Текст книги "Всадник без бороды (Юмористическая повесть)"

Автор книги: Борис Привалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Тебя зовут! Проснись, слышишь, кричат?

Она встала, открыла входной войлок. Камышовый круг шуршал под торопливыми шагами.

– Кто тут? – спросила байбише, высовывая голову из юрты. – A-а, что тебе нужно? Бай, это пастух пришел!

Шик-Бермес надел халат, ежась от прохлады, вышел в лунную ночь.

– Бай, там волк в загоне, а вы приказали его не трогать, как быть? – спросил пастух. – Он же всех овец порежет, такой голодный… Ягнят жалко, овец жалко. Что делать, скажи?

Шик-Бермес стоял как громом пораженный. Глаза выпучил по-лягушачьи, шея надулась – вот-вот лопнет.

Байбише и пастух со страхом глядели на него.

– Ты… ты… отродье шайтана! – наконец повернулся бай к жене и сжал кулаки. – Ты думала все время о белом баране… Из-за тебя беда пришла!

– Ой-ой-ой! – заголосила байбише, хотя Шик-Бермес не успел ее еще и пальцем тронуть. – Пропали наши десять монет! Ой-ой-ой!..

И она резво, как молодая девушка, юркнула во мрак юрты – подальше от гневных кулаков.

Рассчитала байбише правильно: Шик-Бермес не стал ее преследовать, а побежал к загону.

Предсказания бахсы сбылись – «волшебный баран» поработал на славу: он честно пытался разделить на две части каждую овцу, к которой прикасался зубами. Иногда это ему удавалось, иногда нет. Но загон был усеян телами байских овец, а вошедший в азарт волк продолжал резать их налево и направо.

Первая мысль, которая пришла в голову жадному баю, была не об убытках, нанесенных «волшебным бараном», а о том, что мясо овец придется отдать аульной бедноте. Куда ж его девать в такую жару? Самому все не съесть, если даже созвать всех сородичей на угощенье!

– Бейте его! – крикнул бай.

И пастухи, которые с трудом сдерживали овчарок, спустили их.

– Байское добро, – сказал пастух табунщикам, – а жалко! Ну, пошли и мы!

Перескочив через дувал, ограждающий загон, пастухи и табунщики, размахивая дубинками-шокпарами и камчами, побежали к волку.

Там уже метался клубок собачьих тел. Через несколько мгновений с волком было покончено. Собак отогнали.

Шик-Бермес, вслед за пастухами вбежавший в загон, выхватил у кого-то из рук камчу и начал хлестать мертвого волка. Потом замер, словно озаренный какой-то мыслью, и побежал к аулу.

Вертя в руке камчу и подобрав халат, Шик-Бермес мчался к гостевой юрте.

Откинув закрывавший вход войлок, он ворвался туда, ощупью отыскал в дальнем углу спящего и начал его хлестать камчой, приговаривая:

– Злой дух… баран… десять монет… шайтан тебе брат… вот тебе за овец… вот тебе за колдовство… отдай золото, шайтан… убью…

Выскочила из большой юрты байбише, подбежала к гостевой. Открыв входной войлок, она впустила в юрту свет луны. Лунная тропка пролегла от входа до места, на котором спал бахсы.

Камча в руке Шик-Бермеса замерла: на кошме лежал не маленький, сухонький старичок, а кто-то толстый, опоясанный арканом, с распухшим от ударов плетки лицом.

– Шайтан, шайтан, шайтан… – зашептал бай, делая шаг назад.

– Бу-бу-бу, – бормотал связанный толстяк, и из его рта лезла клочьями верблюжья шерсть.

Еще мгновение, и Шик-Бермес выскочил бы в испуге из юрты, но тут вошла байбише и узнала родственника.

Причитая и вопя от страха, как бы самой не попало от мужа, байбише начала развязывать толстяка, а Шик-Бермес вытащил у него изо рта клок шерсти.

Развязанный толстяк сперва только стонал и говорить не мог. Байбише развела огонь в очаге, принесла кумыс.

– Что с тобой? – устало спросил Шик-Бермес толстяка. – Такой ночи никогда не было в нашем роду. Бахсы, волк, деньги пропали… Овцы… Тебя выпорол… За что аллах покарал меня? Кажется, уж хуже и не бывает…

– Бывает, – заговорил наконец толстяк.

И он произнес три слова, которые сразу заставили покрыться холодным потом страха бая и его жену.

Он сказал:

– Бахсы – это Алдар-Косе!

Шея Шик-Бермеса стала раздуваться от гнева, как шея кобры, когда змея видит врага.

Жена бая завизжала, словно собака, укушенная скорпионом.

– Да, это был проклятый Алдар-Косе, я видел его без бороды, – продолжал родственник, заглатывая кумыс. – Он бродил ночью вокруг моей юрты… Не знаю, что ему там было нужно. Я вступил с ним в драку, но ему помогают злые духи – они все вместе связали меня и перенесли сюда… по небу…

– А почему у тебя был рот забит шерстью? – спросил Шик-Бермес.

– Я бился, как барс! Я кусал злых духов, – бойко ответил толстяк.

– А сам Алдар-Косе? – спросила байбише. – Куда он делся? Улетел?

– Нет, уехал на своем проклятом верблюде, – ответил родственник.

– Седлай коней, – приказал Шик-Бермес. – Ты поедешь вместе со мной к Аблаю.

Когда родственник ушел, Шик-Бермес сказал жене:

– Нужно предупредить Аблай-бая, что Алдар-Косе ездит по степи с бородой, что у него есть кобыз и он выдает себя за бахсы.

– Э-э, как кормят у Аблай-бая, – мечтательно произнесла байбише. – Можно есть целый день, если захочешь!.. О-о, где наши десять монет?

…Утром, когда жители аула разносили из овечьего загона по юртам мясо, они увидели всадников – Шик-Бермеса и его родственников, скачущих в степь.

Глава пятая
МРАЧНЫЙ КАРАВАН

Кто не сажал дерева,

тому не лежать в тени.

Казахская пословица

Легконогий Желмая бежал всю ночь и утро, а ближе к полудню, когда земля в степи начала накаляться под лучами палящего солнца, заметно замедлил шаг.

Когда начался восход солнца, Алдар-Косе сменил шапку на чалму. Человек в чалме уже не простой человек, а ходжа, то есть паломник, совершивший ходж – путешествие к могиле пророка Магомета. Любой ходжа почитался правоверным за свое религиозное рвение, и Алдар-Косе надеялся, что в чалме ему будет легче обмануть преследователей.

Седая борода, которую Алдар-Косе считал обязательной принадлежностью чалмы, была до поры до времени засунута под седло и во время езды вилась по воздуху, словно от верблюда шел дымок.

Алдар-Косе зорко осматривал степь, и стоило показаться какой-нибудь подозрительной точке, как он тотчас же прилаживал бороду и оттенял жженым корешком морщины на лице.

– Пусть путники видят, что ты везешь почтенного старца, – говорил Желмае Алдар-Косе, – и тебе будет больше почета. Тебя даже могут накормить лишний раз. Э-э, жалко, что на тебя тоже нельзя надеть чалму! Ты был бы великолепный верблюд-ходжа!

Кобыз еще ночью был бережно убран в мешок, и теперь едва ли кто-нибудь мог бы узнать в уважаемом, убеленном сединами аксакале-ходже недавнего бахсы.

Алдар-Косе предстоял еще трудный и длинный путь до Далеких гор.

До сих пор Алдар-Косе двигался по степи к цели не напрямик, а зигзагами, медленно, но верно.

– Если бы мы направились прямо к горам, – сказал Алдар-Косе верблюду, – то путь занял бы дня четыре…

Желмая покачал головой.

– Пять, пять, – поспешно поправился Алдар-Косе. – Но, как говорили старики, провожая нас в дорогу, не надо торопиться, спешкой можно погубить надежду. Днем позже, днем раньше – наше дело добраться до Шойтаса.

Только Алдар-Косе решил расположиться на отдых и стал уже выбирать подходящее для этого дела место, как увидел вдали небольшой караван.

Караван стоял. Видимо, там что-то случилось.

Алдар-Косе прицепил бороду.

– Если нас заметили, а мы не подъедем и будем отдыхать в стороне, – сказал он Желмае, – то ведь это покажется подозрительным?

Желмая кивнул головой.

– Тогда поедем туда. Да хранит нас аллах! – вздохнул Алдар-Косе. – Когда выхода нет, всегда все можно свалить на аллаха! Э-э, как ты побежал, мой друг Желмая! Может, думаешь среди этих верблюдов встретить родственников?

…Караван встретил Алдар-Косе и Желмаю шумом, криками, галдежом.

– Ты хотел меня ограбить, мошенник!

– Аллах свидетель, я не заглядывал в этот проклятый кошелек!

– Посмотрите на этого вора, правоверные! Он еще лжет!

Все караванщики, увлеченные спором, собрались возле верблюда, который выглядел богаче других: дорогая сбруя, красивое седло, над седлом что-то вроде зонта – спасение от солнца.

На Алдар-Косе, хотя он был уже рядом, пока еще никто не обращал внимания.

Зато Алдар-Косе сразу же придержал Желмаю:

– Э-э, дорогой, гляди, что везет этот караван… Ай-ай-ай…

Каждый верблюд был нагружен двумя большими клетками, в которых сидели десятки, сотни птиц. Клетки прикрывались от солнца материей, но духота и пыль измучили пернатых пленников: там, где материя сбилась или сдвинулась, виднелись птицы, сидящие с раскрытыми клювами, закрытыми глазами. У многих были бессильно распахнуты крылья. Время от времени из клеток раздавался слабый крик или клекот; медленно, как осенний лист, падало на землю яркое перышко.

– Мрачный караван, – покачал головой Алдар-Косе, – он везет в клетках волю и простор… А, Желмая? Ты ведь тоже думал, что нет никого на свете вольнее, чем птица, любимица неба?

Каких только птиц не было в клетках! Черные лебеди и белоснежные чайки, зеленые попугаи и пестрые дрофы, красноклювые фламинго и розовые пеликаны – всех не счесть! Птицы толстые и маленькие, глазастые и хвостатые, яркие, как пламя костра ночью, и сизые, как пасмурный день.

Алдар-Косе представил себе на мгновение, как пели бы они сейчас, если б жили на свободе, как радостно они перекликались бы друг с другом, как привольно шумели бы крыльями, и ему стало грустно.

– О, аллах сжалился над нами и послал нам ходжу! – вдруг раздался крик караванщиков. – Рассуди нас, ходжа!

Алдар-Косе опустил плечи, расправил бороду, и Желмая зашагал навстречу спорщикам.

Одного из караванщиков обвинял в воровстве ученый мулла в шелковой чалме, в богатом халате. Это ему принадлежал верблюд, на котором были дорогая сбруя и седло с зонтом.

Караванщик, худой и черный, словно обгорелый сучок, клялся, как только может клясться человек, верящий в справедливость, в том, что он невиновен.

С их обоюдного согласия Алдар-Косе взялся рассудить дело.

А дело было несложно: караванщик, шагающий последним, нашел оброненный кем-то кошелек.

Он сразу догадался, что этот кошелек выронил тот богатый ученый мулла, который присоединился к их каравану вчера днем.

Караванщик пробежал вперед, поравнялся с верблюдом, на котором ехал богач, и отдал ему кошелек.

Богач обрадовался, зашлепал ладонями по бедрам, словно петух, пытающийся взлететь.

– Суюнши! – закричали караванщики, останавливая верблюдов. – Суюнши!

Суюнши – это старый обычай: вознаграждение за сообщение доброй вести. Раз караванщик сообщил мулле: «Вот ваш потерянный кошелек!» – то за это ему полагалось суюнши от владельца кошелька.

Алдар-Косе прикрыл глаза и, слушая рассказ муллы, тотчас же представил себе, как развивались события.

– Ты достоин суюнши, – сказал мулла, – аллах свидетель. Ты получишь награду!

Мулла полез в кошелек, чтобы выбрать для караванщика монету помельче, но в кошельке были одни лишь золотые.

Тогда мулле стало жалко самого себя: ведь если каждому нищему давать по золотой монете, то так и самому можно обнищать. И он решил ничего не давать караванщику. А так как отказать в суюнши было уже невозможно, то он применил старый, испытанный ход: обвинил честного караванщика в воровстве.

– Аллах свидетель, ты достоин награды, – продолжал бормотать мулла, высыпая себе на колени содержимое кошелька и делая вид, что он бегло пересчитывает монеты. – Девяносто восемь! – воскликнул он. – Смотрите, о правоверные! Здесь девяносто восемь монет, а у меня их было сто! Этот мошенник, этот нищий украл две монеты из моего кошелька!

Алдар-Косе, закрыв глаза и слегка покачиваясь в седле, отчетливо представил себе, как это все происходило… Неумудренному в спорах и хитростях караванщику, конечно, никогда и в голову не могло бы прийти, что богатый ученый мулла действовал, как мелкий мошенник: монет-то в кошельке было сто, но пока мулла их пересчитывал, он две успел спрятать в рукав халата или еще куда-нибудь. О аллах, сколько раз Алдар-Косе сам проделывал это. Правда, от этих проделок никогда не страдали бедняки…

– О ходжа! – певуче проговорил мулла. – Ты сам можешь убедиться – здесь девяносто восемь монет. Две исчезли! Украсть их мог только тот, кто поднял кошелек. Выпасть они не могли – кошелек был хорошо завязан!

– Да, ходжа, завязан кошелек был крепко, – подтвердил караванщик. – Выпасть они не могли. Но и я их не брал! Клянусь аллахом всемогущим! Я не вор!

И, словно в подтверждение его слов, застонала какая-то птица.

– Мало ли что будет говорить этот нечестивец! – вскричал мулла. – Он еще клянется аллахом! Не сам же я у себя украл две монеты? Кто умеет воровать, тот умеет и лгать!

Алдар-Косе улыбнулся в бороду и поднял руку:

– Недаром говорится – увидев свое отражение в воде, лжец сказал: «Вода врет!» Тише, правоверные, тише! Ложь – больной зуб, который нужно скорее вырвать!

Наступила такая тишина, что стал слышен птичий плач.

– Ты, мулла, утверждаешь, что он тебя обокрал? Как ты это докажешь?

– Здесь было сто монет, а теперь двух не хватает, – усмехнулся мулла. – Вот мое доказательство.

– Да, оно справедливо, – произнес Алдар-Косе немощным старческим голосом. – Но раз в твоем кошельке было сто монет, а здесь девяносто восемь, то это не твой кошелек.

– Как… не мой? – опешил мулла.

– Но в твоем же было сто монет? – Алдар-Косе с удовольствием наблюдал, как лицо муллы из красного стало синим, а из синего – серым: богач понял, что он попал в собственную ловушку. – Поэтому, я возвращаю кошелек караванщику. А когда он встретит настоящего владельца, то отдаст деньги ему. Я сказал. Во имя аллаха справедливого и всемогущего!

– Будь проклят день, когда я связался с этим караваном! – всхлипнул мулла и со злостью бросил кошелек на землю.

И в то же мгновение Желмая вздрогнул, подпрыгнул на месте, да так, что Алдар-Косе чуть не вылетел из седла.

– Что случилось? – покряхтывая, спросил Алдар-Косе.

– Мулла попал кошельком в колено твоему верблюду, о ходжа! – объяснил один из караванщиков.

– Я не завидую мулле, – сдерживая улыбку, промолвил Алдар-Косе.

Желмая, вздрагивая всем телом и гневно поглядывая на муллу, небрежно пошевелил нижней губой – плюнул мулле прямо в бороду.

– A-а, шайтан! – закричал мулла. – Я убью это животное! Эй, правоверные, на помощь! Он оскорбил слугу аллаха!

– О мулла, – посоветовал Алдар-Косе, – этот верблюд не простой верблюд. Он такой же ходжа, как и я. Он мулла среди верблюдов. Не надо его оскорблять. Он очень обидчивый.

– Это не верблюд, это порождение шакала и свиньи! – продолжал мулла, выжимая бороду. – Он…

Но тут Желмая плюнул второй раз, и слуга потащил муллу под зонт. Там он вылил на своего хозяина половину бурдюка воды, и только тогда мулла снова смог открыть глаза.

– Вот видите, – отъезжая подальше от муллы, сказал Алдар-Косе караванщикам, – золото доставляет неприятности не только людям, но и верблюдам. Караванщик, возьми же свой кошелек!

Все еще не веря своему счастью, худой, до черна прокопченный солнцем караванщик бережно взял кошелек.

– Эй, ходжа! – произнес мулла, провожая взглядом кошелек. – Пусть золото не мое. Но почему ты решил, что этот голодранец не вор? Может, он украл все-таки две монеты?

– Если бы этот человек хотел украсть, – устало ответил Алдар-Косе, – то он украл бы весь кошелек. Ведь никто же не видел, как он его поднял с дороги. А он честный казах и пошел искать владельца. Не его вина, что владельца не нашлось. Да, очень жаль, мулла, что это не твой кошелек. Может быть, тогда и мой верблюд отнесся бы к тебе с большим почтением!

Слуга помог мулле взобраться в седло, и там богач затих, укрывшись в тени зонтика.

Подъехав к мулле, Алдар-Косе произнес тихо, чтобы никто не слышал:

– Не потеряй хотя бы тех двух монет, которые ты держишь в рукаве!

Мулла схватился было за рукав, но понял, что жест выдал его. Он посмотрел на Алдар-Косе ненавидящим взглядом и отвернулся.

Караванщики собрались у последнего верблюда и рассматривали монеты – ведь никто из них никогда и не видел столько золота сразу!

Краснобородый купец, владелец каравана, стоял тут же, молчал, но глаза его говорили красноречивее слов: даже при солнечном свете было видно, что они светятся неуемной жаждой наживы. Золото притягивало купца, как взгляд змеи притягивает мышь.

Ухватившись за свою крашеную бороду, он пытался отойти от караванщиков, но только переминался с ноги на ногу.

Тихо вздыхали, словно видели плохие сны, птицы в клетках.

– Куда ты везешь – ох! – птиц, добрый – ох! – человек? – спросил Алдар-Косе купца, слезая с верблюда и охая при каждом движении.

– Птиц хочет купить у меня один хорезмский торговец, – ответил купец, не отрывая глаз от сверкающих на солнце золотых кружочков. – Он поставляет их к столу самого хана. Великий хан любит вареные языки попугаев и печень пеликанов. – И еще глубже погрузил свои алчные пальцы в бороду.

Алдар-Косе подошел к караванщикам, они почтительно расступились.

– Что ты будешь делать с этими деньгами? – спросил он счастливца.

– Сам не знаю, о справедливейший ходжа, как мне быть, – ответил караванщик, и на его радостное лицо легла тень. – Ведь если в городе узнают, что у меня такие деньги, то меня заберут стражники. Они подумают, что я убил кого-нибудь и ограбил.

– Нам даже денег нельзя иметь, – грустно молвил второй караванщик.

– Только баям да муллам все дозволено! – вздохнул третий.

– А с нами не разговаривают: в яму, на цепь! – махнул рукой четвертый.

– О правоверные! – воздел руки к небу Алдар-Косе. – Но ведь стражникам можно сказать, что кошелек найден на дороге…

– Ха-ха-ха! – рассмеялся самый рослый из караванщиков. – Тогда стражник скажет, что это он его и потерял!

– …или что кошелек вам подарил какой-нибудь бай, – наивно продолжал Алдар-Косе.

Тут уж захохотали все четверо караванщиков.

– Кто видел когда-нибудь доброго богача? – спросил рослый. – Вы, ходжа, встречали такого?

Алдар-Косе вспомнил Шик-Бермеса и еще с десяток знакомых баев – едва ли среди них был хоть один добряк, хоть полдобряка, хоть четверть добряка!

– А ты не станешь жадным, когда разбогатеешь? – обратился он к обладателю кошелька.

– Я знаю верный способ, как не стать жадным: я никогда не стану богатым! – сказал караванщик. – Дам всем вам по три монеты! А на остальные куплю птиц у нашего купца! И мы их выпустим на волю!

– Ни один богач никогда не станет богаче тебя! – радостно воскликнул Алдар-Косе.

– Птицы стоят девяносто восемь монет! – сразу же подал голос купец.

Он стряхнул с себя оцепенение, в которое его поверг блеск золота, и одной рукой уже держался за кошелек караванщика.

– Девяносто восемь монет, – повторял он, – девяносто восемь. За всех птичек… Вместе с клетками!

– Нет! – сказал обладатель кошелька. – Нас, караванщиков, здесь четверо да еще ходжа, и каждый получит по три золотые монеты! И слуга муллы тоже. Он такой же, как и мы. А то, что останется, пойдет в уплату за птиц.

– Меня не считайте, – улыбнулся Алдар-Косе, – судья не может брать денег у тех, чей спор он решал!

– Нет, – сказал купец. – Или все девяносто восемь, или ничего.

– Э-э, добрый человек, – тихим, старческим голоском произнес Алдар-Косе. – Эти люди хотели разговаривать с тобой мирно. Но ты болтаешь глупости и не соглашаешься на хорошую цену…

– Мне эти куски мяса в перьях самому обошлись в сто монет! – закричал купец, все еще цепляясь за кошелек караванщика. – Сто монет без клеток! А сейчас я отдаю товар почти задаром, в клетках, только потому, что мне нравятся мои караванщики!

– Скажите, правоверные, – продолжал Алдар-Косе, – вы давно водите караван этого любителя птиц?

– Первый раз, о ходжа, – сказал самый рослый из караванщиков. – И будь проклят его груз!

– Мы не знаем этого купца, ходжа, – проговорил обладатель кошелька. – Он нанял нас по дороге. От него сбежали люди – не могли видеть, как птицы страдают…

– Я вас спас от голода, нечестивцы! – закричал купец. – Вы не имели ломаной монеты, чтобы купить лепешку в караван-сарае! Если бы не я…

– Хватит! – поднял руку Алдар-Косе. – Теперь скажу я. Кто сажает птиц в клетки, сам достоин той же участи! Ломайте клетки и давайте пленникам свободу! А ты, краснобородый, если еще раз пойдешь через нашу степь с таким же грузом, пеняй на себя! Жигиты посадят тебя в клетку! Ты будешь умирать в ней от жажды и солнца, и волки будут караулить твой последний вздох. Ломайте!

Купец раскрыл рот, вцепился руками в бороду и испуганно смотрел на Алдар-Косе.

Караванщики начали открывать клетки, срывать дверцы, выламывать прутья.

– Что вы делаете, свиньи! – бросился на них купец, но, получив крепкий удар, сел на сухую, выжженную траву и начал вытирать бородой мокрые от слез щеки.

– Не надо, Желмая! – уловив презрительное движение верблюжьей губы, сказал Алдар-Косе. – Этот бесчестный человек недостоин твоего плевка.

Птицы, почувствовав свободу, взвились в небо. Те, кто больше других пострадал от дороги, вылетели не сразу. Но парящие в небе ждали отставших. Птиц было так много, что когда клетки опустели, то на мгновение день стал вечером и от взмахов птичьих крыльев поднялся такой ветер, что даже с голов слетели шапки.

Алдар-Косе и караванщики долго смотрели вслед птицам.

– Если хоть половина из них вернется сюда и каждая принесет в клюве одно семя, – сказал рослый караванщик, – то в степи вырастет сад.

– И в его тени будут отдыхать караваны, – мечтательно промолвил владелец кошелька.

– И мы, когда судьба занесет нас в этот край, – произнес Алдар-Косе. – Но если вы хотите дожить до этого времени, – обратился он к караванщикам, – то вам нужно сейчас же уезжать от краснобородого. В первом же городе он сдаст вас стражникам.

– Как нам быть, ходжа? – испуганно спросил самый щуплый из караванщиков. – Нас всех закуют в кандалы!

– Купите у него верблюдов и отправляйтесь в другую сторону, – посоветовал Алдар-Косе. – Верблюдов при первом же случае продайте или обменяйте, чтобы следов не осталось. А если когда-нибудь потом с ним встретитесь – не бойтесь. Говорите, что он обознался.

Краснобородый, как только речь зашла о купле-продаже, вновь оживился, распушил бороду, чтобы она просохла, и принялся торговаться отчаянно и самоотверженно. Караванщики отсчитали ему десять монет за четырех верблюдов, пять монет за седла, еще несколько монет за воду, лепешки, вьюки.

Наконец все расселись по своим верблюдам. Купец решил продолжить путь и ехать на встречу с хорезмским купцом. А бывшие караванщики договорились возвращаться обратно.

– Мне с вами не по пути, жалко, – сказал Алдар-Косе. – Хош! Прощайте!

Но верблюды не успели тронуться, как, откуда ни возьмись, появилось пятеро всадников.

С гиканьем ворвались они в расположение каравана. Камич и дубинки грозно разрезали воздух.

– Стойте! – закричал широкоплечий жигит с густой до глаз бородой. – Здесь прячется шакалье отродье Алдар-Косе! Того, кто нас обманет, забьем тут же до смерти!

– Здесь нет Алдар-Косе! – испуганно заговорили караванщики.

– Разве кто-нибудь из нас похож на безбородого обманщика? – прижимая руку к сердцу и нащупывая спрятанный под халатом кошелек, сказал купец.

Всадники быстро осмотрели караван, даже в клетки заглянули.

Потом широкоплечий бородач подъехал к Алдар-Косе и закричал:

– Вот он! Это его верблюд Желмая! Лысинка на лбу! Сюда! Я поймал Алдар-Косе!

И он сорвал с «ходжи» бороду вместе с чалмой.