Текст книги "Адмирал Макаров"

Автор книги: Борис Островский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Просьба Макарова была удовлетворена, и М. П. Васильев отправился в Ньюкастль. Встал вопрос о названии корабля, и Макаров предложил назвать его «Добрыня Никитич», но в конце концов утвердили другое название – «Ермак». Предполагалось, что стальной корабль так же успешно пройдет через сибирские ледовые морские окраины, как удалось сделать это легендарному землепроходцу на суше.

На эскадре, несмотря на занятость, Макаров все же находил время для ведения исследовательской работы. Мысль о возможности получения пробоины при плавании во льдах беспокоила адмирала, и старая забота о непотопляемости судов возникла перед ним с новой силой. Он заказал цинковую модель ледокола «Ермак». Модель имела точно такие же водонепроницаемые отделения, как и на большом, строящемся «Ермаке». Можно было, по желанию, любое отделение наполнить водою и наблюдать, какую перемену это произведет в крене и диференте [81]81
  Крен– наклон корпуса корабля на тот или другой борт. Диферент– разность углубления носа и кормы судна.


[Закрыть]корабля. Для этих опытов требовалось, конечно, чтобы модель находилась на воде. В адмиральском помещении на флагманском корабле находилась ванна, в которой Макаров почти ежедневно производил испытания модели. Опыты дали крайне интересные и наглядные результаты. Так, выяснилось, что даже в том случае, когда водой заполняются три главные, кормовых отсека, корма держится достаточно высоко над, водой и корабль не тонет. Насколько эти исследования были важны и принесли пользу, свидетельствует случай с «Ермаком» во время первого его пробного плавания в Арктику. «Ермак» получил серьезную пробоину, и носовое его отделение наполнилось водой. Но благодаря водонепроницаемым переборкам, испытанным на модели и введенным на корабле, Макаров продолжал плавание во льдах и совершил благополучно длительный переход от Шпицбергена до Ньюкастля.

В середине сентября эскадра закончила плавание, и Макаров снова отправился в Ньюкастль. Постройка подходила к концу. Сформированная для «Ермака» команда и командный состав уже находились на месте. Макаров тщательно ознакомился с работами, побывал решительно всюду, проверил каждое крепление, исследовал крепость водонепроницаемых переборок, изоляцию. «Весь ледокол бородой обмел!» – добродушно шутили матросы, среди которых бородатый адмирал вскоре приобрел величайшую популярность. Свое судно матросы окрестили: «Ермак Степаныч». Не меньшим уважением Макаров пользовался и среди англичан – строителей-инженеров, мастеров и рабочих. Они с восхищением отзывались о глубоких знаниях русского адмирала в кораблестроительном искусстве. Особенно их удивляла быстрота, с которой Макаров разрешал такие затруднения, перед которыми становились в тупик опытные английские инженеры.

«Приходя с утра на работу, – замечает Макаров, – я целый день был занят тем, что решал различные возникавшие вопросы. Их было без счета, причем иногда приходилось обсуждать решение с главным строителем, иногда с мастерами, а иногда и с мастеровыми. Несмотря на спешность решений, ни разу не приходилось перерешать вопрос».

Дело шло очень хорошо, на совесть трудились рабочие.

Все же «Ермак» был спущен на воду на месяц позже срока. 17 октября 1898 года, в присутствии огромной толпы зрителей, расцвеченный флагами огромный корпус «Ермака» дрогнул и стал медленно сползать со стапелей в воду. Спуск прошел благополучно.

Макаров не присутствовал при спуске. Только в декабре адмиралу удалось отлучиться ненадолго из Петербурга в Ньюкастль. Началась проба водонепроницаемых переборок на свободной воде. Отделения, в том числе котельное и машинное, наполнялись водой до уровня верхней палубы. Переборки выдержали испытания. Расчеты Макарова полностью оправдались. После этого начались испытания корабля и механизмов. «Ермак» удовлетворил требованиям контракта, машины развили при пробе мощность в 11,960 индикаторных сил и дали ход в 15,9 узла [82]82
  Узел– единица скорости корабля, численно равная морской миле —1,87 км/час.


[Закрыть]. Были испробованы и вспомогательные машины, установленные на случай аварии главных машин и разобщенные с ними переборками. Они дали скорость хода в 6,7 узла [83]83
  Основные показатели «Ермака», по сложности своего устройства, не уступавшего броненосцу, таковы: водоизмещение 6000 тонн (при 1800 тоннах угля); длина 105 метров, наибольшая ширина 22 метра, высота от киля до палубы 9 метров, осадка 6½ метров, ход 15,9 узла. Число индикаторных сил – 11247.


[Закрыть].

В особенности судостроителей интересовали мореходные качества «Ермака». Когда свежий ветер развел значительную волну, «Ермак» вышел в открытое море. Плоскодонный, с наклонными бортами, без килей, ледокол закачался так сильно, что пришлось вернуться в гавань.

Макаров предвидел это неудобство, неизбежное на корабле подобной конструкции, но все же не думал, что его «Ермак» будет так сильно качаться. Чтобы уменьшить качку, Макаров соорудил особую водяную камеру, установив ее поперек корабля [84]84
  Эта камера устроена так, что движение воды в ней задерживается узкой горловиной, соединяющей две бортовые цистерны. При качке вода из одной цистерны устремляется в другую, но не успевает проскочить через горловину и тем самым уравновешивает размахи корабля.


[Закрыть]. Но насколько такая камера будет подходить к конструкции «Ермака» и какие она должна иметь размеры, – все это необходимо было еще испробовать.

По настоянию Макарова, эти опыты были организованы на модели «Ермака» в опытном морском бассейне в Петербурге, и выяснили, что цистерна действительно уменьшает размахи корабля. Когда настоящая цистерна была установлена на «Ермаке» и он в свежую погоду вторично вышел на пробу, все убедились, что качка стала значительно слабее. Дополнительно на «Ермаке», по указаниям Макарова, было сделано еще множество других конструктивных улучшений и приспособлений.

Заводские испытания «Ермака» были закончены, и 20 февраля 1899 года состоялась приемка. Все неполадки и недочеты быстро исправили. Предстояло самое главное: померяться силами со льдами. Подняв коммерческий флаг, «Ермак» 21 февраля вышел в море. Путь лежал в родной Кронштадт. В Северном море порядком «трепануло», «Ермак» тяжело зарывался в волну, но качка была сравнительно легкой: цистерна значительно помогала. Минуя мыс Скаген и далее через пролив Большой Бельт, вошли в Балтийское море.

Вечером 28 февраля, когда находились вблизи от Ревеля, вахтенный доложил, что видит впереди тонкую полоску льдов. Утром на другой день вошли в сплошные ледяные поля. Стоя на мостике, адмирал напряженно следил за схваткой «Ермака» с ледяной стихией. Еще в Ньюкастле до него дошли слухи, что нынче лед в Финском заливе очень тяжел и разбить его нет никакой возможности. Такие сведения обязывали к особому вниманию и осторожности. Вначале лед легко уступал напору стального гиганта, шедшего со скоростью семи узлов. Но постепенно лед становился крепче, появились внушительные нагромождения. Идти становилось все труднее. Невдалеке от острова Гогланда «Ермак», войдя в тяжелое поле, принужден был в первый раз остановиться. Дали задний ход, немного отошли и снова, полным ходом вперед, изо всей силы ударили в то же место и с тем же результатом. Как ни бились, ничего не выходило, а ведь балтийские льды – не арктические. Что же будет в Арктике? – мысленно спрашивал себя Макаров. Крайне утомленный, спустился он в каюту отдохнуть. «Все мы в это время, – замечает Макаров, – были очень неопытны в деле ломки льда, и насколько было приятно новое впечатление хода по 7 узлов через толстые льды, настолько остановка ледокола произвела на всех тяжелое впечатление».

Чтобы выбраться из ледового плена, Макаров приказал накачать воды в носовое отделение. Расчет его был таков: от тяжести воды нос осядет ниже и обломает под собою лед. Затем следует перекачать воду в кормовое отделение и дать полный ход назад, нос тогда будет освобожден и корабль сможет сдвинуться назад. Макаровский расчет оправдал себя вполне. После перекачки воды «Ермак», к общей радости, действительно медленно пополз назад. Тогда отошли в сторону от трудного места и стали пробираться более легкими льдами по шести-семи узлов.

Без особых приключений шли дальше, постепенно продвигаясь вперед.

В Кронштадте в это время мало верили, что «Ермак», сокрушив лед, толщина которого в эту зиму была свыше метра, достигнет Большого Кронштадтского рейда. Но «Ермак» пробивался в поле сплошного льда, заполнившего Финский залив от одного берега до другого, приближаясь к Кронштадту. По пути корабль встречало много рыбаков. Они, привычные и опытные располагались на льду как дома – с будками, лошадьми, санями и собаками. Иногда ледокол проходил от них совсем близко. Увидев ползущий по льду пароход, люди бросали работу, бежали поблизости от ледокола и безустали кричали «ура!».

К перекачиванию воды с носа на корму или с одного борта на другой приходилось прибегать неоднократно, так как ледокол часто застревал во льду. Иногда, кроме этого, приходилось завозить ледовый якорь, закреплять его и затем подтягиваться на лебедке. Моряки быстро осваивали ледовое плавание. Сильные удары об лед, после которых «Ермак» часто останавливался, никого уже не беспокоили. Вода для перекачки была наготове. Быстро приступали к этой операции или завозили якорь и освобождали корабль. Прокладывали канал довольно медленно, идя со скоростью не более двух-трех узлов. Невдалеке от Толбухина маяка остановились для приема лоцмана из деревни Лебяжье. Лоцман впервые в истории мореходной практики подъехал к борту «Ермака» на лошади, запряженной в сани.

Вдали виднелся Кронштадт. Там уже заметили приближение ледокола. Быстро разнеслась по городу волнующая весть. Люди массами стали стекаться на набережную. Обыкновенно при заходе в гавань большого парохода ему помогают несколько буксиров. «Ермаку» приходилось действовать вполне самостоятельно, притом в совсем неизученных еще условиях. Никто не знал, насколько крепок лед вблизи берега, как станет он ломаться, возможно ли по льду подать конец на берег, не будет ли зажат ледокол в воротах при входе в гавань и т. д. Возможны были всякие неожиданности.

Встреча ледокола началась гораздо раньше, чем предполагал Макаров. Лишь только «Ермак» прошел Толбухин маяк, расположенный невдалеке от Кронштадта, к ледоколу бойко подбежали на лыжах солдаты и приветствовали его криками «ура». Еще более был удивлен Макаров, когда увидел, что навстречу «Ермаку» двигались по льду толпы народа, причем многие ехали на лошадях и даже на велосипедах. Люди торопились взглянуть на корабль, который смело и уверенно проложил себе дорогу через льды.

Пришлось уменьшить ход, чтобы людям, окружившим корабль, не пришлось бежать. «Ермак» ломал лед с глухим треском. Его могучий нос мягко, как в масло, врезался в лед и подбирал его под корпус, не производя вокруг трещин. За кормой извивался неширокий водный канал, заполненный разбитыми кусками льда. Толпа все росла и ближе продвигалась к ледоколу. Всем хотелось рассмотреть самого творца «Ермака», стоявшего на верхнем мостике и отдававшего приказания. А Макаров в эту торжественную минуту больше всего опасался как бы не произошло беды: а что если лед не выдержит тысячной толпы и обломится. Но все обошлось благополучно. Подходя к Купеческим воротам, «Ермак» стал салютовать. Белые клубки порохового дыма вылетали то с правого, то с левого его борта. С расположенного на краю Купеческой гавани форта грянуло «ура». С «Ермака» отвечали тем же. С броненосца «Пересвет», стоящего на швартовах у стоянки, доносились звуки марша. Кронштадтская газета «Котлин» на другой день поместила статью своего корреспондента. Он писал: «Встречавшая толпа все более и более наэлектризовывалась. Я думаю, что мало кто в эту минуту отдавал себе ясный отчет о всей важности события, но все единодушно приветствовали новый блестящий подвиг человеческого ума и энергии. В каждом из присутствующих невольно поднималось чувство гордости за нас, русских, что из нашей среды нашлись люди, не только способные делать теоретические выводы, но на деле доказывать и подтверждать идеи, открывающие новые горизонты. Многие скептически относились к «Ермаку», многие не верили в его силу, несмотря на легкость, с которою он преодолевал ледяной покров. Вселяется убеждение, что какой бы толщины ни был лед, он больше не будет прекращать торговли, не будет запирать Балтийский флот на 6 месяцев, и мы в Кронштадте будем так же близки к свободному морю, как и прочие государства. Теперь нет времени перечислять все случаи практического применения «Ермака», но мы были только свидетелями его победы и шлем свои пожелания счастливой и долгой работы «Ермаку» на пользу родного флота и на славу его инициатору и тем, которые способствовали его осуществлению. «Ермак» уже не мечта, а, совершившийся факт. Зрелище, увиденное нами вчера, было поистине грандиозное, о котором на всю жизнь сохранится воспоминание».

«День 4 марта, – писал Макаров, – будет надолго у меня в памяти».

Создатель «Ермака» получил множество приветственных телеграмм из различных городов России.

Д. И. Менделеев так приветствовал его: «Лед, запирающий Петербург, Вы победили, поздравляю. Жду такого же успеха в полярных льдах. Профессор Менделеев».

Недолго отдыхал «Ермак» в Кронштадте. Вскоре же потребовалась его помощь и притом самая неотложная. Около Ревеля затерло льдами одиннадцать пароходов. Вышедший к ним на помощь ревельский ледокол «Штадт Ревель» был также затерт. Пароходы и люди находились в серьезной опасности. «Ермаку» было поручено спасать пароходы. Когда ледокол приблизился к ним, стало ясно, что подойти прямым курсом невозможно, а потому Макаров решил разбить весь лед, который отделял пароходы от свободной воды, плескавшейся невдалеке. Для этого ледокол стал взламывать огромные глыбы льда, описывая вокруг каравана постепенно суживавшиеся круги. Маневр удался: когда «Ермак» закончил четвертый обход, лед разошелся и пароходы вышли на свободную воду. «Это была очень красивая картина, и вся операция продолжалась, полчаса», – с удовлетворением замечает Макаров. Утром следующего дня «Ермак» входил в Ревельскую гавань, за ним в кильватер тянулись двенадцать пароходов. Эффект, произведенный в городе этой операцией, был очень велик. Многолюдная толпа, высыпавшая на набережную, приветствовала возвращение каравана. Благодарностям со стороны городских властей не было конца. На «Ермак» являлись депутации с подарками, произносились речи, устраивались банкеты. «Действия ледокола «Ермак» под Ревелем, – замечает Макаров, – были тогда новинкой для публики, и из Ревеля ежедневно телеграфное агентство посылало известия во все концы России о работе ледокола. Мне потом передавали люди, никогда меня не знавшие, что они в это время в газетах прежде всего искали новостей об «Ермаке» и чувствовали себя разочарованными, если известий было мало или они были недостаточно полны. «Ермак», действительно, в это время был самою интересною новостью». В достопамятный ревельский поход «Ермак» освободил в общей сложности двадцать девять пароходов. Это первое серьезное «коммерческое» испытание ледокола принесло ему огромную популярность не только в России, но и за границей. Вместе с тем возрастала популярность и самого Макарова. Его портреты, биографические сведения о нем, открытки с изображением «Ермака» и описания ревельского похода сделались на время злободневной темой для печати всего мира. Петербуржцы выражали все более настойчивое желание как следует познакомиться с ледоколом. Когда после ревельского похода Макаров прибыл в Кронштадт, ему было приказано привести «Ермак» в Петербург.

Поход «Ермака» в Петербург через морской канал представлял дело далеко не легкое. Необходимо было принять все меры предосторожности, чтобы не сесть на мель при входе в канал, где лед, как оказалось, сорвал много вех, обозначающих фарватер. Шли с большим риском, возникала даже мысль: не вернуться ли, пока не поздно, назад в Кронштадт. Лоцман посоветовал Макарову наиболее узкую, опасную часть фарватера пройти полным ходом. Это удалось.

Уже вечерело, когда «Ермак» плавно подошел к Николаевскому мосту [85]85
  Ныне мост лейтенанта Шмидта.


[Закрыть]. Освещенный лучами заходящего зимнего солнца могучий корпус ледокола выглядел величественно. Следовавшие за ним четыре портовых парохода казались небольшими суденышками.

Появление «Ермака» огромная толпа, заполнившая обе набережные, встретила дружным криком «ура». Многие, вооружившись биноклями, пытались разглядеть бородатого адмирала, стоявшего на мостике в легкой шинели.

Восторг, с которым встречала «Ермака» в Петербурге многотысячная толпа, собравшаяся на набережной Невы, был необычаен. С любовью глядели люди на огромный корабль, у многих на глазах стояли слезы. Всех охватило чувство гордости за русского моряка, сумевшего создать такой корабль, которому, как всем тогда казалось, не страшны никакие льды, хотя бы на самом Северном полюсе. Впрочем, большинство имело о Северном полюсе весьма смутное представление.

Адмирал Макаров и «Ермак» приобрели всюду огромную популярность.

На ледоколе, за время его трехдневной стоянки в Петербурге, побывали тысячи народу. Никому не отказывали. Все газеты были заполнены сообщениями и статьями о ледоколе и его создателе. Однако зачастую эти сообщения были преувеличенными, статьи неосновательными, а предположения о возможностях «Ермака», высказываемые в статьях, – фантастическими. Это в значительной мере обусловливалось непониманием большинством авторов сути дела. Им казалось, что при наличии такого мощного ледокола проблема полярного мореплавания разрешается просто. Столетние и бесплодные усилия тысяч смельчаков проникнуть в недра Арктики становятся достоянием истории. Открываются блестящие перспективы: достижение Северного полюса, освоение пути через полюс во Владивосток, открытие морского пути вдоль сибирских берегов с выходом в Тихий океан и прочее. Стоит только организовать как следует разведывательную экспедицию на «Ермаке» – и все будет достигнуто.

Результаты преувеличенных надежд сказались очень скоро. Стоило только «Ермаку» при пробных плаваниях в Арктику потерпеть первую неудачу, как отношение к Макарову и «Ермаку» резко изменилось как в печати, так и в правительственных кругах.

Когда Макаров убедился, что в обществе и в прессе царит заблуждение и от него, не побывавшего еще со своим ледоколом в полярных льдах, ожидают несбыточных подвигов, он выступил с официальным опровержением, в котором доказывал, что пути через Арктику еще не изведаны, арктические льды не изучены и никто никогда не испытывал ломки полярного льда в высоких широтах. А потому, – заявлял Макаров, – не создавая планов на будущее, необходимо предварительно испытать «Ермака» в борьбе с тяжелыми арктическими льдами, где-нибудь в районе Шпицбергена, на пути в Сибирь, в ледовом Карском море. Научную сторону экспедиции необходимо обставить возможно полнее, чтобы ученые различных специальностей могли бы во время плавания производить необходимые наблюдения. Макаров полагал также, что «Ермаку» следует идти в северные широты с таким расчетом, чтобы оставалась полная возможность в течение одного сезона вернуться назад тем же путем. Что же касается последующего плавания Северным морским путем в Тихий океан, то Макаров полагал, что один ледокол не сможет справиться с этой задачей, а потому для ее решения придется построить второй подобный корабль.

Заявление Макарова явилось для многих холодным душем.

Как бы то ни было, предстояло испытать качество ледокола во льдах Ледовитого океана. План похода был такой: в середине мая, когда Балтийское море освободится ото льдов, «Ермак» отправляется в Ньюкастль, где остается дней на десять. Здесь ледокол после осмотра подготовится к полярному плаванию. В начале июня «Ермак» прибудет в Екатерининскую гавань в Кольском заливе и оттуда пойдет через Карское море на Енисей в сопровождении небольшого парохода финляндского пароходного общества. Назначение парохода – обследовать мелководные места в устье Енисея. Закончив работу в Карском море, «Ермак» вновь возвратится на Мурман, заберет полный груз угля и отправится во льды у западной стороны острова Шпицберген.

Когда проект был утвержден, Макаров приступил к приготовлениям. Морское министерство взялось снабдить экспедицию продовольствием и дало на ледокол второй паровой катер. Одежда, охотничьи принадлежности, ледовые шлюпки, кинематографический аппарат и многое другое пришлось купить за счет членов экспедиции. После этого Макаров принялся за организацию научной части. Научные исследования он хотел обставить возможно лучше. Д. И. Менделеев, весьма сочувственно относившийся как лично к Макарову, так и к его идее использования ледокола, обещал оказать помощь экспедиции при подборе научных работников и в приобретении необходимых приборов.

Однако впоследствии Менделеев и Макаров разошлись во мнениях по ряду вопросов организации экспедиции, и их отношения друг к другу охладели.

Собираясь в поход, Макаров, как человек расчетливый и предусмотрительный, готовился ко всякого рода неудачам, почти неизбежным в деле новом, большом и никем еще не изведанном. Но широкая публика и невежественная пресса не хотели и слышать о действительных трудностях, которые могли возникнуть перед «Ермаком» и его командиром. «Им и море по колено», – недовольно замечал Макаров. В газетах вдруг появилось известие, что ввиду отправления «Ермака» прямым рейсом во Владивосток, письма на Дальний Восток следует адресовать на «Ермак». Он-де быстрее их доставит по назначению. И письма стали поступать на борт ледокола сотнями. Раздраженный адмирал принужден был написать опровержение, разъясняя, что никакого плавания во Владивосток «Ермак» совершать не собирается.

Опасаясь новых недоразумений, Макаров решил поскорее отправиться в море. Об уходе он сообщил всего лишь нескольким друзьям и знакомым.

Без всяких торжественных проводов «Ермак» 8 мая 1899 года вышел в далекое плавание.

В Ньюкастле техники завода Армстронга, подробно осмотревшие ледокол, сделали кое-какие исправления в корпусе корабля. Машины оказались в полной исправности. В Тромсе ледокол прибыл 3 июня. Его ожидал здесь известный ученый-геолог Э. В. Толль [86]86
  Толль, Эдуард Васильевич(1858–1902). Известный русский полярный путешественник и геолог. Совершил ряд путешествий на Новосибирские острова и в область реки Яны, откуда вывез богатейшие коллекции и где произвел ценные наблюдения по географии и геологии, во многом выяснив природу Ледникового периода. Принимал участие в первом пробном плавании в Арктику на «Ермаке» с Макаровым. Проникшись убеждением, что севернее Новосибирских островов расположена неоткрытая еще никем Земля Санникова, Толль добился посылки в район этой неведомой территории экспедиции и стал во главе ее. В мае 1900 года судно «Заря» покинуло Петербург. Все члены экспедиции осенью 1902 года возвратились обратно, сам же Толль с одним из членов экспедиции астрономом Зебергом и двумя спутниками погиб при попытке достичь пешком Земли Санникова. Впоследствии Земля Санникова так и не была обнаружена. Когда было решено послать на поиски исчезнувших путешественников экспедицию, Макаров предложил отправить для этой цели ледокол «Ермак».


[Закрыть], приглашенный Макаровым для участия в плавании, и лоцман Ольсен, нанятый русской шпицбергенской градусной экспедицией для проводки «Ермака» на Шпицберген. Дело в том, что Макаров обещал оказать этой экспедиции помощь в проводке ее судов через шпицбергенский Стуре-Фиорд. Однако к условленному сроку суда экспедиции не прибыли в Тромсе, а Макарову был дорог каждый день. К тому же лоцман Ольсен, хорошо знакомый со шпицбергенскими фиордами, сообщил Макарову, что для такого крупного корабля, как «Ермак», плавание в Стуре-Фиорде представляет большую опасность, так как дно имеет там шхерный характер и неровные глубины. Макаров не смог поэтому оказать обещанной помощи академику Чернышеву [87]87
  Чернышев, Феодосий Николаевич(1856–1914), выдающийся русский геолог и палеонтолог, особенно известный своими исследованиями на Урале и на Севере России. В 1895 году Чернышев состоял во главе экспедиции на Новую Землю. В 1899–1902 гг. был начальником экспедиции по русско-шведскому градусному измерению на Шпицбергене. В этой экспедиции русскими была построена и оборудована в Тронзунде магнитометеорологическая обсерватория, работавшая в течение зимы 1899–1900 г.


[Закрыть], возглавлявшему шпицбергенскую градусную экспедицию. «Мне было крайне тяжело отказаться от содействия шпицбергенской экспедиции, – замечает Макаров, – но я не считал себя в праве рисковать «Ермаком». Мой отказ вызвал целую бурю несправедливых негодований, и в газетах появились заметки, которых нельзя было ожидать от ученых людей».

4 июня «Ермак» вышел из Тромсе на Шпицберген. Свежий ветер развел крупную волну, но корабль держался превосходно. Три дня плыли моряки, не встречая льда. В полночь на 8 июня в широте 78°00′ и долготе 9°52′ появились первые его признаки.

Предстояла серьезная схватка с полярным льдом. Все на корабле, и прежде всего сам Макаров, находились в приподнятом настроении, как перед сражением.

Почти всю ночь из адмиральской каюты раздавались гулкие равномерные шаги. Адмирал волновался.

В самом деле! Трудно оставаться спокойным, когда завтра «Ермаку» придется держать экзамен, от результатов которого зависит все его будущее.

В 5 часов утра Васильев постучался в каюту адмирала и доложил, что впереди показались сплошные льды. Макаров, быстро вышел наверх и приказал поднять пары во всех котлах. Была изморозь и туман, дул умеренный ветер с юга и разводил порядочную зыбь. Сквозь клочья расползавшегося тумана кое-где просвечивали мощные льдины, о которые разбивался прибой. Зловещая картина!

После недолгого колебания Макаров приказал полным ходом идти вперед.

Все ближе и ближе подходил ледокол к бесконечному ледяному полю. И только перед тем, как стальной нос ледокола уже готов был взобраться на льдину и проломить ее, Макаров быстрым движением скинул меховую ушанку и размашисто перекрестился.

Сильный удар заставил многих упасть. Слегка покачиваясь, ледокол вполз на льдину и с оглушительным треском проломил ее. Затем рванулся и, как ни в чем не бывало, пошел дальше, ломая ледяную кору и далеко разбрасывая осколки. Льды послушно раздвигались и пропускали «Ермака». Три могучих винта подгребали куски льда и пенили воду.

Лицо адмирала преобразилось до неузнаваемости. И тени суровости не было на нем теперь. Он разглаживал рукой свою бороду и русые большие усы, глаза его, казалось, ласково улыбались.

– Так… так, Ермаша, так, родной! – вполголоса говорил он. – Наддай еще маленько… вот так… Не выдай! Оправдай меня перед страной и народом…

В своем дневнике Макаров потом записал: «Первое впечатление было самое благоприятное: льды раздвигались и легко пропускали своего гостя!»

Однако корабль вздрагивал от ударов о лед слишком сильно, корпус его трясся, как в лихорадке. Это начинало несколько беспокоить адмирала. К тому же передний винт действовал как бы толчками и поминутно останавливался.

Разница между льдом, который «Ермак» крошил в Балтийском море, и здешним – огромная. В Балтике лед распадается на мелкие куски и собирается настолько густо, что корабль останавливается. Здесь же, в Арктике, лед растрескивается на отдельные глыбы, среди которых можно двигаться, но зато толчки этих глыб настолько сильны, что вызывают невольные опасения за целость корабля.

Так совершилась первая встреча с полярными льдами.

Собравшиеся на палубе моряки с восхищением наблюдали поразительную по грандиозности и красоте картину. Мощный лед яркосинего цвета с оглушительным треском разламывался от ударов ледокола, медленно продвигавшегося вперед, на огромные глыбы. Обмерив одну из них, убедились, что толщина льда более четырех метров.

Все глубже забирался «Ермак» в гущу торосистых полей. На корабле кипела работа. Весь научный персонал экспедиции был занят делом. Лейтенант Шульц измерял глубины: пришлось размотать 1075 метров троса, прежде чем лот достиг дна. Лейтенант Ислямов с инженером Цветковым доставали с различных глубин воду и отмечали ее температуру. Астроном Кудрявцев, он же физик, определял удельный вес воды, а штурман Эльзингер, спустившись на лед, занялся распилкой большой глыбы, с целью выяснить ее крепость и структуру. Распилить глыбу было нелегко. На целых полчаса задержался «Ермак» на месте, пока был отпилен и поднят на палубу кусок льда весом в четыре тонны. Тут же художник Столица быстро заносил на полотно причудливые очертания торосов. По временам раздавались ружейные выстрелы. Это Толль стрелял по неизвестно откуда взявшимся птицам.

К Макарову подошел механик и несколько встревоженным голосом доложил, что обшивка корпуса сильно вибрирует и в нескольких местах показалась течь. Макаров приказывает остановиться и посылает капитана Васильева спуститься в трюм и выяснить, в чем дело. Никаких повреждений обнаружено не было. Вероятно течь появилась от вибрации и сотрясения корпуса при ударах о льдины. Когда «Ермак» выбрался изо льдов и вышел на свободную воду, течь прекратилась. Макарову стало ясно, что крепость корпуса не соответствует испытываемым толчкам при столкновении со льдами. Решив проверить сделанный им вывод, он приказал вновь войти во льды «для того, чтобы обстоятельнее прощупать, в чем заключаются недостатки ледокола». Вторичная проба дала те же результаты, с той лишь разницей, что течь значительно усилилась. Застопорили машину и занялись до полуночи наблюдениями.

Как ни было это грустно, но Макаров все более убеждался, что «Ермак» не способен выдержать толчков о полярный лед, даже при малом ходе, а потому необходимо, прежде чем продолжать испытания корабля, сделать в его корпусе кое-какие улучшения. Макаров решил немедленно отправиться в Ньюкастль. Непредвиденная переделка корабля срывала намеченную программу работ. Плавание в Карское море отменялось. Но иного выхода не было. Макаров старался успокоить себя. Он заносит в дневник: «Ледокол идет вперед – и это главное. Если бы ледокол останавливался и не двигался ни вперед ни назад, то над всем поднятым мною делом надо было бы поставить крест. К счастью эти опасения не оправдались, а, напротив, выяснилось, что полярный лед ломается хорошо на большие глыбы, которые, прикасаясь к корпусу ледокола, не производят значительного трения. Что же касается крепости корпуса, то ее можно значительно улучшить, и если одною сталью нельзя достичь необходимой крепости, то надо искать решения вопроса в комбинации стали с деревом и найти наилучшую форму корпуса. Короче сказать, идея, проповедуемая мною, оказалась верна – и это главное. Легкая ломка полярного льда была для меня большим утешением. С плеч свалилось крупное бремя – ответственность за исполнимость идеи, и я могу сказать, что, взвесив все обстоятельства, я остался доволен испытаниями этого дня».

Несомненно, при всей своей способности делать из опыта правильные выводы, Макаров несколько недооценивал в то время всех трудностей борьбы с тяжелыми полярными льдами для корабля, подобного «Ермаку». Срочные переделки креплений на заводе Армстронга, как показали последующие плавания, мало помогли делу, и если сильные машины ледокола успешно продвигали его вперед, то корпус оказался все же слабым для сопротивления ударам массивных и крепких ледяных торосов. Макарову казалось, что успех дела зависит главным образом от успешной ломки льда, на деле же выяснилось, что крепость корпуса корабля имеет едва ли не большее значение.

Целый месяц ушел на ремонт ледокола в Ньюкастле, куда он прибыл 14 июня. Шпангоуты по ледяному поясу в носовой части заменили более прочными, было удвоено число заклепок у шпангоутов в носовой части. Решено было снять передний винт, заменив его конусом.

14 июля 1899 года «Ермак», обновленный и подкрепленный, вышел во второй полярный рейс. По просьбе Макарова, завод командировал в плавание своего представителя.

В море налетел сильнейший шторм. Даже сдержанный Макаров замечает, что волнение было огромное и высота волн достигала восьми метров. При стремительной качке с креном в 47° «Ермак» почти, плашмя ложился на воду. Подошедшей волной смыло метеорологическую будку, находившуюся на самом верху командирского мостика. «В продолжение 17 часов продолжалась эта убийственная качка, – вспоминает штурман «Ермака» Николаев, – самочувствие у всех было неважное, и только адмирал был весел, все 17 часов он выстоял на мостике, шутил и хвалил погоду и, глядя на кренометр (прибор для измерения крена), маятник которого переходил за пределы крайних делений, говорил, что этот прибор для «Ермака» не годится».

Достигнув Шпицбергена, «Ермак» повернул на север и вошел в обширные ледяные поля, на всякий случай уменьшив ход. Макаров был чрезвычайно удовлетворен, убедившись, что после переделок корпус не так дрожит при ударах о торосы. Разница была очевидна для всех, и ледокол шел то разводьями, щелями, то проламывая путь напрямик.