик, наблюдая за противоположной стороной площади. Из окна кондитерской хорошо просматривался музей игрушек, и он стал ждать.

Бежевый «опель-спектра» появился, словно на экране, со стороны улицы св. Павла, медленно проплыл справа налево и в 18.25 остановился прямо напротив музея. Внутри салона находился только водитель. С расстояния пятидесяти метров и в лучах поблескивающего на стеклах вечернего солнца Фрам не смог разглядеть его как следует, но что-то в его фигуре показалось знакомым. Мотор машины продолжал работать на холостых оборотах, и водитель наружу не показывался.

Фрам глянул на часы – до назначенного времени оставалась одна минута. Он допил кофе и вышел на улицу. Он пересек проезжую часть и через сквер, где в песочнице копошились дети, пошел к «опелю» наискосок, чтобы его нельзя было наблюдать через зеркала бокового и заднего обозрения. Дрожь, поднявшаяся было при выходе из кондитерской, унялась. Он хладнокровно, не глядя на водителя, обогнул машину со стороны капота и открыл правую переднюю дверь.

– Садитесь, мистер Брайант. Вы попали по адресу.

Фрам с трудом подавил чувство изумления. За рулем восседал не кто иной, как его старый знакомый Кассио собственной персоной! Почти год тому назад бывший агент стокгольмской резидентуры являлся для Фрама объектом наблюдения и проверки, а теперь он выступал в роли автора собственного сценария, в котором действующие лица резко поменяли свое амплуа.

Стараясь не подавать своего замешательства, Фрам сел рядом с шотландцем и захлопнул дверь.

– Прежде чем мы начнем наш разговор, я поменяю, если вы не возражаете, место дислокации. – Не дожидаясь согласия, Кассио включил сцепление и выехал на Хурнсгатан.

– Кто вы и куда мы едем? – поинтересовался на всякий случай Фрам, пристегивая ремень безопасности. Он окончательно успокоился и уже прикинул в уме, для чего бывший липач затеял всю эту историю.

– Всему свое время, мистер Брайант, всему свое время. Кстати, ваш акцент не типичен для канадца.

Фрам пропустил мимо ушей свидетельство незаурядной наблюдательности мошенника и только чертыхнулся про себя. Он и сам знал об этом своем недостатке, когда во времена оны сдавал выпускной экзамен по английскому Николаю Петровичу. Канадский диалект был схож с американским, но не настолько, чтобы какой-нибудь знаток не заметил разницы.

Они ехали по Ётгатан на юг, потом свернули на Ошту, с Оштавэген повернули направо и припарковались на какой-то улице, за которой стеной возвышался хвойный лес. Фрам представлял, куда завез его Кассио и терпеливо ждал, что последует с его стороны дальше.

– Может быть, пройдемся? – Кассио махнул рукой в сторону леса. – Там нам никто не помешает.

– Вы все-таки не ответили на мой вопрос, – напомнил Фрам.

Они подошли к небольшому стадиону, по которому бегали переодетые в футболистов сотрудники двух фирм и тщетно пытались закатить мяч в ворота противника. С трибун игроков подбадривали коллеги, жены и дети, но это мало помогало – мяч упрямо не шел в ворота. Пока они с Кассио обогнули стадион и по вытоптанной дорожке углубились в лес, ни одного гола забить никому так и не удалось. Странно устроено внимание человека: в самый ответственный момент зрение фиксирует внимание на совершенно посторонних, не имеющих отношения к делу деталях.

Судя по всему, Кассио на встречу приехал тоже один, и это вселяло надежду на то, что игра будет проходить в равных для обоих участников условиях. Значит, шантажист или имеет на руках сильные козыри, не нуждающиеся в дополнительной поддержке, или само дело не терпит свидетелей.

– Мое имя в данном случае не существенно, оно вам, дорогой мистер Брайант, ничего не даст. Да и если даже я и скажу, как меня зовут, вы ведь все равно не поверите.

– Допустим, и все-таки джентльменские правила предполагают…

– Оставим эти правила для людей с предрассудками, – высокомерно перебил его спутник. – Но так и быть, зовите меня Мак-Брайдом.

– (Ага, яблоко от яблони недалеко падает!) Вы шотландец?

– Да, именно так.

– Ну что ж, я вас слушаю.

Солнце скрылось за деревьями, и в лесу стало сумеречно и прохладно. С севера, со стороны залива, подуло свежим ветерком, и Фрам зябко поежился, приподняв воротник куртки. Было начало мая, а весна все тащилась по раскисшей грязи на жалкой двуколке, влекомой тощей клячей. Позолоченная карета, в которую запряжены кони-птицы и в которой восседает румяная, улыбающаяся, олицетворяющая стремительное наступление лета, дева, разбрасывающая по пути цветы, где-то задержалась.

– А вы не догадываетесь, мистер Брайант, зачем я вас вызвал?

– Признаться, нет.

– И вы, несмотря на это, решились вот так запросто встретиться с неизвестным автором писем?

– Вы так разожгли мое любопытство, мистер Мак-Брайд, что я решил рискнуть.

Кассио неестественно рассмеялся.

– А мне, кажется, вы знаете, в чем дело, только не хотите мне признаться в этом.

– Мистер Мак-Брайд, не кажется ли вам, что вам самому уже наскучило бить палкой вокруг кустов? Говорите прямо, что вам от меня нужно и для чего вы затеяли со мной душещипательную переписку, делающую честь незабвенному вашему соотечественнику Вальтеру Скотту.

– Ну что ж, раз вам не терпится приступить к делу– я готов. Признаться, это настолько неприятное для меня и для вас дело, что я невольно оттягивал этот момент. – Отрезкой фальши в голосе Фрам невольно поморщился, и у него во рту заныла давно не болевшая пломба. – Итак, что вы скажете, мистер Брайант, если я вам сообщу, что мы с вами коллеги.

– В таком случае, я вам оказываю несомненную честь.

– Но, позвольте, мистер…

– Не позволю. Я – честный и добропорядочный бизнесмен и не пользуюсь таким низкопробным способом ведения дел, как шантаж.

– Зря вы так, уважаемый мистер Брайант. Я вам искренне сочувствую и не завидую вашей участи.

– Избавьте меня, пожалуйста, от вашего сочувствия – я в нем меньше всего нуждаюсь.

– Как сказать, как сказать.

– Вы постоянно увиливаете от ответа. Может, скажете, наконец, что вам нужно, или я сейчас уйду.

– Хорошо, хорошо, мистер Брайант. Да и Брайант ли вы? Как вас там на самом деле величают?

– Что вы имеете в виду? (Наконец-то, вот оно!)

– Ведь никакой вы не канадец. Я теперь еще больше убедился в этом, хотя и до встречи с вами у меня были исчерпывающие доказательства.

– Извольте говорить конкретней.

– Во-первых, ваш английский выдает вас, мнимый мистер Брайант. У вас небольшой славянский акцент. Какой: рязанский или нижегородский?

– У вас больная фантазия, мистер Мак-Брайд. Я больше не намерен вас выслушивать. Прощайте.

Фраму оставалось только облачиться в спасительную тогу возмущенного праведника. Конечно, он пока не собирался прерывать беседу, ему во что бы то ни стало нужно было вытянуть из Кассио информацию о том, не стоит ли за его действиями чья-нибудь служба и как далеко он может пойти в своих разоблачениях. Вот только он был не совсем уверен, что гуляющий с ним по темным дорожкам пройдоха принимает эту игру за чистую монету. Одно обнадеживало его во всей этой передряге: можно было не опасаться, что Кассио втихомолку сунет ему под ребро нож или вытащит из кармана пистолет с глушителем. Это был отчаянный подлец и мошенник, но без задатков убийцы. Этакий хладнокровный интеллектуальный разбойник от шпионажа, западный образчик Остапа Бендера середины 80-х.

– Ну почему же больная? А скажите мне, мистер Брайант – за неимением точной информации я буду продолжать вас так называть – какие такие дела вы, честный бизнесмен, имели с покойным мистером Попадопулосом?

– Я не обязан вам давать в этом отчет.

– Тогда я вам сам напомню, что 12 апреля в его квартире он передал вам пакет, в котором находились служебные материалы, иначе говоря, секретную собственность госдепартамента Соединенных Штатов Америки.

«Теперь ясно, что этот негодяй встречался-таки с Крупье перед смертью и каким-то образом сумел вытащить из него эту информацию и опять столкнуть его в могилу!»

Они подошли к обрыву, с которого был виден противоположный берег, зажигающиеся огни Сёдермальма, и остановились.

– Представим на минутку, что это так. Какое вам до этого дело?

– Представим. – Фрам видел, как хищно осклабилось удовлетворенное лицо Кассио. – Мне, как патриоту и честному гражданину страны, являющейся верным союзником США, весьма прискорбно наблюдать за тем, как упомянутые служебные материалы уплывают в руки недружественной нам державы.

– Это исключительно личное дело совести мистера Попадопулоса.

– Вот тут вы заблуждаетесь, достопочтенный мистер Брайант. Открою вам маленькую тайну: я не просто подданный ее величества королевы Елизаветы, а представляю интересы службы, призванной регулировать подобные вопросы.

– Вы хотите сказать, что вы сотрудничаете с английской разведкой или контрразведкой?

– Я именно это хотел до вас донести.

«Ну и фрукт! Здорово играет! Ну ничего, сейчас мы собьем с него спесь!»

– А может быть, мистер Мак-Интайр, наступила моя очередь снять с вас фиговый листок МИ-5 или МИ-6, к которым вы никогда не имели ни малейшего касательства?

Кассио как-то запнулся, поперхнулся и полез в карман за носовым платком. Он долго и натужно сморкался, так что, казалось, его карие глаза вылезут из орбит. Удар попал в цель, и он оттягивал время, чтобы собраться с мыслями и ответить на неожиданный ход противника. Наконец он натянуто улыбнулся:

– Ну что ж, мистер, Брайант, вот вы и раскрылись окончательно. Откуда, из каких источников вы получили такую точную информацию о моей скромной личности? Ваш ход только усиливает мои подозрения.

– Я не отвечаю за логику ваших рассуждений, мистер Мак-Интайр. Не буду увлекаться и отнимать хлеб у тех, кто обязан разоблачать вашу вредную деятельность, малосовместимую с позицией патриота Великобритании, как вы имели честь только что высказаться. Мне тоже кое-что известно о ваших проделках и чрезмерной активности в некоторых дипломатических кругах. У меня нет доказательств, но я знаю также, что мистер Попадопулос ушел из жизни не без вашей помощи, причем я не исключаю, что и пистолет в его руку вложили вы или ваши люди.

– Ну-ну-ну-ну-ну! – заверещал, как ужаленный Кассио. – Тут вы, мистер Брайант, явно хватили через край! Попадопулос слабак и преступник, он сам запутался в своих махинациях, и винить в его смерти других было бы кощунством. Ну да бог с ним, Попадопулосом, вернемся к нашим баранам. – Кассио оправился от удара и не собирался сдаваться.