Текст книги "Русь - Россия - Российская империя. Хроника правлений и событий 862 - 1917 гг. - 2-е издание"
Автор книги: Борис Пашков
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 51 страниц)
Поляки вели себя вызывающе. Королевский посол дерзнул торжественно назвать царя творением Сигизмунда. Пьяные поляки, возвращаясь домой, рубили москвитян, бесчестили благородных женщин, силой извлекая их из колесниц или из домов. Народ требовал суда.
И на беззаконие ответили тем же. Пока самозванец веселился со своими друзьями, Василий Шуйский ночью призвал к себе не только сообщников, но и многих других людей. Среди его близких были князь Василий Голицын и боярин Иоанн Куракин. Шуйский смело открыл им свою душу, сказав, что отечество и вера гибнут от чужеземца. Он представил все улики и доказательства против царя, все его неистовые дела, измену вере, государству, русским обычаям, гнусную нравственность, осквернение храмов и святых обителей, расхищение древней царской казны, беззаконное супружество и возложение венца Мономаха на еретичку-польку. Собравшиеся у Шуйского единогласно решили действовать. Условились в главном. Городские сотники и пятидесятники отвечали за народ, военные люди – за воинов, бояре – за своих слуг. Богатые Шуйские имели в своем распоряжении несколько тысяч надежных людей. Назначили день и час, ждали, готовились. И хотя не было прямых доносов, но разве мог быть в тайне такой широкий заговор?
12 мая на площадях в открытую называли царя поганым, говорили, что он не чтит святых икон, не любит набожности, питается гнусными яствами, ходит в храм прямо со скверного ложа нечистым, не моется в бане, он, без сомнения, еретик, и в нем нет царской крови. Одного из таких крикунов привели к царю. Но вскоре «крикун» был отпущен, так как его признали пьяным. Самозванец успокоился.
В последующие три дня в Москве народ сильно волновался. Толпились днем и ночью. Были и драки. Уже не спуская буйным гостям, народ перебил людей ненавистного князя Вишневецкого и едва не вломился в его дом. Немцы остерегали самозванца и поляков. Предупреждал царя и Басманов, один из всех россиян! Самозванец казался спокойным, шутил, смеялся.
В полночь с 15 на 16 мая в Кремле схватили шесть подозрительных людей. Их пытали как лазутчиков, но ничего не узнали. Царь не стал усиливать охрану, в которой находились обычно 50 телохранителей. 16 мая иноземцы уже не могли купить в Гостином дворе ни фунта пороха и никакого оружия.
Ночью, накануне решительного дня, к Москве с разных сторон подошли 18 тысяч русских воинов. Дружинники Шуйского ночью овладели 12 воротами Кремля. В столицу и из столицы никого не впускали и не выпускали. Самозванец еще ничего об этом не знал. Поляки тоже мирно спали в эту последнюю для них ночь. Россияне на каждом их доме поставили кресты, указывая цель удара. Ночь для большинства московских жителей была беспокойной.
17 мая 1606 г., в четвертом часу утра, на восходе солнца, ударил колокол сначала у Св. Ильи, близ Гостиного двора, а затем звон разнесся по всей столице. Жители, вооруженные копьями, мечами, самопалами, устремились к Красной площади, где их ждали вооруженные бояре, дворяне и князья. Стеклось бесчисленное множество людей. Открылись Спасские ворота. Василий Шуйский, держа в одной руке меч, в другой – распятие, въехал в Кремль, сошел с коня. В храме Успения он приложился к святой иконе Владимира и обратился к народу: «Во имя Божия, идите на злого еретика!». Толпа ринулась к палатам. Там стояла глубокая тишина.
Пробужденный звуком набата, царь встал с ложа, поинтересовался причиной тревоги. Ему ответили, что, очевидно, горит Москва. Но самозванец услышал грозный народный крик, увидел в окно лес копий и блеск мечей. Немедленно был вызван Басманов, чтобы узнать причину недовольства. Басманов встретил толпу уже в сенях. Узнав намерение народа, Басманов кинулся назад, захлопнул двери и приказал телохранителям не впускать мятежников. В отчаянии прибежав к царю, он сказал: «Все кончилось! Москва бунтует. Хотят головы твоей. Спасайся! Ты мне не верил!». Вслед за Басмановым в покои ворвался вооруженный дворянин и потребовал, чтобы мнимый сын Иоанна Васильевича шел к народу и дал отчет о своих беззакониях. Басманов рассек ему голову мечом. Сам самозванец, изъявляя смелость, выхватил бердыш у телохранителя и, грозя народу, кричал: «Я вам не Годунов!». Ответом были выстрелы. Немцы снова заперли дверь. Но защитников было всего человек 100, а нападающих – не счесть!
Басманов вторично вышел к народу. Увидев в толпе князей Голицыных и Михаила Салтыкова, он хотел усовестить их. Но Басманову говорить не давали. Михаил Татищев, спасенный Басмановым от ссылки, закричал : «Злодей! Иди в ад со своим царем!». И ножом ударил его в сердце. Басманов испустил дух и мертвым был сброшен с крыльца. Судьба этого человека, достойная изменника и ревностного слуги – слуги злодейства, была жалкой судьбой того, кто мог, но не захотел быть честью России.
Народ вломился во дворец, но самозванца не находили. Лжедмитрий в смятении, бросив меч, бегал из палаты в палату, рвал на себе волосы и не видел иного спасения, как выпрыгнуть из палат в окно на житный двор. Упав, он вывихнул себе ногу, разбил грудь, голову и лежал в крови. Тут его узнали стрельцы, которые не знали о заговоре. Они подняли царя, обмыли его водой, изъявляя жалость. Самозванец пришел в чувство, молил стрельцов быть ему верными, обещал богатства и чины. Сбежалось много народу, но стрельцы не отдавали царя. Они требовали свидетельства царицы-инокини. Условие было принято. Мнимая мать самозванца, вызванная боярами из кельи, объявила народу, что истинный Дмитрий скончался на ее руках в Угличе, что она, как слабая женщина, пол действием угроз и лести была вовлечена в бессовестный грех и ложь. Инокиня Марфа призналась также, что она назвала неизвестного ей человека сыном. Мнимая мать раскаялась и молчала от страха, но она открыла истину многим людям. Народ призвал родственников Нагих. Они сказали то же, винясь перед Богом и Россией. Чтобы еще больше поверил народ в признание инокини Марфы, она показала людям изображение младенческого лица Дмитрия, которое хранилось у нее. Изображение на портрете не было похоже на лицо царя.
Тогда стрельцы выдали обманщика. Его внесли во дворец, где он увидел под стражей своих телохранителей, заплакал, протянул им руки, как бы благодаря за верность. Начался допрос самозванца, покрытого рубищем, так как народ сорвал с него уже царскую одежду. На вопрос, кто он, был ответ: «Я Дмитрий!». Он ссылался на инокиню Марфу. Самозванец просил отвести его на Лобное место. Нетерпеливый народ ломился в дверь, спрашивая, винится ли злодей? Отвечали, что винится. Вдруг два выстрела из толпы прекратили допрос вместе с жизнью Отрепьева. Его убили дворяне Иоанн Воейков и Григорий Волуев (видимо, с тем, чтобы не стало известным слишком многое).
Толпа бросилась терзать мертвое тело, его секли мечами, кололи, а затем труп сбросили на тело Басманова, восклицая «Будьте неразлучны в аде! Вы здесь любили друг друга!». Яростная толпа схватила трупы и положила их близ Лобного места. Самозванец лежал с маской, дудкой и волынкой в знак любви его к скоморошеству и музыке. Тело Басманова положили на скамье, у ног Лжедмитрия.
Совершив главное дело, убив самозванца, бояре не дали на растерзание народа Марину. Пробужденная тревогой и шумом, не имея времени одеться, спрашивая, что случилось и где царь, узнав наконец о смерти мужа, она в беспамятстве выбежала в сени. Народ увидел ее, но не узнал и столкнул с лестницы. Марина возвратилась в свои покои. Здесь ее от убийства защитили русские бояре.
При первом же звуке набата воины окружили дома поляков. Паны беспечно спали. Мнишск-старший, его сын, князь Вишневецкий, послы Сигизмунда, угадывая причину и цель мятежа, спешили вооружить людей. Толпа кричала: «Смерть ляхам!». Все устремились в Китай-город, где жили поляки. Ярость, накопившаяся у народа, прорвалась. Били без сожаления и жалости. Сто человек нападали на одного! Ни оборона, ии бегство, ни мольбы никого не спасли. Поляки не могли соединиться, они предлагали именем Бога все свое богатство, но их рубили. Иссеченные, обезображенные, полумертвые, они молили только о жизни: но напрасно! В числе самых жестоких карателей находились переодетые священники и монахи. Они кричали «Губите ненавистников нашей веры!». Лилась и кровь россиян. Не тронув жилища послов Сигизмунда, народ подступил к домам Мнишека и князя Вишневецкого, которые отстреливались. Восставшие везли пушки, чтобы «разнести в щепки» дома знатных поляков. Но тут появились бояре и приказали прекратить убийства.
Мстиславские и Шуйские скакали на лошадях по улицам, усмиряя народ. Сам Василий Шуйский спас Вишневецкого, другие – Мнишека. Послам Сигизмунда было сказано, что царь, обманув Польшу и Россию, изобличил себя позорными делами и казнен народом.
Мнишеку сообщили, что он достоин казни, но народ его щадит, так же, как и его дочь. Ему позволили встретиться с Мариной во дворце, без свидетелей. Мнишек шел к ней сквозь ряды мечей и копий, обагренных кровью его соотечественников, но москвитяне смотрели на польского воеводу уже больше с любопытством, чем с яростью: победа укротила злобу.
В 11 часов утра все затихло. Люди, утомленные мятежом, спешили домой отдыхать и рассказывать в семейном кругу о чрезвычайных происшествиях.
Число жертв превысило тысячу, не считая раненых. Но знатнейшие поляки остались живы. Люди ошибочно умертвили и некоторых россиян, в угоду самозванцу носивших польскую одежду. Немцев щадили, ограбили только некоторых богатых купцов.
До самого вечера московские жители ликовали. Радуясь настоящему, они не думали о будущем. Настала необычно тихая ночь. В городе стояла мертвая тишина. Еще улицы дымились кровью, а народ покоился как бы среди глубокого мира, не имея ни царя и не зная наследника престола. Однако легко было предвидеть, кто возьмет власть силой и правом.
Смелый обличитель самозванца, глава народного восстания, князь из рода Рюрика, Владимира Мономаха, Александра Невского, второй боярин в Думе и первый любовью москвитян, мог ли Василий Шуйский оставаться простым царедворцем? В то время первым боярином был князь Федор Мстиславский – добродушный, честный, мужественный, смиренный и благоразумный человек, который не хотел слышать о державном сане и говорил друзьям: «Если меня изберут в цари, то немедленно пойду в монахи». Но вместе с Шуйским искал корону и Иоанн Голицын, гордясь своим происхождением от Гедимина Литовского.
19 мая 1606 г., во втором часу дня, звуки литавр, труб и колоколов возвестили столице о восшествии на русский престол нового царя. Бояре и знатнейшее дворянство вывели князя Василия Шуйского из Кремля на Лобное место, где народ приветствовал его как отца родного. Там еще лежало тело самозванца. Шуйский, подобно Годунову, хотел казаться скромным в предлагал, чтобы высшее духовенство прежде всего избрало архипастыря для церкви вместо лжепатриарха Игнатия. Новым патриархом стал митрополит Казанский Гермоген.
Москву расчистили от трупов. Тело Басманова отдали родственникам для погребения у храма Николы Мокрого. Труп самозванца, который третий день был предметом любопытства и надругательства на площади, вывезли и схоронили за Серпуховскими воротами, около большой дороги. Но судьба не дала ему мирного убежища и в земле.
С 18 по 25 мая в Москве стояли холода. Эти причуды природы приписали самозванцу. Его тело выкопали, сожгли и, смешав пепел с порохом, выстрелили из пушки в ту сторону, откуда самозванец пришел в Москву за славой!
57. ЦАРЬ ВАСИЛИЙ ИОАННОВИЧ ШУЙСКИЙ
(1606 – 1610 гг.)
Василий Иоаннович, происходя в восьмом колене от Дмитрия Суздальского, спорившего с Дмитрием Донским о великом княжестве, был внуком ненавистного Андрея Шуйского, казненного во времена юности Иоанна Грозного, и сыном Иоанна – боярина-воеводы, убитого шведами в 1573 г. под стенами замка Лоде.
Василий, льстивый царедворец Грозного, сначала явный противник, а после большой его угодник, а также тайный соучастник Бориса Годунова, достигнув царского трона, мог быть только вторым Годуновым: лицемером, а не героем добродетели.
Но чья судьба в русской истории сравнима с судьбой Шуйского? Кто с места казни вступал на трон? Шуйский славился разумом думного человека, столь удивительно начитанного для тех времен, что его считали волхвом.
Василий не имел благовидной наружности: был низкого роста, толст, несановит, смугл лицом, имел суровый взор, глаза красноватые и подслеповатые, широкий рот. Он имел холодное сердце, был чрезмерно скуп, но умел как вельможа снискать любовь народа честной жизнью, ревностным соблюдением древних обычаев, доступностью, ласковым обхождением.
Новый царь хотел отечеству добра, а россиянам – благоденствия. Василий дал клятву народу, но вместо признательности многие знатные и незнатные люди напомнили Шуйскому правило, установленное Иоанном III, что не государь дает народу клятву, а народ – государю.
Отменив нововведения Лжедмитрия и восстановив Боярскую думу, какой она была до его времени, Василий спешил известить всю Россию о своем воцарении. В храмах читали грамоты от бояр, царицы-инокини Марфы и Василия Иоанновича. Марфа уверяла народ, что ее сердце успокоено казнью обманщика.
1 июня 1606 г. совершилось царское венчание Василия в храме Успения. Корону Мономаха возложил на него митрополит Новгородский. Но в столице было уныние. Не было ни милостей, ни пиров, но опалы были. Сменили дворецкого князя Василия Рубец-Мосальского. Михаилу Нагому запретили именоваться конюшим, думного дьяка Афанасия Власьева сослали на воеводство в Уфу, двух важных бояр – Михаила Салтыкова и Богдана Бельского удалили, дав первому начальство в Ивангороде, второму – в Казани. Многих других сановников и бояр, не угодных царю, также выслали на службу в дальние города. У большинства из них отобрали поместья, чем Василий сразу нарушил данный им обет и вызвал неудовольствие.
Никто не дерзнул спорить о короне с Шуйским, но многие ему завидовали к порочили его имя, считая, что он не самовластный государь, а полуцарь.
Россия в течение чуть более года имела уже четвертого царя, пережила два цареубийства и не имела общего согласия на последнего избранника. Василию шел 60-й год, у него не было наследников, что тоже приводило народ в уныние и беспокойство.
Шуйский приказал перенести тело убитого царевича Дмитрия из Углича в Москву. Инокиня-Марфа просила у патриарха прощения. Из уважения к ее супругу Иоанну Грозному и сыну царица-инокиня была прощена.
Пленные польские паны были расселены по городам России: Мнишека с Мариной отправили в Ярославль, Вишневецкого – в Кострому, остальных – в Ростов, Тверь и другие города. Послом в Польшу назначили Григория Волконского, которого Сигизмунд встретил холодно.
В первые дни июня 1606 г. в Москве начались мятежи. Кто-то мелом написал на домах богатых иноземцев, что якобы царь предаст их имущество разграблению. Нашлось много желающих поучаствовать в этом деле, но воинские дружины успели разогнать толпу.
Через несколько дней снова произошло смятение. Народ уверили, что с ним хочет говорить царь. Масса людей собралась на Красной площади. В это время Шуйский, ничего не подозревая, шел в храм. Его окружили бояре. Он обиделся на них, кинул царский жезл, снял с головы венец и промолвил: «Вижу ваш умысел, но для чего лукавить, если я вам не угоден? Кого вы избрали, того можете и свергнуть. Будьте спокойны, противиться не буду». Слезы текли из глаз этого несчастного властолюбца. Все молчали в изумлении. Шуйский снова надел венец, поднял жезл и сказал: «Если я царь, то мятежники да трепещут!». Все ответили Шуйскому: «Ты наш царь законный! Мы тебе присягали – и не изменим! Гибель крамольникам!». В толпе схватили пятерых подстрекателей и высекли кнутом. Нашли и великих крамольников, ими оказались Нагие. Их допросили, но наказывать не стали. Сослали только одного Петра Шереметева, родственника Нагих, действительно уличенного в кознях.
Столица утихла до времени, но большая часть государства уже пылала бунтом. Там, где появился первый Лжедмитрий, объявился и второй. Казалось, что уже никто не поддержит нового Лжедмитрия, но случилось совсем по-иному. Нашлись новые покровители самозванца. Первым из них оказался князь Григорий Шаховской, воевода Путивля, бывший любимец Лжедмитрия I.
Шаховской собрал жителей города и объявил, что московские изменники убили не Дмитрия, а какого-то немца. Якобы настоящий сын Иоанна Васильевича скрывается в Северской земле, и что Василий Шуйский готовит Путивлю и всей Украине гибель. Народ не усомнился в искренности речи Шаховского – и восстал. Казалось, что все города Южной России ждали этого сигнала. Волнения охватили Моравск, Чернигов, Стародуб, Новгород-Северский, Белгород, Борисов, Оскол, Трубчевск, Кромы, Ливны, Елец.
Странно, что еще никто не видел нового Лжедмитрия, но уже многие пылали к нему усердием. Кто не верил грубому, бесстыдному обману, кто не хотел изменить Василию и дерзал противиться мятежу, тех убивали, вешали, сбрасывали с башен, распинали. Плавая в крови, утопая в мерзостях насилия, мятежники терпеливо ждали нового лжецаря.
В Польше, на Украине, в южнорусских землях говорили о Дмитрии, который якобы ушел из Москвы в одежде инока и теперь скрывается.
Но кем же был этот новый самозванец? Он нисколько не походил на Отрепьева. Был выше его, смугл лицом, имел курчавые волосы, черные глаза, густые брови, приплюснутый нос, стриженые усы и бороду. На щеке выделялась бородавка. Так же, как и Отрепьев, новый самозванец говорил по-польски и знал латинский. Говорили, что этот обманщик был дворянин Михаил Молчанов, за какую-то провинность сеченый кнутом во времена Бориса Годунова.
Уже первый слух о возможном бегстве Отрепьева встревожил московских людей. Снова появились грамоты от имени Лжедмитрия. Объявлялось, что «царь» появится в столице к Новому году. Василий Шуйский принимал меры, но тщетно: выловить зачинщиков не удавалось. На юг России был послан митрополит, но его никто не слушал. Письма писала и инокиня Марфа. Однако ни грамоты, ни письма успеха не имели. Бунт нарастал.
Видя неизбежность кровопролития, Василий приказал войскам подойти к Ельцу и Кромам. Войсками предводительствовали бояре князья Иоанн Воротынский и Юрий Трубецкой. Но организованные в отряды восставшие сумели разогнать войска москвитян. Во главе мятежников стоял Иоанн Болотников, согласно наиболее распространенной версии в свое время взятый в плен татарами, проданный затем туркам, бывший у них гребцом на галерах; освобожденный из плена, он оказывается в Венеции, откуда пробирается в Польшу.
Орел, Мценск, Тула, Калуга, Венев, Кашира, все рязанские земли поддержали бунтовщиков. Избрали руководителей. Ими оказались боярский сын Истома Пашков, бывший воевода из Рязани Григорий Сунбулов (Сумбулов) и дворянин Прокопий Ляпунов.
Измена, как поветрие, распространилась на многие другие города: Смоленск, Дорогобуж, Вязьма, Ржев, Зубцов, Старица предались тени Лжедмитрия. Но Тверь, издавна славная в наших летописях, не изменила. Василий Иоаннович делал, что мог. Он объявил всенародно о причинах мятежа, о нелепом слухе, связанном со спасением Отрепьева.
Шуйский дал указание перенести тела Бориса Годунова, его жены Марии и юного Федора из бедной обители Св. Варсонофия в знаменитую Троице-Сергиеву лавру. Тела перевезли с почестями. Позади шествия ехала в закрытых санях несчастная Ксения, которая громко причитала о гибели своего дома, жалуясь Богу и России на изверга-самозванца. Она жила еще 16 горестных лет во Владимирском девичьем монастыре, не имея никаких утешений.
Снова мятежники имели успех. Болотников, Пашков, Ляпунов взяли и опустошили Коломну и расположились под Москвой. Они объявили о свержении Шуйского. Посылали грамоты москвитянам, духовенству, дворянству, народу. Столица была окружена мятежниками, но царь Василий Шуйский не терял духа. Он организовал оборону столицы. Некоторые города – Зубцов, Старица, Ржев и другие – перешли на сторону царя. Мятежников выбили из Можайска и Волока-Ламского.
Вскоре многие недовольные одумались и явились к царю с покаянием. Болотников со своим уже немногочисленным войском укрепился в Коломенском, войска Шуйского окружили его. Начались решающие сражения. Болотников бился, как лев. Пашков, не обнажив меча, перешел со значительной частью войска на сторону царя. Молодой 26-летний воевода князь Михаил Скопин-Шуйский победил мятежников. Было взято в плен столько пленников, что они не смогли вместиться во всех темницах Москвы. Однако Болотников скрылся из Коломенского и думал остановиться в Серпухове, но его туда не впустили. Он засел в Калуге и укрепил город глубокими рвами и валом. Беглецов-мятежников собралось тысяч десять.
Тем временем бродяга Илейка-Лжепетр, мнимый сын царя Федора, на пути к Москве узнав о гибели Отрепьева, проследовал мимо Казани, грабя и убивая население. Но Григорий Шаховской призвал Илейку, встретил его в Путивле с честью и обещал ему царство. Лжепетр обратился за помощью к Сигизмунду, затем направился в Тулу.
Иоанн Шуйский, брат царя Василия, осадив Калугу, не смог сломить сопротивление мятежников. Плохие вести встревожили Москву. В Калужской и Тульской землях скопились мятежники. Бунт вспыхнул в Арзамасе и Алатыре. Мордовские и русские крестьяне грабили и убивали царских чиновников и бояр. Был осажден Нижний Новгород, изменила царю Астрахань. Мятеж дошел и до Сибири, но появившиеся там воеводы не дали ему распространиться.
Так наступил 1607 год... Мятеж по-прежнему не прекращался. Болотников мужественно защищался в Калуге. Неудачная осада города длилась уже четыре месяца и завершилась поражением царских войск. Боярин Петр Шереметев не смог усмирить Астрахань, но царь уже не думал об этом городе, когда судьба царства решалась в 160 верстах от Москвы.
Снова закачался трон под Шуйским, но царь не терял самообладания. Болотникова предали анафеме. В мае 1607 г. Василий сам сел на коня и возглавил поход против восставших, центром которых стала Тула. В Туле, куда двинулся царь во главе 100-тысячного войска, находились тогда соединенные силы Болотникова и Лжепетра (Илейки).
Царские войска победили мятежников под Каширой, выбили их из Алексина и пошли к Туле, где засели 20 тысяч человек. Началась осада города – медленная и кровопролитная. Болотников с той же смелостью бился в вылазках, презирая смерть.
Весной 1607 г. в пределах Белоруссии появился новый самозванный царевич Дмитрий. Настоящее его имя неизвестно. Говорили только, что это якобы дворянин Андрей Нагой. В августе этот Лжедмитрий II появился в Стародубе (в нынешней Брянской области). Вместе с самозванцем был московский подъячий Александр Рукин, который объявил народу, что царь уже приближается к их городу. Он спросил, готовы ли они с честью встретить его? Народ единодушно воскликнул: «Где он? Где отец наш? Идем к нему все головами». Рукин ответил, что царь с ними, и указал на мнимого Андрея Нагого. Никто не усомнился, все кинулись лобызать ноги пришельца. Ударили в колокола, пели молебны, восхваляли самозванца.
«Не спрашивали, – говорит польский историк, – истинный ли Дмитрий или обманщик зовет воителей? Довольно было, что Шуйский сидел на престоле, обагренный кровью ляхов. Война Ливонская кончилась: юношество, скучая праздностью, кипело любовью к ратной деятельности, не ждало королевского указа и решения государственных чинов, хотело и могло действовать самовольно». Безусловно, все это делалось с тайного одобрения Сигизмунда и его приближенных. Богатые давали на это предприятие деньги бедным, целью которого было расхищение целой державы. Поляки выставили знамена, образовали военные отряды и стали посылать вести в Северскую землю о том, что якобы к ним скоро прибудет Дмитрий.
Путивль, Чернигов, Новгород-Северский, едва услышав о прибытии нового царевича Дмитрия и еще не видя польских знамен, спешили изъявить ему свое усердие и дать воинов. Атаман Заруцкий, быв наперсником Отрепьева, упал к ногам стародубского обманщика. Некоторых жителей, не признавших нового «царя», сожгли.
Василий, узнав о явлении нового самозванца, отрядил на борьбу с ним воевод. Царские воеводы, однако не смогли противостоять полякам и вынуждены были отступить, при этом сожгли город Брянск, так как жители города поддерживали нового Лжедмитрия. Поляки имели более 5 тысяч воинов.
Самозванец, оставив за собой Болхов, Белев, Козельск и разбив князя Литвин-Мосальского близ Мещовска, пошел к Туле. А тем временем этот город окружили царские войска и попытались силой одолеть мятежников. По предложению боярского сына из Мурома Кровкова на реке Упа построили плотину и затопили все улицы Тулы. Битва, вылазки прекратились. Ужас потопа и голода смирили мятежников. Наконец их главари известили царя о том, что они готовы передать ему Тулу и выдать самозванца Петра, если царским словом будут помилованы. Василий принял их предложения, так как новый Лжедмитрий был уже недалеко от города.
Болотников явился вооруженным с головы до ног. Перед царским шатром он слез с коня, обнажил саблю и в знак примирения приложил ее к своей шее, а затем склонился у ног Василия.
Болотникова, Шаховского и других руководителей мятежа вслед за Илейкой отправили в Москву. Князя Телятевского помиловали. Взятие Тулы праздновали так же, как завоевание Казанского царства. Царь дал воинам отдохнуть, а сам 21 октября 1607 г. вернулся в столицу. Его встречали как победителя.
Самозванца Илейку повесили на Серпуховской дороге. Болотникова и других атаманов-мятежников отправили в Каргополь, где тайно утопили.
Калуга и Козельск еще сопротивлялись царским войскам. Вся Южная Россия, от Десны до устья Волги, за исключением немногих городов, признавала царем мнимого Дмитрия. А Москва отдыхала, наслаждаясь тишиной после ужасной грозы.
Узнав, что Василий распустил войско, Лжедмитрий II, отступивший было на юг после взятия Шуйским Тулы, вновь выступил уже из Трубчевска с 7 тысячами поляков, 8 тысячами казаков и большим числом ополченцев. Царский воевода Михаил Кашин укрепился в Брянске. Самозванец осадил город, но взять его не смог. Рать Лжедмитрия II усилилась с приходом новых донских казаков, которые представили ему какого-то неизвестного бродягу, мнимого царевича Федора (будто бы второго сына Ирины), но самозванец не хотел признавать нового родственника и приказал его умертвить.
15 декабря 1607 г. царские войска разбили войска Лжедмитрия II. Но вскоре он снова собрал силы, мирно вошел в Орел и начал ждать подкреплений. К нему прибыли знатные польские князья Рожинский и Адам Вишневецкий. К новому самозванцу непрерывно шли конные и пешие воины из Литвы.
17 января 1608 г. царь Василий Иоаннович женился на Марии, дочери князя Петра Буйносова-Ростовского. Если верить одному из летописцев, то этот брак имел печальные последствия. Василий, стремящийся к наслаждениям любви, столь долго ему неизвестным, предался неге, роскоши, лености. Любовь отвлекала царя от государственной и ратной деятельности, он пал духом. В это смутное время он был вынужден заниматься делами государства. В этот период был переведен на русский язык ряд воинских уставов с итальянского, французского и других языков. Василий, угождая народу своей любовью к старым русским обычаям, не хотел, однако, изгонять иноземцев.
Василий не хотел расставаться с юной супругой, поэтому вверил свое войско любимому брату Дмитрию Шуйскому. Шведы предложили помощь, но Василий, как и Годунов, от нее отказался. Главный воевода русских войск Дмитрий Шуйский отличался только спесью и чванливостью. Он не был любим и уважаем войском, не имел ни ратного духа, ни прозорливости в советах, не умел подбирать и верных людей.
Московская рать, направленная против Лжедмитрия II, остановилась в Волхове (ныне в Орловской области). Была зима, выпали большие снега, что дало возможность самозванцу, не опасаясь нападения, укрепиться. Московские войска численностью 70 тысяч человек отдыхали, а в это время отряды Лжедмитрия II активно действовали, приближаясь к Москве. Около Зарайска царские войска были разбиты паном Лисовским. Царю следовало защитить Москву новым войском. Наконец-то вышли из Болхова и воины под командованием Дмитрия Шуйского, которые встретились с отрядами самозванца и поляками гетмана Рожинского.
Бились долго, но разошлись без победы. Дмитрий Шуйский, излишне осторожный или робкий, прежде всего хотел спасти пушки и стал перевозить их снова в Болхов. Узнав об этом через изменника – боярского сына Лихарева, поляки сильным ударом смяли ряды москвитян. Царские воеводы и воины бежали к Москве. Болхов, где находилось 5 тысяч воинов, сдался полякам. Усиленный дополнительными силами, самозванец направился к Москве.
Столица снова была в ужасе. Василий собрал новое войско под командованием смелого и решительного князя Михаила Скопина-Шуйского и боярина Иоанна Романова. Это войско встало на берегах реки Незнани, между Москвой и Калугой. Нашлись изменники, которые хотели сдаться самозванцу. Василий приказал изменников доставить в Москву, в столицу было отозвано и войско.
1 июня 1608 г. Лжедмитрий II с польскими и российскими отрядами расположился в селе Тушино, в 12 километрах от Москвы, думая, что одним своим присутствием он сможет взволновать Москву и свергнуть Василия. Горожанам отправлялись грамоты, но тщетно ждали ответа. Самозванец имел в своем распоряжении 15 тысяч поляков и казаков, 50 или 60 тысяч российских мятежников, но эти воины были плохо вооружены. Москва, кроме вооруженных жителей, имела 80 тысяч исправных воинов под защитой крепких стен и множества пушек, поэтому самозванец больше надеялся на измену, чем на силу. Царские войска, заняв Калужскую дорогу, пресекли сообщение Лжедмитрия с Украиной.
Войско вновь возглавил сам Василий Шуйский. Он решил не наступать, а обороняться, тем самым дал возможность неприятелю укрепиться в Тушинском стане. Однажды ночью Лжедмитрий II внезапно ударил по стану русских и захватил обоз с пушками, разогнал воинов и преследовал их почти до Пресни, где навстречу неприятелю из Москвы выступили сильные отряды. Началась кровопролитная битва. Войска Лжедмитрия II вынуждены были отступить, их теснили и гнали до Ходынки.
Со временем число поляков в стане самозванца увеличилось на 7 тысяч человек. Их привел литовский вельможа Ян Сапега. Это был способный военачальник. Он хотел решительной атакой взять Москву. Гетман Роман Рожинский, управляя самозванцем, медлил, ожидая измены в столице. Нетерпеливый и гордый Сапега отделился от своих главных сил и пошел с 15 тысячами воинов к Троице-Сергиевой лавре, чтобы разграбить ее. Дорогу на север ему преградил Иван Шуйский, но в произошедшем сражении победил Сапега. Раненный в голову, он не дрогнул и рассеял русское войско. Поляки захватили 20 русских знамен и множество пленников, воеводы бежали в Москву.