Текст книги "По заданию губчека (Повесть)"

Автор книги: Борис Сударушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

5. Савинков

Караульное помещение Мыркинских казарм отряд Бусыгина взял с налету – почти вся караульная рота охраняла артсклад. Когда следом за другими Савинков ворвался в караулку, ему пришлось переступить труп пожилого красноармейца с неестественно длинной, окровавленной шеей, которую кто-то из офицеров-фронтовиков насквозь пробил штыком.

Вооружившись пятью пулеметами, мятежники сунулись к артиллерийскому складу и сразу поняли: здесь их уже ждут, на неожиданность рассчитывать нечего – красные встретили офицеров прицельным огнем из окопов.

А самое страшное было в том, что в назначенное время к артскладу почему-то не подошел отряд Зелинского.

Посоветовавшись с Савинковым, Бусыгин повел отряд к центру города, на соединение с другими отрядами. Пошли по Крестовой улице и тут же наткнулись на пулеметный заслон. Возле Коммерческого училища щелкали винтовочные выстрелы, ухнула шрапнелью трехдюймовка. По звукам боя Бусыгин определил:

– Обложили Есина. Надо немедленно уходить, иначе не вырвемся, Борис Викторович!..

Савинков понимал это и сам. Казалось, против них встал весь город: из каждого окна целится винтовка, из каждой щели в заборе – револьвер, из каждой подворотни вот-вот зальется свинцовой очередью пулемет.

Разведчики подтвердили: все улицы, ведущие в центр, перекрыты красными. Руководитель «Союза» сделал отчаянную попытку пробиться к вокзалу, где от красных латышей отстреливался отряд Яна Бреде.

Только потеряв под огнем пулеметов четырех своих офицеров, Савинков принял решение бежать. Пустырями и огородами, окружными улицами и проходными дворами Бусыгин вывел отряд на дорогу к Ярославлю.

Теперь вся надежда у Савинкова была на Перхурова.

Валили телеграфные столбы, жгли за собой мосты, в деревнях пытались набрать «добровольцев» из крестьян. Но мужики смотрели неприветливо, угрюмо, ссылались на сенокос; яйца, хлеб, самогонку выносили, чтобы поскорее избавиться от непрошеных гостей.

Дальше двигаться правым берегом стало опасно. Ночью, на двух рыбацких баркасах, переправились через Волгу.

Рано утром, верстах в семи от Ярославля, вышли к заброшенной усадьбе – двухэтажному деревянному дому с башенкой над крутой крышей, с обомшелыми углами и сорванными ставнями. Офицеры валились с ног от усталости. Савинков послал Бусыгина проверить, нет ли кого в усадьбе. Тот вынул офицерский наган-самовзвод, зашагал к дому, оставляя в росной траве темную, ровную полосу следа.

Савинков и офицеры напряженно следили за ним из кустов, поглядывали на выбитые окна усадьбы, вслушивались в тишину леса за спиной.

У крыльца с выбитыми балясинами Бусыгин замер, постоял с минуту, потом осторожно поднялся по ступеням, приложил ухо к двери. Надавив на нее плечом, исчез в темном проеме.

Тянулись минуты, тянулась тишина, И вдруг из дома раздался шум, офицеры замерли.

Штабс-капитан появился на крыльце, носовым платком зажимая правую, с револьвером, руку. Левой махнул над головой, офицеры толпой пошли к усадьбе.

– Собака? – спросил Савинков штабс-капитана.

– Какая, к черту, собака! – раздраженно ответил Бусыгин.

Следом за ним Савинков и офицеры вошли в комнату, служившую раньше гостиной, увидели на полу мальчишку-оборвыша с грязным, голодным лицом. Худеньким телом он вжался в угол и смотрел оттуда испуганным зверьком, под глазом наливался синяк.

Савинков брезгливо скривил губы:

– Вы ударили его?

– Нет, я с ним христосовался. Сволочь, настоящий волчонок – разбудил его, а он в руку зубами!

Савинков съязвил:

– Поздравляю вас, штабс-капитан, вы достойно защитили офицерскую честь.

– А что же мне – на дуэль его вызывать?! – огрызнулся Бусыгин.

– Ночевать будем здесь, прикажите устраиваться. А я поговорю с мальчишкой.

Преодолев отвращение, Савинков шагнул к беспризорнику. Тот поджал босые ноги в струпьях, еще плотнее вжался в угол, растопыренной пятерней защищая лицо с черными, будто провалившимися глазами.

– Не бойся, я бить не буду, – на корточках присел перед ним Савинков.

– А ты тоже офицер? – хрипло, словно его душили, спросил мальчишка.

– Какой же я офицер, если без формы? Ты на него не сердись, это он с испугу ударил.

– А стволом мне в харю тоже с испугу тыкал? – задрожал голос беспризорника.

– Ты откуда, из Ярославля?

Дружеский тон человека в штатском успокоил мальчишку, он молча кивнул.

– Ну и как там, тяжело?

– Красные офицеров со всех сторон обложили, шамать нечего. Вот я и сбег.

– Как же ты сбег, если красные кругом? Или пропустили?

– У берега канава глубокая. Я ползком, не заметили.

– Интересно. А нас этой канавой сможешь провести?

Мальчишка шмыгнул разбитым, облупленным носом:

– А зачем вам в город?

– Да вот надо. Ну, проведешь или боишься?

– А что ты мне дашь?

– Хлеба, денег.

– Давай, только побольше.

– Потом дам, когда в городе будем.

– Хитрый ты, дядька, – мальчишка изучающе посмотрел на Савинкова не по-детски сообразительными глазами. – Говоришь – не офицер, а сам офицерами командуешь.

– Так мы договорились?

– Ладно, чего там. Мне бы только пошамать.

Савинков поднялся на ноги, пообещал накормить.

За это время Бусыгин установил дежурство, распределил пулеметы – три «максима» затащили на мансарду окнами на Волгу, еще один станковый пулемет целился в лес со второго этажа, ручной «льюис» торчал из окна первого.

Савинков приказал Бусыгину накормить мальчишку и не спускать с него глаз. Штабс-капитан удивился:

– Зачем он вам, Борис Викторович? Выгнать его в шею.

– Чтобы он побежал к красным и донес, кто скрывается в усадьбе? За мальчишку отвечаете головой, он мне нужен.

Двух офицеров послали на разведку. Вернувшись, они подтвердили сказанное беспризорником – город окружен красными частями, возле железнодорожного моста не стихает бой. О союзниках ничего не слышно.

Несмотря на тесноту, Савинков один занял целый кабинет – надо было сосредоточиться, принять какое-то решение. Ходил по грязной, с оборванными обоями комнате из угла в угол, останавливался у окна с выбитыми стеклами. Ширь Волги не успокаивала, скорее наоборот – заставляла настороженно вглядываться, не появится ли пароход с красноармейцами.

Савинков понимал: теперь, после неудачи в Рыбинске, на союзников надеяться нечего. А без союзников и без рыбинской артиллерии долго не удержаться и Ярославлю.

Руководитель «Союза» вызвал Бусыгина и все это выложил ему. Штабс-капитан выслушал спокойно, только губы скривил. Он уже ждал такого разговора, поэтому сказал тоже напрямую:

– Что дело проиграно, я догадался еще в Рыбинске. Зря мы пришли сюда, Борис Викторович. Надо было скрыться в лесах.

– Я не думал, что ярославский отряд так быстро окажется в окружении, – Савинков опять остановился у окна, сгорбился, закинув руки за спину.

Бусыгин пристально посмотрел ему в затылок:

– Уж не хотите ли вы разорвать кольцо окружения?

– Мы обязаны исполнить свой долг! – резко повернулся Савинков, напустив строгость на лицо, нездоровое, отекшее, с темными мешками под глазами.

– У нас слишком мало людей для такой операции.

– А если ударить одновременно с Перхуровым?

– Для этого сначала надо связаться с ним.

Савинков коротко передал разговор с беспризорником, добавил:

– Проникнуть в город и связаться с Перхуровым я поручаю вам, штабс-капитан. Мальчишка дорогу знает.

– Спасибо за доверие, – сделав кислую мину, сквозь зубы процедил Бусыгин. – Может, мне и удастся проникнуть в город, но вырваться… На германском фронте я был в окружении, знаю, что это такое.

Савинков пытливо посмотрел на штабс-капитана и только теперь решился раскрыть все карты, доверительно произнес, подсев к нему на кушетку:

– Надо любой ценой спасти Полковника Перхурова. Мы эвакуировали из Москвы в Казань несколько офицерских отрядов. Попытаемся выиграть дело там. У Перхурова авторитет, огромный военный опыт. Я доберусь до Казани в одиночку, вам поручаю полковника. Для спасения его можете использовать любые средства.

– Лучшее прикрытие – ложный прорыв, – рассуждал Бусыгин, смирившись с тем, что ему придется пробираться в осужденный город.

– Это решите с Перхуровым. Завтра ночью вместе уходим из отряда. За командира оставьте поручика Струнина.

Бусыгин сморщился:

– Простите, Борис Викторович, но выбор очень неудачный – Струнин храбр, но глуп, не сможет принять мало-мальски самостоятельного решения!

– Тем лучше для нас с вами, его дело – выполнить наше приказание. О Казани ему ни слова – по своей солдафонской тупости он может неправильно истолковать это. Скажете, что мы на пару будем прорываться в Ярославль.

Когда Бусыгин выходил из кабинета, его лицо было хмуро и непроницаемо. Савинков подозрительно поглядел штабс-капитану в спину, но тут же успокоил себя – Ян Бреде, редко хваливший русских офицеров, отзывался о Бусыгине как о смелом и исполнительном офицере.

И руководитель «Союза» начал готовиться к бегству. Перво-наперво он уничтожил документы, по которым прибыл в Рыбинск, – разорвал бумаги на мелкие клочки, сжег их на подоконнике. Потом отпорол подкладку пиджака, вынул документы, припасенные на крайний случай.

Мысленно похвалил себя, что предусмотрел и этот, крайний случай. Новые документы засунул в боковой карман пиджака. Пистолет, подумав, решил оставить при себе.

…Утром, гремя сапогами, в кабинет вбежал Бусыгин, упавшим голосом выпалил с порога;

– Мальчишка, волчонок этот, пропал!

Савинков вскочил с кушетки:

– Что?!

– Я не виноват, – торопливо оправдывался Бусыгин. – Запер его на чердаке, а он через слуховое окно… В это окошко ворона не пролетит, а он, худущий, пролез.

– Вы опять били его?

– Только раз, для острастки.

Сполна выдав Бусыгину, Савинков сказал:

– В город будете прорываться один, сами виноваты!

Ночью они покинули усадьбу и направились к Ярославлю. Небо над ним кровавилось от пожаров, ветер доносил запах гари.

Версты через две расстались на опушке соснового леса. Савинков пожал Бусыгину руку, на мгновение обнял его и, подняв воротник брезентового плаща, по разбитой проселочной дороге, не таясь, быстро зашагал в сторону от горящего города. В кармане пиджака у него лежали документы на имя ответственного работника Наркомпроса.

В заштатном уездном городке, за десятки верст от Ярославля, где, казалось, о мятеже и слыхом не слыхивали, Савинкова арестовал красногвардейский патруль. Пришлось объяснять на допросе, кто такой, как оказался в этих местах, куда следует и откуда.

Доверчивые жили здесь люди, поверили. Вышел Савинков из тюрьмы и прямо из нее направился к председателю местного Совета. Представился:

– Работаю в Наркомпросе. Послан в вашу губернию для организации колонии пролетарских детей. Вот мандат…

Председатель Совета, круглолицый, с маленькими темными глазами и черным чубом, падающим на плоский лоб, приосанился:

– По какому вопросу ко мне?

– Видите ли… Меня только что выпустили из тюрьмы.

– Из тюрьмы?! – тряхнул чубом председатель. – Недоразумение?

Савинков предостерегающе поднял руки.

– Не беспокойтесь. Я пришел не жаловаться, а наоборот – выразить свое восхищение тем образцовым порядком, который вы навели в городе. Только появилось неизвестное лицо – его сразу же задержали. Буду в Москве и Петрограде – обязательно расскажу о вас. Если бы все руководящие работники на местах проявляли такую бдительность, то с контрреволюцией давно было бы покончено.

– Я выполняю свой революционный долг! – заворочался на стуле не привыкший к похвалам председатель.

– Примите мое пролетарское спасибо, – приложил руку к груди Савинков. – Право, не хотелось бы пустяками отрывать вас от более важных дел.

– Организация детских колоний – важное государственное дело! – твердо заявил председатель. – Слушаю вас.

– Меня задержали здесь потому, что я представил петроградские документы. Боюсь, как бы это недоразумение не повторялось и в дальнейшем.

– Да, это было бы досадно, – поддакнул председатель.

– Если бы у меня был и местный документ, это значительно облегчило бы мое продвижение.

– О чем речь?! Сделаем!

Савинков на секунду замешкался:

– Ну, если вы так добры, то помогите мне достать и подводу.

– Я мог бы вам под расписку выдать и деньги, – совсем уж расщедрился председатель.

– Нет, нет! Деньги у меня есть! – решил более не искушать судьбу Савинков, внутренне смеясь: председатель городского Совета всерьез поверил, что о его мудрой деятельности будет известно в Москве и Петрограде.

В тот же день, снабженный харчами и местным мандатом, на телеге, в которую был впряжен унылый мерин, руководитель «Союза защиты Родины в свободы» продолжил свой путь к Казани.

6. Встреча

Монотонно шлепая по воде широкими плицами, оставляя в ней тусклый, маслянистый след, вниз по Волге, к Ярославлю, шел пароход «Товарищ крестьянин».

На берегах – ни огонька, деревни притаились, попрятались за косогоры от чужого недоброго глаза, от греха подальше.

Трудно было неграмотному крестьянину разобраться в том, что делалось в стране, даже в собственном уезде. По деревням метались перхуровские агитаторы, поносили Советскую власть, силком вербовали «добровольцев» в какую-то Добровольческую армию.

В богатых селах Заволжья крикливым, нахрапистым эсерам удалось заручиться поддержкой зажиточных крестьян. И размежевались деревни, встали поперек них невидимые баррикады. По одну сторону – кто поверил эсеровским посулам, по другую те, кто понял – мужицкая правда за большевиками. А сбоку, как всегда, – выжидающие, чем все это кончится, чья возьмет.

Таких было больше. И прятались деревни за косогоры, словно бы отступая от Волги, по которой шел пароход «Товарищ крестьянин».

В тесной капитанской каюте с одним иллюминатором за принайтованным столом сидели двое – командир отряда Лагутин и Варкин, назначенный к нему комиссаром.

Лагутин склонился над разостланной на столе картой-десятиверсткой:

– Хорошую устроили офицерам баню, из Рыбинска только один отряд ушел, который Мыркинские казармы брал. Пленные говорили, в нем сам Савинков. Потом их видели в Ермакове, в Панфилове. А дальше след затерялся. И вдруг новость – вроде бы этот же отряд под самым Ярославлем объявился, но на левом берегу. Вот здесь, – показал он точку на карте.

Комиссар вопросительно посмотрел на командира воспаленными от бессонницы глазами:

– Хотят пробиться в Заволжье?

– Кто их знает, Николай Николаевич. Может, решили помочь Перхурову вырваться из окружения, ударить нашим в тыл.

– Да, в Ярославле им делать уже нечего, – согласился Варкин. – Сколько их?

– Не больше полусотни, пять пулеметов, гранаты есть.

– Откуда эти сведения?

– С нарочным военком Громов мне записку прислал. К нему на станцию Всполье мальчишка-беспризорник пришел. Он ночевал в усадьбе на берегу Волги, где остановился отряд. Какой-то гражданский попросил его тайно провести в город. Парнишка согласился, а ночью через слуховое окно, по крыше, убежал. Гражданского этого звали Борисом Викторовичем.

– Савинков?!

– Выходит – он, все совпадает. Дело предстоит опасное – берег голый, а усадьба вплотную к лесу прижалась. Предлагаю остановить пароход вот у этой пристани, – опять ткнул пальцем в карту Лагутин. – Пешком подойти к усадьбе со стороны леса. Согласен, комиссар?

– Командуй, Михаил Иванович. У тебя в таких делах опыту больше… Пойду посмотрю, как ребята устроились.

– Глаза у тебя, вижу, слипаются. Отдохни, Николай Николаевич, отряд я сам проверю. Мне сейчас все равно не заснуть.

Привычно оправив гимнастерку под ремнями, Лагутин вышел из каюты. Комиссар снял кобуру с наганом, открыв иллюминатор, с удовольствием глотнул свежего речного воздуха. Положив под голову шинель командира, вытянулся на узком и жестком рундуке.

Пригибаясь, Лагутин по отвесной металлической лестнице с отполированными медными перилами спустился в кормовой отсек. На низком подволоке, в зарешеченном плафоне, слабо, словно бы из последних сил, светилась электрическая лампочка. На деревянных лавках вдоль покатых бортов, прямо на полу, под плитами которого ровно постукивала машина, вповалку спали красноармейцы.

Лагутин пересчитал их, одного не хватало. Поднялся на палубу, на корме никого не было. Прошел на бак и увидел красноармейца, в шинели, в серой бараньей папахе, низко надвинутой на лоб.

Это был Игнат, о ротором говорила Варя Буркина, рассказавшая об офицерском отряде в Покровке. Облокотившись на леерную стойку и зажав в руках винтовку, он смотрел на темную, мерцающую ширь реки.

За плеском воды и мерным гулом двигателя не сразу услышал шаги командира. Лагутин уже хотел повернуть назад, не мешать парню – мало ли о чем нужно было ему подумать в одиночестве, – но красноармеец уже заметил его, выпрямился.

– Почему не спишь, Игнат? – встал рядом Лагутин.

– Да вот на Волгу загляделся…

– Приятное занятие, но перед боем выспаться надо как следует.

– А что же вы?

– У меня свои заботы.

Они замолчали. Лагутин, отвернувшись от встречного ветра, закурил папиросу, тоже облокотился о леерную стойку.

– А правда, товарищ командир, что Ленин из Симбирска?

– Точно, волжанин.

Парень задумался о чем-то, глубоко вздохнул и тихо вымолвил:

– Прожить бы еще лет тридцать…

– А ты что, завтра помереть собираешься? – насмешливо спросил Лагутин.

– Не-е, я не о смерти, товарищ командир, – Игнат еще глубже напялил папаху на глаза, объяснил: – Посмотреть бы, какие, города здесь встанут, какие пароходы будут по Волге ходить.

– А смерти, значит, не боишься? – заглянул Лагутин в худое лицо с острым подбородком и тонкими, резко очерченными губами.

– Да как сказать… Я на фронте навидался ее, целый год друг на дружку любовались.

– Где воевал-то?

– На Юго-Западном. Был такой – лейб-гвардии егерский полк. А до этого в земской овчарне батрачил. И вдруг от овец – да в гвардию, из лаптей – да в сапоги. Ох, и дурак был! За веру, царя и отечество сам под пули лез, все мечтал Георгиевский крест заработать, домой героем Явиться. Спасибо большевикам, они мне правду о войне как на ладонь положили.

– Отец-то из каких у тебя?

– Сначала на железной дороге сцепщиком работал, покалечило его там. Потом на помещика в деревне спину гнул…

Парень замолчал, глядя, как форштевень режет черную воду, резко отбрасывая в сторону светлое крыло шипящей волны. Подняв голову, спросил командира:

– А правду ребята говорят, что вы в Кронштадтском восстании участвовали, с каторги бежали?

– Было, Игнат. И с каторги бежал, и из острога.

– Интересная у вас жизнь. А мне и вспомнить нечего: деревня, окопы, опять деревня.

Лагутин возразил ему:

– Ну, не скажи. Биография у тебя, Игнат, самая что ни на есть героическая – уже три революции пережил. Когда-нибудь такую биографию дети в школе станут изучать.

– Очень им будет интересно, как я овец пас, – горько усмехнулся красноармеец.

– Потомкам нашим все будет интересно: и как мы работали, и как на фронтах братались, и как мятежников вышибали. Может, лет через тридцать будет ходить по Волге огромный белый пароход с твоим именем.

Игнат рассмеялся:

– Куда мне в герои, товарищ командир…

Лагутин вгляделся в берег, поправил ремни на гимнастерке:

– Вроде бы к пристани подходим. Жаль, не успели договорить. Но ничего, после потолкуем.

Разбудив комиссара и красноармейцев, Лагутин поднялся в рубку, предупредил, чтобы пароход причаливал без огней.

Борт легонько стукнулся в пристань, на деревянные кнехты завели швартовы, скинули трап.

Следом за командиром и комиссаром красноармейцы спустились на гулкий дощатый причал. Тропинкой, затылок в затылок, поднялись на пригорок и сразу же углубились в лес, вплотную подступивший к береговому откосу.

Через полчаса свернули с тропинки в направлении к усадьбе, вошли в сухой сосновый бор. Усыпанная хвойными иголками, земля пружинила под ногами, скрадывала шаги. Лишь иногда кто-нибудь чертыхался, зацепившись за ветку, и снова только шум ветра в высоких кронах и тяжелое дыхание красноармейцев.

Лес кончился неожиданно, над головами распахнулось небо, перепоясанное широким Млечным путем. Впереди смутно вырисовывалась усадьба с светлой башенкой над крышей.

Лагутин остановил отряд. Всмотрелись в темноту, не блеснет ли в окнах огонь.

Позади, в соснах, нудно гудел ветер, впереди таилась, молчала заброшенная усадьба. За ней угадывалась холодная ширь Волги.

Лагутин вынул из колодки маузер. Бойцы, рассыпавшись в цепь, сняли винтовки с плеч, ждали приказа. Посоветовавшись с комиссаром, командир отряда решил рискнуть – атаковать усадьбу, попытаться застать офицеров врасплох.

Он первым молча побежал к усадьбе. Слышал, как за ним, подковой охватывая дом, бегут красноармейцы.

До крыльца оставалось метров двадцать, когда сверху послышался звон разбитого стекла, крик и из окна мансарды ударил пулемет. Пули просвистели над головой Лагутина, фонтанчиками взметнули песок впереди – и резкая боль обожгла ногу. Споткнувшись, командир рухнул на землю. Он видел, как кто-то обогнал комиссара, показалось – это был Игнат. Попытался встать, но левая нога, как чужая, подломилась, и он уткнулся в траву, чувствуя, как сапог наливается горячей кровью.

После боя Варкин зашел в капитанскую каюту, где лежал раненый Лагутин. Его уже перевязали, накрыли шинелью. Кость ноги была не задета, но крови Лагутин потерял много, мучила жажда. Молоденький матрос в тельняшке поил его чаем из котелка. Увидев комиссара, оставил их вдвоем.

Николай Николаевич снял кепку, рукавом вытер вспотевший лоб, сел рядом с командиром.

– Офицеров было в два раза больше, а не выдержали, сдались. Только один сбежал, поручик Струнин, – сказал он сдавленным, возбужденным голосом, запрокинув котелок, сделал из него несколько жадных глотков.

Лагутин спросил про Савинкова.

– Пленные говорят, вчера ночью ушел вместе с командиром отряда Бусыгиным. Будут прорываться к Перхурову, чтобы одновременно ударить. Так что прав ты был, Михаил Иванович.

– Сам Савинков связным пошел? Что-то не верится. У нас убитые, раненые есть?

– Раненых пятеро, а один убит. Жаль парня, совсем молодой, только бы жить.

– Как звать? – приподнялся Лагутин.

– Деревенский он, из Покровки.

– Игнат! – уронил голову Лагутин. – Не успел…

Комиссар наклонился над ним:

– Что не успел, Михаил Иванович?

– Обещал с ним после боя поговорить, – откинул шинель Лагутин. – Расстраивался парень, что мало в жизни видел, мало сделал для революции.

Пароход «Товарищ крестьянин» повернул назад. Лагутина доставили в госпиталь, арестованных сдали в уездную тюрьму.

Возле деревни Покровки с воинскими почестями похоронили красноармейца Игната. Хлестнул по облачному небу винтовочный залп, эхом оттолкнулся от леса и замер в полях…

Даже не оправившись от ранения, Лагутин опять повел свой отряд к Ярославлю. Возле моста через Волгу, перед самым рассветом, навстречу им попался пароход без топовых огней. Просигналили ему, но оттуда не ответили.

Встреча насторожила Лагутина. Хотел было преследовать пароход, но тут же рассудил: если бы это были белогвардейцы, то под мостом бы их не пропустили. И «Товарищ крестьянин» продолжил путь к Ярославлю.

На путях возле моста дымил бронепоезд «Смерть буржуям», с двух открытых платформ поочередно били по городу морские трехдюймовки, возле них – артиллеристы в тельняшках.

Лагутин велел причалить к берегу, нашел командира бронепоезда, матроса-балтийца с узкими острыми глазами, в порванном бушлате. Попросил подбросить до станции Всполье.

Через несколько минут Лагутин разговаривал с военкомом Громовым, охрипшим от крика, оглохшим от артиллерийской стрельбы. Рассказал, как выбили офицеров из усадьбы, спросил, где мальчишка, сообщивший о белогвардейском отряде.

– Похоже, в этом отряде Савинков был. Пленные говорили – в Ярославль ушел, а я не верю. Может, что-нибудь мальчишка знает.

– Я с ним толком и поговорить не успел: накормили его красноармейцы, штаны дали, гимнастерку, а он сбежал.

– Жаль, шустрый, видать, мальчишка.

– Сам расстроился, ведь пропадет в такой заварухе, – просипел Громов, вспомнив о сыне, родившемся в самом начале мятежа. Мать спасли, а ребенок погиб в огне, когда белогвардейцы пытались взять Всполье.

Лагутин рассказал о встреченном ими пароходе. Военком чертыхнулся от досады, схватил его за локоть:

– Остановить его надо было, товарищ дорогой! К нам на одиннадцатой версте двое беляков перебежали. Говорят, Перхуров удрал из города на пароходе «Пчелка». Он это был, больше некому.

– Попробуем догнать, – поднялся Лагутин.

– Давай, командир. Обидно будет, если такая сволочь из-под самого носа уйдет. А тем, кто его под мостом проморгал, я покажу кузькину мать.

«Товарищ крестьянин» опять зашлепал плицами вверх по течению. Возле Волжского монастыря увидели пароход, но на нем, кроме рулевого и мотористов, никого не было, отряд Перхурова скрылся в лесах.

Лагутину ничего не оставалось, как, сияв «Пчелку» с мели, опять вернуться в город – там ждали подкреплений.

Так близко сошлись и тут же разошлись пути бывшего «главноначальствующего» Перхурова и будущего председателя губчека Лагутина…