Текст книги "Нэлли"
Автор книги: Борис Тагеев
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
VI. Бегство
Наступил новый год. Стояли жаркие солнечные дни. На Портов остров ожидался таинственный пленник. Кто он был– хранилось в глубочайшем секрете…
Сам губернатор Гвианы в сопровождении коменданта острова Руаяль приезжал на Чёртов остров выбирать помещение для новой жертвы.
После долгих обсуждений узника решили запереть в дом, в котором жили Симон и Леру. Это было единственное каменное здание, находившееся в стороне от прочих помещений.
– Мы переведем Симона и Леру в деревянную хижину возле конторы. Они– спокойные ребята: бьют акул да собирают раковины, – сказал Дюран.
– С арестантом поселите одного из надзирателей-негров, – приказал губернатор. – Сегодня у нас третье января, пятого прибудет ссыльный. Здание, в котором он будет помещаться, должно быть тщательно осмотрено. Имейте в виду, что арестанта будут стараться похитить. Его сообщники очень богаты.
– От нас не сбежит! – уверенно заметил Дюран.
Губернатор уехал.
Вечером на поверку ссыльных отправился сам Дюран.
– Ну, Симон, – сказал он, входя в помещение, – тебе и Леру придется перебираться на новую квартиру.
– Куда прикажете, начальник, – спокойно отвечал доктор.
Дюран обвел глазами комнату и, взглянув на пол, нагнулся.
– Это что? – вскричал он.
– Что, начальник? – спросил, подходя к нему, Симон.
– Как вы загадили пол, мерзавцы! – покраснев, набросился надзиратель на заключенных. – Смотрите, чего они только сюда не натаскали! – кричал он, расшвыривая ногами рыбьи кости, раковины и скорлупу кокосовых орехов.
– Не сердитесь, начальник, – поспешил успокоить Дюрана Симон. – Мы вынесем все это и вычистим помещение так, что оно сойдет даже для коронованной особы.
– Не шути! Я не люблю шуток! – грубо прервал его Дюран. – Чтобы к утру у меня здесь ни царапины не было! Пол ототри пемзой, слышишь?
– Слушаю, начальник!..
Дюран еще раз окинул помещение начальническим оком и вышел, замкнув за собою дверь.
– У нас впереди – восемь часов, – вполголоса сказал товарищу Симон. – Если мы до рассвета не будем в море – все пропало. Понял?
Они спустились в подземелье.
Леру, как крот, начал копаться в длинной галерее. Симон, осмотрев бот, потащил его к черневшей дыре. Все было на месте – и вода, и хлеб, и сушеная рыба.
«Теперь отступления нет, – думал доктор. – Что будет – то будет. По моим расчетам, работы – еще на четыре часа».
Вдруг до него долетел радостный крик Леру, и он бросился в галерею. Сердце его сильно стучало. Легким холодком ворвавшейся струи морского воздуха пахнуло в лицо. Не было сомнения – Леру пробился наружу…
– Расширяй отверстие! – крикнул Симон и вернулся к боту. Он казался ему теперь легким, как скорлупа кокосового ореха. Ухватившись за конец, привязанный к носу, он тащил за собой бот.
Обливаясь потом и с трудом переводя дух, Леру стоял возле черневшей дыры подкопа. Симон появился с ботом.
– Надо еще немного расширить дыру, – говорил он, – боюсь, как бы не ободрать бортовую обшивку.
Оба спешно принялись за работу.
Звезды мерцали в бесконечном небесном пространстве. Луна уже скрылась за островами. Кругом – непроглядная тьма.
– Ну, вот, тащи!..
Оба трясущимися от усталости и возбуждения руками взялись за бот, подняли его на плечи… Вот они на знакомой отмели… На ней чернеют силуэты нескольких черепах. В воде плещутся акулы…
– Садись, Леру, – вполголоса сказал Симон.
Бот качнулся на волнах. Симон оттолкнул его, ступая по колено в воде.
Бот качнулся на волнах. Симон оттолкнул его, ступая по колено в воде. Затем он вскочил в бот.
– Зашнуровывай покрышку!
Бот с заключенными в нем беглецами, подхваченный быстрым течением, уже несся, как щепка, скользя по черным волнам. Симон с головой ушел в акулью шкуру, лежа на спине ногами к Леру. Что-то хлестнуло по борту бота. Опять удар…
«Акулы!» – сообразил Симон. Внезапно он перевалился на живот. Струйка воды попала ему в лицо и потекла по шее. «Перевернулись!» – тревожно подумал он.
Это не было неожиданностью для Симона. Углубленная в виде плавника подводная часть бота только до некоторой степени препятствовала его опрокидыванию. При постройке Симон не мог придать боту большей устойчивости, так как не имел в распоряжении ни свинца, ни чугуна, из которых обыкновенно делается фальшкиль на так называемых килевых яхтах. Такой груз, подбитый вдоль всей нижней кромки подводного плавника бота, предохранил бы его от опрокидывания.
О том, что бот может быть быстро залит водой, Симон не беспокоился. Он вполне надеялся на плотность и прочность его шнуровки. Теперь нужно было лишь общими силами с Леру раскачать бот из стороны в сторону, чтобы вернуть его в прежнее положение.
– Леру! – крикнул Симон.
– Я, товарищ! – послышалось с другого конца бота.
– Раскачивай вправо! Раз, два!..
Снова Симон почувствовал, что перевернулся на спину.
Он осторожно распустил шнуровку. Над ним – чистое звездное небо. Симон расширил руками отверстие кожаной покрышки и просунул в него голову.
– Лежи, не двигайся! – крикнул он Леру и нащупал весло.
Бот бросало по волнам, как сигару. Вдруг он замедлил ход и замер… Симон вскочил.
– Расшнуровывай покрышку! – скомандовал он товарищу. – Нас вынесло в плавучую грязь[18]18
У берегов французской Гвианы, близ границы голландской Гвианы, держатся морские грязи, передвигающиеся с места на место.
[Закрыть].
Симон посмотрел на компас:
– Ветер попутный, можно ставить парус.
Товарищи принялись за работу. Из грязи выбраться было нелегко. Как студень, облепила она бот жирной массой.
– Не сойти ли в воду? – предложил Леру.
– Что ты! Припадешь в этом киселе! Ветер дует от берега. Ставь мачту!
Пока Леру возился с парусом, Симон изо всех сил работал веслами:
– Подвигаемся вперед!
Все свободней и свободней становился ход бота. Симон выбросил за борт кусок скомканной бумаги. Брошенный комок остался за кормой, качаясь на черных волнах.
– Подвигаемся вперед!
Но вот, наконец, бот вырвался из грязных объятий гвианских берегов. Он свободно скользит по волнам, не хуже моторной лодки…
– Эх, если бы такая погода продержалась до рассвета! – говорит Симон.
Леру молчит, глядя на огромные морские валы. Светает. Небо заволакивается тучами. На горизонте появилась желтая полоска, предвещающая скорый восход солнца. Ветер крепчает. Зыбь становится все сильнее.
– Зашнуровывай покрышку. Нашей сигарке волны нипочём, – весело говорит Симон, – за прочность ее я ручаюсь.
Эх, черепахи, черепахи, что бы я делал без их щитов! Доставай хлеб, надо подкрепиться.
– Не хочется есть…
– У нас запасов хватит на неделю, ешь.
– Право, я не голоден, – говорит Леру, подавая кусок хлеба товарищу.
– Ты что-то приуныл, как я посмотрю.
– Нет, ничего. О своих вдруг подумал. На острове не думал, а вот теперь вдруг меня разобрало.
– Не время задумываться. Увидишься и со своими. А ну, потрави-ка шкот, – скомандовал Симон.
Парус выпятил брюхо. Ветер стихал и, когда взошло солнце, совершенно прекратился. Волнение уменьшилось, и к полудню море настолько успокоилось, что можно было взяться за весла.
– Если нам будет так везти до конца, то к вечеру мы пристанем к голландскому берегу, – сказал Симон.
– А ведь нас, должно быть, давно, уже хватились на Чёртовом острове, – заметил Леру.
– А то как же! Конечно, хватились. Теперь уже и в Париже известно о нашем бегстве, – смеясь ответил Симон.
– А вы разве не опасаетесь погони?
– Чего?
– Погони, – повторил Леру.
– Погони с островов Спасения не бывает. Сторожам своя шкура дороже: не станут они гоняться за беглецами. Они знают хорошо, что вряд ли беглецу удастся переплыть стремнину, а если он и проберется к гвианскому берегу, то далеко не уйдет. Без огнестрельного оружия в джунглях долго не погуляешь. Пантеры, гиены, аллигаторы, змеи и другие хищники только и ждут случая полакомиться человеческим мясом. Почти все каторжники, убегающие с Гвианы сухим путем, пропадают в джунглях. Бегство – это целая наука, мой друг! – сказал Симон.
– Да, я в этом убедился, – подтвердил Леру. – Здесь нужно быть стратегом, тактиком, психологом и ученым.
– И не ученые бегут, да еще как! Неволя – великая академия, она из каждого сделает ученого, – сказал Симон. – Теперь я боюсь только двух бед: как бы нам не встретить англичанина[19]19
To-есть английский пароход.
[Закрыть] или не попасть на остров Тринидад[20]20
Остров Тринидад принадлежит Англии.
[Закрыть], куда чаще всего выносит ветром и морским течением беглецов из Гвианы. Английская стража выдает без всякого разговора безразлично и уголовного, и политического. У них с французским правительством на это имеется соглашение.
– Никак, судно! – воскликнул Леру, глядя на горизонт.
Симон нахмурился. Он отчетливо видел мачты, показавшиеся с северной стороны.
– Парусник! – воскликнул он.
Прошло несколько томительных минут, и судно скрылось за горизонтом.
– Пронесло! – облегченно вздохнул Леру.
– Неизвестно, быть может, в этом исчезнувшем судне было для нас спасение… – проговорил Симон.
До наступления темноты им не попадалось ни одного парохода. К вечеру посвежело. Пришлось убрать парус и зашнуроваться. Снова бот швыряло, как щепку. Безмолвно лежали оба беглеца, не будучи в состоянии двинуть ни одним членом. Оба сильно страдали морской болезнью и находились в полузабытье.
Первым пришел в себя Симон. Ему показалось, что он лежит на мягкой постели. Вокруг царит странная тишина… Что-то мерно постукивает вдали; шум этот то замирает, то снова усиливается. «Что это значит? – думает Симон. – Вероятно, это мне снится!» – и он силится проснуться.
Бот швыряло, как щепку.
Он поднимает голову и осматривается кругом.
Над ним светится красноватым сиянием электрическая лампочка, озаряя белую, блещущую чистотой каюту; На нем– чистая сухая рубашка, под головой – мягкая подушка. Тело прикрыто простыней и байковым одеялом.
«Где я, и что это такое?» – думает доктор.
Он вскакивает на ноги.
На верхней койке, расположенной над ним, лежит человек.
Симон приближает свое лицо к спящему.
Ноги его трясутся от волнения. Мысли путаются в голове. «Не сойти бы с ума!» – думает он.
Перед зеркальным умывальником тазу стоит графин с водой. Симон хватает его и делает несколько глотков. Вода освежает доктора. Он снова подходит к койке. Теперь нет уж сомнения– человек, лежащий на верхней койке, – Леру.
Симон не будит товарища. Он ложится на свою постель и, устремив глаза вверх, думает: «Где мы? Кто наши спасители– друзья или враги?»
Мерный такт, отбиваемый винтами, свидетельствует о том, что они находятся на пароходе. Их вытащили из воды и поместили в пассажирскую каюту. Враги не поступили бы так…
Наверху пробили склянки[21]21
«Бить склянки» – морское выражение, обозначающее удары в колокол, отмечающие определенные часы (в прежнее время на кораблях употреблялись песочные часы, состоявшие из двух склянок с пересыпавшимся из одной в другую через узкое отверстие песком).
[Закрыть]. Три часа ночи. Вдруг Леру громко застонал. Симон бросился к нему.
– Леру, это я– Симон!.. Мы спасены, товарищ!..
Леру смотрел на него, широко открыв глаза. Его губы подергивались блуждающей улыбкой.
– Черепахи, смотри, черепахи!.. – указывая пальцем в угол каюты, проговорил он. – Какие они огромные!.. Симон, – голубчик, акула! Меня хватает акула!..
Его глаза выражали смертельный ужас.
– Успокойся, Леру, успокойся, милый! – говорил Симон, гладя товарища по всклокоченной голове и стараясь уложить его обратно на койку. Когда он успокоился и положил голову на подушку, Симон заметил, что волосы товарища были совершенно седые.
Он ни на минуту не отходил от Леру. Тот лежал без движения на спине, временами приподнимал голову и со страхом смотрел в угол каюты.
– Смотри, акула! – шептали его губы.
На рассвете в каюту вошел помощник капитана.
– Нам все известно, – сказал он, обращаясь к Симону. – Вы – доктор Симон, бежавший с Чёртова острова. Позвольте пожать вам руку, доктор! Моя фамилия – Санчес. Вы – под флагом республики Венесуэлы, и вам не о чем беспокоиться. Как ваш товарищ?
– Боюсь, что у него нервная горячка, – ответил Симон.
– Я сейчас пришлю судового врача, и мы переведем больного в лазарет. Как вы себя чувствуете?
– Я совершенно здоров. Где вы нас подобрали, сеньор Санчес?
– Между островами Табагос и Тринидадом. Мы идем в Пуэрдю-Кабелио. Ваша удивительная лодка – с нами. А ведь вам повезло, доктор! Не подбери мы вас, вы неизбежно попали бы в руки английской полиции и снова очутились бы на островах Спасения. Впрочем, вряд ли вы продержались бы еще несколько часов. Мы нашли вас обоих в ужасном состоянии.
– Вы очень добры, сеньор Санчес. Но разрешите еще вопрос: как отнесется к нам ваше правительство?
– Наша республика не выдает политических преступников. В этом отношении мы еще не доросли до Европы и Соединенных Штатов. Со временем и мы, конечно, испортимся, но пока вы у нас будете в полной безопасности.
В тот же вечер, сидя на палубе, окруженный любопытными пассажирами, доктор Симон рассказывал о своих необыкновенных приключениях и об ужасах, которым подвергаются заключенные, томящиеся в каторжных тюрьмах французской Гвианы, в Кайене и на островах Спасения.
На другое утро Леру почувствовал себя лучше. Он перестал бредить. Узнал своего товарища и попросил есть.
В тот же вечер они высадились в порте Кабелио.
– Ну, что, Леру, – сказал доктор, – не прав ли я был, когда говорил тебе, что мы будем на свободе? А все – благодаря моим черепахам! Без их панциря никогда мне не удалось бы сделать такого прочного бота!..
Жемчужный паук
Японский рассказ
I. Жемчужина О-Таки.
Над морем пронесся пронзительный свисток. Шесть японок, дремавших вповалку на джонке, зашевелились, лениво потягиваясь. Лежавшая у самой кормы вдруг вскочила. Прищурив от слепящего солнца узкие глаза, она крикнула:
– Вставайте! Такеда-сан свищет, не слышите! Бамбука захотелось?
Напоминание о бамбуке произвело свое действие. Одна за другой японки начали подниматься. Они оправляли сбившиеся во время сна белые куртки и подтягивали узлы холщовых повязок, плотно обхватывавших голову. В длинных парусиновых штанах они походили на молодых японских матросов.
– На других джонках уже начали работу, – указала на море вскочившая первой девушка.
– Откуда у тебя столько прыти берется, О-Таки-сан? – засмеялась ее подруга. – С рассвета до полудня ныряла, потом считала раковины, пока мы спали, и все тебе нипочем.
Улыбаясь смотрела она на О-Таки и думала: «Какая она красавица. Отчего я не такая? И кожа-то у нее не желтая, а золотистая, а волосы будто воронье крыло. Ножки маленькие, прямые, а когда плывет, так не отличишь от лягушки».
– Ну, чего ты на меня уставилась, О-Мацу-сан?
– Я любуюсь тобой, О-Таки-сан. Твои глаза расходятся стрелками, словно распущенные крылья ласточки. Такие только на рисунках рисуют.
О-Таки засмеялась. Сунув в рот указательные пальцы, она надула щеки и свистнула. Подруги последовали ее примеру. Воздух наполнился оглушительным свистом. Так японские ныряльщицы расправляют легкие перед спуском в воду. Этот обычай существует у японских водолазов с очень древних времен. Чем сильнее и продолжительнее свист, тем дольше человек может пробыть под водой, – говорят они.
Девушки засуетились. Сбросив с себя куртки и штаны, они торопливо надевали большие уродливые очки, вправленные в резиновые полумаски, не допускающие воду к глазам и плотно прикрывающие уши. В этих очках миловидные японки походили на сказочных морских чудовищ.
– Скорее, скорее! – торопила ныряльщиц О-Таки, с беспокойством глядя на приближавшуюся шлюпку. На носу шлюпки стоял коренастый японец в голубом кимоно и широкополой соломенной шляпе. Помахивая тонкой бамбуковой тростью, он крикнул:
– О-Таки-сан! Разве для того я назначил тебя старшей, чтобы ты мне устраивала беспорядок? Пять минут просрочено сверх положенного часового отдыха. За это твоя джонка отработает лишние пятьдесят минут. – Он говорил улыбаясь, словно сообщал ныряльщицам приятную новость.
О-Таки швырнула в море деревянную шайку, остальные девушки сделали то же. Затем с громким свистом одна за другой стали бросаться в воду. Джонка сиротливо покачивалась на волнах. Японец не отрывал глаз от морской поверхности. В одной руке он держал золотые часы, в другой – бамбуковую трость.
Прошла минута. Вот над водой мелькнула желтая рука. За ней показалась уродливая голова в очках, другая, третья. Желтые женские тела, прорезывая зеленоватую воду, всплывали на поверхность. С ловкостью рыб проносились ныряльщицы между качающимися на волнах шайками, вытряхивали в них из небольших мешочков чёрно-серые раковины и снова исчезали в морской глубине.
О-Таки появилась возле кормы шлюпки. Лодочник едва не задел ее таранным веслом по голове. Она ловко увернулась и, нырнув, проплыла под самой поверхностью воды. Вытряхнув в шайку из мешочка добычу, ныряльщица перевернулась на спину и заломила руки под голову. Она отдыхала.
– О-Таки-сан! – крикнул Такеда.
– Хаай[22]22
Хаай – слышу. Так откликаются японцы.
[Закрыть]. – Девушка легла набок и поплыла к шлюпке.
– Почему ныряльщицы спускаются без груза? – спросил синдо (подрядчик).
– Здесь неглубоко, Такеда-сан, не стоит. Мы и так легко добираемся до дна.
– Это непорядок. Камней вам жалко, что ли?
– Соодес[23]23
Соодес – слушаю.
[Закрыть]. – Девушка поплыла к джонке.
Такеда знал, что ныряльщицы не любят пользоваться камнями в неглубоких местах. Он сам когда-то пробовал спускаться на дно с зажатым между коленями камнем. На другой день после этого он едва передвигал ноги. Однако Такеда упорно стоял на своем. С грузом ныряльщица скорее достигала дна, а потому у нее оставалось больше времени для сбора раковин.
Такеда окликал появлявшихся из воды ныряльщиц и приказывал:
– Спускаться с грузом!
Через некоторое время все шесть японок собрались в джонке. В кормовой ее части лежала груда камней. О-Мацу выбрала большой плоский камень и зажала между коленями. Лицо ее выражало досаду. Она подошла к борту, грузно бухнулась в воду, за нею попрыгали подруги.
Такеда смотрел на часы. Больше полутора минут ныряльщицы обычно не оставались под водой. Несмотря на то, что в своих уродливых очках они все казались на одно лицо, опытный синдо прекрасно отличал каждую. Он аккуратно записывал в блокноте сколько времени каждая находилась под водой.
Прошло две минуты. Пять ныряльщиц уже были в джонке. Они переводили дух и выбирали камни. О-Таки все еще не возвращалась. Такеда следил за секундной стрелкой, то-и-дело взглядывая на море. Он мысленно подсчитывал: «Уже две с половиной минуты, как она под водой».
Еще десять секунд, и подрядчика охватило беспокойство. Мелькнула мысль: «Не случилось ли что-нибудь? В эти места, в особенности в октябре, приплывает много осьминогов». О-Таки считалась одной из лучших ныряльщиц на жемчужных промыслах в бухте Овари. К тому же она была красивая крепкая мусмэ (девушка). Недаром ею гордились рыбаки поселка Тобо. «Беда, если пропадет».
Но вот японец облегченно вздохнул. Словно кусок меди что-то блеснуло под водой. Оставляя серебристый след пузырей, перед джонкой вильнуло тело ныряльщицы. Вынырнув, она уцепилась рукой за борт. Девушка тяжело дышала, жадно захватывая ртом воздух.
О-Таки появилась возле кормы шлюпки…
Таке да не сводил с нее глаз. Его карие зрачки улыбались. Три минуты и две секунды! Ни одна ныряльщица так долго еще не оставалась под водой.
– Давай руку, О-Таки-сан! – раздались голоса с джонки. Девушка с трудом перевалилась через борт, подхваченная ныряльщицами. В правой руке у нее была затиснута большая продолговатая раковина. Она показала ее подругам.
– Дайте нож. Такая огромная и старая, наверное в ней большая жемчужина.
– Не трогать! – крикнул Такеда.
Шлюпка ткнулась бортом о джонку, в один прыжок Такеда был возле ныряльщицы:
– Что принесла?
О-Таки протянула ему раковину:
– В ней большая жемчужина, данна-сан[24]24
Данна-сан – господин.
[Закрыть].
– Ты почем знаешь? – рассмеялся синдо.
Девушка молча улыбалась, Такеда вырвал из ее рук нож и привычным движением разжал крепко стиснутые половинки раковины. В белой чаше раковины поблескивала огромная круглая жемчужина. Такеда молча смотрел на жемчужину и думал: «Такой крупной я еще никогда не видал. Вот хозяин то будет доволен».
– Откуда ты знала, что в этой раковине большая жемчужина? – спросил Такеда, пытливо глядя на О-Таки.
Улыбка не сходила с губ девушки. Она низко поклонилась синдо и молчала. Такеда засмеялся, потом, приняв деловой вид, сказал:
– Так и быть, на этот раз штраф с вас снимается.
II. Где родится жемчуг.
На юге главного острова Японии Хонсю, на полуострове Ямато, находится провинция Айсэ. Полуостров Ямато очень живописен. Громадные горные хребты, которые тянутся с севера на юг, преграждают путь холодным ветрам, а теплое течение Куро-Сиво[25]25
Теплое течение Куро-Сиво берет начало у Филиппинских островов и, проносясь мимо острова Формозы, огибает с востока Японию. Часть этого течения устремляется и в Японское море и почти достигает берегов Восточной Сибири.
[Закрыть] – Гольфштрем Азии – обогревает полуостров. Поэтому климат Ямато резко отличается от климата остальной части острова. Здесь не бывает сильных холодов, и склоны гор и долин покрыты богатой растительностью[26]26
В Японии 168 видов деревьев, то-есть в два раза больше, чем в Европе.
[Закрыть]. Здесь сосне не приходится грезить о прекрасной пальме: они растут почти рядом. Листья столетних дубов вечно зелены и никогда не опадают. Японский кедр достигает огромных размеров. Среди рододендронов, гардений и азалий раскинулись кипарисовые рощицы. Клен и бамбук встречаются повсеместно на полуострове. Особенно красивы кленовые леса осенью, когда их листья окрашиваются в ярко багряные тона. Во время заката и восхода солнца они кажутся пылающими. Мандариновые рощи унизаны жёлто-красными плодами. В садах зреют абрикосы, сливы, персики и завезенные из Китая якуро и бива. Весной красуется пышным белым нарядом знаменитая японская вишня сакура. Еще листья не показались из почек, а вишня уже сплошь покрыта цветами.
Отлогие песчаные берега южной части полуострова изрезаны множеством маленьких бухт. Разбросанные вдоль побережья вечно зеленые острова представляют природную дамбу, о которую разбиваются гигантские валы прибоя. Между островками по глади зеркальных вод словно горделивые лебеди скользят джонки.
На берегу бухты Овари, в пяти километрах от Ямадо – главного города провинции Айсэ, конечного пункта железной дороги, приютилось селение Тобо. Селение утопает в густой зелени садов. Строений не видно. Только блестит черепица крыш, да кое-где высоко поднимаются тори[27]27
Тори – ворота из двух столбов с перекладиной, указывающие путь к буддийскому или синтоистскому храму.
[Закрыть]. С давних пор бухта Овари славилась особого рода мелкими устрицами. Они не только употреблялись в пищу, но ценились потому, что в их раковинах находили жемчуг.
Сбором жемчуженосных устриц занимались исключительно женщины поселка Тобо. За раковинами нередко приходилось спускаться на глубину до тринадцати метров. Мужчины не выдерживали такой тяжелой работы и, уступив ее женам и дочерям, занялись рыболовством. Жемчуг, вылавливаемый в бухте Овари, был мелок и малоценен. Его скупали для вышивок только китайцы. Европейцы и американцы никогда не заглядывали в этот забытый уголок Японии.
Полуостров Ямато считается колыбелью населения страны Восходящего Солнца. Его горные племена ведут свой род от первых завоевателей японских островов. Кто были эти завоеватели, достоверно не известно.
Но вот лет двадцать назад о полуострове Ямато заговорил весь промышленный мир. На выставке в Париже, в Лондоне и в Нью-Йорке появился необыкновенной величины жемчуг. Родиной его была бухта Овари. Больше всего взволновало западных ювелиров то, что жемчуг этот был искусственно выращенный. Подделкой его назвать было нельзя. По своим качествам он ничем не отличался от настоящего. Японские жемчужины из Овари были живые, полновесные и чрезвычайно ценные.
Утверждали, что тайну выращивания жемчужин открыл японский рыбак Ко-кичи Микимото. Но это не верно. Уже 2000 лет назад искусство выращивать жемчужины было известно китайцам. В 1761 году англичанин Линней привез из Китая этот секрет и тщетно старался продать его в Англии и в Норвегии. Над ним смеялись и в конце концов признали его шарлатаном. Он поехал в Россию, где за 500 червонцев продал свою тайну прибалтийскому купцу Багге.
В старину Россия была очень богата жемчугом. Русские боярыни гордились своими жемчужными монисто. Иностранцы приезжали в Москву покупать отборные жемчужины. В Архангельской, Олонецкой, Новгородской, Псковской, Волынской, Ярославской, Вятской, Казанской, Симбирской и Пермской губерниях водилась, да и сейчас водится, пресноводная жемчужница. Позднее в Восточной Сибири и в Туркестане были также найдены раковины, содержащие жемчуг. В свое время жители этих губерний занимались ловом жемчужниц.
Царское правительство не обращало внимания на развитие жемчужной промышленности. Мало-по-малу она заглохла[28]28
В 1760 году было вывезено русского жемчуга на 181 520 руб., а в 1870 году всего лишь на 1 505 руб.
[Закрыть][29]29
Эта жемчужина была найдена в Персидском заливе в XVII веке. Она весила 126 карат (карат=0,205 грамма) и оценивалась в 1 600 000 франков.
[Закрыть]. Русское барство стало покупать главным образом индийский жемчуг. В особенности ценился персидский, который вошел в моду, когда на короне персидского шаха появилась самая большая жемчужина в мире.
За последние десятилетия жемчужный промысел в бухте Овари широко развился. Кокичи Микимото культивирует в год три миллиона раковин, из которых каждая сотня в среднем содержит 26 круглых жемчужин стоимостью по 200 долларов. Нет ничего удивительного, что в течение нескольких лет этот рыбак сделался миллионером. Он взял концессию у японского правительства почти на всю бухту Овари. Лишенное лучших рыболовных участков, население разорилось, и волей-неволей рыбаки шли на службу к жемчужному пауку. В конце концов он прибрал к рукам все рыбацкое население бухты. Старики, женщины и дети – все теперь работали на Микимото. А он все шире расставлял свои тенета.
Маленькое селение Тобо превратилось в красивый городок. Появились школы, больницы, электрическое освещение и телефон. Универсальные магазины нового предприятия снабжали тысячную армию рабочих и служащих всем необходимым. Хозяин на этом предприятии неимоверно наживался.
Микимото был человек «либеральных воззрений». Он не посягал на свободу совести рыбацкого населения, широко открыл двери христианским миссионерам и не без задней мысли выстроил на свой счет два христианских храма. За это духовные отцы призывали своих прихожан к почитанию хозяина и повиновению ему как благодетелю.
Жемчужный паук не терпел никаких рабочих организаций. Он с гордостью говорил:
– Генри Форд в Америке, а я в Японии не признаем этих нелепых нововведений. Между нами только та разница, что Форд уменьшает число рабочих часов и увеличивает количество рабочих, а я не делаю ни того, ни другого. Закон дает мне право заставлять работать рыбаков с восхода до заката солнца. Так пусть они поступают по закону, как подобает каждому японцу.
– А как же насчет страхования жизни рабочих? – спрашивали его агенты страховых обществ.
Микимото возмущался:
– Страховать, кого? Ныряльщиц? Да если вам придется выплачивать премию за каждую утонувшую ныряльщицу, то ваша компания скоро треснет по всем швам. Одни осьминоги и акулы сколько их пожирают!..
Вечером, когда джонки с ныряльщицами приставали к берегу, их всегда встречал сам хозяин. Утомленные девушки выстраивались рядами. Не торопясь, инспектора начинали осмотр. Они заглядывали ныряльщицам в рот и ноздри, шарили в одежде. После окончания осмотра ныряльщиц отпускали домой…
Сумерки так сгустились, что едва можно было разобрать человеческие лица. Грузная фигура Микимото в сером хаори (верхнее платье) резко выделялась среди его приближенных.
– Необыкновенной величины жемчужина, данна-сан! – Такеда, низко кланяясь, подошел к хозяину и протянул ему находку О-Таки. Тот вынул из кармана электрический фонарик и внимательно осмотрел жемчужину:
– Хороша! Это нашей культуры. Кто нашел?
– Дочь рыбака Иевато Маццуро, О-Таки-сан.
– Завтра до выхода на работу приведешь ее ко мне. – Микимото повернулся и пошел к ожидавшему его на дороге автомобилю.
