Текст книги "Адмирал Макаров"
Автор книги: Борис Островский
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
На третий день похода в туманной мгле стали вырисовываться очертания угрюмого архипелага. Многие, выходя на палубу и всматриваясь вдаль, спрашивали: где же земля? И в самом деле, Земля Франца-Иосифа не похожа на землю. Скорее это какой-то грандиозный ледяной купол, поражающий своей суровостью даже видавшего всякие виды полярника. Земля Франца-Иосифа – подлинная Арктика. Чем ближе подходил к ней «Ермак», тем чаще встречались огромные плавающие ледяные горы, айсберги, особенно много их нагромоздилось у мыса Флора.
Ледокол вступил в полосу льда, не испытавшего повидимому сжатия. Льдины гладкие, без нагроможденных на них барьеров, не то что у Новой Земли.
«Ермак», легко и свободно расталкивая лед, пробирался к берегу. По временам встречались более тяжелые, торосистые поля, но и они не были сколько-нибудь серьезным препятствием.
Всего несколько часов были путешественники на полярной окраине мира. Ученые, во главе с адмиралом Макаровым, разбившись на группы, производили наблюдения. Осмотрели жилище и запасы, оставшиеся после джексоновской экспедиции [106]106
В 1894–1897 гг. здесь работала английская экспедиция под начальством Фредерика Джексона. Ее целью было всестороннее знакомство с архипелагом.
[Закрыть]. Вечером, возвращаясь домой, все были крайне удивлены, заметив вдали корабль. То была американская шхуна «Фритьоф», бросившая якорь вблизи «Ермака». Командир ее побывал на борту ледокола, говорил с Макаровым и принял корреспонденцию.
На другой день поутру «Ермак» взял курс на северные новоземельские берега. Почти весь день он пробивался через сплоченные пловучие льды, по-прежнему периодически делали станции и производили океанографические наблюдения. Вблизи Новой Земли, у мыса Нассау, встретились такие тяжелые льды, что войти в них не рискнули, учитывая недавний тяжелый урок. Макаров решил вернуться к Земле Франца-Иосифа. Попытка пройти вокруг Мыса Желания не удалась.
Секретная записка, оставленная Макаровым перед уходом в плавание, заканчивалась такими словами: «…единственное побуждение, которое толкает меня на север, есть любовь к науке, желание раскрыть те тайны, которые природа скрывает от нас за тяжелыми ледяными преградами». Раскрыть тайны, – думал Макаров, – это значит надежно обследовать и изучить незнакомые раньше никому места, открыть новые земли. Он не без основания предполагал наличие в отдаленных районах Арктики неизвестных еще земель и островов. Во время второго ледового плавания «Ермака» Макарову показалось, что он увидел такую землю в западном направлении от Шпицбергена, но разглядеть ее как следует не удалось.
Теперь у Макарова были вполне серьезные основания предполагать наличие не открытых еще земель к востоку от Земли Франца-Иосифа. О существовании их можно было догадываться по целому ряду соображений. В оставшейся после Макарова рукописи, относящейся к плаванию 1901 года, можно прочесть: «Места к востоку от Земли Франца-Иосифа мне представляются особенно интересными, так как есть некоторая вероятность найти там острова. Мне кажется, что если бы там не было островов, то в пролив между северной оконечностью Новой Земли и Землей Франца-Иосифа должен бы направляться довольно значительный поток полярных льдов. Между тем, этого нет, и корабль Вейпрехта «Тегетгоф» несло первоначально на северо-восток вдоль Новой Земли, а потом уже двинуло на запад к южной оконечности Земли Франца-Иосифа».
Спустя тридцать четыре года предположение Макарова подтвердилось. В 1935 году советской экспедицией на ледоколе «Садко» в указанном Макаровым месте был открыт остров, названный в честь участника экспедиции – островом Ушакова.
Во второй раз, подойдя к Земле Франца-Иосифа, «Ермак» почти вплотную приблизился к островам. Натуралисты немедленно отправились на берег. Они произвели много интересных наблюдений, собрали коллекции и убили двух белых медведей. 18 августа «Ермак» снялся с якоря и снова отправился к северо-восточным берегам Новой Земли. Тяжелые, многолетние льды, еще более придвинувшиеся к берегам, снова преградили ему путь. Попытка проникнуть в Карское море не удалась. Проход туда был закрыт прочно.
Но южнее море было почти совершенно свободно ото льдов. Время позволяло еще заняться съемочными и другими научными работами у берегов Новой Земли в районе от полуострова Адмиралтейства до Сухого Носа.
По сравнению с безжизненной Землей Франца-Иосифа Новая Земля кажется югом.
В Крестовой губе – живописнейшем из фиордов Новой Земли – была сделана продолжительная остановка. Значительные глубины позволяют безопасно маневрировать здесь судам любых размеров. Чрезвычайная прозрачность яркозеленой воды с непривычки изумляет. Вокруг каменистая пустыня, влажная и липкая от тающего снега, по сторонам – белеющие пятна фирновых [107]107
Фирн– плотный, слежавшийся снег.
[Закрыть]полей, а в глубине – резкая цепь заметенных снегом гор, – вот Крестовая губа. Настроение было у всех приподнятое, бодрое.
Целые дни проходили в работе, в научных наблюдениях и исследованиях. Было собрано много геологических образцов и окаменелостей. На берегу разбили лагерь. Определили астрономический пункт. Макаров приказал установить на этом месте большой крест с надписью на доске: «Ермак», астрономический пункт 10 (23) августа 1901 г.» Около креста соорудили будку, куда сложили запасы провианта для потерпевших беду мореплавателей. Эта постоянная забота о человеке, о брате-моряке весьма характерна для Макарова. Даже на такой отдаленной, редко посещаемой полярной окраине, как Земля Франца-Иосифа, он, на всякий случай, оставил значительный запас угля [108]108
Уголь, заботливо оставленный Макаровым на случай, если он понадобится терпящим бедствие полярникам, был сожжен в 1903 году американской полярной экспедицией Фиала. Запасы топлива никто не пополнил, и поэтому экспедиция Г. Я. Седова, вынужденная в 1913 году зазимовать на Земле Франца-Иосифа, оказалась в очень тяжелом положении.
[Закрыть].
Пока сотрудники Макарова работали на берегу, он сам разъезжал на катере по необъятной Крестовой губе, делая ее гидрологические разрезы и производя другие исследования. Если позволяла погода, «Ермак» выходил в море для фотограмметрической съемки в районе между Машигиной губой и Сухим Носом.
29 августа впервые «пахнуло зимой по-настоящему». Погода испортилась, началась вьюга, палуба покрылась снегом. «На машинном люке сидят три куличка с длинными носами, людей боятся, но не улетают: все равно – смерть, а на люке тепло» [109]109
С. О. Макаров и завоевание Арктики Дневник В. Н. Beбера. Изд Главсевморпути, 1943.
[Закрыть].
Установив на берегу мареограф для определения высоты прилива, снялись с якоря и вышли в море. Путь лежал на материк, в норвежский порт Вардэ. Через каждые пятьдесят миль останавливались и производили исследования. Из Вардэ «Ермак» направился в Тромсе, куда прибыл 2 сентября. Оттуда – домой, в Кронштадт.
Неприветливо встретили Макарова на родине. Еще из Тромсе он послал Витте телеграмму о результатах экспедиции, хотя из опыта знал, что этого делать не следовало.
«Северная часть Новой Земли, – писал в телеграмме Макаров, – в это лето была обложена тяжелыми прибрежными льдами, которые находились весь июль в сжатии. «Ермак» потерял три недели в упорной борьбе с этими льдами, вследствие чего пришлось программу сократить. Сделаны два рейса к Земле Франца-Иосифа и обратно, первый раз через льды, второй – по свободной воде. Собрали большой материал по ледоведению, глубоководным и магнитным исследованиям, составлена карта Новой Земли и Сухого Носа до полуострова Адмиралтейства [110]110
Обширный научный материал, собранный экспедицией Макарова, был использован как участниками экспедиции, так и отдельными специалистами в целом ряде работ. Во время плавания работы велись по девяти разделам (топография, астрономия, метеорология, гидрология, геология, земной магнетизм, зоология, ботаника и почвоведение). Преждевременная, неожиданная смерть Макарова не позволила ему полностью обработать собранные лично им материалы по гидрологии. Материалы экспедиции были обширны, одних глубоководных исследований было сделано 107.
[Закрыть]. Путь на Енисей кругом Новой Земли для коммерческих пароходов считаю непрактичным…»
Сообщение Макарова было расценено как признание в поражении. Зашевелились старые враги, более всего торжествовал, конечно, адмирал Бирилев. Он являлся наиболее ярким выразителем определенного настроения, господствовавшего в высших реакционных морских кругах по отношению к Макарову. Зная настойчивый и упрямый характер «беспокойного адмирала», там хорошо понимали, что на следующий же год он снова будет добиваться очередного плавания в Арктику. Поэтому теперь решили положить конец дальнейшим «проискам» Макарова. Была организована комиссия под председательством адмирала Чихачева. Макаров видимо наскучил Витте; министр несомненно хотел избавиться от хлопот с ним и вероятно соответствующим образом проинструктировал Чихачева.
Когда комиссия представила свои соображения Витте, вопрос о дальнейшей судьбе «Ермака» был решен окончательно.
13 октября 1901 года Макаров получил от товарища министра финансов В. Ковалевского отношение следующего содержания:
«Государь император, по всеподданнейшему докладу министра финансов о дальнейшей эксплоатации ледокола «Ермак», 6 октября с. г. высочайше повелеть соизволил:
1) Ограничить деятельность ледокола «Ермак» проводкою судов в портах Балтийского моря.
2) Передать ледокол в ведение комитета по портовым делам с освобождением Вашего Превосходительства от лежащих на Вас обязанностей по отношению к опытным плаваниям во льдах и ближайшее заведывание работами ледокола возложить на Отдел Торгового Мореплавания».
Так закончилось дело, начатое Макаровым. Ему не удалось покорить Арктику с помощью замечательного, изобретенного им корабля.
Не такое было время! [111]111
Академик А. Н. Крылов в статье, посвященной Макарову (Известия Военно-морской академии им. Ворошилова, выпуск 2, 1939), замечает, что при сооружении «Ермака» Макарову пришлось вынести едва ли не самую сильную, упорную борьбу из всех, которые ему приходилось вести за свои изобретения и за все новшества, которые он предлагал на пользу военного флота.
[Закрыть]
Все же Макаров не сдавался. Он был настойчив до конца, несмотря на все неудачи. Прошло некоторое время, и он снова подымает вопрос об экспедиции в Арктику. На этот раз он нашел поддержку в Физико-химическом обществе. Общество подробно рассмотрело новый проект Макарова и создало специальную комиссию для обсуждения «научной экспедиции вице-адмирала Макарова в полярные страны на ледоколе «Ермак». По счету это уже четвертая экспедиция. Но кто же будет ее финансировать? Получив отказ от Академии наук, Макаров обратился в Географическое общество. Вице-председатель общества П. П. Семенов также ответил ему отказом.
Обращаясь в Географическое общество, Макаров конечно не рассчитывал получить деньги на экспедицию, ему нужна была поддержка такого влиятельного ученого, каким был вице-председатель общества, член государственного совета П. П. Семенов. Ответ П. П. Семенова окончательно отрезал Макарову всякие пути к организации новой экспедиции на «Ермаке». Раздосадованный Макаров написал Семенову: «Если Географическое общество откажется оказать мне чисто идейную поддержку, то оно заслужит справедливый упрек потомства, ибо дело мое остановится и Ледовитый океан останется неисследованным, пока другая нация не примется за постройку ледокола для этой цели».
Дело, которому адмирал посвятил восемь лет непрерывного труда и забот, за которое он боролся с редкой настойчивостью и самоотвержением, оборвалось, а после гибели Макарова было забыто на долгие годы. Замечательный корабль, созданный по совершенно оригинальному плану, явившийся крупнейшим шагом вперед в области судостроения, предназначенный для разрешения не только научных проблем, но и для других важных задач, был обречен на службу второстепенного значения. Он не нашел в дореволюционное время лучшего применения, как вводить и выводить караваны торговых судов из замерзавших портов Балтийского моря.
Макаров предвидел большое будущее «Ермака». Как военный моряк, он понимал также, что ледокол может оказать неоценимую помощь и военным кораблям, как в мирное время, так и во время войны. После случая с броненосцем «Генерал-адмирал Апраксин» это поняли и многие другие моряки. Даже такой непримиримый враг Макарова, как адмирал Бирилев, и тот вынужден был признать, что в военное время «Ермак» смог бы принести бесценные услуги. Но в чем именно должны заключаться эти услуги, помимо проводки военных кораблей через лед, никто не знал и не задумывался.
Ответить на этот вопрос взялся сам Макаров. 4 декабря 1899 года в Петербурге, в зале армии и флота, он прочел для специалистов лекцию на тему: «Влияние ледоколов на военно-морские операции».
«Можно ли допустить, – спрашивает Макаров, – что изобретение ледоколов останется без всякого влияния на военно-морские операции?» – и подробно разбирает влияние ледовых условий на применение наступательных и оборонительных средств, на действие артиллерии, мин (самодвижущихся и якорных) и тарана. Все эти условия требуют тщательного изучения потому, – говорит он, – что «нельзя питать твердых надежд, что зимнее нападение неприятеля невозможно. Благоразумие требует, чтобы все особенности зимней морской кампании были выяснены. Лишь тот флот может стать господином положения, который имеет ледоколы, хорошо изучил льды и приспособился к плаванию в них».
Страна, имеющая замерзающие порты, если у нее нет ледоколов, «будет поставлена в необходимость на все время войны оставлять свой флот в тех портах, в которых он замерз». Это замечание Макарова заслуживает особенного внимания.
Благодаря «Ермаку» Россия смогла вывести свой флот из замерзшего порта в открытое море во время войны с Японией. В феврале 1905 года «Ермак» провел через льды Либавского порта в полном составе эскадру Небогатова, отправлявшуюся на Дальний Восток.
Великую помощь оказал «Ермак» в 1918 году, когда он провел в Кронштадт из Гельсингфорса первый отряд кораблей революционного Балтийского флота, героически пробившийся сквозь необычайно тяжелые в тот год льды Финского залива. В состав эскадры, проведенной «Ермаком», входили линкоры: «Петропавловск», «Севастополь», «Полтава», «Гангут», крейсеры – «Адмирал Макаров», «Рюрик», «Богатырь» и другие корабли. Всего же в течение марта и апреля 1918 года «Ермак» при содействии других ледоколов привел в Кронштадт 211 разных военных кораблей. Этот исторический, единственный в истории флотов всего мира ледовый поход протекал в исключительно тяжелых условиях. Корабли то и дело затирались льдом, приходилось не только очищать путь ото льда, проламывать канал и обкалывать суда, но и протаскивать через торосы более легкие суда – миноносцы и транспорты, у которых гнулись форштевни и ломались винты. Особенно трудно стало, когда лед тронулся. Движущийся лед представлял еще большую опасность для кораблей, чем торосы. Ледовый поход 1918 года оправдал самые смелые предположения Макарова. Флот наш был во многом обязан спасением макаровскому ледоколу «Ермак».
Современники Макарова не оценили да и не могли полностью оценить идею мощного ледокола. Немногие смогли понять ее широко и правильно. Ф. Ф. Врангель после смерти Макарова писал: «Сдается мне, что когда в близком будущем обновленная Россия развернет во всей своей мощи неисчерпаемые силы ее народа, использует неисчерпаемые сокровища ее природных богатств, то смелая мысль русского богатыря Макарова будет осуществлена. Будут сооружены ледоколы, способные проходить среди льдов Ледовитого моря так же свободно, как проходит «Ермак» по льдам Финского залива, которые до него были также непроходимы. Омывающий наши берега Ледовитый океан будет исследован вдоль и поперек русскими моряками, на русских ледоколах, на пользу науки и на славу России».
Но только Великая Октябрьская социалистическая революция открыла пути к невиданному размаху и развитию человеческих способностей, вызвала к жизни неисчерпаемые народные силы. Изменилась и судьба «Ермака».
Его конструкция оказалась настолько удачной и продуманной до мелочей, что осталась почти неизмененной до настоящего времени. «Ермак» вступил на службу советскому народу, советской передовой науке. Прошло полвека после его сооружения, а «дедушка ледокольного флота» все еще является и по виду и по работоспособности вполне современным кораблем, одним из самых мощных ледоколов в мире. Это лучшее доказательство жизненности и полезности детища Макарова. Спустя почти сорок лет после своей постройки, «Ермак» 29 августа 1938 года достиг рекордной широты свободного плавания кораблей в водах Северного Ледовитого океана, а именно 83°05′.
«Ермак» послужил прообразом для создания еще более мощных ледоколов во главе с флагманом советских ледоколов – линейным ледоколом «Иосиф Сталин». Задачи, решаемые советскими ледоколами, оставили за собой смелые мечты создателя первого в мире мощного ледокола.
Но почин Макарова в деле исследования полярных стран и освоения Северного морского пути заслуживает глубокого уважения.
Вооруженные Макаровым и теоретически и практически, советские полярные мореходы впервые в истории широко использовали ледокольный флот для планомерного исследования Арктики и проводки караванов судов по трассе Северного морского пути.
«Так наша страна, – замечает профессор H. H. Зубов, – стала родиной первого в мире могучего линейного ледокола. Самая идея создания такого корабля была принципиально новой уже по одному тому, что она исходила из принципа активного плавания, активной борьбы со льдом, в то время как на всем протяжении истории с древнейших времен до создания «Ермака» мореплаватели лишь приспосабливались ко льдам, выбирали слабые места, плавали пассивно. Принцип активного плавания в полярных льдах, впервые осуществленный Макаровым, ознаменовал собою начало новой эры в освоении арктических морей с применением вполне современной техники» [112]112
Проф. Н. Н. Зубов.Русские в Арктике. Изд. ЦО «Правды», 1948.
[Закрыть].
В КРОНШТАДТЕ
В то время когда «Ермак» под командой капитана второго ранга Васильева приступил к работе по спасению броненосца «Генерал-адмирал Апраксин», Макарова приказом от 6 декабря 1899 года назначили главным командиром Кронштадтского порта и военным губернатором города Кронштадта. Именно поэтому Макаров не смог принять непосредственное участие в спасении броненосца.
Боевой командир, изобретатель, ученый, создатель морской тактики и конструктор «Ермака», Макаров стал полным хозяином славной русской морской твердыни. Должность эта была почетна и внешне эффектна. Макарову, как губернатору, принадлежал теперь дворец-особняк, как главному командиру порта, – яхта, свой выезд.
Но все эти внешние удобства и почести мало интересовали Макарова. Он чувствовал себя дома не на берегу, а в море. Однажды, вскоре после состоявшегося назначения, его спросили, доволен ли он своей должностью. Степан Осипович ответил, что считал бы себя на месте сейчас в Порт-Артуре, а здесь он чувствует себя «у тихой пристани».
Но творческая энергия адмирала находила приложение в любом деле, на любом месте.
Можно быть небесполезным для Порт-Артура, находясь и в Кронштадте, – решил Макаров. Он энергично принялся за наведение порядка в Балтийском флоте и Кронштадтском порту.
Еще в 1884 году, будучи флаг-капитаном практической эскадры Балтийского моря, он указывал на крупные недостатки порта. Главным из них он считал большую отдаленность мест стоянки военных судов от пароходного завода, адмиралтейства и казарм. В случае мобилизации эта отдаленность привела бы к большим осложнениям. Макаров предлагал сделать средоточием всех сил и средств среднюю гавань, что впоследствии и было сделано. Макаров в особой записке разработал также план мобилизации флота и предлагал держать корабли в боевой готовности.
Начальство сочло эти заботы излишними; не понравилось также слово «мобилизация», звучавшее для адмиралтейства тревожно и создававшее «ненужную напряженность». Записка, полная дельных советов и практических высказываний, не получила хода и осталась под сукном.
Теперь Макаров снова в Кронштадте, но он уже не флаг-капитан и многое может осуществить самостоятельно.
Кронштадтское «болото» ожило. Все почувствовали, что пришел хозяин, настоящий командир, требовательный и энергичный.
Дел у Макарова было много. Помимо своих основных обязанностей по управлению портом и городом, Макаров принимал участие в работе всех важнейших комиссий, собиравшихся в министерстве, писал докладные записки о вооружении порт-артурской крепости, а позднее принимал участие в разработке грандиозной двадцатилетней судостроительной программы.
Макаров всегда отличался умением распределять свое время так, чтобы его хватало на все дела, теперь же, с наплывом разного рода административных обязанностей, приходилось быть особенно пунктуальным.
Рабочий день Степана Осиповича складывался так: в 7 часов утра он вставал, делал гимнастику, принимал душ и пил в своем кабинете чай. На все это полагалось полчаса. В половине восьмого он уже сидел за рабочим столом, просматривал программу дня, отдавал распоряжения или делал запросы по телефону. С 8.45 до 9.30 – прием являющихся по службе адъютантов со срочными докладами или начальника канцелярии и полицмейстера, которому чаще других порядочно «влетало». С 9.30 до 11.00 Макаров выезжал в казармы, в гавань, на корабли, на пароходный завод, где ремонтировались суда и производились различные испытания, в том числе по непотопляемости кораблей, неизменно пользовавшихся особенным его вниманием.
Приезжал адмирал обычно совершенно неожиданно. Если оставалось время, объезжал торговые помещения, заглядывал на рынки, а иногда посещал и местную мужскую гимназию или реальное училище. Садился на свободную парту и внимательно слушал, как отвечает ученик или объясняет учитель. Но чаще бывал он в специальных учебных заведениях – морском инженерном училище, минном офицерском классе и фельдшерской школе. В 11 часов утра Степан Осипович возвращался домой и в течение получаса занимался спешными, но несложными делами. Следующие полчаса, с 11.30 до 12, – уходили на прием доклада начальника штаба порта. К этому времени приемная адмирала заполнялась посетителями, являвшимися к нему с личными делами и просьбами. Никому из них не был закрыт доступ.
В числе ежедневных посетителей было много матросов. «Если судить по довольным лицам, с которыми они выходили из кабинета, адмирал делал для них все, что было в его силах», – замечает в своих воспоминаниях о Макарове его племянница К. Савкевич. Обычно спокойный и уравновешенный, редко сердившийся и возвышавший голос, Макаров приходил в страшный гнев, когда узнавал от потерпевшего или иным путем, что матроса ударил офицер или боцман. Он не щадил любителей «рукоприкладства».
Прием посетителей продолжался с двенадцати до часу. Ровно в час дня подавался завтрак. В течение получаса просматривались газеты.
Иностранные журналы и газеты читали его неразлучные друзья-помощники: капитан второго ранга М. П. Васильев и лейтенант К. Ф. Шульц; оба они погибли вместе с адмиралом на «Петропавловске». Интересные и важные места они подчеркивали. Вечером Макаров сам просматривал подчеркнутое и, если было нужно, делал выписки в особую тетрадь.
В два часа дня в сопровождении старших портовых техников являлся с подробным докладом капитан порта. Вместе с ним Макаров вторично выезжал в порт для наблюдения за срочными работами. Иногда совершался выезд и на рейд, на суда. Осмотр корабля начинался с посещения матросского камбуза и пробы щей. Если щи оказывались скверными, Макаров предлагал съесть их по полной тарелке командиру, старшему офицеру и ревизору. Обычно эти макаровские приемы действовали безотказно. Можно было быть уверенным, что в следующий раз, когда адмирал посетит корабль, матросский обед будет хорош. В пять часов вечера Макаров возвращался домой, раздевался, ложился в постель и мгновенно засыпал. Ровно в 5.45 вестовой будил его; вторично – душ, одеванье и обед. Пообедав, он вставал и уходил работать в кабинет.
Как вспоминает К. Савкевич, обычно в это время Степан Осипович что-то быстро писал, сидя за большим письменным столом, весь обложенный книгами и бумагами. Справа от него лежала большая груда остро отточенных карандашей. Чуть карандаш тупился, он откладывался в кучу налево. В кабинете находился верный друг и помощник адмирала, никогда с ним не расстававшийся, бывший его вестовой, матрос Иван Хренов. Он бесшумно ходил по кабинету, подавал с полок необходимые книги, разыскивал в папках материалы, постоянно подтачивал затупившиеся карандаши и перекладывал их слева направо. Для всех, кроме него, вход в кабинет в часы работы Степана Осиповича был закрыт.
Вечером снова начинался служебный прием. С восьми до десяти часов вечера являлись с внеочередными докладами начальники отдельных подведомственных Макарову частей, а также лица, вызванные по особым делам. Если же вечером в морском собрании, в специальных классах или где бы то ни было читались лекции или делались доклады по тематике, интересовавшей Макарова, он отправлялся туда и принимал живое участие в обсуждении. Нередко такие лекции и доклады читал он сам.
К десяти часам вечера Макаров всегда старался быть дома, чтобы заняться литературной работой, отредактировать свою очередную рукопись или составить доклад. В половине двенадцатого адмирал пил вечерний чай, после чего наступала пора заниматься собственными делами. Макаров диктовал машинистке письма или дневник, или беседовал с приятелями-моряками.
Оживленный разговор заканчивался обычно около часу ночи. Макаров уходил спать. Шесть часов для сна было ему достаточно. Он сам говорил, что, ложась спать не позже часа ночи, он никогда не переутомляется. Будучи сам организованным, точным до пунктуальности человеком, Макаров был требовательным в этом отношении и к подчиненным. «Служить с адмиралом было нелегко, – замечает В. Семенов, один из адъютантов адмирала. – …Но в общем хорошо». Хорошо потому, что каждый видел в Макарове гуманного, заботливого и справедливого, хотя и требовательного начальника, уважавшего каждого человека вне зависимости от его служебного положения и звания. Эта основная черта душевного склада Макарова как-то бессознательно воспринималась решительно всеми, кто имел дело с ним. В приемную к Макарову смело шли различного ранга и образования люди со своими большими и малыми просьбами. Если матрос в оправдание своего поступка, за который получил наказание, хотел дать объяснение, Макаров не обрывал его грозным окриком, а выслушивал и иногда соглашался с ним. Иное отношение к матросам Макаров считал не соблюдением дисциплины, а аракчеевщиной.
Макаров всегда с отвращением относился ко всякого рода беспорядкам, суете и бестолковщине. «Тайна делать все и делать хорошо, есть тайна порядка распределять свое время, – говорил Макаров. – Порядок – это здоровье». Не терпел Степан Осипович также и пространных разглагольствований, переливаний из пустого в порожнее и канцелярской волокиты. Обладая способностью схватывать на лету, с полуслова иногда весьма запутанное положение или мысль, он сам, однако, вовсе не требовал того же и от других. Он не сердился, не нервничал, если его сразу не понимали, или понимали, но не вполне четко и понятно, не торопясь разъяснял он суть дела, пока не убеждался, что слушатель овладел его мыслью полностью. Больше всего Макарова раздражало слепое, пассивное повиновение, которое он считал вреднейшим проявлением угодничества и человеческой безличности. «Пассивное повиновение, – говорил он, – это почти то же, что пассивное сопротивление». По его мнению всякий, даже самый малый чин, не только имел право, но и обязан был, не кривя душой и не подхалимствуя, по совести высказывать перед кем бы то ни было свое мнение и дать если нужно совет. Только такой человек, – говорил Макаров, – имеет право претендовать на уважение. Ведь и сам Макаров, когда он был убежден в своей правоте, шел напролом, не уступая никому, даже «великим князьям» и другим членам царской фамилии. Случалось и так, что он ставил вопрос об отставке, и «наверху», зная о его неспособности идти ни на какие компромиссы, зачастую уступали. Подлиз и хамелеонов, способных перекрашиваться в любой цвет, Макаров не выносил. Каждый из приходивших к нему с каким бы то ни было делом мог свободно высказывать свое мнение, нередко несогласное с мнением самого Макарова; адмирал не видел в этом ни умаления своего престижа, ни подрыва дисциплины. «Самодуры не создают дисциплины, а только развращают людей, – неоднократно повторял Степан Осипович, – весь мой дисциплинарный устав укладывается в одну фразу: «не только за страх, но и за совесть».
Точность Макарова в выполнении своих обязанностей вошла в Кронштадте в поговорку. Намеченное дело никогда не откладывалось и не отменялось, а проводилось при любых условиях. Требовал такой точности Макаров и от других. Однако не всем это нравилось. В Кронштадте было немало людей, рассматривавших энергичное и точное исполнение обязанностей как причуды «беспокойного адмирала». Чаще всего это были люди, служившие ради выгод, приносимых им должностью, привыкшие жить при предшественниках Макарова тихо и покойно.
В Макарове же всегда был какой-то хороший юношеский задор. Он любил море всей душой. Свист ветра, бешеная пляска волн, пена и брызги радовали его, В бурном море он чувствовал себя прекрасно, оно зажигало его страстью к борьбе, к преодолению трудностей.
Осенью 1902 года эскадра контр-адмирала Штакельберга, заботливо приведенная Макаровым в полный порядок, должна была выходить на Дальний Восток, в Порт-Артур. Съемка с якоря была назначена в десять часов утра. В ночь накануне отхода задул свежий юго-западный ветер, к утру начался шторм, и связь рейда с берегом прекратилась.
По традиции, главный командир перед самым уходом судов в дальнее плавание выходил на рейд, производил смотр эскадре и прощался с экипажем. На эскадре Штакельберга, полагая, что катер с адмиралом из-за большой волны не сможет выйти на рейд ранним утром, запросили штаб Макарова по семафору: не отменяется ли поход главного командира? Макарову такой вопрос, содержащий в замаскированной форме совет не выезжать, не понравился. Он отдал приказ: «форма – пальто». Это значило, что по случаю штормовой погоды разрешается офицерам быть во время визита адмирала не в парадной форме, а в пальто. К назначенному времени, в 8 часов утра, на Петровской пристани собрался в полном составе штаб Макарова. Среди собравшихся несколько пожилых тучных адмиралов пожимались от резкого ветра. На их лицах было написано недоумение и недовольство. Приехал Макаров, быстро прошел на пристань, наскоро поздоровался и, взглянув на прыгающие у сходней катера, сказал: «на этих не выгресть!» Адмиралы обрадовались. Кто-то предложил поход отменить, а эскадре послать прощальный сигнал: «желаю благополучного плавания». Сделав вид, что он этого предложения не слышал, Макаров отдает приказание подать ледокол № 2. Уже в гавани ледокол бросало на волне, когда же вышли за ворота, его стало так трепать, что в самом деле казалось, – благоразумнее послушаться адмиралов и вернуться обратно. Но опытный шкипер из отставных боцманов быстро выровнял пароход и повел его на Большой рейд к эскадре. С берега следили, как, зарываясь в волнах, вздымая тучи брызг и пены, ледокол смело пробирался вперед.
Покачиваясь, в полной готовности к отходу, на рейде стояли корабли. Ледокол подошел к крейсеру. Ступить на спущенный с подветренного борта трап не так-то легко. Ледокол подбрасывало волнами метра на два. Изловчившись, Макаров первым удачно прыгнул на сходни, но подошедшая волна накрыла его с головы до ног. За ним последовал начальник штаба, остальные не решились.
Приняв рапорт командира и вахтенного начальника, поздоровавшись с выстроившимися на шканцах офицерами, адмирал, – словно не замечая, что вода льет с него в три ручья, обошел вытянувшуюся длинным фронтом команду. Выхоленная, раздвоенная на две части борода его потеряла теперь все свое величие: смоченная, она скомкалась и сделалась похожей на паклю.