Текст книги "Глухомань. Отрицание отрицания"

Автор книги: Борис Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

4

Прежде – в той, жизни, в которой все еще были живы, – я воспринимал братьев-погодков как нечто целое. Росли себе два сына моего друга, два отличных футболиста, два неплохих школьника. Мальчишки, которыми мог гордиться любой отец в любой точке земного шара. Теперь передо мной сидели два брата, но два – разных брата. Каждый приобрел только ему свойственные черты, и я уже с закрытыми глазами понимал, кто именно сейчас говорит. Не по голосу, разумеется, а по различному отношению к чему-то общему. Конечно, они повзрослели стремительно, из отроков превратились в юношей, а мне все время казалось, что это случилось потому, что некому было больше ими гордиться…

Тенгиз был не только на год старше, но и на добрых пять лет сдержаннее своего брата. Он стал взрослым, тогда как Теймураз все еще неосознанно хранил в себе непосредственность, свойственную только детству. И теперь они как бы дополняли друг друга, перестав друг друга повторять.

Это я окончательно сообразил, заметив отблеск явного неудовольствия в глазах Тенгиза после неожиданного признания младшего брата, что они приехали ко мне именно потому, что их груженные дарами Грузии машины кто-то решил придержать на стоянке возле рынка нашей областной столицы. Он уже считал себя мужчиной, который не должен просить помощи у друзей, едва переступив порог их дома. С его точки зрения это было крайне бестактно: следовало перейти к этому важному вопросу в свое время и как бы между прочим.

Но Теймураз уже сообщил о причине их неожиданного появления, а Танечка прямо-таки вцепилась в это признание, забросав братьев вопросами. Тенгиз отвечал кратко и точно, Теймураз вставлял чисто эмоциональные замечания, а я по телефонам уже разыскивал Андрея Кима.

Я не прислушивался к разговору, но кое-что до меня как-то долетало. И всегда проговаривался Теймураз:

– Тетя Нина из окна выбросилась.

– Боже мой…

– Не насмерть, не насмерть, – это сказал Тенгиз. – Спасли. Сейчас в больнице.

Я кричу в телефон, потому что слышимость плохая. Потому что новости, которые выкладывает бесхитростный Теймураз, плохие. Потому что мне скверно. Так скверно, что…

Слава богу, разыскал Андрея.

– Приезжай. Нужна твоя помощь.

Не успел положить трубку, как услышал:

– У Нателлочки все лицо было разбито.

– Как разбито?.. Почему?..

– Кулаком.

Последнюю подробность сквозь зубы проронил Тенгиз. И это уточнение прозвучало так, что я сразу понял: Нателла-Наташа была его первой юношеской любовью…

– Хватит, ребята, – сказал я. – Языком горя не перемелешь.

А про себя подумал, что горе-то, пожалуй, перемелешь, а вот того, что случилось, уже не зачеркнешь. Что трещина пробежала по Союзу нашему нерушимому, и ее ничем уже не залатать. Даже сладкозвучной болтовней политиков…

Сам-то я, положим, что-то болтал, чтобы отвлечь ребят. Что-то смешное пытался рассказывать, получалось это нескладно – какой из меня юморист! – но ребята все же переключились на иную волну. А тут, к счастью, приехал Андрей со своими афганцами, Федором и Валерой.

– Документы на машины и груз у вас, ребята? – спросил Андрей, когда уяснил ситуацию.

– Документы у меня, – сказал Тенгиз.

– Поедешь с нами. Это – для ГАИ. А машины мы перегоним, проблем не вижу.

– Там крепкие лбы их держат, – неуверенно пояснил Теймураз. – В черных кожаных куртках.

– Крепче наших трех лбы? – усмехнулся Федор.

А Валера неожиданно встал, поднял стул вместе с Танечкой, покружил ее и бережно поставил на место.

– Поехали, командир, – сказал он после этой демонстрации. – Пить-гулять потом будем.

Афганцы молча встали. Следом поднялся и Тенгиз. Я проводил их до двери, шепнул Андрею:

– Пальбы там не ожидаешь?

– Не волнуйся, крестный, – улыбнулся он. – Во-первых, не ожидаю, а во-вторых, у нас есть, чем ответить.

И они вышли.

ГЛАВА ШЕСТАЯ1

Они вышли, а я никак не мог успокоиться. Теймураз тоже был не в своей тарелке, и Танечка предложила смотреть фильм, который я взял напрокат, мечтая обрадовать свою супругу. Они с Теймуразом и вправду вскоре отвлеклись, а я, убей бог, и до сей поры не помню, в чем там было дело и чем они восторгались.

Я не очень верил, что ребята встретят серьезный отпор, забирая машины со стоянки. Это был практически центр города, да и сам груз не представлял собой чего-то особо ценного по той простой причине, что его требовалось реализовать. Мне казалось, что грузинских ребят просто запугивали, требуя дележа прибыли, не более того. Мне не давал покоя другой вопрос: где в нашей Глухомани можно будет без особых хлопот продать чернослив с орехами, поскольку глухоманцы давно уж не держали в руках денег, которые хотелось бы истратить на такие гостинцы. Я проворачивал в голове знакомых, которые могли хотя бы посоветовать, что делать с этим компотным богатством, никого не нашел, но вовремя вспомнил о Херсоне Петровиче и решил посоветоваться с ним.

Однако время было уже поздним, будить Херсона только ради совета как-то не очень хотелось, и я решил все оставить до утра. А тут и фильм кончился, пора было малость поспать, пока не вернулись ребята с вырученными машинами.

Молодость спала сладко, а я ворочался до утра, ожидая, когда прилично было бы позвонить Херсону. Где-то около семи я встал и, вытащив телефон на кухню, позвонил.

Машин еще не было, и я не очень соображал, зачем тревожу своего заместителя в столь ранний час. И… и осторожно положил трубку, как только услышал его сонный голос:

– Але…

Едва, как это водится, я задремал, как раз пришли машины. Обе, целехонькие. С нетронутым грузом.

– Осложнений не было? – спросил я Андрея, как только продрал глаза и оделся.

– Все продумали, крестный, – улыбнулся он. – С местными качками я договариваться отправил Валеру, а Федору велел сопровождать Тенгиза, пока он расплачивался за стоянку. Все, как говорится, было схвачено, и нигде никаких возражений не возникло.

– А что это Валера все время кулак потирает? – подозрительно спросил я.

– Мелкое возражение у него все же возникло. Пришлось выбить согласие.

– Вместе со скулой, – хмуро уточнил Валера.

Теперь можно было и посоветоваться с Херсоном. Танечка покормила ребят и отправила их отсыпаться, а я поспешил на работу. Но огорошил новостью не я Херсона, а Херсон – меня.

– С запасного пути исчез вагон с первой партией автоматных патронов.

– Как так – исчез?

– Так и исчез.

– Нельзя ли конкретнее, Херсон Петрович?

– Если конкретнее, то на его месте и за тем же номером числится пустой вагон. Я трижды звонил на Сортировочную, но там, как обычно, и знать не знают и ведать не ведают.

– Веселая история… – Настроение мое нырнуло куда-то в район поджелудочной железы. – Может, отогнать этот пустой вагон к нам и загрузить его заново патронами того же калибра?

– Это продукция строгой отчетности. У нас не сойдется баланс при первой же проверке.

Херсон Петрович прямо-таки прожигал меня взглядом. Точно пытался то ли что-то подсказать, то ли внушить, но не решался проявлять инициативу.

– У тебя есть предложение?

Херсон как-то не очень убедительно пожал плечами. Потом сказал со вздохом:

– Другие калибры не строгой отчетности, а вот автоматные – очень строгой.

– Если мы загрузим вагон патронами не того калибра, начнется чехарда. – Я тоже вздохнул. – Будут гонять этот вагон, а мы…

– Будем ударно трудиться, – улыбнулся мой заместитель. – И, как говорится, хай себе гоняют.

Закаруселить некондиционную продукцию по бесконечным рельсам нашей железнодорожной державы – способ старый, а потому практически беспроигрышный. Пока разберутся, пока вдосталь наругаются, можно наштамповать некоторый избыток автоматных патронов, написать покаянное объяснение, быстренько все исправить и оплатить установленный штраф железной дороге. А штраф всегда можно опротестовать, а суд имеет множество инстанций и – гуляй, Вася!

– Вот так и делай, – сказал я.

– Пошел делать, – улыбнулся Херсон.

– Погоди минуточку, личная просьба.

Я изложил ему вкратце положение с компотом, в котором оказались сыновья покойного Вахтанга.

– Нет проблем, – сказал Херсон Петрович, еще шире улыбнувшись. – Если, конечно, ребята не заломят цену. У нас все-таки не область.

– Ну, без прибыли их оставить нельзя, сам понимаешь. Лана влезла в долги.

– Это я учту.

Казалось бы, все сложилось неплохо, но у меня почему-то вдруг стало на душе беспокойно. Что-то здесь получалось не так, что-то мешало мне возрадоваться, но это «что-то» я никак не мог ухватить за хвост. Никак, хотя хвост этот все время крутился где-то совсем близко…

2

Поговорив с ребятами, Херсон быстро с кем-то там – я не интересовался, с кем именно – условился о вполне приемлемой цене за эти сухофрукты, и осиротевшие сыновья моего друга Тенгиз и Теймураз уехали к себе в общем-то довольными. Только с какой-то твердой горечью сказали, что в России торговать они больше не будут. Мы их достойно проводили все впятером, а когда машины скрылись вдали, я вспомнил их слова и вздохнул:

– Что-то мне в этой стремительной сделке тоже не совсем нравится, Андрей.

– Узнать, кому загнали товар?

– Нет, не надо. Ребята не внакладе, ну и слава богу.

Почему я отказался узнавать, с кем договаривался мой заместитель, не могу объяснить. Может быть, предчувствовал что-то, что заставит меня изменить мнение о Херсоне, и не хотел этого. Вполне возможно, что просто боялся: исчезнувший вагон с патронами для автоматов висел все-таки на мне, а не на Херсоне Петровиче. Тяжкими цепями висел и каторжно звенел на каждом шагу.

Однако железнодорожную карусель мы закрутили, и пока она вертелась без особых перебоев. За это время мы поднатужились и наштамповали некоторое количество автоматных патронов сверх нормы. Это был резерв, который я смог бы предъявить в случае, если бы кто-то где-то обратил внимание, что по рельсам шляется никому не нужный вагон с патронами калибра 7,62. Но сейчас куда больше интересовались иным: как бы где бы чего бы перехватить и при этом еще и усидеть на собственной должности. Словом, веселые пришли времена…

А тут еще – звонок Андрея:

– Мы заедем, крестный.

Заехали оба – Андрей и Федор. И явно недовольные друг другом. Я сделал вид, что ничего не заметил, но, когда Танечка ушла готовить нам закуску, спросил в лоб:

– Что случилось, ребята?

– Федор дурью мучается, – буркнул Андрей.

– Тут серьезное дело, крестный, – хмуро сказал Федор (они все по примеру Андрея называли меня крестным). – Я привык сам о себе заботиться, а тут получается, что я как бы полный иждивенец. За чужой счет живу.

– Ты – начальник охраны, – резко сказал Андрей. – Отец тебе зарплату положил, а что деньги у нас общие, так…

– Что общие – это очень хорошо, только мало их и нам с тобой, и твоему отцу тоже. А мне предложили хороший кусок, я в дом деньги приносить буду, что же тут плохого?

– Стоп, ребята, – сказал я. – Давайте по порядку, а то я ничего понять не могу.

– Мне предложили поработать сезон инструктором в молодежном спортлагере, – пояснил Федор. – Зарплата очень даже хорошая, работа знакомая, ну, и что тут особенного? Я же никуда не уезжаю, под боком всегда, только сви-стни, так почему бы мне деньжат не подзаработать?

– А что, тот спартаковский лагерь еще существует? – удивился я.

– Восстал на спонсорские деньги, – нехотя пояснил Анд-рей. – Вот это меня и насторожило, если честно. В общем, я, наверно, не прав. Как решишь, крестный, так и будет.

– Один сезон халтуры, всего-то один, – жалобно сказал Федор. – Подготовлю охранников, молодежи тоже где-то вкалывать надо. А кому они тут нужны, в нашей-то глухомани? Только либо в охранники, либо в качки. Так уж лучше в охранники, правда?

– Ну если на сезон, то это неплохо, – сказал я. – И денег подработаешь, и ребят к делу пристроишь. Нормально, Анд-рей, пусть Федор попробует. Как там отец? В субботу мы с Танечкой заедем к вам.

Кажется, Ким опять воспрял духом, продав на корню урожай заново отстроенных теплиц. И даже повеселел, не уставая повторять, что корейцы – лучшие огородники в мире. Только радость его носила какой-то странный, наигранный характер, как мне показалось. Я поделился этой мыслью с Андреем, а он невесело покивал головой.

– Отец подписал заем по требованиям Зыкова.

– Тебя это беспокоит?

– Пока нет. Только весь урожай пошел оптом и совсем не по рыночным ценам.

– Почему?

Андрей вздохнул:

– Это ты, крестный, лучше сам у отца спроси.

Я спросил. И понял, что отвечать Киму не хочется. Лицо у него потемнело, но не ответить другу он не мог.

– Урожай мне не принадлежит.

– То есть как это – не принадлежит? Кто-то на корню скупил, так, что ли?

– Разделение труда. Кто-то выращивает, кто-то продает. Это разумно, если вдуматься.

– И тебе хватило, чтобы рассчитаться с долгами?

– Проценты заплатил, и то хорошо.

– При такой системе ты будешь все время вкалывать ради процентов. А долг будет висеть?

Ким помолчал. Сказал с горечью:

– Я умею выращивать огурцы с мелкими семенами и помидоры без жижи под кожурой. Я знаю, чего просит от меня овощ, но выяснилось, что я не могу ему этого дать. Знаешь, сколько стоят удобрения, минералы, подкормка? Столько, что мне все время не хватает денег. Какое-то чертово колесо… – Он вздохнул. – Я думал, что люди будут есть мои помидоры, а им не хватает на хлеб. А мне не хватает на помидоры. Оказывается, надо не столько уметь выращивать овощи, сколько уметь выращивать деньги. А я этого не умею. Не умею так выживать.

– А как ты, огородник, выживал в ссылке в просторных степях Казахстана?

– В ссылку меня отправила злая власть, а люди кругом были добрыми. Русские, казахи, немцы Поволжья, чеченцы. Жили, как братья, помогали друг другу чем только могли. Выживал тот, кто умел дружить. А теперь люди становятся недобрыми. Мы живем в злое время, когда выживает не тот, кто умеет дружить, а тот, кто умеет перешагивать через дружбу и даже через друзей.

Я вспомнил Вахтанга, которого всегда восхищала дружба народов. Тогда Ким яростно спорил с ним, теперь сам заговорил о ней. Все мои друзья кончали мечтой о дружбе и братстве, но где-то кому-то было наплевать на наши мечты. И почему-то сказал:

– Все видно из колодца. Даже звезды в полдень.

– Россия разглядывает звезды только на погонах, – хмуро уточнил Альберт.

– Что ты имеешь в виду?

Ким помолчал. Сказал с неожиданной твердостью:

– Я разрешил сыну поехать в Афганистан, потому что он кореец. Но он никогда не поедет воевать в Чечню, потому что он – кореец.

– Я не очень тебя понял. Извини.

– Чеченцы спасли Андрею жизнь, когда его ужалила змея. Всей семьей отсасывали яд, поили настоями, кормили. Да что говорить!..

– Ты думаешь, что в Чечне будет…

– Будет! – резко сказал Ким. – Уж что-что, а аргументы для глухоманцев мы находить научились.

3

Кто бы мог подумать, что война в Чечне своим эпиграфом возьмет телевизионные улыбки двух генералов: красавца Дудаева и неказистого Грачева! Они беседовали вполне дружески, а на следующее утро танки неказистого пошли на Грозный.

– Сначала «Берите столько суверенитета, сколько сможете удержать», а потом – давай назад нефть, – прокомментировал танковое вторжение Иван Федорович.

Так началась эта малопочтенная война. Андрей и Федор резко ее осуждали, но им было легко: оба воевали в Афганистане, оба были ранены и оба были с наградами. А Валера ордена в Афганистане заработать не успел. Это показалось ему обидным, почему он и собрался податься за ним в Чечню вполне добровольно.

– Как говорится, вольному воля, – хмуро отметил Андрей.

В глухоманских деревнях и до сей поры воют бабы при первом известии о войне, даже если ее называют «наведением конституционного порядка». А вот в городах не воют. Не потому, что парней не жалко, а потому, что КГБ под боком. Впрочем, у нас он тоже неподалеку. Рассказывали мне, что в тот день, когда Господь осчастливил нас новостью, что прибрал Сталина, в одной глухоманской деревне всю свадьбу арестовали. Никто же не знал, что великий вождь аккурат в этот день преставится, ну, свадьбу-то и назначили. А она у нас всегда влетает в копеечку, к ней готовятся, жарят, парят и пекут, а тут – всенародная скорбь. А там – гульба на полную катушку. Ну и нагрянули на двух машинах плюс крытый грузовик с автоматчиками:

– Радуетесь, гады?..

– Да что вы, боже упаси, товарищи начальники. Поминки справляем. Скорбим.

– Вот у нас и поскорбите. А там – разберемся.

Родителей с шаферами, подружками да друзьями – в грузовик вместе с невестой в белом платье и женихом в одолженном ради такого события костюме с бабочкой. Сами выпили, жареным-пареным закусили и повезли всю свадьбу в каталажку. Только в день похорон вождя народов и выпу-стили. Слава богу, домой. А могли ведь и мимо дома – сразу в эшелон. Лес рубить. Тот самый, от которого по всей Руси щепки летят даже тогда, когда его никто вроде бы и не рубит.

Это я к тому, что из нашего национального сознания как-то выпала историческая память. Мы живем только сего-дняшним днем, потому что будущее туманно, а прошлого просто нет.

И вновь застучали на стыках воинские эшелоны в такт автоматным очередям.

4

Через неделю, что ли, после начала чеченской войны, за-стенчиво именуемой «наведением конституционного порядка», ко мне в кабинет заглянул Херсон Петрович. Сам, без вызова, что для него было вовсе не характерно. И физиономия тоже была какая-то нехарактерная. И улыбка, освещавшая эту физиономию, тоже.

– Опять что-нибудь сперли? – насторожился я.

– Почему?

– По привычке.

– А!.. Пока нет. – Он уселся напротив, по-прежнему улыбаясь несколько глуповато. – У тебя когда-нибудь осуществлялась хотя бы одна детская мечта?

На «ты» он обращался редко и всегда по поводу. А тут вроде бы без всякого повода, но тогда я почему-то не насторожился.

– Осуществлялась, – сказал я. – Я мечтал, что в Москве пройдут Олимпийские игры вместо обещанного коммунизма.

– И у меня – тоже осуществилась. – Он обождал, когда я заинтересуюсь, но я молчал.

И он – молчал тоже. И так мы посидели молча.

– Я с детства мечтал открыть трактир, – признался он наконец. – Не знаю почему. Может быть, потому, что все время был голодным. И вот – открыл.

– Что ты открыл? – тупо спросил я.

Вместо ответа он подал мне какую-то бумажку. Я развернул. Это было заявление о добровольном уходе с работы.

– Я открыл больше, чем трактир. Я открыл ресторанчик «До рассвета». Взял ссуду в банке и открыл.

И протянул мне красиво отпечатанный пригласительный билет на два лица. Лица были тоже напечатаны на отличнейшей бумаге. В смысле имен. Я и Танечка.

– Я не могу тебя уволить, Херсон Петрович, сам понимаешь. Ты – номенклатура главка.

– Плевать мне на них на всех. Я теперь человек свободный и без пенсии проживу, если дашь согласие.

– Жаль, что бросаешь меня. Но… Мечта, говоришь?

– Золотая.

Я размашисто написал в углу «Не возражаю», расписался и возвратил заявление Херсону.

– Спасибо за приглашение, только с главком тебе придется улаживать самому.

– Нет проблем. – Херсон встал, протянул через стол руку. – Жду тебя с Танечкой к девятнадцати часам по указанному в приглашении адресу. Гуд, как говорится, бай.

И ушел вразвалочку. Как свободный человек, застрахованный от голодовок.

Признаться, я растерялся. Уж чего-чего, а такого прыжка в иное классовое состояние я от своего очень дельного и весьма скромного заместителя никак не ожидал. Его же собственный папа назвал в честь штурма непокорного города. «Херсон перед нами, пробьемся штыками…» А он – в рестораторы…

Н-да, отпустил без вопросов, а за ним должок. И – крупный. Например, куда подевался открытый им винтовочно-патронный склад. Где болтается вагон с калибрами не того размера. Что-то еще… Конечно, Херсон никуда от своего ресторана «До рассвета» не денется, а все же непорядок. А непорядок – знак того, что начальник не контролирует ситуации, хотя не имеет в запасе посадочной площадки даже в виде пивного ларька, не говоря уже о ресторане…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ1

К первому в своей жизни званому ужину моя Танечка готовилась с особой тщательностью. Даже посетила парикмахерский дамский салон «Парижские тайны», недавно открытый моим прежним приятелем, местным куафером, чего за ней ранее никогда не водилось. А когда вернулась, я завопил с ужасом:

– Ты перекрасила волосы?.. Дура несчастная!..

– Глупый, это же паричок. Твой подарок. Я решила его сегодня надеть и захватила с собой, чтобы девочки в парикмахерской мне его подогнали.

И стянула его с головы. Под паричком оказались те же рыжие кудри, и я успокоился. Она опять натянула этот паричок, и тут только я обратил внимание, как она похорошела. Она была славненькая, миленькая, солнышко – а стала настоящей красавицей.

Это спровоцировало меня на некорректный повод повеселиться. И я спросил, ради кого все эти куаферские мучения. Естественно, с идиотской улыбочкой:

– Неужто ради Херсона Петровича?

– Нет, милый. Ради одной светской дамы, из-за которой мне и пришлось просить подружек в парикмахерской.

Тут пролегала граница женского восприятия, и я прекратил вопросы. Ясно было одно: «врагиня» тоже готовилась к званому ужину, но сумела опередить мою женушку на старте. А это для детей и женщин обидно до слез.

Судя по адресу, напечатанному в приглашении, ресторанчик Херсона «До рассвета» располагался в районе, совсем недавно включенном в городскую черту. Вот туда мы и покатили, имея за рулем Вадика с его особо оттопыренными ушами.

И вот, еще не въехав в этот включенный район, увидели «жигуленок» с поднятым капотом. Заметив нас, владелец вынырнул из-под капота и отчаянно замахал руками.

– Притормози, – сказал я Вадику. – Несчастье у человека.

Гнали мы, как всегда, быстро, Вадик стал притормаживать, и тут я узнал в автомобилисте канцтоварного Тарасова. Вот уж с ним мне никак не хотелось встречаться, имея под рукой Танечку, потому что он мне напоминал о ветчинной Ляле, а мне эти воспоминания были крайне неприятны.

– Вот повезло! – радостно закричал Тарасов, узнав меня издалека. – Рад тебя видеть, а особенно – твоего Вадика. Что-то у меня с машиной. Заглохла ни с того ни с сего.

Вадик тут же нырнул под капот, а я вылез, чтобы отвести Тарасова подальше от Танечки. Они были знакомы – Глухомань обильна на встречи и знакомства, – и мне хотелось избежать разговора втроем, пока ушастый Вадик возился с мотором.

– Какими судьбами в этих краях? – спросил я, чтобы завести разговор нейтральный: уж что-что, а ушки у Танечки работали с максимальной отдачей.

– Да… По случаю, – как-то с неохотой, что ли, сказал Тарасов. – Знакомый тут хибарку построил, просил к новоселью заказ привести. Вот я и доставил. Так сказать, на дом.

– Какой заказ?

Признаюсь, мне было все равно, какие скоросшиватели или, там, рулоны туалетной бумаги он доставлял. Но… Интуиция у меня сработала, что ли?..

– Хобби у меня, – застеснялся Тарасов. – Я гравировкой в свободное время занимаюсь. Как говорится, для себя. А приятель попросил пожелания на дареной вазе сделать. Так сказать, подарок к новоселью.

– Готово! – закричал Вадик, захлопывая капот. – Тут всех делов-то было – проводок подсоединить. Сейчас заведу!..

Он тут же завел машину, Тарасов укатил, а мы продолжили путешествие к ресторану «До рассвета».