Текст книги "Адмирал Макаров"

Автор книги: Борис Островский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Имена этих двух героев точно установить не удалось. Но ведь каждый из членов команды мог поступить и поступил бы только так. «Стерегущий» погиб со славой. [129]129
  Точно установить имена героев, потопивших миноносец «Стерегущий», не удалось. С большой долей вероятности предполагают, что это были трюмный машинист Новиков и машинный квартирмейстер Иван Бухарев.


[Закрыть]

«Решительный» пробился в Артур. Прибывши на рейд, контуженный командир миноносца капитан второго ранга Боссе немедленно явился к Макарову и доложил, в каком отчаянном положении находится его товарищ. Доложив, Боссе потерял сознание.

Адмирал сам решил идти спасать миноносец. Подняв свой флаг на самом быстроходном на эскадре легком крейсере «Новик», Макаров вихрем понесся к «Стерегущему». За ним следовал крейсер «Баян». Адмирал решился на крайне рискованный маневр: спасать гибнущий миноносец с помощью двух крейсеров, на виду стоявшей поодаль в полном составе японской эскадры. Но оставить в беде свой, русский корабль он не мог. Весь личный состав флота это понял, и поступок Макарова произвел на всех огромное, поистине неизгладимое впечатление. Моряки смотрели на поднятый на «Новике» вице-адмиральский флаг с восхищением.

«– На «Новике»! Флаг на «Новике»! – вдруг закричал сигнальщик на крейсере «Диана».

Все разом всколыхнулось. Команда кинулась к бортам. Офицеры вырывали друг у друга бинокли из рук… Сомнений не было! На мачте «Новика», этого небольшого крейсера, смело мчавшегося на выручку одного миноносца, развевался флаг командующего флотом.

– Не утерпел!.. Не дождался «Баяна» – пересел на «Новик»! Чорт возьми!.. Это уж чересчур!

Но это было не «чересчур», а именно то, что требовалось. Это были похороны старого лозунга «не рисковать» и замена его чем-то совсем новым…»

Так рассказывает в своих записках об этом поступке Макарова очевидец, старший офицер крейсера «Диана» В. Семенов. Макаров показал себя не только смелым, не боящимся опасности, командиром, но и начальником-товарищем, готовым рисковать и пожертвовать собой ради спасения своего собрата-моряка.

Если в Порт-Артуре почти все моряки, и в особенности молодежь, по достоинству оценили действия Макарова, то не так посмотрели на него в далеком Петербурге. Выражая петербургское настроение, жена писала Макарову 12 (25) марта 1904 г. «Все находят, что ты слишком рискуешь собой, выходя на «Новике» и даже на «Аскольде», что командующий флотом не может подвергаться такой опасности; боятся тоже, что ты будешь рисковать эскадрой и кораблями. Очень много о тебе говорят».

Макарову не удалось спасти «Стерегущего». Помощь запоздала. Когда крейсера подошли к месту сражения, «Стерегущий» уходил на дно, а японские миноносцы поспешно удалялись, избегая боя с русскими крейсерами. На горизонте показалась в полном составе эскадра адмирала Того. «Новик» с «Баяном» вернулись в Порт-Артур.

События этого дня стали для всего флота примером беззаветной преданности Родине и товарищеской выручки. Гибель «Стерегущего», так же как и «рискованный» шаг Макарова в значительной мере способствовали подъему боевого духа на кораблях Порт-артурской эскадры вызывали чувство гордости личного состава своими братьями героями-моряками «Стерегущего» и своим адмиралом – Макаровым.

Неуверенность в своих силах и подавленность, царившие на кораблях эскадры после первых неудач на море, бесследно исчезали.

Макаров с поразительной быстротой ориентировался в обстановке, в условиях обороны, в людях, за тридцать шесть дней своего командования он не только преобразил флот в отношении четкости выполнения задач и дисциплины, но и вдохнул в него веру в свои силы.

Конечно, не следует думать, что в Порт-Артуре все хорошее исходило только от адмирала Макарова, и что до него, так же как и после его гибели, флот находился в руках полных невежд, пассивных или даже недобросовестных людей, совершавших лишь одни ошибки и промахи. Можно привести много примеров блестящих подвигов как отдельных лиц, так и целых кораблей, как до прибытия Макарова, так и после его смерти. Много было проявлено моряками инициативы, упорства и смелости в бою, предложено ценных мыслей. И если адмирал сумел в несколько дней поднять упавший после ряда несчастий боевой дух личного состава и сделать так много, то произошло это потому, что у Макарова среди офицеров эскадры оказалось много союзников и верных помощников в деле защиты чести Родины, ему верили и его любили русские матросы. Главная беда тихоокеанского флота в создавшихся к началу войны условиях – после основной – гнилости и порочности царского строя – заключалась не столько в бездарности и нерадении личного состава, сколько в отсутствии умного, волевого и популярного начальника, для которого интересы Родины были бы дороже всего.

Таким командиром для флота в полном смысле был Макаров – «Дедушка», «Борода», как любовно звали адмирала матросы.

Как только Макаров ознакомился с кораблями и личным составом флота, произвел перемещения офицеров, а некоторых отстранил от должностей вовсе, не обращая внимания на их знатность или связи, он стал уверенно готовиться к началу активных действий против японского флота. Макаров всемерно форсировал ремонтные работы на подорванных кораблях, чтобы, выйдя в море всей эскадрой, дать решительный бой врагу.

Пока чинились корабли, командующий приступил к систематическим маневренным учениям. Он часто, перенося каждый раз свой флаг на другой корабль, выходил с эскадрой в море, внимательно приглядывался к эволюциям каждого корабля, изучал способности и возможности командиров и слаженность личного состава. Всякие недоразумения и неполадки ликвидировались быстро и решительно. Необычное оживление царило на эскадре. Особенно старалась отличиться и быть отмеченной адмиралом молодежь.

«Беречь и не рисковать» – лозунг, прочно привившийся на флоте до прибытия Макарова в Порт-Артур – приобретал теперь совсем иной смысл. Беречь корабли, беречь флот, по мнению, существовавшему в Порт-Артуре и отражавшему мнение высших петербургских морских кругов – значило уклониться от боя с противником. Беречь флот по-макаровски – значило уничтожать корабли противника, действовать расчетливо, но решительно, подготовив и собрав все наличные силы в кулак.

Рисковал Макаров также с большим расчетом и совсем не для того, чтобы показать свою личную храбрость, в чем обвинили Макарова его враги в Петербурге, а лишь тогда, когда в сложившихся обстоятельствах иначе поступить было невозможно.

«Никогда, даже в лучшие дни эскадры Тихого океана не приходилось мне наблюдать такого увлечения, такого подъема духа!» – замечает в своих записках В. Семенов.

Макаров не смущался, что ему приходится обучать флот во время военных действий буквально под выстрелами врага. «Теперь уже поздно вести систематическое учение и занятия по расписанию, – говорил он. – Помните, что мы не знаем, как считать свое свободное время, данное нам на подготовку к решительному моменту, – месяцами, днями или минутами. Размышлять теперь некогда. Выворачивайте смело весь свой запас знаний, опытности, предприимчивости. Старайтесь сделать все, что можете. Невозможное останется невозможным, но все возможное должно быть сделано. Главное, чтобы все, понимаете ли «все» – прониклись сознанием всей огромной возложенной на нас задачи, сознали всю тяжесть ответственности, которую самый маленький чин несет перед родиной… Дай бог, в добрый час!..» – заканчивал адмирал наставления своим любимым выражением.

Для действий Порт-артурской эскадры большое значение имели приливы и отливы. Флот мог выходить на внешний рейд через мелководный пролив только во время прилива – «большой воды».

Когда суда из-за малой воды не могли выйти в море и стояли скопом в узком внутреннем бассейне, Макаров устраивал между отдельными кораблями состязания в стрельбе по небольшим, различной окраски щитам, расставленным на обсыхающей части бухты. Эти стрельбы по существу служили репетицией отражения минной атаки и носили характер соревнования.

Возникали горячие споры между комендорами, кто более искусен в наводке, каждый орудийный расчет старался стрелять лучше другого и прилагал к тому все свои усилия.

Макаров искренне радовался, видя что военная игра в отражение минной атаки приносит хорошие результаты. Он невольно вспоминал то время, когда он организовывал на своем корабле полузабытые теперь соревнования. Но то было мирное время, а сейчас приходилось ждать нападения японцев в любой момент.

Внутренний порт-артурский бассейн был не только узок и мал, но к тому же имел лишь один выход в море, настолько мелководный, что вывести из него эскадру в полном ее составе было совершенно невозможно. Утвердилось мнение, будто вывести эскадру на внешний рейд в один прием, то есть за время одной полной воды нельзя. Считалось, что вывести все корабли на рейд можно не менее чем за целые сутки. Это неудобство давало врагу огромное преимущество. Следовало или все время оставаться на рейде или выходить в море, чтобы принять бой и отогнать японцев в два приема, то есть по частям.

Макаров сразу по приезде заявил, что такого порядка более не потерпит. Он нарисовал подробную схему вывода всей эскадры полностью в один прием с помощью портовых судов, которые должны «стараться всеми силами» помогать кораблям разворачиваться в узких местах пролива, «не страшась никакой ответственности за свои аварии, раз только они успешно выполняли возложенную на них задачу». Командир корабля должен также забыть совершенно о риске и помнить только то, что «в наискорейший срок должен вывести свой корабль в море». «Если у исполнителя западет сомнение, – говорил Макаров, – то этим самым половина его сил парализуется».

Для большинства командиров новый прием вывода судов казался либо невыполнимым, либо слишком рискованным. Правда, многие энергичные, в основном молодые командиры загорелись идеей Макарова. После совещания с флагманами и командирами кораблей, Макаров собрал шкиперов с буксиров и портовых судов и в подробности изложил им свою схему. Морякам такое решение вопроса казалось слишком непривычным. Они молчали. Тогда Макаров взялся сам вывести эскадру на внешний рейд, добившись предварительно того, чтобы шкиперы точно усвоили свои задачи.

27 февраля во время утренней полной воды эскадра благополучно, в один прием, полностью вышла на внешний рейд. Буксиры работали прекрасно.

«Мы смотрели, – замечает один из очевидцев, – тактику Макарова в действии, – и глазам не верили. Действительно было чем полюбоваться! – Да, это не портовые баркасы, а тигры! – восхищались мичманы, – кидаются, хватают, тащат, бросают, торопятся к следующему!..»

В тот же день во время вечернего прилива эскадра вернулась обратно в гавань.

Японцы тотчас же сообразили в чем дело, когда увидели на следующее утро русскую эскадру в полном составе на рейде; накануне там стоял лишь дежурный корабль. Они стали реже показываться, во всех их действиях чувствовалась большая осторожность. Адмирал Того был вынужден несколько изменить тактику борьбы с Порт-артурской эскадрой. Подкарауливать ее по частям стало бессмысленно.

Однажды утром, когда на внешнем рейде стоял лишь один дежурный корабль, в ковш (так называлась внутренняя гавань Порт-Артура) залетел двенадцатидюймовый неприятельский снаряд, подняв огромный столб воды. В ковше, на близком расстоянии один от другого, стояли корабли Порт-артурской эскадры, здесь же чинились «Ретвизан» и «Цесаревич». К счастью снаряд упал в воду. За первым снарядом последовал второй, затем третий. Моряки недоумевали в чем дело. Оказалось, что зайдя за Ляотешанский мыс, японские броненосцы из-за горы открыли перекидной огонь, то есть стрельбу по невидимой цели, по заранее намеченным квадратам [130]130
  До русско-японской войны артиллерия стреляла только прямой наводкой по видимой от орудия цели. Стрельба по закрытой, невидимой цели, так же как и стрельба по квадратам была изобретена русскими полевыми артиллеристами, но очень скоро стала достоянием японской армии и флота.


[Закрыть]. Снаряды стали ложиться все чаще. Вот снаряд попал в только что подведенный к «Ретвизану» кессон [131]131
  Непроницаемая для воды большая камера, применяемая для работ по ремонту подводной части корабля.


[Закрыть], другой – в его правый борт. Чтобы не затонуть, броненосец выбросился на берег. На эскадре и в городе, куда также стали ложиться снаряды, заволновались. Крепостные орудия не могли отвечать японцам. Эскадра также безмолвствовала. Никто не предвидел возможности такой стрельбы. Орудийных станков, допускающих большой угол возвышения, и пушек для стрельбы по невидимой цели в крепости не было. На Ляотешане же вообще береговых батарей не устанавливали, считая ляотешанскую гору естественным укрытием. Не на шутку перетрусивший комендант крепости генерал Стессель отмечает это событие в своем дневнике так: «Снаряды сегодня падали далеко в город, и даже разорвался один у нашего сада. Две ночи подряд не спал».

Макаров в разгар бомбардировки прибыл на эскадру и распорядился немедленно приступить к разработке подобного же метода стрельбы для ответного удара по японцам. Эта сложная работа, то есть разбивка окружающей местности на квадраты, выбор вспомогательной точки наводки, реконструкция орудийных станков и системы сигнализации, через несколько же дней была закончена. Ответный перекидной огонь был полной неожиданностью для япнцев. Меткая стрельба с «Ретвизана» и «Победы» расстроила все их расчеты и нанесла им значительный ущерб; один из обстреливавших гавань броненосцев был сильно поврежден и едва выбрался из засады.

С каждым днем японцы все явственнее чувствовали сильную и уверенную руку нового командира русского флота. Против каждого их маневра, в самом непродолжительном времени, изобретался контрманевр, точно рассчитанный и действенный. Когда японцы с подбитым броненосцем вышли в море, Макаров, решив, что настал подходящий момент дать бой, вывел из гавани пять броненосцев и шесть крейсеров и смело двинулся в атаку. Но японцы не приняли боя и, развив большую скорость, скрылись.

Больше всего опасался Макаров, темных ночей – по ночам японцы пытались прорваться к Артуру и заградить выход из гавани, затопив брандеры и сбросив мины. На дежурный ночной крейсер возлагалась поэтому особенно ответственная служба, и сам он находился в большой опасности, рискуя быть взорванным неприятельской торпедой. Очень часто Макаров всю ночь проводил на крейсере, выходил на палубу, проверял дежурных, устраивал тревоги, часами всматривался в ночную тьму. На рейде с адмиралом обычно находился полковник Агапеев – начальник военного отдела штаба Макарова.

На ночь спускались предохранительные противоминные сети. Такой порядок был введен на эскадре, тотчас же по прибытии Макарова в Артур. Отсутствие сети в ночь на 27 января, во время первого нападения японских миноносцев на наш флот, и сыграло роковую роль: японцам удалось вывести из строя три лучших наших корабля. Кстати сказать, эти сети должны были быть поставлены, и адмирал Старк, бывший в то время начальником эскадры, даже отдал такое распоряжение, но наместник Алексеев отменил эту разумную меру, считая ее «несвоевременной и неполитичной».

Закупорить вход в Порт-артурскую гавань брандерами японцы стремились упорно и настойчиво.

Первая неудачная попытка была совершена ими еще до приезда Макарова в Порт-Артур, в ночь на 12 февраля. По замыслу японцев брандерские операции протекали ночью. Японские пароходы бесшумно приближались к берегу и старались проникнуть к входу в гавань. В нужный момент командир брандера должен был отдать якорь, нажать кнопку электрического замыкателя и взорвать корабль. Подрывные патроны в особых железных ящиках находились у обоих бортов судна. Получив пробоины, судно быстро шло ко дну. Команду брандеров составляли смертники.

Долгое время русское командование не могло понять: каким образом японцы, приближаясь к Артуру, ориентируются в темноте. Потом выяснилось: японские агенты сигнализировали створными огнями с окрестных гор.

Первая операция с брандерами японцам не удалась. Меткий огонь «Ретвизана» и некоторых батарей, главным образом ставшей потом знаменитой батареи № 15 Электрического Утеса, не позволил японцам приблизиться к берегу, три парохода были затоплены, остальные два не смогли точно ориентироваться и выбросились на берег.

Неудача не сломила упорства японцев. Они подготовляли второй налет, на этот раз более серьезный. В городе ходили слухи, что японцы собираются применить какие-то совершенно особенные брандеры, начиненные сотнями тонн динамита, взрыв их якобы будет такой силы, что уничтожит не только весь флот, но и крепость с городом. Говорили также, что роль брандеров будут выполнить устаревшие броненосцы. Не обращая внимания на панические преувеличения, Макаров подготовил флот и береговые батареи к отражению брандерной операции. Был разработан четкий план уничтожения брандеров. Основной задачей было – не допустить подхода японских кораблей к гавани. Топить их в море.

В ночь на 14 марта командующий японской эскадрой адмирал Того приказал брандерам, под конвоем крейсера «Тацута» и отряда из девяти миноносцев двинуться к Порт-Артуру. Ночь была пасмурная, и это давало возможность японцам подобраться незамеченными. Но японцы встретили хорошо организованную оборону. Несколько русских прожекторов осветили брандеры. Дежурные корабли и береговые батареи открыли такой сильный и точный огонь, что противник смешался и сбился с курса. Один пароход, не дойдя четырехсот метров до бассейна, выбросился на берег и взорвался. Другой был атакован миноносцем «Сильный» и затонул, миноносец «Решительный» потопил третий пароход, четвертый так же как и первый выбросился на берег.

Особенно отличился в эту ночь миноносец «Сильный», действовавший под командой лейтенанта Криницкого. Под градом сыпавшихся снарядов «Сильный» в первую очередь расправился с брандером, а покончив с ним, врезался в отряд сопровождавших брандеры японских миноносцев и вступил с ними в бой. Один вражеский миноносец был затоплен. Стреляя из всех орудий, «Сильный» на полном ходу пошел к другому, желая его протаранить.

Но тот положил руль на борт и увернулся. Не выдержав схватки с «Сильным», остальные японские миноносцы скрылись в темноте. С перебитым паропроводом и пробитой носовой частью, «Сильный» не смог дойти до базы и выбросился на отмель Золотой Горы.

Наблюдавший всю картину сражения и с восхищением следивший за действиями «Сильного» и «Решительного» Макаров на другой же день наградил Криницкого орденом Георгия.

Когда начался ночной бой, адмирал, заслышав первые выстрелы русских орудий, велел подать катер, чтобы лично руководить боем. Потом он перешел на канонерскую лодку «Бобр», которая приняла участие в бою с японскими миноносцами.

«Бобр» вернулся в гавань, когда стало ясно, что брандерская операция кончилась для японцев бесславно.

На утро, когда к водам Порт-Артура приблизилась эскадра адмирала Того, Макаров приказал всему флоту выйти в море. Покружившись, японцы скрылись за горизонтом. Инициатива на море стала понемногу переходить в руки русского флота.

Ночные события 14 марта явились для него экзаменом, и он его блестяще выдержал, потому что прошел хотя всего лишь трехнедельную школу, но школу Макарова. Исключительно смелые действия «Сильного», сражавшегося с пятью японскими миноносцами, и «Решительного», блестящая работа артиллерии, хладнокровие, энергия и неустрашимость личного состава, общий подъем боевого духа, – все это говорило о том, что флот за короткое время стал неузнаваем.

Но останавливаться на достигнутом, – значило идти вспять, – считал Макаров. «Горе тому, кто почиет на лаврах», – часто говорил он. Сделать еще надо было очень много. Казалось бы, что после второй, окончившейся полным провалом, попытки запереть Порт-артурскую эскадру, японцы откажутся от своей затеи. Но Макаров попрежнему, с еще большей энергией, работав над планом отражения очередной брандерской операции. И в самом деле вскоре стало известно, что японцы готовятся к третьей попытке запереть Порт-артурскую эскадру.

Можно было предполагать, что японцы отправят в эту третью операцию значительно большее число брандеров, с расчетом на то, что часть пароходов все-таки сможет прорваться и войти в проход. Макаров решил поэтому организовать три линии оборонительных заграждений. Было установлено круглосуточное дежурство двух миноносцев у самого входа в гавань, они должны были при появлении брандеров с двух сторон атаковать и взорвать их.

Естественно было также ожидать, что брандеры в своем набеге изберут кратчайший путь к проходу в гавань. На этом-то «критическом» направлении адмирал распорядился затопить три огромных парохода Восточно-Китайской железной дороги: «Хайлар» и «Харбин», а еще ближе к входу – «Шилку». Таким образом, вход в гавань прямым путем для брандеров был недоступен.

Район затопления пароходов был минирован. Этим решались сразу две задачи: был загорожен прямой проход для вражеских судов и создавалось прикрытие для дежурных миноносцев. По особому расписанию, помимо миноносцев, в обороне гавани должны были участвовать крейсера и канонерские лодки.

Макаров тщательно выбирал позиции для кораблей, предназначенных к отражению атак брандеров. Так, затонувший на мели японский брандер стал прикрытием, за которым стояла канонерская лодка «Гиляк». Береговая оборона также была усилена. Из снятых с транспорта «Ангары» пушек была устроена новая береговая батарея. Все вместе взятое: дежурные миноносцы, минированные участки, новая батарея – составляло первую линию обороны. Расположившиеся по правую и левую стороны прохода канонерские лодки составляли вторую линию и, наконец, в глубине, наблюдая за всем проходом, стояли крейсера «Аскольд» и «Баян» – третья линия. Все корабли несли дежурство со спущенными в воду противоминными сетями. Общим сигналом для всей эскадры, извещавшим о появлении неприятеля, служила ракета. Флот готовился встретить неприятеля во всеоружии.

Бесконечное количество вопросов, которые надо было разрешать, дел, которые надо было сделать, никогда не ставило Макарова в тупик. За любое, даже кажущееся незначительным дело он брался с такой энергией и воодушевлением, что немедленно заражал этой энергией окружающих.

Обладая завидным физическим здоровьем и выносливостью, Макаров работал в Артуре по восемнадцати часов в сутки и своей работоспособностью и энергией вселял во всех подчиненных несокрушимую веру в общее дело.

В. Семенов в письме от 14 марта 1904 года к жене Макарова дает такую характеристику Степану Осиповичу: «Он имеет вид бодрый и здоровый, много лучше, чем за последний год в Кронштадте. По-видимому, бесследно пропала и вся раздражительность, которая проявлялась в нем за последнее время, так как теперь у него в руках свое большое дело… С его приездом эскадра ожила и зашевелилась. Раньше командиров не только не звали для объяснений и разговоров, но даже и думать им считалось предосудительным. Теперь их призывают то порознь, то вместе и все они стали какими-то бойкими и бодрыми!» [132]132
  ЦГВМА. Фонд Макарова, дело № 185, I папка. Личная переписка К. Н. Макаровой.


[Закрыть]

Поднять боеспособность флота, заставить моряков поверить в свои силы Макарову удалось быстро. Его уважали и по-настоящему любили не только матросы эскадры и младший офицерский состав, он нашел себе верных помощников и среди старших офицеров флота – командиров кораблей.

Такими помощниками в первую очередь были командир броненосца «Ретвизан» капитан первого ранга Щенснович, командир отряда миноносцев Матусевич, командир крейсера «Аскольд» Грамматчиков, знавший Макарова с детских лет, капитаны второго ранга Эссен, Юрасовский, Бубнов, лейтенант Криницкий и многие другие, не говоря уже о приехавших в Порт-Артур вместе с ним его испытанных помощниках и друзьях – капитане первого ранга Васильеве и капитане второго ранга Шульце. Это были смелые, решительные командиры, сторонники энергичных действий флота. Все они, поддерживая начинания Макарова, направленные к укреплению дисциплины и поднятию боеспособности эскадры, были опорой и в его попытке ликвидировать вражду между офицерским составом армии и флота, искусственно разжигавшуюся Стесселем и его штабом.

Макаров прекрасно понимал, что для надежной обороны Порт-Артура с моря и суши необходимы общие и дружные усилия армии и флота, согласованные их действия, направляемые волей командира, сосредоточившего в своих руках командование и сухопутными и морскими силами.

Попытки Макарова объединить армию и флот перед лицом надвигающихся решительных боев за Порт-Артур, которые он предвидел, натолкнулись на странное для Макарова противодействие Стесселя, нерешительность и вялость коменданта крепости генерала Смирнова, молчаливую неприязнь со стороны наместника царя Алексеева, сидевшего в Мукдене и управлявшего военными действиями с помощью невразумительных телеграмм.

Начиная с отказа выслать по его просьбе для усиления Порт-артурской эскадры миноносцы и бюрократической проволочки с печатанием его «Тактики», Макаров постоянно чувствовал скрытое недоброжелательство со стороны высшего командования. Так перемещение им в эскадре ряда неспособных офицеров на низшие должности вызвало недовольство Алексеева, который прислал Макарову телеграмму с требованием такие перемещения впредь производить с его, Алексеева, ведома. Меры, принятые Макаровым к улучшению быта и жизни ремонтных рабочих, работавших над заделкой пробоин на поврежденных кораблях, также не понравились Алексееву.

Наконец, в качестве начальника военно-морского отдела его штаба, Макарову прислали из Петербурга великого князя Кирилла Владимировича. Иметь в качестве подчиненного «сиятельного князя», не отличавшегося ни умом, ни тактом и обладавшего только великокняжеской спесью, было для Макарова чистым наказанием.

Однако больше всего беспокоила Макарова бездеятельность и небрежность сухопутного командования в подготовке Порт-Артура к обороне. Система береговых батарей продумана не была. Например, к сооружению батарей на горе Ляотешань приступили только после того как неприятельская эскадра обстреляла гавань и город перекидным огнем. Общей сигнализации и службы оповещения также организовано не было. В результате береговые батареи несколько раз обстреляли свои корабли, нанеся им повреждения. А когда Макаров после одного из таких случаев предложил послать на батареи сигнальщиков с кораблей, Стессель ответил отказом. Все вместе взятое вывело из терпения Макарова. У него даже появилось желание уйти в отставку. Но ненадолго. «Ведь за десятком дураков, – думал он, – стоит народ».

Через голову Стесселя Макаров связался с командиром крепостной артиллерии генералом Белым и согласовал с ним вопросы взаимодействия береговой и корабельной артиллерии при отражении атак противника.

Чванливость и спесь, как казалось Макарову, начальника Квантунского укрепленного района Стесселя [133]133
  Стессель, как выяснилось после окончания русско-японской войны, был предателем.


[Закрыть]мешала ему видеть зияющие прорехи в обороне Квантунского полуострова и крепости. Еще когда Макаров в поезде подъезжал к Порт-Артуру, он, предвидя возможность атаки крепости с суши, отметил слабость и неподготовленность русских оборонительных позиций у Кинчжоуского перешейка. Теперь он и в самом Порт-Артуре видел вопиющую беспечность Стесселя и бездеятельность Смирнова, не предпринимавших по существу почти никаких мер к усилению обороны Порт-Артура. Макаров встречается с командиром стрелковой бригады генералом Кондратенко, саперным инженером по образованию, и обсуждает с ним вопросы обороны Порт-Артура. Примечательно, что именно этот умный, энергичный и смелый генерал стал после гибели Макарова душой героической обороны Порт-Артура [134]134
  Генерал Р. И. Кондратенко погиб в декабре 1904 г. в бою при отражении одного из штурмов Порт-Артура японцами.


[Закрыть].

Знакомство с положением дел на суше все больше укрепляло Макарова в мысли о необходимости сосредоточить командование обороной Порт-Артура и всего Квантунского полуострова как с моря, так и с суши, в одних руках. «Стессель на это не способен, – думал Макаров. – Но ведь командовал же обороной Севастополя адмирал Нахимов?»

28 марта в Порт-Артур приехал художник В. В. Верещагин [135]135
  Верещагин, Василий Васильевич(1842–1904), художник-баталист, погибший вместе с Макаровым на «Петропавловске». В отличие от других баталистов Верещагин на своих полотнах изображал не эффектные картины сражений с лежащими на переднем плане в живописных позах убитыми и ранеными, а войну во всей ее неприкрашенности и ужасе. Питая отвращение к войне, Верещагин являлся энергичным борцом за мир, за гуманное отношение к человеку, он старался своими картинами широко популяризировать идею мира… В серии картин из эпохи завоевания англичанами Индии, он показал зверскую расправу колонизаторов над восставшими туземными войсками – сипаями. Много картин Верещагина посвящено русско-турецкой войне 1877–1878 гг., среднеазиатским походам русских войск, но особой популярностью пользуются его картины из времен Отечественной войны 1812 года. Верещагин много путешествовал. Он лично участвовал во многих сражениях и несколько раз был ранен.


[Закрыть], старый знакомый адмирала. Макаров его встретил и повез смотреть как будут затапливать на рейде торговые суда для защиты входа в Порт-артурскую гавань от японских брандеров. Вскоре Верещагин перебрался к Макарову на «Петропавловск», где адмирал держал свой флагманский флаг.

Наступали решающие дни русско-японской войны.

В течение первых трех месяцев войны центр тяжести всех военных операций почти исключительно сосредоточился на морском театре. Одна сторона всячески пыталась переправить свои войска на материк, другая стремилась этого не допустить. Все усилия японцев были направлены к тому, чтобы уничтожить русский флот по частям или хотя бы ослабить или парализовать его. С этой целью были произведены и пиратские нападения на Порт-Артур и Чемульпо в ночь на 27 января, для этого японцы предприняли отчаянные попытки запереть русскую эскадру в Порт-Артуре с помощью брандерских операций, ночной установки минных полей на внешнем Порт-артурском рейде, наконец, нанести урон флоту, докам и городу артиллерийским обстрелом.

Все же сколько-нибудь серьезных успехов на море японцы добиться не смогли. Русская эскадра в Порт-Артуре становилась все более боеспособной и усиленно готовилась к началу активных действий. Японцы вынуждены были торопиться и начать переброску войск на континент, не решив основной задачи первого этапа войны – уничтожения русского флота.

Японское командование знало, что в Петербурге готовится к выходу на Дальний Восток 2-я Тихоокеанская эскадра, с прибытием которой соединенные силы русского флота стали бы по меньшей мере равными японскому, и положение на море могло бы резко измениться.

К концу марта 1904 года Япония заканчивала высадку в Корее I армии генерала Куроки. В это же время подходило к концу формирование II армии генерала Оку. Для перевозки ее стягивались в порт Хорошима многочисленные транспортные средства. Высадка I армии охранялась вспомогательными отрядами японского флота, главные же силы находились под начальством адмирала Того, Его задачей было следить за Порт-артурской эскадрой, не допускать, чтобы она расстроила наладившуюся перевозку войск. До прибытия Макарова пассивная русская эскадра не представляла большой опасности для японцев, теперь же дело стало принимать иной оборот. Несмотря на вывод из строя лучших кораблей, эскадра стала быстро превращаться в значительную силу. Японцы убедились в этом во время последней попытки брандерами закупорить Порт-артурский рейд. В кратчайший срок Макаров добился таких результатов, что можно было уже говорить о начале активной борьбы на море. Порт-Артур и русская эскадра беспокоили все больше и больше японское командование.

Японцы предполагали высадить вторую армию или на корейском берегу в порту Цинампо или вблизи Бицзиво – на берегу Ляодунского полуострова, невдалеке от Порт-Артура. Окончательное решение зависело от результатов сухопутных операций, от того, где будет встречено бóльшее сопротивление. В этот, острый для японцев, период кампании на суше, они очень опасались за судьбу своей первой армии, высадившейся в Корее в районе реки Ичжу. При достаточно смелом и энергичном натиске русских японская армия могла бы оказаться отрезанной и уничтоженной. Против 60-тысячной армии генерала Куроки, русские имели более 100 тысяч войск. Но бездарный и медлительный генерал Куропаткин, придерживавшийся пассивной тактики и бесконечно повторявший: «терпение, терпение», не сумел воспользоваться удачно сложившейся обстановкой и отступил к Ляояну, оставив без боя всю Корею и Ляодунский полуостров. Японцы воспользовались этим и немедленно же приступили к перевозке на Ляодун II, а вслед за ней – III и IV армий, одна из которых в мае 1904 года и блокировала Порт-Артур.