Текст книги "Вперед, конюшня!"

Автор книги: Борис Штерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

ШТУКОВИНА ДЛЯ ВСЕЛЕННОЙ.

У меня в голове все поплыло, поплыло, но это был не прибой мыслей, а наоборот,– отлив умственной потенции. Я спросил: – Сколько времени?

– Вы хотели сказать – который час? – переспросил Лон Дайк.– Пора обедать.

– Нет! Я спросил правильно: "сколько времени"? Сколько этого пространственного времени понадобится, чтобы плавно и правильно распределить его по псевдо-вектору?! Сколько секунд, минут и часов следует втиснуть в этот кубик, чтобы спасти Вселенную?

– Сколько, сколько... Время – это такой объект, который плавно распределится сам, если мы все правильно сделаем с пространством. Все уже устали, идемте обедать. Сейчас более точные данные получить просто невозможно.

– Стоп! – сказал я.– Сидеть! Никаких обедов, до тех пор пока я не услышу, ЧТО ИМЕННО мы должны сделать. Что это за пустота в яблочке? Назовите предмет, который мы должны создать. Болт с гайкой для скрепления двух пузырей? Заклепка? Застежка-молния? ЧТО?

Они смущенно молчали.

– Вы еще не догадываетесь? – спросил Лон Дайк.

– Бомба? – спросил я.

Они опять промолчали.

– Бомба? – опять спросил я.

– Для мирных целей,– сказал академик Тутт.

Все дружно закивали.

– Мы не пойдем обедать, пока я не услышу от вас это слово.

– Ну, бомба,– пробурчал Лон Дайк.– Давайте называть эту штуку как-то иначе.

– "Штука", что ли?

– Штука, штуковина, заряд, изделие... как-нибудь.

– Пусть будет "штуковина".

Согласились на "штуковину" и, наконец-то, отправились обедать.

БЕЛАЯ ТЕТРАДЬ.

НОЧНОЙ ЗВОНОК. ПРИОБСКАЯ ГОРЧИЦА.

– Давай, вставай!

– Куда в такую рань? – удивился я.

– Корову доить.

– Толика, что ли? – не понял я.

– С Днем Дурака! Ну, ты меня понял, да? Спи дальше!

Но я уже не мог спать. Шуточки Кривого Кондратия были не умнее Простодырого Дурака.

"..." Побывал в этот День на "Маракканне". Жеребцы подсунули мне на ужин знаменитую приобскую горчицу, от которой аборигены-приобы ловят кайф. Я давно ее не ел, с Соловьиных Островов. На столе, как обычно, стояли приборы с солью, перцем, горчицей. Я взял сосиску, намазал ее обычным горчичным соусом, отправил в рот, но тут же понял, что произошло. Я виду не показал, хотя покраснел, дух захватило и слезы потекли из глаз. Жеребцы опустили головы в свои тарелки и втихомолку ржали. Козлы!

ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ.

ГЛОБУС ВСЕЛЕННОЙ.

После симпозиума я окончательно убедился, что в нашем деле (в деле спасения Вселенной) мелочей не будет – подумать только, без клея, линейки и ножниц мы не смогли бы уяснить, к чему мы, собственно, стремимся! Я спрятал бумажный кубик в сейф, вызвал дядю Сэма, приказал ему бросить все второстепенные дела (закупку эйнштейния, переговоры с "Лукойлом", даже строительство Установочки), немедленно отправиться в Метрополию и купить для нужд ПРОГЛОДА разнообразные канцелярские товары: ручки, линейки, кисточки, лекала, резинки, циркули, транспортиры, клей, прямые и кривые ножницы и т. д. И еще бумагу для пишущих машинок. (Кажется, я уже говорил о том, что не доверял компьютерам из соображений секретности – никто не знал, нарушение каких физических законов и какие файловые вирусы таит в себе увеличение ультрафиолетового и исчезновение инфракрасного смещения. Я боялся хакерной диверсии.)

– Сколько всего купить? – спросил дядя Сэм.

– Не знаю "сколько"! – раздраженно ответил я словами Лон Дайка.Кубический километр ножниц и циркулей! И чтобы ножки циркулей показывали точное время! И чтобы эта проблема была снята раз и навсегда!

– А глобус купить?

– Какой глобус?

– Глобус Вселенной.

– Есть и такие? – удивился я.

– Да. Надувной расширяющийся глобус с показателями Красного смещения на сегодняшний день.

– Купить обязательно!

– Стол заменить?

– Зачем?

– Грязный.

– Пусть остается. Хочешь пари? Лет через двадцать его выставят в музее, а потом продадут на аукционе как минимум за сто тысяч кварков.

– Сколько?

– Я сказал: за сто тысяч.

– Я спросил: пари на сколько?

– На те же сто тысяч.

– Минуточку... Через двадцать лет? Принимаю!

"ПРИМ.

Дядя Сэм не поверил и на пари пошел. Я оказался прав, хотя и занизил цену в восемь раз. Сто тысяч кварков он мне до сих пор не отдал" На следующий день в моем кабинете летал красивый прозрачный глобус Вселенной, надутый гелием. Внутри этого пузыря все трепыхалось – сближались и разбегались метагалактики, сгущались пылевые облака, проносились блуждающие звезды, вспыхивали сверхновые. Наша Метрополия светилась яркой пылинкой поближе к центру. То и дело в кабинет заходил Корова и приводил па экскурсию очередного бессмертника. Дядя Сэм записывал заказы, каждый желал иметь дома такую полезную и красивую игрушку. Но эта занимательная игрушка оказалась откровенной халтурой пашей резиновой промышленности – к вечеру Вселенная начала испускать дух и к утру превратилась в сморщенный презерватив. Лучше б уж лопнула!

На душе кошки скрежещут зубами. Плохой признак, нехорошая примета. Неужели наша Вселенная повторит судьбу этого глобуса?

БЕЛАЯ ТЕТРАДЬ.

КУЛЬТУРНАЯ ПРОГРАММА. ФУТБОЛ И МУЗЫКА.

ФУТБОЛИСТА ПОЛЮБИЛА, ФУТБОЛИСТУ Я ДАЛА.

Перед повторным матчем со жлобами решили пригласить известный вокально-инструментальный ансамбль "АББРЕВИАТУРА" (АБразивно-БРЕпчащий Вокально-Инструментальный Ансамбль Турбо-Аномалии или что-то в этом роде).

Пусть ребята послушают музычку, отдохнут от тяжелых тренировок. Вообще, Лобан любит порассуждать на тему "футбол и музыка". Он говорит:

– Когда я отбираю молодых, то, кроме всего прочего, прошу насвистеть что-нибудь популярное – ну, "Марш Мендельсона" или "Вперед, конюшня!". У кого есть музыкальный слух, тот с пузырем тоньше, техничнее обращается.

Я удивился и стал присматриваться. Макар на одном из дипломатических приемов, когда надо было танцевать, попросил меня:

– Когда заиграют фокстрот, скажите мне. Это единственный танец, который я умею танцевать. Вот так. Ну, голкиперу для приема мяча музыкальный слух не очень-то нужен. Ему нюх нужен.

А вот еще: однажды едем в автобусе, все молчат, только на заднем сиденье кто-то очень чисто насвистывает потихоньку какую-то арию Монтеведерчи из оперы Контрамардинни (или наоборот). Все слушают. Потом наступает тишина. Неожиданно Лобан строго спрашивает:

– Кто это свистел?

Все оборачиваются и видят смущенного Хуана Эстремадуру. Он краснеет и признается. Лобан – очень сердито:

– Я так и знал, что это кто-то из тех, кто умеет обращаться с мячом.

"..." Так вот, приехали лабухи из этой АББРЕВИАТУРЫ, дали нам концерт. Какие-то частушки. Лобан сказал, что все это дуриовкусие и пошлость на уровне глупой художественной самодеятельности:

По Оби плывет топор В области Поленова.

Ну и пусть себе плывет, Железяка хренова.

И припев: Или: Ханты-на-Оби, Ты мне мозги не...

"многозначительная пауза" Пудри!

Футболиста полюбила, Футболисту я дала!

"Дальше не столько неприлично, сколько глупо, но для тех, кто очень интересуется, могу заменить точки на буквы:

"Через месяц я родила

Мяч размером в три кила""

Фройлен фон Дюнкеркдорфф поджала губки и удалилась.

Нет, нехорошо все это. Да, нехорошо.

Футболисты на поляне .... девок на халяву.

Их ...., они пищат, Бутсы в стороны летят.

Футболист на полигоне .... девку на газоне.

Он.....она пищит, Лифчик в сторону летит!

Экая чушь собачья! Хотел было сказать Гуго и Хуго, чтобы вытолкали этих придурков в шею, но наши жеребцы от всей души реготали, и мне не захотелось портить им (жеребцам) настроение. А вот совсем застиранные куплеты, я их слышал еще до того, как родился:

Просыпаюсь в шесть часов, Нет резинки от трусов!

Вот она! Вот она! N На челне намотана!

А что им еще слушать – Бетховена, что ли?

Кстати, не забыть сказать дяде Сэму, чтоб купил оптом резинки для трусов на всю команду.

– Да, Бетховена,– прошептал Лобан.

Он сидел рядом с закрытыми глазами и медитировал.

– Да, Бетховена,– повторил Лобан.– Шестую симфонию Бетховена. Помнишь: "Бам-ба-ба-бам! Бам-ба-ба-бам..." Я не очень-то помнил Шестую симфонию Бетховена. Я ее совсем не помнил.

– Хорошая идея. О'к. (Это Лобан с закрытыми глазами сказал мое любимое "о'к".) Вот что мы сделаем... Скажи Рафе, чтобы пригласил к нам Большой симфонический оркестр. Пусть исполнят ребятам Шестую симфонию Бетховена. "Вам... ба-ба-бам! Вам... ба-ба-бам!" И, кстати, Седьмую Шостаковича. Но только в современной аранжировке. Помнишь Седьмую? "Пам-пам... парам-пам! Пам-пам... парам-пам! Пам-пампам-пам-парам-пам, пам-пам-пам-пам-парам-пам, та-ра-рарам-та-рам-там!"

Я впервые слышал, как Лобан поет. Свои ощущения я не могу передать словами. Я чуть не залез под стул от смеха.

– Ладно, ладно,– сказал Лобан, не открывая глаз.– Я больше не буду петь.

– А где Рафа возьмет записи Бетховена и Шостаковича в современной аранжировке? – спросил я.

– Зачем записи?

– Ну, для фанеры.

– Какой фанеры?

– Они же будут исполнять Бетховена под фанеру? – неуверенно предположил я.

Лобан открыл глаза. Этот взгляд оскорбленного меломана я на всю жизнь запомню.

– Ладно, ладно, я в музыке не разбираюсь,– поспешил признаться я. (Лобан становится злым не за ошибку, а когда кто-то настаивает на ошибке.)

– Ну и резинки для трусов, само собой,– ответил Лобан.

Лабухи хотели уйти от налогов, их капитан команды (или как его? руководитель ансамбля? атаман шайки?) подошел к дяде Сэму и предложил подписать заниженную сумму, а получить наличманом.

– Ну, а ты что? – спросил я.

– Послал их на.

– Правильно.

Итак, к игре со жлобами мы были готовы по всем статьям, даже музыкальным. Теперь все зависело от везухи и невезухи.

ПОВТОРНАЯ ИГРА СО ЖЛОБАМИ.

К ПРОБЛЕМЕ ВЕЗУХИ И НЕВЕЗУХИ.

(Из разговоров с академиком Туттом.)

Это надо записать.

– Постоянной везухи не бывает – как и невезухи,– говорит академик Тутт.– Безуха-невезуха – это два полюса спортивной (и научной) жизни. Главное – когда и как не везет. Вы невезун "это обо мне", потому вас и поставили руководить Проектом. В ПРОГЛОДЕ удача сопутствовала нам, но была средней на шкале везухи-невезухи. И это хорошо – маятник в этом деле ни к чему. Иногда везуха, везушка – удачный результат при неудачной игре – эта улыбка судьбы встряхивает команду, игра становится веселее, все начинает получаться само собой. Постоянная упрямая невезуха – три чисто выигранных матча коту под хвост! – это даже не гримаса судьбы, а удар кастетом, способный раскроить череп любой команде. Но и постоянная везуха опасна,отвыкаешь проигрывать, значит, падать будет больнее.

Так и запишем.

К ПРОБЛЕМЕ ЧУЖОГО ПОЛЯ.

На чужом поле играть иногда везушлевей, чем дома, потому что хозяева излишне стараются и потому скованы. Но фактор чужого поля недооценивать нельзя. Ты не в гостях. В командировке хуже, чем дома. Подушка в отеле жестче домашней, горячей воды нет, еда – жри, что дают (шеф-кок, конечно, старается, но все равно – не дома). И т. д. Перелет, переезд, чужая публика, добра не желающая. Разнузданность толпы. Матерщина, наглая, хамская. В дальние края мы отправляемся чартерным рейсом, а на игры в близлежащие галактики разъезжаем в собственном "Ситроене" – это вместительный фотонный омнибус со спальней на второй палубе,– на нем далеко не разгонишься (да и куда спешить), он подпрыгивает на силовых ухабах, кряхтит при переключении скоростей, но ничего, нормально, тянет старик – особенно, когда набирает посильную скорость.

В общем, жлобы хотели нас удивить. Графическое расположение пятерки нападения жлобов было похоже на знак математического корня в зеркальном изображении – четыре форварда на переднем крае и один (правый полусредний) оттянут чуть назад. Это старомодная модифицированная система "пять в линию".

Но мы жлобов огорчили и уверенно выиграли повторный матч.

УСТАНОВКА НА ИГРУ.

Этот логос Лобана заслуживает войти в футбольные анналы: – А вы помотайте их, помотайте! Поиграйте подробней!

"..." Счет о чем-то говорит: 6:1. В самом конце игры Лобан впервые выпустил на замену Племяша. Типичная тактическая замена. Пусть привыкает. Но Племяш даже успел забить– свой первый гол.

"О других подробностях этой игры распространяться не буду – подробности забываются, исчезают, зато запоминается и остается счет, результат. Не только в спорте. Многостраничный поминутный отчет об этом матче можно будет прочитать в академическом издании "Отчетов"

ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ.

К ПРОБЛЕМЕ ЭННОЙ ПУСТОТЫ В ДИКОМ ЯБЛОЧКЕ.

Космическая пустота нашего вселенского пузыря, в которой живут и умирают трансгалактики,– это, конечно, наполненная энергией "клокочущая пустота", как удачно выразился член-корр Кузанский, один из твердолобых и черепно-мозговых, написавший впоследствии вдноименную книгу,– нам же нужно было получить абсолютную чистую пустоту, пустоту пустот, в которой обитают Вселенные. Для разрежения грязной космической пустоты до абсолютною вакуума требовалось, как ни странно, сжатие пустоты под грандиозными давлениями. То есть, мы имели дело с теоретическими понятиями – абсолютный нуль, абсолютно твердое тело (философский камень), абсолютная пустота – и нам их следовало получить в чистом виде и в промышленном количестве. Коровина Установочка позволяла получить лишь микроскопические количества изотопов "нульпустоты",некоторые теоретики были склонны называть "абсолютную пустоту" даже не "средой", а самым последним химическим элементом без номера и названия, сверх-химическим элементом, в котором и происходят все химические реакции. Я не умею подробно описать теоретические рассуждения на этот счет, но я понял теоретиков так: химические реакции, происходящие в какой бы то ни было среде, или среда, в которой происходят химические реакции, суть одно и тоже, и в обычных условиях неразрывны, как пространство-время. Разрыв в пространстве-времени, овладение дискретностью пространства-времени привел к тому, что разум овладел всей нашей Вселенной. Выход в абсолютную пустоту будет означать овладение меж-вселенским пространством. Это уже не Космос с пространствами, подпространствами и псевдопространствами, замешанными на временных квантах. Это следующий шаг, это абсолютное знание, это абсолютный разум, это уже не какая-то чертовня в 12-ти-мерном омуте, это ОН САМ назовем его так, чтобы не поминать всуе.

БЕЛАЯ ТЕТРАДЬ.

ПОВТОРНАЯ ИГРА С БАШИБУЗУКАМИ.

На этом матче я не присутствовал, а гонял с научными консультантами по всему Облаку Оорта в выборе места для параллельного (дублирующего) Диффузионного завода. Записываю некоторые впечатления Лобана и доктора Вольфа.

УСТАНОВКА НА ИГРУ.

Лобан произнес целую речь.

Смысл:

– Коллегиальней, коллегиальней сыграйте!

Мы выиграли 3:1. Матч на матч не приходится. Игра была какая-то рваная. В конце Племяш опять вышел на замену.

Сыграл хорошо. Навел панику у башибузуков. Рвался к голу, но не забил. Он выглядит пацаном, поэтому на него не обращают внимания.

ИЗ ДНЕВНИКА ДОКТОРА.

Подошел в перерыве Брагин:

– Доктор, у меня левый глаз не видит!

В первом тайме, выходя с планетоидом из шестимерного пространства, он получил сильный удар в глаз направленным ныром. Несусь к Лобану:

– Еще один одноглазый! "Первый одноглазый – Ираклий." Надо менять!

Бежим вместе к Брагину, у него уже все в порядке:

– Глаз видит!

Уже нет времени проверить. Пошел он играть. После игры подходит:

– Не видит.

Закончилось это неделей в госпитале.

"..." Хуан в ангаре:

– Доктор, я повредил ногу!

– А я думал – голову.

Обиделся. Я объяснил:

– Ты упал и схватился за голову. Вот я и подумал.

– Нет, ногу. А за голову я схватился, потому что испугался, что не смогу играть.

ЧИФИРЬ. (Из воспоминаний Лобана):

"Перед игрой подошел доктор Вольф и сказал, что ребята просят чай – в прошлый раз они уже пили чай перед самой игрой и хорошо себя чувствовали. Что это еще за номера? Чифирят они, что ли? Я пошел к ним. Так и есть, варят чифирь.

Вылил. Корова их научил".

ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ.

МОИ НАБЛЮДЕНИЯ ЗА КОРОВОЙ.

С бессмертниками я, в общем, поладил – бессмертные они и есть бессмертные, что с них взять и какой с них спрос,– если они поладили с самим чертом, то потерпят и какого-то солдафона,– но многие ученые рангом пониже, которым бессмертие пока еще не грозило, не светило, а, может быть, и не предстояло, были недовольны тем, что ими руководит человек, не имеющий отношения к Фундаментальной Науке. Неуч, попросту.Этого мне только не хватало: недовольство начальством мешает работать, вызывает чувство сопротивления и неосознанное настроение внутреннего саботажа. Не то, чтобы эти ученые плохо работали, но они работали без блеска в глазах. Однажды я прямо сказал об этом Лон Дайку.

– Верно,– ответил он.– Вам нужно назначить своим заместителем по науке какого-нибудь авторитетного ученого.

– Вас? – вопрошающе предложил я.

– Нет. Я зловредный.

– Кого же?

– Корову, конечно.

Я так и сел! Это была хорошая, но слишком неожиданная идея. Я не сразу оценил ее. Меня очень смущал Корова. Его клептомания раздражала. Все он тянул в карман фуфайки – авторучки, зажигалки, калькуляторы – всякую пропавшую мелочь ищи у него. Спер мое вечное перо. Не слишком ли простой приоб? Очень уж прост – не хуже ли воровства? Я осторожненько спросил у академика Тутта: какой видится ему роль Коровы в ПРОГЛОДЕ? Тутт сразу понял мои сомнения и ответил категорично:

– Корова? Современный Альберт Эйнштейн! Тот, простой патентовед, разобрался с Пространством-Временем, а этот простой приоб – с Логосом-Космосом-Хроносом-Гумосом.

Поверил ему на слово. "..." В придачу к мычанью, Корова изъясняется путано, с избытком восклицательных знаков– они торчат в его речи, как телеграфные столбы, между ними сидят на проводах слова-попугаи и фыркают на буквы "б", "в" и "п" – "изобретение", "водород" и "бюстгальтер" Корова произносит "изо-, фретение", "фодород" и "фюстгальтер". Вот примерный образец:

– Изофретение – это колесо! Да, колесо! Гениально! Фозьм-м-мем (возьмем) фюстгальтер! Да, офыкнофеиный женский фюстгальтер! Это тоже феликое изофретение! Фюстгальтер, фот (вот)! Тесем-м-мочки! Фратья (братья) Райт фридумали сам-м-молет! Да, аэрофлан! Но этажерка не летала, фадала (падала)! Какой же это аэрофлан! Какой же это сам-м-молет, если он фадает?! М-м-му-му-мура это, а не сам-м-молет! Сам-м-молеты фадали и до фратьеф Райт! Райты задумались: ага! Уфрафление! (Управление.) Уфрафление – фот сам-м-молет! Фрафильно! (Правильно.) Они стали нафлюдать фтиц! (Наблюдать птиц.) Фтицы ф фолете (в полете) шефелили рулефым оферением (шевелили рулевым оперением)! Ага! Фратья фридумали закрылки! К закрылкам фрифязали какие-то ферефки-тесемки! Фростые ферефки! И сам-м-молет фолетел! Теферь идем фо (по) аналогии! Кто из фас (вас) нафлюдал (наблюдал) оффисшую (обвисшую) женскую грудь? Не очень эстетично, ферно (верно)? И тогда кто-то из иафлюдателей фридумал фюстгальтер! Но фюстгальтер фадал с груди! Ага! И тогда этот кто-то фридумал к фюстгальтеру тесем-м-мочки через флечо! Гениально фросто!

Его спрашивают:

– Ну и что из этого следует?

Корова пожимает плечами:

– Ты ничего не фонял, м-м-му-му-мудозфон! Из этого ничего не следует. Я это фросто так рассказал.

ЗООЛОГИЧЕСКИЙ ОТРЯД ЧЕРЕПНО-МОЗГОВЫХ (Ч-МО).

ПОДОТРЯД ЖЕЛТО-ГОЛОВЫХ.

Ученые хоть и считали Корову чокнутым, но все-таки уважали его за природную моцартовскую гениальность. Тут надо подробней рассказать о группе черепно-мозговых Сокращенно "ч-мо"", которая состояла из амбициозных ученых среднего уровня и среднего поколения до сорока лет. Это они называли нас "солдафонами", "футболерами" и "неучами". Это были не просто трудные характеры, к которым следовало притерпеться и притереться, как, например, к зловредному характеру академика Лон Дайка,– его зловредность, в общем, была напускной, хотя и стала второй натурой и даже шла на пользу проекту, оживляла работу, уравновешивала добродушие Коровы – не всем же быть Коровами. Ч-мо раздражали своими амбициями, им все было ясно, они были всем недовольны. Я неоднократно выслушивал от ч-мо предложения о выделении 50 ученых, инженеров и проектантов для обеспечения быстрого строительства вакуумного завода.

– Мозговой штурм и натиск! – говорили ч-мо.

– Быстрый срок – это сколько? – спрашивал я.

– Два, ну, два с половиной месяца.

За каких-то два месяца! Абсурд! Через полгода на строительстве одного лишь Вакуумно-диффузионного завода в окрестности О'к-Аллисто было занято более 2 000 000 (двух миллионов!) человек, а объединенные ресурсы концернов-подрядчиков "Лукойл", "Адидас" и "Кока-Кола" уже были на грани истощения. Впоследствии этот завод отбуксировали вглубь облака Оорта, надстраивали, пристраивали, подстраивали, рядом построили еще три завода, а сейчас в Вакуумно-диффузионной промышленности работает 58 000 000 (пятьдесят восемь миллионов!) человек, не считая членов их семей,– это население крупного индустриального анклава, созданного за каких-то двадцать лет.

Итак, я ни в коей мере не разделял черепно-мозговых взглядов, но объяснить, почему их идеи нереальны, было невозможно из-за крайнего упорства, с которым ч-мо их отстаивали. Какие-то вопли, какие-то заклинания – "Давай-давай!", "Штурм и натиск!", "Аврал!", "Навались!", "Раз-два, взяли!". Какие-то субботники и воскресники... Какое-то трудовое соревнование – кто больше? Некоторые ч-мо – этих я относил к особому роду жопо-головых "слово сказано, редактор требует изменить его на "желто-головых", так тому и быть, подчиняюсь, в дальнейшем они будут желто-головые" – так вот, эти желто-головые с запором в головах от окаменевших палеонтологических мозгов продолжали верить в эти заклинания даже после того, как стали очевидны гигантские масштабы ПРОГЛОДА, и продолжали спорить даже после завершения всех работ. Даже назначение Коровы на пост научного руководителя не ублажило этих крайних желто-головых Корову они считали зеком, недоношенным, "из грязи в князи", исподтишка передразнивали его: "М-м-му-му-мухомор!", хотя, повторяю, в душе признавали его гениальность.

Мне было досадно, но ладно. Приходилось терпеть и время от времени посылать их на свой шесток, потому что в своем место-пространстве они были дельными специалистами. Но и на своем месте они не могли жить без скандалов,– например, некоторые из них написали патентные заявки на изобретения, выполненные по ходу работ. Заявки не показались мне обоснованными, потому что эти изобретения априори (во какие я слова знаю!) входили в заказанную нами и хорошо оплачиваемую работу,– жоп... желто-головые ДОЛЖНЫ были осуществлять эти изобретения, это была их работа! И тэдэ. Они доставили нам много неприятностей, но преданность делу даже этих желто-головых не вызывала у меня сомнений.

"..." После первого же столкновения с ч-мо я крепко задумался о психологической атмосфере внутри Проекта. ПРОГЛОД, как хитрый (но не умный) прожорливый зверь, выбирал самых лучших и вкусных специалистов в своих областях – и этот естественный эволюционный отбор амбициозных профессионалов таил в себе опасность вырождения и медленной мучительной смерти самого ПРОГЛОДА, эта эволюция в конце концов привела бы к тому, что нормальная человеческая атмосфера внутри проекта превратилась бы в "клокочущую пустоту". Выход был один – подправлять и направлять, совмещать естественный отбор с искусственным, иногда отбирать пусть и не самых лучших, зато надежных, "своих", не впадая в другую крайность, которая под названием "коллектив единомышленников" завела бы ПРОГЛОД в стоячее высыхающее болото, где всем хорошо и ничего никому не надо.

БЕЛАЯ ТЕТРАДЬ.

ПОВТОРНАЯ ИГРА С ОБОРВАРАМИ.

На этом матче я опять не присутствовал, а сидел на очень важном научном симпозиуме, вертел головой и пытался разобраться: о чем они говорят? Речь шла о разных состояниях Вселенной, от решения (или не решения) этих вопросов зависело направление всех работ по Проекту. Но я о матче с оборварами.

УСТАНОВКА НА ИГРУ.

Лобан: – Сразу применить "оборотень", забить быстрый гол, а там будем посмотреть.

Мы быстро забили гол и хотели спокойненько доиграть, чтобы не усложнять жизнь ни себе, ни соперникам, но – в середине первого тайма один из оборваров умышленно ударил Ван дер Стуула в священное для мужчины место. Такой поступок возмущает больше всяких других нарушений – даже поломанные руки-ноги не идут в сравнение с подобным хамством.

ДОКТОР ВОЛЬФ в таких случаях пользует народным средством для лошадей. Составные – камфара, эфирные масла, муравьиный спирт, яичный желток. Втерли Ван дер Стуулу в область пахового кольца. Ванька заржал от боли и забил ногой, как копытом. По себе знаю – кожу палит огнем, мышцы пронизывает иглами. Судья удалил хулигана с полигона, Ванька вернулся в игру, доиграл тайм, но то и дело хватался за причинное место и приседал. Во втором тайме Лобан заменил Ваньку на Племяша, и ребята так озверели, что накидали в рамку оборварам восемь мячей. 9:0. Племяш впервые играл полный тайм и забил пять голов. Лучше бы не забивал так много. Рано. Он обращает на себя внимание. Рано.

Рано.

За Ваньку – спасибо доктору. Вольф любит бурчать: "От этих ваших фуфаек один силикоз, аллергия и коровье бешенство". Любит лечить ахилл. Ахилл – его больное место. Воспаление ахилловых сухожилий. Вообще, на удивление, любит лечить. Или вот – повреждение мышцы задней поверхности правого бедра. Очень серьезная травма. Вольф с Фонарем сидят на завалинке "Маракканны", тепло, птички поют, те же зяблики. У Фонаря частичный разрыв мышц бедра, делает ему фиксирующую повязку. "..." Доктору часто жалуются: "Плохо сплю". Это у них либо психологическое, либо "плохой сон" служит ширмой. Плохо сыграл, потому что плохо спал, доктору об этом говорил, снотворное он не дал. "..." Наелись местной клубники и – аллергия. Красная сыпь по всему телу. Доктор Вольф шеф-коку Борщу:

– Никаких экспериментов с продуктами, никаких изысков, никаких экзотических блюд, а только то, к чему привыкли дома: картошка, гречневая каша, суп-глазенап, антрекот из дрессуры.

Берем с собой даже собственное "Боржоми"; разведка полагает, что ею придется и зубы чистить, чтобы не подхватить местных кишечно-желудочных заболеваний.

ОТЛИЧНЫЕ НОВОСТИ С ФУТБОЛЬНЫХ ПОЛИГОНОВ.

НАКОНЕЦ-ТО ВЕЗУХА!

Пока мы выигрывали свои матчи, жлобы, башибузуки, оборвары и воблы так потрепали друг друга, что мы даже вышли на второе место, хотя первого нам было не видать при любом раскладе. И вот вчера случилась ВЕЗУХА. У башибузуков (Барнаульский шлакобетонный завод) на заводе были волнения, забастовки, потом переворот, арестовали директора. Завод занимает всю планетную систему двойной звезды Барнауль. Оказывается, этот шлакобетонный директор гнал шлак налево, бетон – направо, а деньги – себе в карман. Там чуть ли не гражданская война, футбольную команду не на что содержать, башибузуки отказались от участия в чемпионате. Я им сочувствую. Кроме того: жлобы и воблы в последнем матче так избивали друг друга на полигоне, что вышли за всякие рамки обычной футбольной драки. С каждой стороны было удалено по полкоманды, игру пришлось прервать, но тут стали драться тренеры, массажисты, запасные. Матч пришлось прекратить вообще. Жлобы, как хозяева полигона, сняты с соревнований, а воблам засчитано техническое поражение. Я всем сочувствую, но потираю руки.

Мы еще на втором месте, но нам надо выиграть у воблов – и мы выходим в одну восьмую финала. Сомнений нет – Посторонний Наблюдатель требовал появления Лобана и сейчас повернул Фортуну (кем она ему приходится?) лицом к нам.

ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ.

К ПРОБЛЕМЕ -"СВОИХ ЛЮДЕЙ".

В самом начале ПРОГЛОДА я приехал на "Маракканпу" и, встретив фройлен фон Дюнкеркдорфф, вдруг подумал: чем черт не шутит, почему бы и нет? Я в двух словах рассказал ей о своем новом назначении и предложил перейти ко мне в секретари. Я недальновидно описал ей новую работу как спокойную, легкую и высокооплачиваемую. Она согласилась. Первые два пункта этого предсказания оправдались лишь в первые два дня, но фройлен никогда не жалела о своем переходе из конюшни футбольной в конюшню научную.

Ворона ведала у нас также ЖЕНСКИМ ВОПРОСОМ. Тысячи женщин и девушек работали на объектах ПРОГЛОДА в качестве секретарей, референтов, обслуживающего персонала, прочее. Было создано несколько текстильных комбинатов для производства фуфаек.

Фройлен проводила набор женщин на комбинаты. Самая массовая профессия была "швея-мотористка", но нужны были и такие невиданные профессии как ткачихи-токари, слесаря-челночиицы, портнихи-литейщицы, вязальщицы-мотальщицы диффузионной ткани. Мужчины поначалу очень неохотно приходили к нам (потом уже, на поздней стадии Проекта, пошли косяком). Всех еще надо было обучить этим профессиям, а для этого нашим академикам Тутту и Капельцыну пришлось по вечерам готовить учителей. Везде висели объявления: "Требуются". ПРОГЛОД, хотя и был прожором, но создал сотни тысяч рабочих мест, а платили мы хорошо и аккуратно. Большинство женщин жило в общежитиях. Заботу об их специфических бытовых нуждах тоже взвалила на себя фройлен фон Дюнкеркдорфф. Она стала для них кем-то вроде матери-настоятельницы женского моластыря. К ее просьбам мы относились с полным вниманием. На вопрос дяди Сэма "Что еще нужно для женщин?", она обычно отвечала: "Мужчин".

Кстати, я устроил на работу и бабу Валю с тетей Катей. Я спросил их, не хотят ли они стать швеями-мотористками на лентопротяжном стане Мебиуса. Они дали согласие и не пожалели. Тетя Катя стала швеей-бригадиром и сейчас уже вот-вот выйдет на пенсию, а баба Валя – царство ей небесное.

Вскоре я взял к себе и дядю Сэма, уговаривать сю не пришлось, он сразу согласился; хотел перетянуть к себе Войновича, но разговор у нас не получился.

– Я не хочу в это дело ввязываться,– сказал Войнович.– Я слышал о красном смещении. Не понимаю, при чем тут футбольные тренеры по имени Лобан, Бел Амор или Войнович?

– Конюшню расформируют, а ты сгниешь под забором.

– Не пропаду. Как-нибудь проживу без вашего ПРОЖОРА.

– ПРОГЛОДА,– поправил я.– А жрать что будешь?

– Тошнотники меня прокормят.

– И пропоят.

– И это тоже.

– В шмен де фер?

– А хоть бы и в шмен де фер. Хочешь совет? – спросил Войнович.

– Знаю я твой совет.

Мы налили и выпили.

Я не знал, что к тому времени уже было принято политическое решение и что Войнович уже продался – вернее, уже продан – Приобскому Ханту. А я, как всегда, остался с дураками,– я ведь слышал разговор Войновича с Лобаном:

– Касанидис плачет. Просится обратно в команду.

– Решай как знаешь.

Вот Войнович и принял решение – какой гад! – забрал с собой тех десятерых (и одиннадцатого Касанидиса!), с которыми делился ужином, в Приобское Хантство! А я-то думал, что он отдает ужин врагам! Хоть бы предупредил, намекнул... Наша молодежная конюшня в лапах у ханта! Я как чувствовал, что Войнович и есть тот самый Посторонний Наблюдатель! " Что еще я сделал в этом направлении (в приобщении к Проекту своих людишек)? По совету мудрого Лон Дайка (мне это в голову не пришло бы) я назначил Гуго Амбала бригадиром группы математического обеспечения ПРОГЛОДА, за что черепно-мозговые математики поначалу обзывали его (и меня) "сволочью", хотя Гуго им и слова кривого не сказал, разве что будил по утрам: "Подъем, становись, смирно!", а дальше математики вольны были делать все, что им угодно.