Текст книги "По заданию губчека (Повесть)"
Автор книги: Борис Сударушкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)
11. «Фультон»
Пароход из Нижнего, как и обещал управляющий, пришел ровно через две недели. Тихон и Сачков встречали его у пристани бывшего пароходства «Кавказ и Меркурий», напротив Семеновского спуска.
Вид у парохода был удручающий: две высоченные трубы, на распорках и под козырьком, чадили так неистово, словно задались целью перекрасить небо в черный цвет, синяя краска с бортов облезла и обнажила красный сурик, отчего корпус походил на тело какого-то чудовища с содранной кожей.
В носовой части корпуса тускло поблескивала бронзовая плита с названием парохода – ФУЛЬТОН.
– Не представляю, как здесь уместится тысяча человек, – вполголоса сказал Сачков.
Тихон промолчал, но подумал о том же самом.
По трапу на пристань спустился капитан «Фультона», низенький, старый, с темным насупленным лицом и седыми пушистыми баками. Оглядев пристань, вразвалку подошел к ним:
– Вы из губоно? Капитан Лаврентьев. Прибыл на основании приказа Управления речного пароходства в ваше распоряжение.
Они представились ему. Сачков с вежливой издевкой в голосе поинтересовался:
– Неужели в Нижнем не нашлось более подходящего парохода?
– А чем вас не устраивает этот?
– Извините, но он развалится по дороге, – нервно заметил учитель. – Его не на корабельном кладбище нашли?
– Вы почти угадали: это будет последний рейс «Фультона». А уж потом на кладбище, – спокойно пояснил капитан, раскуривая трубку.
– В Самару надо доставить тысячу детей, – сказал Тихон. – На сколько человек рассчитан ваш пароход?
– На пятьсот пассажиров. Но в германскую мы доставляли по Каме и Волге новобранцев, случалось, по тысяче за рейс. Постараемся разместить всех, только без удобств.
– Какие там удобства! Как бы не перевернуться! – вырвалось у Тихона.
– Ну, это моя забота, – обиженно произнес капитан. – Вы делайте свое дело, я – свое.
Убежденность в его голосе несколько успокоила Тихона. Втроем поднялись на пароход, осмотрели палубы, служебные помещения, каюты. Нужно было ломать переборки, делать нары, настилы, оборудовать еще одну столовую.
В этот же день Тихон в губоно встретился с фельдшерами. Оба не понравились ему – здоровенные парни с большими, захватистыми руками. О чем-то шептались, многозначительно переглядывались.
Тихон спросил без обиняков, как им удалось отвертеться от фронта.
– Студентов медицинского факультета на фронт не посылали, дали возможность доучиться, – расплылся один из них в доброжелательной улыбке.
– Ну и как, доучились?
– Не успели, революция началась.
– Значит, революция помешала? А как в Ярославле очутились?
– Вместе с красноармейским госпиталем от белочехов бежали. Еще вопросы будут? – зло спросил второй, стриженый и скуластый.
Тихон промолчал, разрешил Сачкову оформлять студентов.
Когда остались вдвоем, напомнил ему о списках воспитателей. Учитель протянул ему несколько аккуратно исписанных страниц, сказал:
– Нужен еще хозяйственник. Сейчас не у дел бывший комендант гимназии Корсунской. Человек опытный, энергичный.
– Я не против, оформляйте.
– С воспитателями тоже будете беседовать? – поинтересовался Сачков, и на тонких губах его Тихону опять почудилась ироническая усмешка.
– Посмотрим, – неопределенно ответил он, вечером отдал списки воспитателей Лагутину.
А через день председатель губчека вызвал его к себе и спросил, кто из тех, кто будет на «Фультоне», знает, что он чекист. Тихон неуверенно перечислил:
– Сачков. Врач Флексер. Капитан Лаврентьев. А в чем дело?
Лагутин взял со стола газету, протянул ее Тихону:
– Тридцатого мая опубликовано воззвание за подписью Ленина и Дзержинского. Читай.
Тихон пробежал глазами обведенный красным карандашом текст:
«Смерть шпионам! Наступление белогвардейцев на Петроград с очевидностью доказало, что во всей фронтовой полосе, в каждом крупном городе у белых есть широкая организация шпионажа, предательства, взрыва мостов, убийства коммунистов и выдающихся членов рабочих организаций. Все должны быть на посту, Везде удвоить бдительность, обдумать и провести самым строгим образом ряд мер по выслеживанию шпионов и белых заговорщиков и по поимке их…»
Дождавшись, когда Тихон дочитал воззвание до конца, Лагутин заговорил, по привычке шагами вымеривая кабинет и дымя толстой, в палец, цигаркой:
– Долгое время не было известно, кто направляет вражескую работу. Благодаря Перову, другим нашим разведчикам теперь стало кое-что проясняться. В Москве и Петрограде действует хорошо законспирированная организация «Национальный центр». Она имеет связи с Деникиным на юге, Колчаком на востоке, Юденичем на северо-западе, интервентами на севере. Агенты этой организации, по сведениям Перова, работают даже во Всероссийском Главном штабе Красной Армии, отделение существует и в Ярославле. Уже после ареста группы Дробыша поручик известил нас, что руководитель местного «Центра» остался на свободе.
– Значит, это не Дробыш?
– Выходит, так. У меня еще во время следствия возникло подозрение, что за спиной Дробыша кто-то стоит. Видимо, именно этот неизвестный использовал для давления на губчека Троцкого, мутил воду в штабе военного округа. Но это были только подозрения, их к делу не пришьешь. Теперь о существовании этого руководителя мы знаем точно. Феликс Эдмундович посоветовал привлечь поручика Перова, с его помощью попытаться выявить агентуру «Центра» у нас и в других городах.
– Каким образом?
– Мы связались с Перовым. Через английскую разведку он подсказал колчаковской разведке необходимость инспекционной поездки по всем поволжским городам, где есть отделения этой организации. По совету Перова решено начать с Ярославля. И этот личный представитель Колчака, как нам стало известно, уже здесь. Пока не удалось узнать, кто он, кто руководит местным отделением «Центра». Одно знаем точно: для поездки решено использовать «Фультон», это очень удобно – в каждом городе длительные остановки, на пароходе дети.
– Как вы узнали, что этот агент будет на «Фультоне»?
– Один товарищ помог. Ему, как «бывшему», предложили сотрудничать с «истинными патриотами России». Он для вида согласился, а потом обратился к нам и обо всем честно рассказал. Представитель Колчака назовет ему себя только во время плавания. Видимо, ему пока тоже не очень доверяют, хотят проверить. Не исключена и диверсия. «Фультон» еще стоит у причала, а по городу уже ползут слухи, что он обязательно перевернется, что большевики отправляют детей из города, чтобы избавиться от лишних ртов. Так что, Тихон, вот тебе новое задание губчека – будешь сопровождать детей до Самары.
– Кто этот человек, с которым я буду на «Фультоне»?
– Он просил пока не называть его тебе: хочет дождаться, когда ему откроется представитель Колчака. В этом он прав, малейшая фальшь в ваших отношениях – и вся операция насмарку. За вами уже сейчас, наверное, следят.
– Будет пароль?
– В разговоре с тобой этот человек скажет: «Наконец-то, товарищ Вагин, все сомнения позади».
– Пароль тоже он придумал?
– Как ты догадался?
– Он хорошо понял мое состояние – сомнений у меня вот столько, – ладонью резанул себя по шее Тихон. – Все эти воспитатели, учителя говорят одно, а думают другое, спереди мажут, а сзади кукиш кажут.
– Нельзя, Тихон, всех под одну гребенку стричь. Интеллигенция не вся против нас пошла, многие с нами. Уверен, вы сработаетесь с этим «бывшим», человек он честный и смелый. А дело вам предстоит опасное, не на увеселительную прогулку посылаю. Мало того что надо выявить отделения «Центра», надо еще любой ценой доставить детей до хлебных мест. Ты там за моим Пашкой пригляди. Двоих я дома оставляю, как-нибудь прокормимся. А ему после госпиталя свежий воздух нужен, питание хорошее. Опять-таки на пароходе свой врач.
– Пригляжу, Михаил Иванович. Пашка мне теперь вроде младшего брата. Кем я буду на «Фультоне»?
– Была задумка выдать тебя за агента губпленбежа. Однако о том, что ты чекист, слишком многие знают. Отправляйся, как есть, сотрудником губчека. В таком варианте свое преимущество: присутствие на пароходе чекиста свяжет руки врагу, заставит быстрее обратиться к твоему напарнику по этой операции. Но возможно, от тебя попытаются избавиться, будь осторожен.
Обговорив связь, Тихон зашел в кабинет начальника иногороднего отдела. Об отплытии Тихона на «Фультоне» он уже знал, сказал расстроенно:
– Надолго расстаемся. Жаль, не смогу тебя проводить – Бусыгин объявился! Начальник двадцатого разъезда умышленно задержал состав с оружием, подскочила банда. И тут же к разъезду эшелон с дезертирами подкатил. Одни разбежались, другие к штабс-капитану присоединились.
– Откуда известно, что это его банда?
– Из охраны эшелона красноармеец уцелел, он и сообщил. Вечером уходим. Всякое может случиться, – не договорил Лобов, но Тихон понял, что он хотел сказать:
– Это вы бросьте, Андрей Николаевич, мы еще поживем.
– Кто в судьбу заглянет?
Они простились. С тяжелым сердцем уходил Тихон из кабинета Лобова. Как предчувствовал, что это была их последняя встреча.
12. Отплытие
Слова Лагутина о возможной диверсии не выходили у Тихона из головы. Вернувшись на «Фультон», попросил капитана тщательно проверить все отсеки и трюмы. Лаврентьев выслушал его хмуро, сразу понял, зачем нужна такая проверка.
Уже третий день воспитатели и команда парохода перестраивали каюты. Руководил Шлыков, бывший комендант гимназии Корсунской. Направо и налево сыпал шуточками, заигрывал с молоденькими воспитательницами. А Тихону все вспоминались коридоры гимназии, аккуратно расставленные вдоль стен столы, класс окнами на Которосль, битком набитый арестованными.
Отгонял эти мрачные воспоминания, но недоверие и неприязнь к Шлыкову не отступали. Заметив, как тот ловко работает топором, спросил, где он этому научился.
– А я, дорогой товарищ, в армии сапером был. Весь опыт оттуда, с фронта. А вот ты рубанком слабо орудуешь. Смотри, как надо.
Обтесав доску и вернув рубанок, Шлыков поинтересовался:
– А ты кем, парень, работаешь?
– Был слесарем.
– А теперь?
– Теперь в губчека.
– Вон что, – неопределенно протянул Шлыков, опять взялся за топор, забалагурил, но на Тихона после этого разговора стал поглядывать с опаской.
В каюту спустился капитан и, стараясь сделать это незаметно, кивнул Тихону на трап. Вид у обычно невозмутимого Лаврентьева был встревоженный.
Следом за ним, переждав некоторое время, чекист поднялся на палубу. Левым шкафутом они прошли на корму, спустились в кормовой трюм. Пригнув голову, капитан повел его в самый дальний угол, где стеной громоздились ящики, лежали скрученные в бухты пеньковые канаты и металлические тросы. Под ногами грохотали металлические листы, пахло сыростью и мазутом.
Лаврентьев показал пальцем на один из ящиков, сказал приглушенно:
– Вот полюбуйся, какой нам подарочек подсунули.
Тихон снял с ящика фанерную крышку. Внутри лежали желтоватые, аккуратно сложенные бруски, похожие на мыло. Но мылом от них не пахло. Посмотрел на капитана, уже сам начиная догадываться, что находится в ящике.
– Динамит?
– Он самый. Подлец, который его сюда притащил, правильно рассчитал: если этот ящичек рванет, «Фультону» на дне лежать, самое уязвимое место выбрал. Детей, сволочи, и то не жалеют.
Тихон спросил, кто обнаружил ящик.
– Боцман Максимыч. У него тут порядок, все другие ящики под номерами, а этот без номера.
– Кроме вас, он никому не говорил?
– Максимыч – мужик сообразительный. Мы с ним уже двадцать лет одну лямку тянем, так что на его счет не беспокойся.
– Когда ящик мог появиться здесь?
– Два дня назад не было, это точно, Максимыч бы его заметил. Вчера грузились. Наверное, тогда и затащили, хлеб в таких же вот ящиках был.
Тихон в тот день на пароходе не появлялся, спросил, кто руководил погрузкой.
– Должен был Сачков, но он только у трапа стоял да поглядывал. А всем распоряжался Шлыков, с пирса на пароход, как угорелая кошка, носился.
– Выходит, Сачков видел, как этот ящик пронесли?
– Тогда уж и меня подозревай, тоже за погрузкой почти с самого начала наблюдал. Ты лучше ящик подыми – чтобы такую тяжесть занести, сила недюжинная нужна.
Подняв ящик, Тихон убедился: капитан прав, груз не каждому по плечу.
– За команду я уверен – все люди надежные. Вражина эта из тех, кто на пароход здесь попал. И силушкой, видать, не обижен.
Тихон мысленно прикинул: и Шлыков, и оба фельдшера запросто могли занести ящик сюда. Но сам же и засомневался:
– Динамит можно было и по частям таскать.
– Тоже верно, – согласился с ним капитан.
– Надо немедленно проверить все ящики.
– Здесь Максимыч уже смотрел, остальные трюмы тоже облазит. А ты, чекист, давай этого мерзавца ищи, который под детей динамит подложил. Пока он на пароходе, не будет нам покоя.
Договорившись, что капитан переложит динамит в другое место, а ящик заколотит, как было, Тихон побежал к Лагутину.
У здания губчека строился отряд Лобова. Мелькали винтовки, грохотали по булыжнику «максимы», перекликались возбужденные голоса. Тихон узнавал знакомые лица, и сердце опалило горячей радостью и гордостью, что он тоже чекист, что это его товарищи уходят сегодня в бой.
Лобов вынул из кармана знакомые часы фирмы «Лонжин», посмотрел время. В ту же минуту из губчека появились Лагутин и товарищ Павел. Они о чем-то разговаривали, но, увидев уже построившийся отряд, разом замолчали, предгубчека поправил ремни на гимнастерке.
Лобов отдал команду, и отряд замер, ощетинясь стволами трехлинеек. Вперед шагнул секретарь губкома и, рассекая воздух пятерней, словно рубил на куски, заговорил:
– Товарищи чекисты! Сейчас можно с полной определенностью заявить, что наступающее лето – повторение прошлогоднего, с той лишь разницей, что центр борьбы переместился за город. Наших товарищей в волостях зарывают живыми в землю, сжигают мосты, нападают на эшелоны с оружием, которым снабжается Шестая армия Северного фронта, преграждающая путь интервентам на Москву.
Тихон слушал секретаря губкома и вспоминал октябрь семнадцатого года, когда товарищ Павел вот так же энергично и просто выступал перед красногвардейцами, направлявшимися в Дом народа, где решался вопрос о передаче власти в городе Советам. И сейчас на товарище Павле была та же короткая путейская тужурка. Оглядывая строй, словно вылитый из чугуна, все так же дергал козырек фуражки Лобов.
Много воды утекло в Волге, многое изменилось в городе: победили в борьбе с меньшевиками и эсерами, вышвырнули перхуровцев, разоблачили десятки новых заговорщиков и предателей. Но враг не унимался, город окружали бело-зеленые банды. Об этом и говорил секретарь губкома.
– Главная опора бандитов – кулаки, мешочники, дезертиры. В руках кулаков хлеб, они из голода извлекают свою выгоду. Мешочники скупают в деревнях продовольствие, взвинчивают цены. Дезертиры пополняют кулацкие банды, уголовные преступления все больше приобретают характер террористических актов. Левые эсеры призывают вместо Советов создавать «крестьянские братства» без коммунистов. Во главе банд стоят бывшие крупные землевладельцы – граф Мейер, князья Голицын и Гагарин. Банды организуются как регулярные подразделения, в них вводится палочная дисциплина, круговая порука, главари проводят насильственную мобилизацию. Все эти факты говорят о том, что лето у нас, товарищи, будет жарким, борьба предстоит жестокая. Сегодня вы уходите в бой. Так пусть же наши враги на своей шкуре испытают силу нашего гнева, силу народной власти!
Товарищ Павел уступил место Лобову, над мощенной булыжником улицей опять раздались резкие команды, и отряд чекистов туго стянутыми шеренгами двинулся в сторону Власьевской улицы. Дробный стук тяжелых сапог отскакивал от булыжной мостовой и улетал в теплое синее небо.
Так Тихону и не удалось поговорить с Лобовым. Слышал, как товарищ Павел сказал Лагутину, крепко тряхнув его руку:
– Ну, прощай, Михаил Иванович. Может, больше не увидимся.
– Как не увидимся?
– Сегодня последний день в Ярославле – с отрядом ткачей уезжаю на Юго-Западный фронт белоказаков бить, губком партии удовлетворил мою просьбу.
Засунув руки в карманы тужурки, товарищ Павел зашагал следом за отрядом чекистов. Тихон подошел к Лагутину.
– Легок на помине! Я хотел тебя вызывать, новость есть.
– У меня тоже новость, – нахмурился Тихон.
В кабинете председателя губчека рассказал о находке в трюме.
– Вот мерзавцы! – вырвалось у Лагутина. – Видимо, потому и слухи о возможном крушении «Фультона» распространяли, чтобы потом все свалить на большевиков. Наверняка, взрыв они наметили на конец плавания, когда свои делишки обделают. Так что времени выявить колчаковского агента будет в достатке. Кто руководитель местного отделения «Центра», мы все-таки узнали. Фамилия тебе знакомая, Тихон.
– Кто такой?
– Начальник артиллерийского управления штаба военного округа Ливанов.
– Ливанов?! Значит, не зря его Перов подозревал?
– Подозревать-то подозревал, но Ливанов ему так и не открылся. Действовал хитро, умело отводил от себя подозрения. Мир тесен, в июле прошлого года я с ним чуть было нос к носу не встретился: он под фамилией Зыкова командовал офицерским отрядом, который с эшелоном беженцев продвигался на помощь рыбинским заговорщикам. Тогда Ливанову удалось бежать, пробрался в Ярославль, служил у Перхурова. А перед самым концом мятежа контрразведка якобы за несогласие сотрудничать засадила его в подвал, фальшивый протокол допроса полковника оставила в Коммерческом банке, в штабе. После мятежа агенты Сурепова постарались, чтобы эта папка попала в Особую следственную комиссию, которую Дзержинский прислал из Москвы. В этой же папке оказалось и дело Дробыша. С Дробышем контрразведка такую же операцию проделала. Оба вышли сухими из воды, чуть ли не в героях ходили.
– Ливанова арестовали?
– Ждем, когда уйдет «Фультон», колчаковский агент должен покинуть город спокойно. В полночь к левому борту подойдет лодка, в ней будет наш человек. Сделай так, чтобы никто не видел, как вы сгружаете динамит, на пароходе его оставлять нельзя. Задание твое усложняется, будь начеку. Удачи тебе! – Лагутин пожал руку Тихона.
Его взгляд сказал Тихону больше, чем слова. Он понял, как будет волноваться за него этот усталый, многое повидавший в своей жизни человек. И уже у дверей он твердо пообещал:
– Я не подведу. Даю слово.
Ночью к пароходу причалила лодка. В ней, за веслами, человек, одетый в брезентовый плащ с капюшоном. Лица Тихон так и не разглядел, но вроде бы это был новенький, Охапкин.
Вдвоем с капитаном спустили опасный груз за борт, и лодка сразу же отплыла от парохода, стих в темноте осторожный плеск весел.
Поручение, сначала представлявшееся Тихону делом легким и обычным, сейчас стало для него самым трудным, самым опасным заданием губчека. Кто знает, что предпримет враг после того, как ему не удастся взорвать «Фультон»? И кто этот враг? Кто обратится к Тихону с условленной фразой? А вдруг признание в губчека было только умелой игрой? Успокоил Лагутина, что на пароходе рядом с Тихоном будет свой человек, а сам заодно с теми, кто подложил динамит?
Рано утром, как только солнце оторвалось от городских крыш, проститься с братом на пирс прибежала Нина, протянула ему сложенный листок бумаги:
– Тебе письмо.
– От кого? – удивился Тихон.
– А вот угадай!
– От Маши?!
– Вчера отряд наших ткачей на фронт уходил, на фабрике митинг собрался. Гляжу, Маша тоже в отряде, в косынке с красным крестом, через плечо сумка с бинтами. Оказывается, она медицинские курсы кончила, у нас на фабрике организовали. Меня заметила, подбежала и эту записку попросила передать. Я ей и сказать ничего не успела.
Прочитав записку, Тихон схватил сестру за руки, закружил по пирсу.
– Ты что, шальной? – испуганно закричала Нина, а сама не могла скрыть радости за брата.
В девять часов утра начали посадку детей. Худые, вялые, с недетской серьезностью в запавших глазах, они молча выстраивались вдоль борта.
На берегу собралась толпа провожающих. Женщины вздыхали, плакали, мужчины курили. Одна работница, утирая слезы кончиком темного платка, сказала:
– Если умрут, то хоть не на глазах.
Другая скорбно добавила:
– А если вернутся, застанут ли нас в живых?
Рядом с ними, посверкивая очками, убежденно и злорадно бубнил какой-то бывший чиновник в заношенном сюртуке:
– Перевернутся, как пить дать, перевернутся. Вон ведь их сколько, мелюзги-то, а пароход совсем никудышный, развалюха. Помяните мое слово – будут в Саратове трупы вылавливать…
– Хватит сердце-то нам рвать! – зло выкрикнул рабочий в спецовке.
Человек испуганной мышью тут же юркнул в толпу.
Ткачиха Минодора, стянув с головы красную косынку, взволнованно сказала воспитателям:
– Берегите детей, кроме вас, о них некому будет заботиться, с вас мы спросим за их здоровье, за их жизни.
К Тихону пробрался возбужденный Пашка с узелком в руке. Лагутина срочно вызвали в губком партии, проводить его не смог.
Чекист положил руку мальчишке на плечо:
– Ты около меня держись, Михаил Иванович поручил присматривать за тобой. Мне тут кубрик выделили, вдвоем поместимся. Не возражаешь?
– Что вы, товарищ Тихон! Мне дядя Миша тоже говорил, чтобы я от вас никуда, – доверчиво ответил Пашка.
Перегруженный «Фультон» дал хриплый протяжный гудок и, вспенив колесными плицами воду, отошел от запруженной народом пристани. Военный оркестр, блеснув на солнце вскинутыми трубами, заиграл «Прощание славянки».
Провожающие замахали косынками, фуражками. Навзрыд заплакала какая-то женщина, ей откликнулся с парохода пронзительный детский голосишко и оборвался под ударом медных тарелок.
Возле Дома народа, на смотровой площадке, повисшей над зеленым откосом, еще толпа провожающих. В сторонке Тихон увидел Лагутина в расстегнутой шинели. И Пашка заметил его, вскинул тонкую руку, прижался к перилам.
Отдаляется назад железнодорожный мост в голубой дымке, стихают суровые звуки духового оркестра. Пароход прошел мимо Волжской башни, где в мятеж стояла баржа смерти. Позади оставался город, на улицах которого еще чернели пожарища, еще зияли красные кирпичные развалины, еще не потемнела в Демидовском сквере деревянная пирамида с металлической звездой – памятник жертвам мятежа. А впереди у города были новые испытания, новые жертвы…
Рядом с Тихоном остановился Сачков, чекист с неудовольствием покосился на него. Лицо учителя было бледным и грустным, светлые усталые глаза строго прищурены.
– Наконец-то, товарищ Вагин, все сомнения позади, – вполголоса произнес он и вернулся к детям.
Тихон с изумлением посмотрел ему вслед, вцепился в плечо Пашки. Не сразу понял: Сачков, которого он подозревал все эти дни, назвал пароль.
За Стрелкой «Фультон» сделал поворот по солнечному стрежню Волги, и город скрылся из глаз.
Наступало грозное лето девятнадцатого года – второе лето гражданской войны…
