Текст книги "Дуэль с собой"
Автор книги: Борис Пугачев
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)
Марипили оказалась вполне коммуникабельной. Родик, не выбирая слов, говорил с ней по-русски, а она, как будто понимая, отзывалась на испанском. С первых же минут он сократил ее имя до Мари, а вторую его часть – «пили» обыграл, предложив выпить пунша. Она вроде бы уловила смысл шутки и дальше, поднимая бокал, каждый раз произносила: «пили». В общем, они общались, как Пятница с Робинзоном, что невероятно умиляло Родика. Во всем остальном происходило много необычного для Родика, привыкшего к однообразному советскому сексу. Родик ненасытно познавал новый захватывающий мир, а Марипили, вероятно почувствовав его неопытность, профессионально преподавала древнее искусство любви.
Ровно в половине четвертого в дверь постучали, послышался голос Карл оса. «Файф минатс»[49]49
Файф минатс (англ. five minutes) – пять минут.
[Закрыть], – крикнул Родик. Он поцеловал Мари в щечку, поблагодарил, ласково прижав к себе, и дал десять долларов, пояснив: «презент». В ответ получил поцелуй и, подождав, пока она оденется, открыл дверь.
Карлос окинул комнату изучающим взглядом и, непонятно к кому обращаясь, спросил: «Ноу проблем?» Мари в его присутствии резко изменилась, став почти незаметной. Не решаясь поднять глаза, она как-то боком покинула комнату.
– Сенк ю, – поблагодарил Родик и, как мог, объяснил, что завтра хочет повторения встречи с Марипили.
– Фифти долларе[50]50
Фифти долларе (англ. fifty dollars) – пятьдесят долларов.
[Закрыть], – невозмутимо ответил Карлос.
– Гуд, – без раздумий согласился Родик на двойную цену. – Томороу, еэвн о клок[51]51
Томороу, еэвн о клок (англ. toomorrow seven o'clock) – завтра в семь часов.
[Закрыть].
– Файн, бай, комрид[52]52
Файн, бай, комрид (англ. fine, bye, comrade) – хорошо, пока, приятель.
[Закрыть], – попрощался явно довольный Карлос.
Какое-то время Родик сидел на кровати и бесцельно смотрел в окно на голубое, подернутое белой дымкой небо. Вернувшись в реальность, он понял, что опаздывает. Приняв душ, он спустился к ресепшн и попросил заказать такси, но стоящий за стойкой мужчина, заискивающе улыбаясь, сообщил, что такси вызывать не надо. Родик, не поняв, начал объяснять все сначала. Тогда тот жестом пригласил его выйти на улицу, кивнул на стоящий у подъезда «Форд» и добавил: «Презенте мистер Карлос». Далее Родик понял, что назад ему придется взять такси самому и показать водителю визитную карточку отеля, которую вместе с картой Каракаса ему вручил администратор.
Первая автомобильная поездка по дневному Каракасу произвела на Родика неизгладимое впечатление. Улицы были запружены автомобилями, будто только что угнанными из музея истории автомобилестроения. На мысль о том, что они оттуда именно угнаны, наводило поведение водителей – они двигались с бешеной скоростью, полностью пренебрегая светофорами и дорожными знаками, подрезая друг друга, беспричинно сигналя, выскакивая на тротуары. Родик пожалел, что сел на переднее сиденье. Его правая нога беспрестанно рефлекторно искала педаль тормоза, а сердце и еще что-то в животе неприятно ухали вниз, как это бывает при поездке на «американских горках». Если бы не пробки, в которых Родик несколько успокаивался, он, вероятно, не выдержал бы этой гонки и покинул машину.
Отель, в котором так негостеприимно поступили с ним ночью, располагался, судя по карте, недалеко от одной из самых больших улиц Каракаса, носящей имя Боливара. Сам отель был неприметным, но район, в котором он находился, выглядел фешенебельным – благодаря шикарным магазинам и ресторанам, соседствующим с солидными многоэтажными зданиями.
Юра и Габриэль уже ждали Родика в холле. Расспросив его о здоровье, Юра с ходу начал рассказывать о подготовке выставки и возникших сложностях по передаче изделий. Не дослушав, Родик предложил договорить в каком-ни-будь пункте питания, сославшись на то, что сегодня не обедал. Габриэль заметил, что в этом районе все очень дорого и лучше поехать в центр, где он знает доступное по ценам заведение с прекрасной кухней.
– Заодно потом погуляем по парку, – добавил он, – покажу вам главную достопримечательность Каракаса, а если останется время, то подъедем на площадь Боливара, посмотрим Капитолий.
– Сначала давайте устроим Родика в отель, – спохватился Юра, – а то опять мест не будет.
– А я решил не переезжать, – отозвался Родик. – Опять тащить вещи, устраиваться… Все равно через три дня улетаем в Москву. Да и мой отель дешевле. Какая разница, где ночевать.
– Ты что, Родик, с ума сошел! – возмутился Юра. – Советник сказал, что ты живешь в очень криминальном районе. Туда советских вообще не пускают.
– Не знаю. Я ничего такого не заметил. Наоборот, в сравнении с Валенсией там довольно цивилизованно – душ в номере.
– А где это находится? – вмешался в разговор Габриэль.
Родик дал ему визитную карточку отеля.
– Действительно, район не очень хороший, – кивнул он, – но я никогда не слышал, чтобы в Каракасе в отелях было опасно. Это не Колумбия. Вот только вечером на улицу там лучше не выходить.
– Слышишь, что абориген говорит? – назидательно сказал Юра. – Давай переезжай, а то, не дай бог, опять пропадешь. Мы все-таки не в Москве.
– Все, дебаты закончены, – жестко отрезал Родик. – Я хочу есть. Вечером вы – из соображений безопасности – проводите меня до номера, и обещаю, что никуда не пойду и лягу спать – я еще не до конца выздоровел.
– Хотите, прокатимся на метро? – предложил Габриэль.
– Нет, я метро не люблю. Поехали на такси, но предупреди водителя, чтобы не гонял. Я сегодня чуть штаны не испортил.
– Привыкайте, Родион, у нас все так водят. Но если вас это успокоит – аварий такси практически нет. Они все – маэстре[53]53
Маэстре – здесь: мастера (исп.).
[Закрыть]. Не знаю, как это по-русски…
– Ладно, уговорил, я сяду на заднее сиденье, – кивнул Родик и решительно вышел на улицу.
Оставшиеся до отлета в Москву дни прошли без заметных событий. Скрепя сердце, Юра, с молчаливого согласия Родика, передал все ювелирные украшения, за исключением взятых на консигнацию, Обществу советско-венесуэльской дружбы, хотя гарантий, что можно будет получить за них деньги или хотя бы вернуть вещи назад, не было никаких. Одно успокаивало: передаточные акты оформили на все ввезенные изделия, тем самым закрыв вопрос с московской таможней по поводу их возврата с выставки. Составление договоров, описей, инвентаризация и размещение наиболее интересных образцов в витринах занимали все дневное время, что практически лишило Родика и Юру возможности посмотреть Каракас. В редкие свободные минуты они бегали по магазинам в поисках подарков для родных, сувениров для друзей и сотрудников, а также пытались договориться с магазинами о принятии части украшений на реализацию, поскольку понимали всю опасность передачи изделий в одни руки – можно было потерять сразу все. Однако, несмотря на помощь Габриэля, ни один магазин не решился подписать международный договор, ссылаясь на отсутствие опыта работы с Советским Союзом.
Родика радовало лишь то, что дневная рутинная работа вечерами сменялась приятным отдыхом с Мари. За эти дни он привык к ней и после второй встречи попросил Карлоса оставлять ее на всю ночь. Правда, обходилось это каждый раз в триста долларов, но Родик был готов платить. В последний вечер Карлос появился с Мари и еще одной девушкой, пояснив: «Росинес – презенте». Родик понял, что это щедрый подарок Карлоса, и оценил, что тот, поняв предпочтения Родика, подобрал ему смуглую креолку небольшого роста с огромными темными глазами, очень короткой стрижкой и маленькой грудью. Росинес прекрасно дополняла Мари, и Родик, вступивший на стезю сексуального познания, не колеблясь, принял этот прощальный дар полюбившейся Венесуэлы.
Утром ему предстояло отправиться в долгую дорогу сначала до Кубы, где он решил, независимо от времени ожидания, не покидать аэропорт, а потом домой.
ГЛАВА 25
Успех одаряет очень многим, только не друзьями.
Вовенарг
Предсказание Ивана Петровича о том, что делегация вернется в другую страну, не сбылось. Все было по-прежнему, только теперь Горбачев – генеральный секретарь боролся с Горбачевым-президентом, то стремясь возвратиться в спокойное брежневское социалистическое русло, то пытаясь сделать рывок к бурному капитализму. Горбачев, как бензиновое пятно в грязной дорожной луже, болтался из стороны в сторону, теряя доверие и подвергаясь критике и правых, и левых, и центристов. Народ же, привыкший за годы советской власти вообще не реагировать на политические изменения, не интересовали такие тонкости. Никто, как и до появления президентства, не понимал, кто такие правые, левые и тем более центристы. Поэтому, как и раньше, продолжали культивировать национальное самосознание, хотя что это такое, с трудом догадывались и постоянно путали национальное самоутверждение, защиту национальных интересов, патриотизм и банальный национализм, винивший во всех бедах инородцев.
Инородцев в каждой республике СССР было много, но больше всех русских. Их и стали во всем винить. Русские же в ответ придумали своих инородцев. Вероятно, потому, что извечные враги – евреи никого не винили, а просто убегали в другие страны, стали преследовать кавказцев. Масла в огонь подлил провозглашенный лидером нации Солженицын, объяснивший, «как нам обустроить Россию». Из всего насоветованного основная масса усвоила только одно – бежать из СССР, наполненного дармоедами. Тут вмешались монархисты, считающие, что надо бежать не только из СССР, а вообще в прошлое, когда пищи было так много, что Россия кормила весь мир. Во всю эту сумятицу влились церковные конфессии, деятельность которых больше не преследовалась. Это повлекло украшение национализма религиозной нетерпимостью. Что-то изменить в этом хаосе путем отмены статей Конституции и переименования должностей лидеров было невозможно.
В общем, страна, как и до отъезда Родика в Венесуэлу, бежала одновременно во все стороны, что по закону сложения векторов было совершенно бессмысленно.
Самолет приземлился поздней ночью. Родик, добравшись до дома, сразу завалился спать, отложив все рассказы, подарки, дружеские, родственные и любовные излияния на следующий день.
Проснулся он ближе к обеду от разноголосья телевизионного вещания, заполнившего всю квартиру.
– Ты там за бугром отстал от жизни, – увидев, что Родик не спит, заявила жена. – Наверное, даже и не слышал, что Борюсик опять нажрался пьяный и свалился в реку?
– Какой Борюсик? – спросил Родик, свернувшись калачиком и сладко зажмурив глаза. – Ничего не знаю и знать не хочу… Ты почему дома?
Его мозг и тело еще не адаптировались к домашней обстановке после почти двух суток дороги, семичасового сдвига во времени и огромного количества выпитого спиртного. Ему не хотелось ни о чем думать, и интерес жены к какому-то Борюсику был непонятен и не вызывал никаких эмоций.
– Я взяла отгул. Ты что, правда не в курсе? – вскричала жена с несвойственным ей возбуждением. – Все только об этом и говорят! Это важнее, чем Ленин на броневике. Это событие мирового значения! Если бы он утонул, то все успокоились бы, а он, алкаш, выплыл… Ну или воды было недостаточно… В общем, полон сил и ругает всех подряд, а особенно Горбачева. О себе же заявляет, что он оплот демократии.
– Это ты про Бориса Николаевича рассказываешь? – лениво спросил Родик. – Молодец, настоящий мужик. Иной напьется и в луже утонет, хотя пьяному «море по колено», а этот не тонет нигде. А как он в реке оказался? Они ведь пешком не ходят, все больше в автомобиле. В Венесуэле это не комментировалось.
– Гулял, говорят, – ответила Лена. – Небось, сам упал, а теперь врет, что это покушение. Мол, хотели утопить, да бог спас и не дал развернуть историю вспять.
– Сам – не сам – дело темное, – назидательно заметил Родик. – Факт налицо: теперь он герой и мученик. Все его отныне будут любить. А как же, ведь это не его хотели утопить, а демократию. С таких событий войны начинаются. Кстати, ты, наоборот, должна его любить и поддерживать. Сама же говоришь: если бы он утонул, все вспять могло бы повернуться, и мы опять начали бы бегать за кроликовыми шапками… Атак я тебе и Наташке таких подарков навез – закачаешься. Я прав? Или, может, за время моего отсутствия в магазинах что-то появилось и советские люди наконец стали жить в мире изобилия? Пусть дальше мутит воду. Чем бы дитя не тешилось…
– В магазинах вообще шаром покати, – несколько успокоившись, подтвердила Лена. – Даже у моих мясников – одни кости. Надо тебе съездить за продуктами, а то гостей нечем кормить. Многие звонили – хотят вечером заехать.
– Ладно, сейчас помоюсь-побреюсь и съезжу, а ты пока чемодан распаковывай. Что тут происходит?
– Я же по телефону тебе говорила…
– Давай подробнее.
– Недавно звонил Абдужаллол. Он был в Москве, но проездом, по-моему, в Россошь. Прислал нам с каким-то молодым человеком сухофрукты, миндаль, фисташки. Дня два-три назад звонил Григорий Михайлович, о котором ты мне говорил перед отъездом, просил с ним срочно связаться, как только приедешь… Вообще-то я записывала всех звонивших. Вот возьми список. Остальное знаешь…
Пока после душа сохли волосы, Родик успел сделать массу телефонных звонков.
Окса ничего нового тоже не сообщила. В Душанбе все более или менее успокоилось, хотя начался массовый отъезд немцев и евреев, а таджики, куда ни придешь, даже в банках, ругают русских и узбеков, требуют суверенитета. В райисполкоме предлагают переделать печати, разместив по большому кругу надпись на таджикском языке. По работе все спокойно – никаких проблем нет, отчетность уже сдали. Родик сказал, чтобы Окса попросила Абдужаллола как-нибудь с ним связаться. Разговор с ней получился почти официальным, и когда в конце она начала изливать свои чувства, он мягко прервал ее, пообещав перезвонить ближе к вечеру. Окса поняла, что ему неудобно говорить, и послушно замолчала…
Надо было пообщаться и с Абдулло Рахимовичем. Родик помнил его просьбу не звонить, однако судьба договора по «Волгам» беспокоила. Немного подумав, он набрал номер рабочего телефона замминистра, оправдав свои действия наличием официального договора.
Абдулло Рахимович по-восточному долго интересовался успехами Родика за границей, расспрашивал, как дети, как здоровье, как жена. Сообщил, что он следил за Оксой и Сергеем Викторовичем – чтобы у них все было нормально, и что события, происходящие в республике, не должны пугать Родика. По поводу «Волг» пока никаких изменений, разнарядку подтверждают, надо подождать. Родик, не надеявшийся на большее, в ответ проинформировал, что перед отъездом получил материалы по диссертации и займется ими вплотную уже на этой неделе.
Удалось застать на месте и Володю. Проблем никаких, работа шла своим чередом, изделий накопилось достаточно много и желательно прислать автобус, чтобы их вывезти, а заодно отправить почти тонну сырья и два мраморных памятника, давно сделанных по заказу Родика.
– Хорошо, – сказал Родик. – Мне только надо договориться с водителями. Думаю, в течение недели я это решу. Как поживает Коля?
– Все нормально. По-моему, он каждые выходные летает в Душанбе. Кстати, с хищением денег что-то выяснилось?
– Да, есть полная ясность. Вора поймали, но деньги назад я не получил и, наверное, не получу.
– Как Венесуэла – не спрашиваю, при встрече расскажешь, а то наговорим на миллион.
– В двух словах скажу: по деньгам – все еще в процессе, но кое-что заработали, а по опыту и познаниям – гигантский шаг. У меня голова градусов на сто повернулась. Новое «мышление», как говорит Горбачев. Ну и кое-что на будущее накопал.
– Интересно. Передавай всем привет, особенно Юре. Скажи: я ему такую яшму посылаю – пальчики оближет…
В завершение Родик позвонил Григорию Михайловичу. Все документы были уже готовы. Родик, сославшись на усталость с дороги, попросил один день тайм-аута. Договорились встретиться послезавтра в десять утра.
Вечером собралась большая компания – человек пятнадцать. Помимо Паши и Лены, приехали друзья по учебе в институте.
Всех, как и после приезда Родика из Токио, интересовало, что там за жизнь. Никто из присутствующих, за исключением Родика и Паши, не выезжал за границу. Для них это была неведомая запретная зона, а каждого попадающего туда считали описанным Стругацкими сталкером.
Родик рассказывал о сытой и спокойной, по сравнению с советской, жизни венесуэльцев, о тех достижениях, которые он увидел на выставке, о прекрасном климате, когда почти каждый день светит солнце, а температура воздуха не опускается ниже двадцати двух градусов, об ужасе, который устроил социализм на прекрасной Кубе, и о странных кубинцах, радующихся этому ужасу. Потом он сделал ряд обобщений о происходящем в стране, в том числе заявил, что если не начнется развитие предпринимательства и высоких технологий, то говорить о каком-либо прогрессе или даже экономических достижениях бессмысленно. По поводу высоких технологий никто не возражал, очевидно с трудом понимая, на какой уровень поднялся в этой части мир, а вот предпринимательство резко осудили почти все. Причем многие высказывания были направлены не столько против кооперативного движения, сколько против одного его представителя – Родика. По общему мнению, он непонятно откуда получил исходный капитал, и если отбросить слова и вникнуть в суть, то выходило, что он обыкновенный вор. Особенно усердствовали жены. Похожие обвинения Родик уже слышал в свой адрес, когда отмечали защиту его докторской диссертации. Тогда этих женщин очень волновал вопрос, почему Родик уже защитил докторскую, а их мужья еще даже не начали работать над кандидатскими.
Родик тогда очень разозлился и пытался объяснить, что они сами во многом виноваты, заставляя мужиков стирать пеленки и готовить обед, но остался непонятым. Некоторое время он даже, считая, что всему причина – банальная зависть, не приглашал институтских друзей с женами, но потом все как-то забылось.
Сегодня же суть нападений сводилась к новому вопросу: «Почему ты стал кооператором, имеешь деньги и выезжаешь за границу, а наши мужья даже не знают, с чего начать и где взять какой-то неведомый первоначальный капитал?»
Родик, не понимая тщетности своих действий, снова старался открыть им глаза. Поддерживал его только Паша, ярый сторонник капиталистической системы, считающий, что все должны либо уехать, либо включиться в частное предпринимательство и забыть о социалистическом рабстве. Однако опровергнуть витающий в воздухе тезис о том, что всем надо было раздать поровну, создать специальные условия или, иными словами, «принести на блюдечке с голубой каемочкой», Родику не удалось. В конце концов он зло сказал:
– Думаю, что этого разговора могло бы не быть, если бы вы приложили хоть немного усилий и стали кооператорами. Ваши грымзы, имея деньги и шмотки, сейчас молчали бы в тряпочку. Я считаю, что в вас говорит обычная зависть, а это подло – надо уметь радоваться успехам других. Хотя успех это или, наоборот, провал, сегодня никто не знает. Потому вы и не идете в кооператоры – боитесь потерять последнее. Трусливо выжидаете. Как все будет развиваться, что ждет частных предпринимателей впереди – пока даже предположить нельзя. Вспомните последствия НЭПа. Возможно, у вас еще появится повод позлорадствовать.
– Конечно, вас всех давно пора пересажать, – то ли в шутку, то ли всерьез выкрикнул кто-то из присутствующих.
Родик понял: либо сейчас разгорится скандал, либо ему нужно перевести разговор в другое русло.
Он вышел в соседнюю комнату и принес оттуда разнообразные сувениры: индейские маски, венесуэльских лягушек, брелки, ручки. Всем мужчинам Родик выдал по упаковке презервативов, обладающих специфическими конструктивными особенностями, и в связи с этим завел разговор о венесуэльских женщинах, которые, конечно, уступают московским, но очень красивые. Эта тема быстро отвлекла всех мужчин от разгоревшейся политэкономической полемики. Сначала выпили с постановкой локтя за дам, потом подбили тех выпить за мужчин, дальше пили за то, «чтобы они сдохли», затем еще раз десять «на посошок» и наконец разъехались…
Лена звенела посудой в столовой. Родик включил телевизор, но вскоре почувствовал усталость и, перейдя в спальню, прилег на кровать. Тело приятно гудело, из соседней комнаты слышалось бормотание телевизора, но слов разобрать не получалось…
Родик скакал на коне по нескончаемой лесной дороге. Навстречу ему вышел Паша. «Нам срочно надо быть в Тель-Авиве. Нас ждут на алмазной бирже», – сказал он и куда-то исчез. Лес кончился, и Родик оказался в каком-то дворе. Он привязал лошадь, пересел в «Запорожец» и подъехал к зданию, напоминающему Кремлевский дворец съездов. Какой-то человек в форме спросил, обрезан ли он. Родик отрицательно помотал головой, и тут появились бородатые люди в черных шляпах, из-под широких полей которых торчали пейсы. Они схватили его, раздели и приступили к обрезанию. Родик брыкался и кричал, но ничего сделать не мог. Блеснул нож, Родик дико заорал… и проснулся.
«Чертовщина какая, – подумал он, – приснится же такое, больше с этими паразитами пить не буду. Вообще надо решить, общаться с ними или нет. Столько в их женах злобы и зависти, а муж и жена – одна сатана».
Родик не осознавал, что ничего решать уже не нужно. Просто произошло событие, являющееся естественным следствием сделанного им жизненного выбора. Он медленно переходил из одной жизни в другую, где появятся новые друзья и товарищи, конкуренты и враги, а те, которые останутся в старой жизни, будут кем угодно, но только не друзьями. Он еще не раз станет пытаться соединить несоединимое, навести мосты между двумя жизнями, но, кроме горького разочарования, это ни к чему не приведет. Ведь нельзя нарушать закон мироздания: «Каждому – свое», хотя он и придуман силами зла.