Текст книги "Бандитский век короток"

Автор книги: Борис Шпилев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

А поземка заботливо замела его следы.

* * *

Вода была ржавой и вонючей. И отдавала мочой. Она текла тонкой струйкой из проржавевшей, покрытой слизью трубы и звонко билась о дно подставленной Громом консервной банки.

Только этот одинокий звук да еще редкие стоны мечущегося в бреду Алексея нарушали безмолвие подвала старой пятиэтажки.

Действие волшебных таблеток начало слабеть ещё на окраине города. Али предупреждал, что после кратковременной вспышки активности наступит депрессия и длительный упадок сил.

Самочувствие Грома в момент упомянутого дагестанцем «упадка сил» напоминало старую шутку Жванецкого: «Почему лимон с ножками? Видимо, кто-то выдавил канарейку в бокал». Вместе с окончанием действия таблеток, словно луч разряженного фонаря, потускнело и восприятие реальности.

Гром решительно не помнил, как открыл отмычкой простенький замок, врезанный в обитую ржавым железом дверь, как ужом полз в темноте, тыкаясь лицом в человечьи и кошачьи какашки, и как забился последним сознательным усилием под теплую трубу отопления.

Бог войны и мести по-прежнему оберегал Грома. В подвале прорвало канализацию, и специфический запах живо выгнал на улицу обосновавшихся было там бомжей.

Придя в себя через несколько часов от нестерпимой вони и боли в отмороженных пальцах, Алексей обнаружил, что потерял где-то бесценную сумку с боеприпасами, медикаментами, спальником и еще многими необходимыми вещами, которую предусмотрительный Али оставил ему на пожарище вместе со снегоходом. У него осталось только несколько разовых герметичных шприцов, наполненных сильным антибиотиком, и две капсулы стимулятора, запаянные в водонепроницаемую обертку.

И, конечно, оружие. Компактные «вальтер» и «глок» с обоймами к ним намертво крепились на поясе «скрытого ношения», надеваемом прямо на голое тело, под рубашку. Был еще метательный десантный нож в пластиковых ножнах, прикрепленных к правой лодыжке.

Арсенальчик был так себе, но все же лучше, чем ничего. Хуже было другое. Гром потерял хитрый сотовый телефон прямой связи с Магомедовым, нашпигованный системами кодирования разговоров, антипеленгом и ещё много чем.

Теперь, чтобы созвониться с дагестанцем, Алексею пришлось бы либо звонить по обычному городскому телефону, который наверняка прослушивался, либо покупать новый сотовый. Благо тугой свёрток долларов, плотно завёрнутый в целлофан и подвешенный за шнурок на шею, оказался в целости и сохранности.

От невесёлых мыслей быстро закружилась и заболела голова, и Алексей, вколов в предплечье дозу антибиотика, хлебнул вонючей воды, которой накапало приблизительно полбанки и позволил наконец себе потерять сознание.

* * *

– Бежать надо, Крот! Сукой буду, положит он всех! – тряся щеками и обильно потея, кричал Гарик Оскарович. – Награду объявляли?! И какую награду! Ц-ц-ц. – Толбоев зацокал языком, восторженно завёл к потолку черные восточные глаза. – И чего? И ни хера! «Быков» сколько положили? Считай, половины нет уже. Никто его не видел, никто ни разу в него не попал. Ни разу!

Молчавший до этого Тихомиров деликатно кашлянул в кулак.

– Я тут, извините, Федор Петрович, к бабушке к одной сходил. Слепенькой. Верная бабушка. Несколько раз своей ворожбой меня из такого говна вытаскивала… Ну так вот… – Глеб Федорович замялся. – Ерунда, конечно… но она говорит, нельзя его убить. Будто он… это… воин-ангел… как его, Серафим, что ли…

Пока Тихомиров говорил, Федор Петрович Кротов, опустив глаза, смотрел в свой наполовину пустой стакан. Лицо его неуловимо изменилось.

Сальная, тёмная челка низко нависла над лбом, толстые щечки обвисли брылями, набрякли лилово мешки под глазами, по лицу разлилась нездоровая желтизна. И даже отсутствие карикатурных усиков не умаляло жуткого сходства.

– Господи! – пробормотал в ужасе Толбоев.

Крот посмотрел на свою сжимавшую стакан правую руку. Она тряслась так, что хрустальное донышко звенело о полированную поверхность стола. Тогда он сжал пальцы, и тонкое стекло брызнуло в стороны, оставив глубокие порезы.

Бандит схватил что-то в ящике стола, вытянулся весь в сторону Тихомирова, и заплясала в его израненной руке тяжелая «беретта». Кровь, струящаяся из порезанных пальцев, залила рифленую рукоятку, отчего та стала мыльно-скользкой.

Пистолет был похож на страшного, черного, покрытого кровью зверька, который пытается вырваться из рук держащего его человека и убивать… убивать…

Глеб Федорович медленно поднял руку, чтобы перекреститься.

– Замри, падло! – прошипел Кротов. – Замри, упырь! Ишь, бабушка ему сказала! Гуся с удавкой к твоей бабушке слепенькой. Говорит много, – прохрипел он.

Пистолет оглушительно бахнул, и левое ухо Глеба Федоровича повисло мокрыми красными комочками. Тихомиров взвизгнул и, присев, закрылся. Между его пальцами обильно потекла кровь.

Словно в ответ на его крик, в дверь почтительно, но настойчиво постучали. Не дожидаясь разрешения, в кабинет быстро вошел один из телохранителей Крота, молодой и жестколицый, почтительно склонившись к сидящему бандиту, что-то коротко прошептал ему на ухо и поставил перед ним тяжелую спортивную сумку.

Федор Петрович с опаской расстегнул ее, недоверчиво посмотрел на телохранителя и не торопясь принялся вытаскивать из нее уже знакомые нам предметы: спальный мешок, похожий на батон варёной колбасы, лекарства в нерусских упаковках и оружие… оружие и патроны. И деньги. Много денег. Русских и нерусских.

– Ну что, мудаки, оборотень, говорите? Ангел Серафим, значит? – мягко рассмеялся Крот, и Толбоев поразился, как он мог принять этого улыбчивого бизнесмена за страшненького, кровавого автора «Майн кампф».

– Где нашли? – спросил Крот, с некоторым удивлением глядя на свою окровавленную руку с зажатым в ней пистолетом. – Он досадливо тряхнул рукой, и кровяные брызги упали на белоснежный палас.

– У старых домов на улице Королева. Помойка ещё там недалеко, – четко доложил жестколицый.

– Следы?

– Всю ночь мело. Сумку утром два бомжа из снега откопали. Там рядом Фоня Зверь живёт. У него «бээмвуха» старая, ну, с утра, конкретно, не заводится. Он, значит, пока с ней мудохался, бомжей и заприметил.

– Этот Фоня твой – местный?

– Я ж и говорю, у его подъезда сумку нашли.

– Так! Его старшим. В подхват десять человек. Нет! Двадцать! И чтобы каждый подвал, каждый чердак! Понял?! – И, когда телохранитель рванулся к двери, крикнул ему вслед: – И хирурга позови, мне и этому… – Крот с отвращением посмотрел на тихо кровящего в углу Тихомирова.

Уже взявшийся за ручку двери, жестколицый обернулся и с изумлением посмотрел на Крота.

– Хер ли уставился! – свирепея, рявкнул бандит. – Не нашего Хирурга! Из поликлиники! Обыкновенного. Или травматолога, там.

Глава 9

– Крестник сильно болен. Приказал уезжать мне с людьми из города… – Строитель-кавказец в испачканном побелкой ватнике и валенках, на которые были надеты рваные калоши, не договорив, отхлебнул молока из пакета, на котором была изображена благообразная старушка в съехавших на нос очках.

Двое его смуглых коллег, одетых так же колоритно, занимались тем, что свинчивали и развинчивали газовыми ключами одну и ту же трубу, идущую отвесно вверх по стене старого дома, около которого за щербатым, почерневшим от дождей забором и расположилась странная бригада строителей, насчитывающая человек десять.

– Ранен? – тревожно спросил голос из необычного вида сотового телефона в руке строителя.

– Нет, простудился сильно.

– Так… а ты, значит, не уехал? – по молчав, с напускной суровостью спросил Магомедов.

– Не уехал… – виновато ответил Али. – Он больной совсем, в вонючий подвал забился, как крыса. Сумку потерял, ну… со всеми делами. Ее бомжи нашли, а у них сумку отобрал какой-то бритый.

– Все понял, – сидя у себя в кабинете, Магомедов задумчиво прикрыл глаза. – Значит, так! Приказ тот же: не дай им его убить. Завали хоть полгорода, но не дай им его убить. Подвал почему вонючий?

– Канализацию прорвало, уж дня три как, – ответил Али, по достоинству оценив умение хозяина вылущивать из разговора, из фразы самую суть, зерно информации.

– Собери ему новую сумку, лекарств побольше, наряди двух ребят помоложе сантехниками, пусть зайдут в подвал, отнесут ему…

– Хозяин, может быть, лучше вывезти его по-тихому из города. Подлечится, а потом пусть воюет себе.

– Сегодня двенадцатое ноября… – после паузы ответил Нурсултан Дамирович. – Сегодня он дал слово убить этого, как его?

– Тихомирова, – подсказал Али.

– Тихомирова, да! И если Гром умрёт от воспаления легких до того, как это сделает, тогда, да смилуется над ним Аллах. Если его застрелят, тогда, да смилуется Аллах над тобой. Ты все понял?

– Да, хозяин. Я только еще хотел… – Али замялся. Он почувствовал, как наливаются жаром щеки и уши, и отчаянно не покраснел, а посинел, как это бывает у людей, смуглых от природы.

Магомедов, усмехаясь в трубку, ждал. Немолодой уже, не имеющий близких родственников дагестанец искренне привязался к Али, чье детство и отрочество опалила война, разом превратив мальчика в сурового мужчину. Но никакая война не может изменить законы бытия. С удивлением наблюдал Магомедов, как в ледяном аду души боевика рождается робкая любовь к этой нескладной русской девочке-девушке.

– Я хотел узнать, как довезли крестницу… – наконец выдавил из себя Али.

– Нормально довезли, – буркнул в трубку Магомедов. – Ест, спит и про тебя спрашивает…

Конец связи, хозяин. – Голос Али неожиданно тревожно зазвенел: – У нас тут, кажется, осложнения.

* * *

Фоня ткнул водителя в широкую кожаную спину так, что тот ударился грудью о руль и рыкнул:

– Всё – приехали. Вон у той помойки они сумку и нашли.

– А ты, часом, не гонишь, а, Фонь? Твой подъезд вроде дальше, – усомнился водитель.

– Кто гонит? – вскинулся Фоня. – Зенки разуй! Вон и рыдван мой стоит.

У подъезда сиротливо жалась ржавая Фонина «БМВ».

– И правда твоя. Хрен перепутаешь, – усмехнулся водитель и тут же прикусил язык, вовремя вспомнив, что Зверем Фоню прозвали не только за обезьянью внешность, но и за буйный, взрывной характер. Вот и сейчас, увидев в зеркале заднего вида, как блеснули красные огоньки в маленьких, спрятавшихся под тяжелыми надбровными дугами глазках бандита, водитель залебезил:

– Это я к тому, Фонь, базар веду. У нас, на Окружном проезде, один барыга магазин держит. Он как раз навороченный «Лексус» продаёт. Сказка, не машина. Я мудака этого пару раз от ментов да от наших отмазывал. Если его сейчас за жабры взять, считай, даром отдаст тачку. Да только у меня и таких бабок нету. Всё по вене уплывает. А у тебя точняк хватит. Ты ж не ширяешься, не пьешь, не куришь. И куда только бабки деваешь? Жрёшь ты их, что ли?

– Ладно, заглохни, – грозно пробурчал Фоня. Но опасные огоньки в глазах погасли. – Колонна, стой! – скомандовал он в рацию, и три идущих за их машиной джипа, битком набитые бандитами, остановились.

Сидевшие на лавочке у Фониного подъезда старушки с удивлением и опаской смотрели на громоздкие черные машины, из которых, точно горох, посыпались рослые парни. Они вежливо поздоровались с важно прошедшим мимо Фоней, но он даже не удостоил их ответом.

Собрав вокруг себя бандитов, он, подражая Кроту, тихо и неторопливо отдавал распоряжения:

– Значит, так. На крышу и по углам дома наблюдение. Остальным разбиться на тройки. Нет, лучше на пятерки – волчара уж больно опасный. И все подвалы, чердаки, подъезды, собачьи будки, бля, в радиусе, – выговорив это ученое слово, Фоня довольно усмехнулся, – двух кварталов осмотреть. Пройти по подъездам, звонить во все квартиры и вежливо, ВЕЖ-ЛИ-ВО спрашивать, не видел ли кто эту харю. – Фоня раздал фотографии и с сомнением оглядел братков. – Поскольку на ментов вы не тянете, будете говорить, что чувак должен денег и прячется. – Фоня помолчал. – Про награду, что Крот обещал, вы знаете, так что землю ройте, но лоха этого мне достаньте.

Фоня Зверь оставил водителя и пятерых бойцов. Оставшись одни, они залезли в салон джипа и, включив кондиционер, рацию и магнитолу, закурили.

– А какого, говоришь, цвета «Лексус»? – спросил Фоня, глубоко затягиваясь и пуская кольцо дыма.

– Зелёный металлик, – ответил молодой водила, завистливо наблюдавший за толстым дымным кольцом, медленно расползавшимся по лобовому стеклу.

– Мой любимый цвет, мой любимый размер! – мечтательно проговорил Фоня.

Если бы он был внимательнее, то заметил бы шевеление за почерневшим от дождей забором у старого дома. Обратил бы внимание на двух парней в потертых спецовках, неторопливо бредущих по тротуару вдоль дома. В руках одного из них была объемистая спортивная сумка. Но перед глазами Фони ослепительно сверкала и переливалась золотисто-изумрудная мечта.

Ожила рация.

– Говорит третий. Фоня, вы что там, ослепли на хер?! – спросила она. – Мимо вас прошли двое и полезли чегой-то в подвал.

Фоня на минуту задумался, затем, довольный своей сообразительностью, рассмеялся:

– Не бзди, третий. Там канализацию прорвало. Это сантехники, наверное, ремонтировать полезли. – И спросил у водителя: – А передача у нее какая, простая или автомат?

* * *

– …Автомат? Конечно, положил. Даже два – «скорпион» и чешский «мини-узи». – Аркадий обиженно посмотрел на Ваху Килоева, потом опасливо покосился на три раскорячившихся на снегу джипа, за тонированными стеклами которых угадывались человеческие силуэты.

Аркадий Лосев, коренной ясеневский москвич, познакомился с застенчивой темноглазой девушкой, учась на филфаке Московского государственного университета, и влюбился в нее с первого взгляда, да так крепко, что, когда она, дагестанка из старинного почтенного рода, привыкшая к горам и солнцу, наотрез отказалась жить в маленькой двухкомнатной квартире Аркадия вместе с его вечно брюзжащими родителями, он без колебаний рванул вместе с ней в Дагестан.

Нужно сказать, что поначалу в большой семье Ирис Загаевой чужака приняли довольно прохладно. Даже хотели сначала побить камнями, увидев, что к моменту их приезда живот девушки уже заметно округлился.

Ирис прижалась к нему всем телом и сказала, что умрёт вместе с ним. Она не плакала.

Тогда старейшины поговорили с ними, заглянули им в глаза и увидели там великую любовь, которая нечасто выпадает двоим на земле. И простили их.

Простили, но по-прежнему с некоторым презрением и недоумением смотрели на Аркадия, словно на некую вещь, выбросить которую вроде бы жалко, а что с ней делать непонятно.

Но любовь позволяет совершать настоящие чудеса, и убежденный атеист Аркадий принял ислам. На свадьбе, в мечети, он попросил муллу разрешить ему взять фамилию жены. Тот почесал в затылке и согласился.

С того дня мужчины стали первыми заговаривать с Аркадием Загаевым и угощать его сигаретами. И женщины больше не отворачивались при встрече с ним на улице.

Спустя некоторое время зачастил в их дом хорошо одетый, важный старик, чей «Мерседес» смотрелся на пыльной улице их поселка, как маслинка в стакане бормотухи.

Он часами болтал ни о чём, с привычной легкостью перескакивая в разговоре с немецкого на английский. Хорошо знавший эти языки, недоумевающий Аркадий почтительно отвечал, понимая, что неспроста всё это.

Через некоторое время неожиданно для себя парень оказался в тренировочном лагере, где целыми днями их заставляли бегать, прыгать, стрелять и делать ещё массу непонятных и бесполезных, с его точки зрения, вещей. А ещё через некоторое время Аркадий с удивлением понял, что получается все это у него довольно хорошо и что все это безобразие ему даже нравится. Он только сильно скучал по жене.

Неделя проходила за неделей, и, когда его тоска достигла предела, в лагере появился человек с глазами цвета грязного льда. Он назвался Али, доходчиво объяснил Аркадию, что жена его никуда не денется, и увёз его в Москву.

* * *

– Морока мне с тобой, – недовольно буркнул в трубку Званцев. – То вертолёты у тебя падают, то дома горят, как свечки. Бардак! – генерал посопел в трубку. – Короче, жди областную комиссию. Там и ФСБ, и МЧС, ну и наше начальство, само собой.

– Какой бардак, товарищ генерал? – холодея, проговорил Рулев. Он ощутил внутри, где-то внизу живота, противную мелкую дрожь. Непослушная телефонная трубка так и норовила выскользнуть из разом вспотевшей ладони.  – Да что вы! Обычная рутина, мы сами бы все расследовали в лучшем виде. Под вашим мудрым руководством, а?! Может, как-нибудь переиграть все это?!

– Не получится,  – устало вздохнул Званцев. – Я уж все свои связи использовал. Ты же знаешь, я во всём этом дерьме тоже по уши. Так что ты в больницу ляг, что ли. И больничный выпиши задним числом, мол, ничего не знаю, ничего не ведаю, болен был. – Генерал помолчал, а майор отчетливо представил себе, как Званцев, сутулясь в кресле, крепко трет ладонью большую, лысую, шишковатую голову. – Вчера договорился в областном госпитале с главврачом, отлежусь с месячишко. Да хер ли толку, – в голосе генерала звучала безнадежность. – Если выплывет история с «Красным, фонарем», меня и на пенсию выкинуть не успеют. Моя лярва живьем сожрет и генеральские похороны устроит, чтобы в эффектном трауре покрасоваться. Так что подтирай, зачищай, мойся душистым мылом, готовься, одним словом.

Дорогой японский «жучок», установленный в трубку майорского телефона одним из боевиков Али во время их наскока на городское отделение милиции, услужливо донес генеральские слова до ушей оператора, круглосуточно дежурившего в потайной комнате офиса фирмы «Аверс». Поколебавшись, оператор позвонил Магомедову. Магомедов позвонил Али.

После звонка генерала Виктор Михеевич долго сидел, глядя в одну точку, курил сигарету за сигаретой и думал, думал…

Рабочий день давно закончился, и в его кабинет неслышно заползли сумерки. Здание опустело.

Секретарша Вика, пошуршав для вида бумагами в приёмной, приоткрыла дверь и робко поинтересовалась, не нужна ли она ещё начальству. Увидев выражение лица Рулева и не получив ответа на свой вопрос, она так же тихо, прикрыв дверь, на цыпочках удалилась.

Просидев неподвижно еще некоторое время, майор включил настольную лампу, взял чистый лист бумаги из стопки на столе, в верхнем левом углу поставил жирную цифру «1», снова задумался и рядом с единицей приписал: «Кончить Крота», – а строчкой ниже – «Тамара и Надя».

Поскреб щетинистую щеку и принялся строчить дальше, быстро, не останавливаясь.

* * *

Отмычка скрипела, щелкала, но упрямо не желала открывать замок подвальной двери.

– Давай быстрее, чего копаешься, – прошипел Ваха, опасливо оглядываясь по сторонам. – А то, глядя на наши рожи, ещё решат, что мы террористы.

– Глядя на твою, точно решат, – усмехнувшись, Аркадий покосился на орлиный профиль приятеля. – А мое лицо, если и поразит кого, так только своим аристократизмом и чистотой линий.

Устав ковырять в замке, Аркадий злобно толкнул дверь, и она, жутко заскрипев, открылась.

– Добро пожаловать, дорогой друг Карлсон, – буркнул Ваха и, пригнувшись, нырнул в темноту подвала, но тут же пулей вылетел обратно, зажав ладонью рот и нос и выпучив глаза.

– Вонища, бля, на хер! – буркнул он, торопливо вдыхая полной грудью свежий морозный воздух.

– Пошли быстрее, – потянул его за собой Аркадий. – Это только сначала, потом привыкаешь.

– Ага. Привыкну, как же, – закивал головой Килоев и вдохнул поглубже.

* * *

Гром сидел в палатке, привалившись спиной к сваленным в кучу вещмешкам, и курил. За полотняными стенами моросил бесконечный дождь. Сигарета была мокрой, тянулась плохо и жутко воняла.

«Что они туда, суки, суют вместо табака?» – досадливо подумал Алексей и ожесточенно почесал правое плечо, на которое все падала и падала с протекавшего потолка назойливая капля.

Полог палатки распахнулся, и вошел лейтенант Киселёв. Был он одет в новенькую полевую форму, но только сверху. Снизу, до пояса, он был абсолютно голым.

На том месте, где должны были находиться его яйца и низ живота, расползлось кровавое месиво. Обеими руками, словно беременная женщина, поддерживающая живот, он бережно нес перед собой сизые вывалившиеся кишки. Они свисали, покачиваясь между пальцами его рук и напоминали скользкую, воняющую ливерную колбасу.

Киселёв постоял секунду, покачиваясь, широко открыл рот и ржавым, скрипящим голосом протяжно закричал:

– И-и-и-и-и!..

– Да брось ты, Кисель, – отмахнулся Гром. Это не ты кричишь. Это кто-то открыл подвальную дверь.

Скрипя зубами от натуги, принялся с трудом выбираться, выдираться, точно муха, из паутины своего вязкого кошмара.

* * *

– Да где же мы его тут найдём, – проговорил кто-то справа, совсем рядом, уже в этой реальности, в залитом говном подвале. Мелькнул луч фонаря.

– Слышь, Аркадий, он если и здесь, так, наверно, помер уже. Пошли отсюда, а то я щас блевану.

– Не, не мог он помереть, – говоривший чертыхнулся, ударившись обо что-то в темноте. – Живучий он.

«Это точно», – подумал Гром и сунул в рот предпоследнюю капсулу-стимулятор.

Ваха Килоев нагнулся, чтобы завязать шнурок и совершенно неожиданно провалился в жирную черную тьму, в которой время от времени проскакивали противные искры и плавали большие радужные пятна.

Идущий впереди Аркадий услышал за спиной глухой удар, не оборачиваясь, усмехнулся:

– Что, орел, ещё одну шишку на клюв посадил?

Не услышав ответа, он удивленно оглянулся и в узком луче фонаря увидел метнувшуюся к нему тень.

После темноты подвала хмурый день показался Аркадию ослепительно ярким. Жутко болел затылок и от этого мысли ворочались в голове туго, неправильно.

С тупым удивлением Аркадий заметил, что одет он почему-то в драный и грязный белый маскировочный халат, а к правой руке его намертво примотан проволокой его собственный «Макаров», правда, пустой, без обоймы.

– Беги, – прошептал кто-то сзади в правое ухо.

Загаев обнаружил, что стоит у выхода из подвала. Он хотел обернуться, чтобы спросить, куда бежать, где Ваха и ещё много чего, но не смог вымолвить ни слова. Его рот был плотно забит вонючим тряпьем. Державшие его сзади за плечи железной хваткой руки не давали обернуться.

– Беги! – прохрипел голос, и Аркадия с силой толкнули в спину.

Пулей вылетев из подвала, он нелепо покружился на месте и, неуклюже размахивая рукой с привязанным к ней пистолетом, побежал к старому дому за сгнившим забором.

– Резина у ней широченная, мишленовская, кажись, а диски литые, а… – Водитель неожиданно замолчал и растерянно спросил: – Фонь, смотри, чего это, а?!

Чистящий ногти лезвием ножа Фоня Зверь с неохотой оторвался от своего занятия.

Он уже почти продумал изящный, по его мнению, план по изъятию изумрудной чудо-машины с литыми дисками, с таинственным названием «Лексус». Машины, которую, по праву сильного, он уже считал своей и которая, в силу досадного недоразумения, находилась в данный момент у какого-то чухана.

Хмуро посмотрев в лобовое стекло, с изумлением увидел бегущего к их машине, спотыкающегося на каждом шагу человека. Невысокого. Коротко стриженного. Сутуловатого. В грязном белом маскировочном халате. Нижнюю часть лица бегущего скрывал клетчатый шарф, а в руке у него был пистолет.

– Он! Бля буду, он! – выдохнул Фоня.

– Он! – не веря своим глазам, Али смотрел из-за забора на коротко стриженного человека с пистолетом в руке, который, нелепо спотыкаясь, бежал прямо на бандитские машины. Али поднес к губам рацию и тихо сказал: – Огонь.

Фоня Зверь тоже прохрипел в рацию:

– Всем… По лоху… Огонь. – Затем странно дернулся, мотнул головой, словно отгонявшая муху лошадь, и вылетевшие мозги его густо забрызгали стекло.

Джип задрожал, как в лихорадке, сотрясаясь от пронизывающих его пуль.

Ошалевший водитель, с ужасом глядя на труп Фони, привалившийся к окровавленной дверце, подумал, что не придется уже Зверю сесть за руль зеленого «Лексу-са». Он вытащил пистолет и прямо через лобовое стекло успел пару раз выстрелить в бегущего, прежде чем пуля клюнула его в левый бок.

Аркадий Загаев уже почти добежал до почерневшего от старости забора, когда, поравнявшись с тремя огромными черными машинами, стоявшими в ряд на краю тротуара, словно бы наткнулся на невидимую стену.

Что-то сильно ударило его под сердце, и сильный, колющий иголками холод разлился у него в груди. Он чувствовал еще толчки в спину и в грудь, но уже не обращал на них внимания, потому что справа от машин, на детской площадке с поломанными разноцветными лесенками и покосившимися качелями, он увидел свою жену.

Одной рукой Ирис призывно махала Аркадию, а другой держала за руку маленькую девочку в белой пуховой шапочке, розовом комбинезончике и белых сапожках.

Он в очередной раз споткнулся, упал, попытался встать и не смог. Тогда он пополз к детской площадке, а пули всё жалили и жалили его, а он всё полз и полз.

– Гром! – закричал Али, глядя как человек в красно-белом маскхалате, судорожно дёргаясь, ползёт, оставляя на снегу яркий алый след, к убогой детской площадке. Вот он приподнялся, помахал кому-то рукой и упал лицом в грязь.

Али деловито вщелкнул в автомат полный рожок, передернул затвор и, встав во весь рост, неторопливо пошёл к бандитским машинам, безостановочно поливая их свинцом. Он никому не приказывал идти за ним. Это было его личное дело. Однако его люди поднялись вслед за ним, волчьей стаей окружили огрызающиеся огнем джипы и в упор расстреляли их.

Подойдя к распростертому на окровавленном снегу неподвижному телу, Али перевернул мертвеца на спину и сдёрнул широкий клетчатый шарф. Минуту он бесстрастно смотрел. Лицо его, по обыкновению, ничего не выражало.

– Подгоняйте машины. Уходим, – коротко произнес он в рацию, а сам все всматривался в счастливо улыбавшееся лицо Аркадия Загаева.

* * *

Дмитрию Корнееву, холостому, беспартийному москвичу, было двадцать три года от роду. Его стаж работы в милиции составлял два года, но, несмотря на это, Диман, как звали его сослуживцы, уже успел поучаствовать в одной перестрелке и двух задержаниях и поэтому имел все основания считать себя уже матёрым, тертым ментом.

Однако сейчас он пребывал в растерянности, не зная, как относиться к заданию, которое выполнял в данный момент, сидя за рулем сине-белого милицейского «Форда».

Вчера, уже в конце рабочего дня, его вызвал в к себе в кабинет начальник отдела и включил Диму в группу сопровождения и охраны каких-то важных шишек из управления на время их поездки в маленький подмосковный Мухосранск.

Группа сопровождения и охраны состояла из самого Димы и флегматичного пожилого капитана Заикина.

Выехали с утра. Всю дорогу за окнами машины по обе стороны ухабистого под-. московного шоссе стеной стоял угрюмый, заснеженный лес…

Дима лихо крутил баранку, постоянно поглядывая в зеркало заднего вида на идущие сзади два черных «мерса».

Он то увеличивал, то уменьшал скорость, проверяя, не висит ли кто на хвосте. Взревывал сиреной, распугивая с дороги частников.

– Н-не гони и не д-дёргайся. Начальство этого не любит, – невнятно сказал капитан Заикин. Как бы оправдывая свою фамилию, он действительно немного заикался. Помимо этого, в данный момент он завтракал.

Положив для удобства на колени автомат, капитан развернул фольгу, и в салоне сразу же разлился восхитительный запах жареной курицы.

Холостяк Дима, чей завтрак состоял сегодня из чашки кофе и сигареты, покосился на напарника, сглотнул слюну и спросил:

– Как думаешь, это… Нас наказали или поощрили?

– Не п-понял? – с набитым ртом ответил Заикин, удивленно глядя на Диму.

– Ну, вот эта, наша поездка, это нам доверие или что? Вот Кирюха с Митрофаном и ещё три опера едут сегодня в «Палас» Палёного с его братвой задерживать, а нас сюда.

– А-а, вон ты п-про что. – Заикин прожевал и ненадолго задумался. – Мне, например, точно поощрение. До выслуги, сам знаешь, всего ничего осталось, так я, чем Паленого ловить, лучше с тобой покатаюсь.

А тебе… Не знаю, тоже доверие, наверное. Высокое начальство охраняешь как-никак.

– Я тоже думаю, что доверие… – успокоился Дима. – А то с чего бы… – Он замолчал на полуслове и толкнул в бок сомлевшего после еды напарника: – Смотри-ка, чего это он, а?!

Капитан Заикин открыл слипавшиеся глаза и с удивлением увидел, что от стоящей на обочине «Волги», такой же бело-синей, как их «Форд», выходит на дорогу гаишник и помахивает жезлом, приказывая остановиться.

– Дурак он, что ли? – удивился капитан. – Видит же, что начальство едет. – Внезапно у капитана промелькнула в голове дикая мысль, что едущие сзади «Мерседесы» давно отстали и они несутся по шоссе одни-одинешеньки. Он испуганно оглянулся назад – чёрные машины чин-чинарём шли сзади.

– Включи мигалку, – посоветовал Заикин Диме, что тот и сделал, да ещё и пару раз рыкнул сиреной, мол, протри глаза, служивый.

Однако ненормальный гаишник не успокоился, а решительно, несколько раз указал жезлом на обочину.

– Тормози, – пожал плечами Заикин. – Сейчас ему начальство выдаст.

Дима Корнеев тоже пожал плечами и свернул к обочине. «Мерседесы», как привязанные, послушно последовали за ним.

Гаишник с характерной кавказской внешностью неторопливо обошёл машину и тихонько постучал в стекло водительской двери стволом автомата.

Дима опустил стекло и закричал:

– Ты что, лейтенант, охерел, не видишь, кого везу?!

– Выйдите из машины. Оба, – не повышая голоса, скомандовал гаишник. Дима посмотрел в его холодные глаза, цвета грязного весеннего льда, и торопливо полез из тёплого салона.

Заикин судорожно схватил лежащий у него на коленях автомат, но дверца с его стороны неожиданно распахнулась, и двое в форме ГИБДД сноровисто вытащили толстого капитана из машины, отобрали автомат, пару раз крепко приложив его лицом о капот, и оставили валяться на обочине.

– Отдайте мне пистолет, пожалуйста, – вежливо и вроде бы даже дружелюбно попросил Диму нерусский гаишник. Молодой мент на секунду заколебался, и тут дверца одного из «мерсов» распахнулась и из нее неуклюже выполз толстяк с отечным злым лицом. Корнеев узнал в нем зама начальника управления, которого видел только один раз, на празднике, посвященном Дню милиции.

– Ты кого тормозишь, сволочь тупая!! – заорал толстяк, тряся отвислыми красными щеками. – Ты кто такой?!

И тут Дима Корнеев услышал, как гаишник со страшными ледяными глазами ответил:

– Мы бойцы свободной Ичкерии. Вы все являетесь заложниками. В обмен на вашу свободу мы намерены требовать полной независимости для нашей республики.

Дима не поверил своим ушам. Где-нибудь на Кавказе – это ладно, это пусть… это может быть. Но здесь, в двадцати километрах от Москвы… это просто не могло происходить.

Однако, когда из придорожного леса на дорогу высыпали кавказцы в белых маскхалатах и, дав орущему заму оплеуху по его красной роже, быстренько запихали его обратно в «Мерседес», Корнеев больше не колебался. Дрожащей рукой он расстегнул кобуру и протянул гаишнику-террористу табельный «Макаров».