Текст книги "Вперед, конюшня!"

Автор книги: Борис Штерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

– Правильно! У меня есть для вас работенка именно на стройке! обрадовался дженераль.– Вам пора заканчивать с этим футболом. Лобан сам справится. Я выдвинул вашу кандидатуру на очень ответственную должность, и Президент согласился со мной. Речь идет о проекте с диффузионным текстилем. Проект уже существует. Правда, пока на десяти страничках. Д'Эгролль их уже подписал. На первой странице – название: "Проект Глобальной Диффузии".

– ПРОГЛОД,– сказал я, привычно зааббревиатурив неуклюжее название.

– Отлично! Принимается! – сказал дженераль. Он был в подозрительно хорошем настроении и на все соглашался.– Так и запишем – ПРОГЛОД. Звучит вполне по-тиффозному – какая-нибудь Прогрессивная Лига Объединенных Демократий – и не будет привлекать постороннего внимания. Пошли дальше. Со второй по девятую страницы – письмо Президенту. Его подписали наши крупнейшие ученые-теоретики, в письме дается обоснование этого самого ПРОГЛОДА. На последней странице – предварительный список должностных лиц, которым будет поручено осуществление проекта.

Мы уже подобрали начальника всех строительных работ. Эта должность будет соответствовать рангу министра. Что-то вроде министра Глобальной Диффузии.

– Миниглод.

– Принимается! – опять согласился дженераль.Вот вы и станете этим самым миниглодом.

– Вы в своем уме? – непроизвольно вырвалось у меня.

– Надеюсь. А вы-то в своем уме, господин полковник?

– Извините, господин дженераль! Но я – "под".

– Что "под"?

– Я подполковник.

– Всего-то? Не забывайтесь и придержите язык, господни подполковник! Извинение принято. С завтрашнего дня вы назначаетесь па должность начальника строительства ПРОГЛОДА. Вы – офицер. Это приказ. Отныне для вас все футбольные дела по боку. Ими займется Лобан. А вы займетесь красным смещением.

Ах вот он о чем! Я молчал, чтобы еще чего-нибудь не сказать. Я был глубоко разочарован. Конечно, я знал об этом проекте, я даже уже участвовал в нем, прикрывая Лобана на посту главного тренера, пока он готовил побег с Коровой. Но я считал всю эту затею с красным смещением опасной, ненужной, невыполнимой, заумной и, значит, глупой. У кого-то из наших руководителей сместилась крыша.

– Вселенная перестала расширяться,– продолжал дженераль.– С Северо-Восточной Сферы нашего пузыря красное смещение исчезло, зато появилось фиолетовое. В нашу Вселенную что-то вдавливается. По всем научным расчетам выходит, что на нас наплыл какойто другой пузырь, какая-то другая Вселенная. Их, то есть, нас, то есть, эти пузыри, надо разъединить. Если вы справитесь с этим делом, мы спасем Вселенную.

– Как офицер я подчиняюсь и готов исполнять приказ,– осторожно сказал я, потому что во мне нарастал крик души: "Не понимаю!" (Что-то вроде "Не верю!" или "Не могу молчать!"),– но я не понимаю задания. "Вселенная" очень сложная... мм... структура, а я – простой человек. Я очень простой человек. Я не умею руководить научными коллективами... Чeрт их знает, этих ученых! Я не понимаю – зачем я вам нужен? Я клоун, что ли?

– Нет. А может быть, да.

– Значит, вы меня за дурака держите? Я должен произносить и делать что-то невпопад с умными?

– Где-то вы правы. Должность умного дурака очень полезна.

– Не понимаю! Что происходит? Я никогда не общался с высоколобыми академиками. Я не умею спасать Вселенную... ну, не умею я! Я не могу отвечать за то, чего я не умею. Я'не могу отвечать за всю Вселенную!

– И не надо! В том-то и дело! Мы с Президентом обсудили и эту проблему. Для руководства Диффузионным Проектом нужен именно такой простой и неумелый человек. Главное – не привлекать внимания. За нами, безусловно, наблюдают. Лучшей кандидатуры мы не нашли. Никто не свяжет вашу футбольную деятельность с научными разработками, отнюдь – они будут думать, что за развал команды вас отстранили от должности и что какой-то там ПРОГЛОД, в который вы ушли, является очередной футбольной конюшней. Они будут думать, что вы тренируете каких-то проглодовлюбителей из четвертого дивизиона.

– Да кто же это – "они"? Кто наблюдает?

– Я же сказал: "Никто". Помните о Постороннем Наблюдателе. Мы не знаем "кто" или "что" на нас наехало. Мы не знаем, природный ли это катаклизм или он вызван разумом этих "Никто", обитателей АнтиВселеннoй. Одно дело стихия, другое дело – нападение на нас агрессивного разума. Но в том и в другом случае нам ничего не остается, как вмешаться в этот процесс. Иначе нас просто выдавят из первичного космогонного Пространства-Времени, как зубную пасту из тюбика. Основные предварительные научные исследования уже проведены. Вам лишь предстоит довести эти черновые проекты до ума, построить несколько заводов и организовать их эксплуатацию. На этом ваша миссия, собственно, будет закончена, а Вселенная спасена.

СПАСТИ ВСЕЛЕННУЮ.

Ветер внизу гонял курчавые облака, а здесь, на крыше, стало совсем тихо и солнечно.

Я крепко задумался. Душу пронзали какие-то мутные пю-музоны подозрения. Мне еще не были известны все подробности проекта, но то, что я уже знал, сильно настораживало меня. Мне лишь предстоит довести ПРОГЛОД до ума, построить какие-то там заводы,– и, собственно, Вселенная будет спасена. Недаром дженераль Гу-Син отводил глаза и проговаривал неубедительной скороговоркой всякие словечки: лишь, собственно и безусловно. Я уже предчувствовал, что ничем хорошим этот ПРОГЛОД не закончится.

– Безусловно,– пробормотал я.

"ПРИМ.

Если бы я знал тогда то, что знаю сейчас, я, безусловно, сразу подал бы в отставку. Лекарство оказалось опасней болезни. ПРОГЛОД – именно то слово! ПРОГЛОД никогда не спал,– он, как гигантский звероящер, чтобы поддерживать на весу свою тушу, беспрерывно жрал, жрал и жрал, он пожирал все, что видел и до чего дотягивался жадной пастью. Все летело в эту прорву, мы ухлопали на этот проект чуть ли не треть гражданского достояния всей Вселенной, еще немного и встал бы вопрос: от чего, собственно, надо спасать Вселенную – от болезни или от лекарства? – от прилипнувшего антипузыря или от собственного ПРОГЛОДА?"

– Вы что-то сказали? – спросил дженераль.

– Безусловно,– повторил я.

– Кстати, на пятницу назначена ваша первая встреча с бессмертными академиками, которыми вам предстоит руководить. Это мозговые извилины всего проекта, а значит, и ваши извилины, и ваша головная боль.

Там сплошные нобелевские лауреаты, кроме Гусочкина ""Кто это, Гусочкин? – подумал я.– Ах да, Корова".", но и он в свое время получит нобелевку. Надо же с чего-то начинать, вот и познакомитесь сразу со всеми. Те еще фрукты! Попытайтесь если не подружиться, то хотя бы установить с ними ровные отношения.

Пощупайте их, найдите с ними общий язык – футбол, физика элементарных частиц, то-се,– но мат-перемат отставить. По крайней мере, с бессмертными. Опять забыл, вы в каком звании – полковник или "под"?

– "Под".

– Всего-то? – опять удивился дженераль и стал прикидывать.– Сегодня среда, надо успеть до пятницы.

Значит, завтра выйдет закрытый указ о присвоении подполковнику Бел Амору внеочередного звания дивизионного генерала.

Опять наступила длительная пауза. Ветер внизу притих, курчавые облака замерли.

– Я не расслышал, вы что-то спросили?

– Да... Нет. Ничего. Это... Это вы обо мне?

– Разве вы знакомы еще с каким-нибудь подполковником Бел Амором? вкрадчиво спросил дженераль.

Он даже оглянулся, чтобы убедиться, что на крыше, кроме меня, никаких подполковников Бел Аморов больше нет.– Я ходатайствовал за вас перед президентом д'Эгроллем, и он согласился с тем, что портфелю министра должно соответствовать генеральское звание.

– Это... мое генеральство... оно для маскировки, что ли? – предположил я.– Тоже для отвода глаз? После окончания проекта я должен буду сдать генеральские погоны на вещевой склад?

– После УСПЕШНОГО окончания проекта вы получите полный иконостас орденов, смените на вещевом складе погоны дивизионного генерала на эполеты бригадного дженераля с полной властью и уйдете на персональную пенсию с пожизненным правом ношения формы. Ну, а в случае неудачи мы с вами сдадим погоны самому господу Богу. Еще вопросы?

– Мне не совсем удобно...

– Просьба? Валяйте, просите, пока вы еще подполковник, а я пока в настроении. После пятницы все, что вам нужно, вы будете просить у самого себя.

– Мне не совсем удобно вернуться на Маракканну генералом. Такое же звание следует присвоить Лобану.

– Уже. Похвально, что не забываете друзей. Лобану уже присвоено генеральское звание за проведение операции с фуфайками и Коровой. Парадную генеральскую форму получите в понедельник, к пятнице сшить не успеют. Присвоить и сшить не трудно,– вам трудней привыкнуть.

– Тогда мою презентацию лучше перенести с пятницы на вторник,– начал соображать я.– Пусть перед этими нобелевскими лауреатами я сразу предстану генералом, а не подполковником, которому только что вне очереди присвоили генеральское звание, и он даже не успел сменить форму.

– Разумно. Так и сделаем,– усмехнулся дженераль. – Вот видите, вы не такой простой, каким представляетесь. Вы верно подметили – не знаю почему, но на высоколобых всякие чины и звания действуют сильнее, чем на военных. Пугать их, конечно, не надо, но все же потренируйтесь произносить букву "р" твер-рдо и р-раскатисто. Ну, вы знаете – "ехал грека через реку...". Встречу отложим до вторника. Наденете все награды... Кстати, награды у вас какие?

– "Ветер-ран СОС" и "Бр-ронзовый Тр-резуб". Ну, еще похвальные гр-рамоты.

– Буква "р" у вас неплохо смотрится... то есть, звучит неплохо. Но вот гортань слабовата, надо бы и глотку луженую, чтобы медь звучала. А своими грамотами можете... Ладно, ордена – дело наживное. После реализации ПРОГЛОДА вам обеспечен "Золотой Трезуб" с бриллиантами. Сделаем так: явитесь на встречу с академиками в нолевой форме, без наград и регалий. Обычный офицерский "листопад", но с зеленой генеральской звездой на погонах. Так даже лучше – по-деловому. Нобеляры это отметят. Они же не придут в галстуках и в смокингах, как вы думаете?

– Не знаю. Никогда не общался с бессмертными.

– Да не бойтесь вы их,– посоветовал дженераль.С Коровой-то вы нашли общий язык. Кстати, вы не замечали, что на улицах почему-то легче встретить полковника, чем лейтенанта?

– Да, пожалуй,– согласился я.– Полковников я вижу часто, лейтенантов реже.

– Намного реже! А почему? Как вы объясните этот феномен? Неужели в армии полковников больше, чем лейтенантов?

– Нет, конечно. Думаю, здесь психология. Лейтенантики стесняются своего звания. Когда я был лейтенантом, я больше пытался ходить в штатском. Полковники – наоборот.

– Верно! Вот и в науке, как и в футболе, и в армии, такая же пирамида: у основания рядовые офицеры с медальками, наверху, поближе к вершине, награждаемая орденами и дачами элита. Не бойтесь, все эти академики в душе остались лейтенантиками, которые боятся генералов. Эти бессмертники сами вас боятся. Руководить ими – дело привычки... Чуть не забыл... Я ведь не случайно спросил – не знаете ли вы еще одного подполковника Бел Амора? Нет ли у вас братьев, однофамильцев или... этих... двойников?

– Вот вы о чем! Я ответил на эти вопросы медицинской комиссии лет двадцать назад. Моя анкета находится в 7-м отделе, там все указано.

– Ваша анкета сейчас находится в моем сейфе, я ее уже на память знаю, в ней ни ч@рта не указано. Вообще, как у вас со здоровьем? Вы ведь страдали раздвоением личности?

– Разрушением личности.

– В анкете написано: "расщеплением". "Пациент страдал расщеплением личности на две равноправные индивидуальности и не мог контролировать поступки своего второго Я". Вы уже не раздваиваетесь?

– Нет, все в порядке.

– Спрошу иначе: вы – один?

– Я – один, и отвечаю за себя.

– Вот и доктор Вольф так говорит.

– Значит, доктор Вольф продолжает за мной наблюдать?

– А вы как думали?

– Я так и думал.

– Ладно, оставим это.

БЕЛАЯ ТЕТРАДЬ.

БOГ НЕ ИГРАЕТ В КОСТИ.

Я возвращался в Шишкин Лес, тренируясь в раскатистом произношении буквы "р":

– Во двор-ре тр-рава, на тр-раве др-рова...

Существуют проверенные тренерские акции, думал я, которые нужно предпринимать сразу, чтобы в нового тренера поверили. С футбольной конюшней справился, почему бы не справиться с конюшней научной? Не боги горшки обжигают.

Чем эти конюшни особо уж отличаются? Сразу этих бессмертных в бараний рог! И т. д. Где там моя салфетка с советами тренеру? "См. "Советы тренеру на салфетке"" Любой Руководитель – это актер и актерство. Научный Руководитель – то же самое. Сумел сыграть Главного Тренера – сыграешь и Научного Руководителя. Почистить немножко эту научную авгиеву конюшню. И все дела.

За этими раздумьями я не сразу обнаружил, что "Маракканна-2-бис" подозрительно опустела. Какой-то странный мертвый час, нигде никого, даже в столовой. Как вымерли...

Случилось что? Где все? Только из кабинета доктора Вольфа доносились озабоченные голоса: – Плохо. Очень плохо. Надо выводить конюшню.

– Нельзя. Офицер под ударом.

– Тогда надо брать.

О чем это они? Вспомнил, что хотел потолковать с доктором о его наблюдениях за мной – тоже мне, Посторонний Наблюдатель! Заглянул. А, это они в шахматы играют – Вольф с Войновичем, а фон Базиль – наблюдает. Я обрадовался – хоть эти живы! Не отрываясь от позиции, Войнович сказал:

– С тебя отходная.

Значит, эти уже все знают.

– Как доктор скажет,– ответил я.

– Доктор уже разрешил. Шах.

Доктор Вольф важно кивнул. Если доктор разрешил, значит будем обмывать мое новое назначение.

– Как доктор приписал, так и сделаем. Где все?

– Где все, где все...– пропел доктор. (Вольф уважает шахматы, потому что в шахматах нет травм. "Шахматы – это вам не футбол и не балет,– говорит он.– Есть "Клиника спортивной и балетной травмы", значит, футбол в этой клинике ничем не отличается от балета; а вот о "Клинике шахматной травмы" я что-то не слышал... доской по голове, что ли?") Объяснили, что Лобан проводит в пресс-центре вступительную лекцию к своим теоретическим занятиям. Все там.

Итак, Лобан уже приступил к тренерским обязанностям. Вот это славно. Когда я заглянул в пресс-центр (полно народу, даже Гуго и Хуго пришли, а этот БэА – ну до чего неприятный тип! – сидит и старательно конспектирует), Лобан объяснял сложные и довольно откровенные вещи, которые жеребцы еще не понимали:

– Примитивный футбол, в который играли в древности – пиианье ногами надутого воздухом кожаного пузыря на травяной полянке,– это была арифметика с элементами геометрии; футбол нынешний, тотальный – вождение твердых космических объектов на достаточно ограниченных пространственно-временных полигонах – это высшая математика; футбол будущего, которому я хочу научить конюшню, да и сам научиться этому футболу вместе с конюшней,– это управление формообразующими космологическими субстанциями Когана-Гусочкина (Коровы отметил я), которые описываются математикой свернутых v-пространств Римана-Лобачевского. Такой футбол приобретет новые качества, он уже не будет ограничиваться пространственно-временными галактическими полигонами, а станет релятивистским, формообразующим, и будет пронизывать всю Вселенную. Сегодня мы еще играем в разрушительный футбол; но завтра футбол станет созидательным,– мы научимся "обжигать горшки", т. е. создавать новые миры, а это уже Игра богов. Создавая наш мир, Бог играл не в кости, как предположил Эйнштейн, а в футбол. Если заглянуть еще дальше... Можно представить футбольную технологию отдаленного будущего, когда каждому человеку будет под силу с помощью диффузионной ткани создать свой собственный пузырь для пинанья, свою собственную Вселенную.

Лобан увидел мою голову в дверях и объявил перерыв. От его лекции все уже мучились несварением мозгов (то ли еще будет!), меня встретили, как спасителя. Гуго и Хуго отправились на задний двор чинить катапульту, шеф-кок – на камбуз, а жеребцы – на перекур в коридор, где тут же принялись гонять пустую консервную банку. На вопросительный взгляд Лобана я сказал: Мы с тобой уже генералы.

– Я знаю,– сказал Лобан.

– Я получил новое назначение.

– Я знаю. С тебя отходная.

Все всё знают.

СУХОЙ ЛИСТ.

После перерыва Лобан взялся за настоящую теорию – стал объяснять жеребцам систему удара "сухой лист".

– Удары бывают разные – резаные с тормозной оттяжкой, дискретный карамболь, ползунок, оборотные, клопштосс, сухой лист, импульсивный пыр, щечкой и т. д. Вот что вам надо минимально знать о "сухом листе",– говорил Лобан и рисовал мелом на черной доске какую-то волнистую загогулину.Эллиптическая орбита пузыря, у которого апогей находится в бесконечности, уже не является эллипсом. Двигаясь так, пузырь бесконечно далеко уходит от центра притяжения Полигона, описывая разомкнутую линию параболу. Понятно?

Если же пузырь получит скорость V-лямбда, превышающую параболическую, то он, разумеется, также достигнет бесконечности, но при этом будет двигаться уже по линии иного рода – гиперболе, с гиперболическим избытком скорости со всеми присущими гиперболе асимптотами с выходом в логоваздический континуум. Вот и получается "сухой лист" с непредсказуемо качающейся траекторией. Понятно? Вы видели, как осенью падают сухие листья? Ничего вам не понятно, гипербореи!

Жеребцы мучительно боролись со сном, некоторые уже похрапывали. Они с радостью согласились бы от забора до вечера месить грязь на втором полигоне, только бы не вникать в теорию "сухого листа". Не знаю, не знаю, надо ли забивать им головы осенними листьями, но если Лобан так решил, то пусть. М. б., начнут тренироваться с охотой.

– Чтобы "сухой лист" получился сильным,– продолжал Лобан,– надо не бояться жестко и резко включить ногу и хлестко ударить по мячу. Некоторые боятся "хлестать", чтобы не получить травму. Значит, будем работать, будем утяжелять пузыри. Вот увидите: после месяца работы в гранитных каменоломнях, начнете легко и смело хлестать обычные пузыри.

Жеребцы совсем приуныли. Все посторонние разбежались еще в перерыве, лишь один этот, прилизанный Арлекин, ловил и записывал каждое слово. Ну до чего неприятный тип!

За что я его так невзлюбил? За усики, за бабочку, за прилизанные назад волосы... Зачем он здесь? Я ткнул в него пальцем и спросил: – Почему на занятиях присутствуют посторонние?

Наступила неловкая тишина. БэА покраснел, собрал свои манатки в портфель и вышел, а я наконец почувствовал себя генералом.

– Ты зря на него окрысился, он неплохой парень,– сказал мне Лобан после занятий.

ЕХАЛ ГРЕКА ЧЕРЕЗ РЕКУ.

В среду я отправился к гарнизонному кутюрье, он снял с меня мерку для генеральской формы; в четверг и пятницу я сдавал все эти футбольные дела Лобану (опись-перепись, наличие присутствия, ключи от сейфа и пр.); в субботу и воскресенье состоялся уик-энд на природе в хорошей компании Лобан, Войнович, Макар, Чайник, Ванька Стул, доктор Вольф, дядя Сэм, шеф-кок Борщ с двумя ведрами сырого мяса в уксусе и в кислом "алиготе".

Поставили армейскую палатку, купались, гоняли пузырь на пляже, Лобан мне чуть ногу не сломал, играли в подкидного дурака, обмывали у костра с комарами наши генеральские звания и мое новое назначение. А пахло как! А как хорошо в южной точке либрации собирать грибы! Ты идешь за ними, они идут за тобой. Грибы наступают! Они идут на тебя, а ты идешь на них с остреньким ножиком. На грибалке хорошо думается.

Выпивали и философствовали – почему мы так плохо играем в футбол? Что нам мешает? Боязнь? Неуверенность?

Бедность? Экономическая отсталость? Почему при таких великих умах и тренерах мы ни разу не выиграли чемпионат Вселенной? Ведь мы не хуже играем. Решили, что мешает менталитет,– нам все по барабану.

Было тепло, хорошо, мягко, приятно, не выразить словами, да и не нужны слова.

Лобана даже на лирику потянуло, и он прочитал нам очень даже неплохие стихи о космосе-хроносе, которые сочинил в побеге:

Инфракрас Угас.

Ультрафиолет

Сместился в синий Цвет.

Значит, осень.

На осине Иней.

Значит, восемь.

Сколько зим, сколько лет

Отпечаталось в лужах?

И стрелки скрестил

В циферблатных рожах Ужас.

Эти стихи произвели на всех, особенно на Войновича и шеф-кока, неизгладимое впечатление; все Лобана хвалили, а я про себя решил, что Лобан в побеге немножко тронулся, но так как был в меньшинстве, то прикинулся сухим листом из гербария и промолчал. Ночью опять полезли купаться в озере.

Войнович притащил сухари, прикармливал рыбу на завтра и приговаривал:

– Р-рыбам, р-ракам, кр-рабам... Р-рыбам, р-ракам, кр-рабам...

– Р-репетируешь генеральское произношение? – спросил я.

Войнович почему-то смутился и ответил что-то неразборчивое.

"ПРИМ.

Войнович смутился, но я не обратил на это внимание.

Оказывается, он в самом деле репетировал "р",– в те дни он тоже получил предложение от одной солидной конюшни на генеральскую должность; но он ничего не сказал мне об этом." В воскресенье рыб не было, сидели с удочками, как приговоренные. Откуда здесь рыбы?

На этом мои славные последние денечки с грибочками, рыбкой, шашлычками, водочкой и стихами закончились.

Понедельник – тяжелый день, дождило, но и понедельник был неплох, я прожил его по рецепту доктора Вольфа, придумал себе работу: ходил из угла в угол, попивал "нарзан" и продолжал раскатистые тренировки:

– Ехал гр-река чер-рез р-реку, видит гр-река в р-реке р-рак...

И т. д. в том же д.

С лужением глотки дело обстояло похуже – я вскоре охрип и осип и бросил ее лудить. К вечеру я уже был в форме как в прямом, так и в переносном смысле: во-первых, голова прошла, во-вторых, от гарнизонного кутюрье доставили две генеральские формы – парадную и полевую. Я не смог побороть соблазн, примерил и повертелся у зеркала. Долго повертелся. Надо признаться, обе формы были мне к лицу, особенно (к лицу) лампасы на брюках. Мне понравилось. Красавец!

"Ударение на "е"." Но больше всего мне понравился ремень – генеральский ремень! Власть, генеральский символ – ремень.

Этим ремнем... Председатель Сур обещал подарить мне зеленую пасту "гойя". Где председатель Сур? Дни и часы его сочтены, его с моста в реку Кондратий хватит – раков, крабов и рыб кормить, когда он увидит меня в генеральской форме.

Думал ли я в молодости, что когда-нибудь буду править своих "двух близнецов" на генеральском ремне! Думал, конечно. Какой солдат не мечтает. Но с возрастом перемечтал, конечно...

Потом я подшивался – петлицы, погоны, белый воротничок. Тихая мирная воинская работа – подшиванье воротничка. Генеральские полусапоги немного жали. Их следовало разносить, и я решил, что "эх, однова живем", и, как был в генеральской форме, так и пошел по бэ. Вернулся домой поздней ночью и, не снимая формы, упал на постель и уснул.

ЧЕРНАЯ ДЫРА В БЕЛОЙ ТЕТРАДИ.

ОПОЗНАНИЕ В "МЕТРОПОЛЕ".

Откуда взялась в белой тетради эта темная запись о "бэ" – одному Богу известно. Неужели опять повторился приступ старой болезни, и я опять потерял самого себя? Я мало чего боюсь, но больше всего на свете я боюсь приближения того состояния, той нечистой силы, которая в молодости раздваивала меня отделяла мой разум от тела, подвешивала его сверху, как дирижабль на веревочке, и оттуда на привязи наблюдала за мной.

Говорят, что подобное раздвоение личности испытывают курильщики опиума... к сожалению, не курил, не знаю.

Где я был в ту ночь, что я делал? Ни по каким "бэ" я не ходил, стар я уже для таких походов, да и какие уж там "бэ" в Шишкином Лесу ночью! Я всего лишь походил но коридору, поскрипел генеральскими сапогами и лег спать; но странность состояла в том, что меня таки посетила эта шальная мысль съездить в Метрополию оттянуться; еще более странно, что в гарнизонном ресторане "Метрополь" какой-то никому не известный то ли генерал, то ли подполковник (мундир с погонами подполковника, штаны с генеральскими лампасами) всю эту ночь пил, таскал девок в нумера, орал, что, "перед его последним боевым заданием на каждый болт найдется своя гайка", буянил, разбил ногой стеклянную дверь, а когда видел в зеркалах свою рожу, плевал в нее и бил зеркала,– сначала за все платил наличными, но за зеркала перевел счет на джеиераля Гу-Сина; на гауптвахту его тащить не решились – мол, что еще за боевое задание? – еле спровадили, а утром об этом происшествии доложили бригадному дженералю. Подозрение пало на меня, но я был ни сном, ни духом; я так и сказал дженералю: – Почерк мой, но это не я.

– Может быть, вы страдаете лунатизмом? – предположил дженераль.

Я понял, на что он намекает – на мою притаившуюся болезнь. Мы спешили в дженеральском лендровере на презентацию к бессмертным, но я настоял свернуть к "Метрополю" и провести опознание, чтобы поставить все точки над "ё".

Дженераль только этого и ждал. Свернули, предъявили мою физиономию метрдотелю, и тот разглядывал меня с таким длительным недоумением, что я вдруг почувствовал себя тем шальным подполковником, который ночью вышивал с девками в нумерах.

– Что он там с ними делал – известно-с,– бормотал метрдотель.– У меня все схвачено, сфотографировано и запротоколировано, но фотографии подполковник порвал, а протоколом, извините, подтерся.

И все же метрдотель меня не опознал, хотя и с какой-то странной формулировкой: – Очень, очень похож, но не он. Точно, не он. Тот помоложе.

Такая точность опознания меня не устраивала.

– А не пригласить ли сюда этих... которые на "бэ"? – неуверенно предложил я.

– А позвать нам сюда "слово неразборчиво"![ Блядей. Чего уж там неразборчиво! (Прим. редактора.) ] – тут же согласился дженераль, будто того и ждал.

– Кого? Верку, Надьку и Любку? – уточнил метрдотель.

– Вот именно!

Верка, Надька и Любка еще спали после рабочей ночи, но их разбудили и привели – сонных и в призрачных[Призрачных или прозрачных? (Прим. ред.) На выбор. (Прим. автора.) ] пеньюарах. Девки тоже долго и с удивлением меня разглядывали и совещались.

– Нет, не он,– сказала Верка.– Этот старенький, а тот молоденький. Этот так не потянет. Тот – герой, а этот – гэ на палочке.

– Наверно, это его панашка? – предположила Надька. – Стыдно стало, наверно. Пришел за сынка расплачиваться. А тот в командировку удрал.

– Наверно. На каждый болт есть своя гайка,– сказала Любка.

– Фотографии куда выбросили? – спросил дженераль у девок.

– Он их порвал, но мы подобрали обрывки и склеили. Каждой на память.

Из пеньюарных рукавов появились склеенные фотографии. Дженераль мельком взглянул, мне не показал и засунул фотографии в карман кителя.

– Я вам потом покажу,– сказал он, заметив мой вопросительный взгляд.

После опознания дженераль был очень задумчив, мне показалось – даже смущен, а тайна этого происшествия раскрылась чуть попозже.

ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ.

ИСТОРИЧЕСКАЯ ВСТРЕЧА С БЕССМЕРТНЫМИ.

ДЕНЬ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА.

По дороге к бес смертным (встреча состоялась на отдаленной авиабазе СОС в Сосняках за Окой, дженераль Гу-Син прислал за мной в Шишкин Лес свой походный лендроверджип, а потом и подарил его мне) я мысленно проверял свое генеральское произношение: "Кар-рл у Клар-ры укр-рал кор-раллы, а Клар-pa у Кар-рла укр-рала кларрнет".

Пр-рекрасно! На свою презентацию я явился в полевой форме, как договорились, без лампасов и побрякушек, и был представлен высокому собранию дженералем Гу-Сином: – Вот вам боевой генерал!

"ПРИМ.

Непарламентскую лексику, как и генеральские регалии, я поначалу тоже оставил в Шишкином Лесу, но по мере реализации ПРОГЛОДА обнаружил, что мне иногда не хватает связующих слов на вдохе-выдохе, и возникающие паузы часто мешают верному ЭМОЦИОНАЛЬНОМУ пониманию моих мыслей и распоряжений говоришь, как будто, все правильно, но тебя, как будто, не понимают. Этого никак нельзя было допустить. Но я также заметил, что большинство бессмертных академиков вполне созрело и вышло на нужный мне уровень коммуникативности, а академик Лон Дайк – тот даже был виртуозом игры на этом придыхательном фортепиано. Что ж, я стал использовать свой словарный запас в полном объеме, все меня поняли правильно, и все у нас покатилось славно." Никто из бессмертных не пришел в смокинге,– пиджаки, свитера и рубашки, кто во что горазд, мне это тоже понравилось. Правда, некоторые, совсем пожилые, были при галстуках, но именно на обладателей этих ошейников я и произвел самое лучшее впечатление.

Другие встретили меня нормально, ровно; третьи – с плохо скрываемой иронией; но нашелся – нашелся! – проницательный человек, который сразу понял всю мою подноготную сущность – все тот же академик Лон Дайк, известный своим скверным желчным характером (в детстве он перенес желтуху), после презентации подошел к дженералю Гу-Сину и, передразнивая мое произношение, высказал все, что он обо мне думает:

– Кого вы к нам пр-ривели?! Во двор-ре тр-рава, на тр-раве др-рова... И этот рыкающий солдафон будет руководить эпохальным научным проектом?! Да это же обыкновенный капрал-от-гауптвахты, а не боевой генерал!

Как он был прав, академик Лон Дайк, царство ему небесное! Как он меня сразу расшифровал! И как это мы с дженералем промахнулись с этим "р"?! Мелочь, а неприятно. С тех пор я уже ни на кого не рычал,– разве что в моменты очень сильной взволнованности, но это другое дело.

Моя презентация в этой ученой конюшне отличалась от представления в конюшне футбольной. Вот имена великих, которыми мне предстояло руководить: академики Тутт, Лоп Дайк, Гор, Капельцыа, Оппергермут, Цукерман, Комап, Хейзенберг, Тирак, Лореисис, Фрепкфорд, Тейяр де Журдеп, Гусочкин (Корову тоже приодели в костюмчик и привели) и другие, другие, другие – за их спинами стояли (хотя и не присутствовали на этой встрече) тысячи, десятки тысяч, целая армия ученых не с такими громкими именами. Тех же, кого я упомянул, дженераль называл "бессмертными академиками", хотя в то время некоторые из них были еще членкорами или даже всего лишь докторами наук; Корова же вообще являлся иепришиваемым к кобыле хвостом; но в неофициозпом смысле все они, конечно, были Бессмертными Академиками, что и подтвердилось после окончания ПРОГЛОДА, иначе и быть не могло.

ПИСЬМО ПРЕЗИДЕНТУ.

Это письмо было отправлено президенту д'Эгроллю обычной электронной почтой – о времена, о нравы! – и, на удивление, оно нашло адресата (сначала легло на стол дженераля ГуСина, а потом было доложено Президенту). Мне дали прочитать те знаменитые шесть или семь страничек, которые теперь сделались историческими. В левом верхнем углу первой страницы стояли две курицелапые резолюции президента д'Эгролля (даю их с переводом).

Первая резолюция, в день прочтения письма:

"В Б Л ЯЩК!" ("В ближний ящик!" – т. е., не откладывать в долгий ящик.)

Вторая, на следующий день:

"ДЖ! ВС НЧ НСПЛ ДМЛ ДЛ АРХВЖ! ИЗЧ И ДЛЖ СВ СБР ТЕМПО ВЛСА!" (Дженераль! Всю ночь не спал, думал. Дело архиважное! Изучить и доложить свои соображения в темпе вальса!) Теоретическое обоснование проекта было безошибочным, но, как впоследствии оказалось, неверным. В нашем случае действовала другая теория, и мне еще предстояло привыкнуть к афоризму академика Тутта: "В действительности все обстоит не так, как па самом деле". Не буду приводить здесь полное обоснование ПРОГЛОДА (если бы я знал тогда, что проект полностью соответствует своему прозвищу и даже перекрывает его в жадности), оно подписано всеми вышеперечисленными бессмертниками; последней стояла подпись (с выведением каждой буковки, будто подписывался ученик первого класса) какого-то "А. Гусочкина", и я опять не сразу сообразил, что этот "А. Гусочкин" и есть Толик Корова.