Текст книги "Лесоруб Кумоха"

Автор книги: Борис Привалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

«Волнуется, ворюга,– с удовольствием подумал Кумоха.– Чует, что где-то не все ладно, старый обманщик?»

– Кто как,– сказал Кумоха.—Я посплю, пожалуй, малость.

«Притворюсь, спать-то нельзя, неизвестно еще, что хитрый дед придумает,– решил про себя Кумоха, укладываясь на лавку и сладко зевая.– Вдруг в хлев решит заглянуть или еще что…»

Но колдун залез на печь и оттуда больше не спускался, пока оконце не стало серым: наступила заря того дня, которого так ждали многие люди в разных концах села…

Утром к дому колдуна стал сходиться народ

Стояли, сидели на бревнах, которые Ворон еще осенью привез из леса, но на дело не пустил.

Мужчины курили трубки, женщины переговаривались тихо.

Все смотрели на занавеску, которая отгораживала угол, где смыкались стены хлева и сарая.

– Занавеска зачем? спросил один из соседей Кумоху.

– Так ведь овца-то в шубе, а девушка Улли неизвестно в чем оказаться может,– объяснил охотно Кумоха.—Одной овечьей шкурой ей не прикрыться… Замерзнет, одеться нужно—

Спрашивали, где рыжий. Не объяснять же им, что он возле лаза с пономарем возится!.. Чуть не рассмеялся Кумоха, представив себе, что бы произошло со зрителями, услышь они такую новость!

– С дочкой своей, с овечкой своей,– тяжело вздыхал Кумоха,– где же ему быть еще!

Ворон сидел на лавке в избе, тяжко вздыхал, пил холодное молоко.

Обе старушки с неизменными трубками в сухих ртах сидели тут же и преданно таращились на колдуна.

Овца Улли стояла возле печи, жевала какое-то духовитое, из колдовских трав сено,

– Начнем, пока поп не заявился,– сказал, входя в избу Кумоха.– Отец мои с ним, верно, тоже придет… Нужно до них все закончить.

– Да, да,– согласился Ворон,– идем…

Старушки бесшумно и сноровисто, как мыши, выскользнули из избы.

– Всё там в порядке? – устало спросил Ворон.

– Все… Только, хозяин, поскорее,– посоветовал Кумоха.– Не по-поповски, с молитвами да пением, а так, чтобы никто и ахнуть не успел. Опять же до прихода отца Василия: этот бородатый всякого может натворить…

– Они,– кивнув на старушек, проговорил Ворон,– одежду для Улли принесли… Отнеси ее… туда…

Кумоха прикинул на ладони легкий красивый кожушок, мягкие теплые сапожки: красиво!

Отнес в хлев, передал рыжему.

Рыжий тем временем обучал пономаря-звонаря творить чудеса.

– Крышка плохо лежит,– сказал рыжий,– свет в лаз падает. Все время поправлять приходится. Посмотри, Кумоха, как там она снаружи…

Днище бочонка служило заслонкой– рыжий изнутри закрывал им зев лаза.

Когда Кумоха через пристройку вышел во двор, то увидел входящих в ворота отца Василия и Сийлу.

Кумоха зашел за занавеску. Рыжий был прав: крышка лежала неровно. Слышно было, как звонарь-пономарь бормотал в хлеву недовольно – видно, не хотел переодеваться.

– Тише там!—прошептал Кумоха в черный зев лаза. Слышно все!

Двор уже не вмещал всех желающих увидеть чудо.

Кумохе, возвышающемуся над головами собравшихся, было видно, что еще и на улице стоит человек тридцать – сорок.

Большая мохнатая голова Сийлы словно была поставлена на другие головы: рост у кузнеца был не меньше, чем у Кумохи.

Сийла смотрел весело. Подмигнул – мол, начинайте чудить!

Кумоха, не разжигая, посасывал старую трубку – последний подарок отца.

«Как бы Ворон не обманул рыжего, не заглянул в хлев!» – обеспокоенно подумал он.

Но все шло, как было оговорено: из избы вышел Ворон в рубашке, одетой поверх кожуха. От этого тщедушный колдун казался толстым, почти квадратным.

За ним, нежно ведя черную овцу, семенил Рыжий.

– Сатанинское отродье! – прогремел отец Василий.

Ворон даже не взглянул на попа.

Когда Рыжий завел овцу за занавеску, то Ворон откинул холстину, показал, что за нею ничего, кроме деревянных стен, нет.

Потом он закрыл овцу занавеской и присел на корточки.

Всем, кто сидел на бревнах, пришлось встать: иначе им колдун не был виден.

Рыжий упал перед Вороном на колени.

Громкое бормотание непонятных слов хорошо удавалось Ворону.

Даже Сийла перестал улыбаться, стал серьезным.

У Кумохи шевельнулось в душе что-то вроде суеверного страха —так внушительно и уверенно «колдовал” Ворон.

Даже отец Василий, раскрывший рот. чтобы сказать что-либо насчет богохульства или нечистой силы, не посмел произнести ни слова.

«Если звонарь правильно рыжим обучен, то сейчас за занавеской…»– подумал Кумоха, но в этот момент Ворон вскочил с колен и откинул холстину.

– A-a-ax—раздалось в морозном воздухе.

Вместо черной овцы меж сараем и хлевом в углу стояла… белая овца!

Ворон тупо смотрел на нее.

«Значит, пономарь оказался мужиком сметливым!» – облегченно вздохнул Кумоха.

Рыжий бросился к белой овце, закричал истошно:

– Улли! Уйди! Дочка моя единственная!

Ворон осторожно скосил глаза в сторону Кумоха.

«Как бы он из-за этой неожиданности от чуда не отказался!»– испугался Кумоха и громко, перекрикивая поднимающийся говорок и аханье, произнес:

– Колдовские чары старухи Сюоятар еще сильны. На Улли лежит двойное заклятие. Сначала она превратилась в белую овцу, а сейчас обратится в девушку…

– Да, да, так и было!—закричал рыжий.– Она не сразу стала черной, моя Улли. Сначала ведьма обратила ее в белую овечку, а уж потом она почернела!

Ворон заметно приободрился.

У отца Василия внутри бороды раскрылась красно-белая щель: он довольно, во весь рот, улыбался. Все шло, как было условлено.

– Чудо, чудо! – визгливо кричали верные старушки.

– Кто может из черного белое сделать? Ты можешь?

– Колдун у нас лучше, чем в других селах!

– Он родственник самому лесному хозяину Хийсе, я точно знаю!

«Надо их утихомирить, а то они про этих овец будут до вечера болтать!» – подумал Кумоха и громко произнес:

– Тихо, люди добрые! Тихо! А то чудо спугнете!

Во дворе наступила тишина.

– Бесовские затеи, будьте вы прокляты! – прогремел бас отца Василия, и над толпой вознеслась его рука с крестом.

Толпа кругом грозно зашумела: поп мешал чуду, из-за которого девушка Улли могла так и остаться белой овцой!

– Пришел смотреть – не мешай!

– Пожалей девушку, отец Василий!

– Ворон к тебе в церковь не ходит, зачем ты к нему пришел?

– Хлеб бери у земли, а не изо рта у другого! – крикнул Кумоха.

Вновь стало тихо.

Опять послышались колдовские причитания и заклинания присевшего на корточки Ворона.

На этот раз он говорил тише, но зато более быстро, задыхаясь, кривляясь, вскрикивая.

Вдруг он встал и четко, не открывая глаз, произнес:

– Лесной хозяин сейчас явился мне. «Если поп не покинет твоего двора,– так сказал лесной хозяин,– то чуда не будет».

«Молодец, Ворон! – усмехнулся про себя Кумоха.– Сильный удар!»

– Будь ты проклят, колдун!—загудел отец Василий.– Нога моя не тронется с места!

Кумоха поймал вопросительный взгляд Сийлы.

«Что делать?» – спрашивал кузнец.

Кумоха едва заметным движением головы показал: уведи, попа.

Народ начал волноваться: всем хотелось увидеть чудо. Пусть поп уйдет, если мешает!

У отца Василия вся надежда была на Сийлу: пока его охраняет кузнец, никто не посмеет прикоснуться к нему! Но тут Сийла сам легонько подтолкнул попа к воротам, и от этого легонького толчка отец Василий сразу отлетел шагов на пять, пробив брешь в толпе.

Сийла вместе с попом вышли за ворота.

Отец Василий кричал и ругался всерьез – по уговору он не должен был уходить со двора колдуна!

Ворон стал на колени, забормотал заклятья.

Старушки задвинули занавеску, скрыли от глаз собравшихся белую овцу, сами отошли на те места, где стояли прежде.

Ворон, закрывая и открывая глаза, что-то пел, трепал себе бороду.

С улицы доносились проклятия отца Василия.

Наконец Ворон вскочил, отодвинул занавеску да так и остался стоять с поднятой рукой.

– А-а-ах!..– вновь разнеслось над двором.

Вместо белой овцы вновь стояла черная овца.

Кумоха, увидя лицо Ворона, едва не расхохотался – такой глупый вид был у колдуна.

Рыжий, чтобы не расхохотаться, схватился обеими руками за бороду и, видно, боялся сделать лишнее движение.

«Молодец, козлобородый пономарь,– подумал Кумоха.– Все понял».

Ворон дрожащей рукой начал задвигать занавеску.

Кумоха поправил повязку на глазу и принялся ему помогать.

– Эта девушка все путает, она чего-то не поняла,—прошептал на ухо колдуну Кумоха.– Я сейчас пойду в хлев. А ты, хозяин, сваливай все на попа: дескать, он кричит там на улице… мешает…

Кумоха, раздвигая толпу, пошел в пристройку, откуда можно было пройти в хлев незамеченным.

– Этот проклятый поп,– сказал Ворон громко,– мешает мне. Он кричит, ругается, проклинает наших богов и лесного хозяина. Если не замолчит, чуда не будет.

Несколько мужиков вышли за ворота – поговорить с попом.

Ругань на улице прекратилась.

Ворон в третий раз сел на корточки. Лоб его блестел от пота, руки дрожали.

Заклинания были едва слышны в наступившей тишине.

Молчал и отец Василий на улице.

Толпа стала еще плотнее – в ворота протискивались все новые и новые любопытные.

Ворон, не вставая с корточек, жестом руки показал старушкам, что занавеску можно открыть.

Они бросились к ней, сначала схватили ее за разные концы, потом, сообразив, совместными усилиями стянули ее вбок.

Несколько мгновений после того, как занавеска открылась, еще стояла тишина. Потом сильный взрыв смеха, как грохот скалы, свалившейся в тихое озеро, заставил Ворона вскочить с корточек.

Посмеяться было над чем: две овцы, черная и белая, стояли рядом. На голове у белой был завязан – так. как это делают девушки,– платок, а на задних ногах черной красовались девичьи сапожки!

Даже Рыжий, отец девушки Улли, не то плакал, не то смеялся, всхлипывая и качаясь из стороны в сторону.

Испуганные смехом овцы жалобно заблеяли.

Старушки задвинули занавеску.

– Давай чудо, Ворон!—сквозь смех кричали зрители.

– Пусть обе овцы обратятся в девушек!

– Они сестры! Одна – беленькая, другая – черненькая!

Рыжий бросился к занавеске и отодвинул ее.

Овцы исчезли! На крышке от бочки сидела большая серая кошка!

– Гляди-ка! – раздался голос отца Василия.– Бесовская сила пропала! Что глаголил я вам, чада мои? Только бог единый и всемогущий может чудеса на земле творить!

– Уходи, уходи! – замахал на попа Ворон.– Ты мне чудо испортил! Девицу оставил в облике овцы!

– А вот прогони меня, если сможешь! Пусть тебе сам твой лесной леший помогает и все ведьмы! – басил отец, Василий.– А я их крестом! Крестом! А? Не можешь?

Ворон растерялся. Кумохи рядом не было. Рыжий задвинул занавеску, сам остался за ней.

– А я чудо свершу! – гремел поп, потрясая крестом.– Изыди сатана! Господи, соверши чудо в поддержание святой веры твоей! А ну, чада мои, вместе все, с молитвою!

Поп забасил молитву, развеселившаяся толпа, которой очень хотелось увидеть чудо, все равно кем совершенное – колдуном или попом, подхватила.

Когда молитва закончилась, Сийла сам отодвинул занавеску.

Толпа уже в четвертый раз за сегодняшнее утро ахнула.

В углу стояла, вернее, стоял в ярком девичьем нарядном кожухе, в огромных старых валенках… козлобородый звонарь-пономарь-сторож!

– Тьфу, дьявол! – не удержавшись, выругался поп.– Ты-то чего сюда вылез?

Толпа засмеялась, сначала несколько сдержанно, а потом все громче и громче,

– Иуды! – забасил поп.– Христопродавцы! Меня позорить? Я вам покажу!

Он так разозлился, что метнул тяжелый крест в пономаря, но тот вовремя присел – крест вонзился в стену сарая.

– Что ты, батюшка…—успокаивающе проговорил Сиила.– Просто путаница вышла… Ворон ее тебе подстроил. Видишь, исчез старый черт! А Кумоха тут ни при чем! Да и он напутать может: столько чудес сразу, голова кругом идет!

Боком-боком, с помощью Сийлы поп выбрался на улицу и заторопился к дому. Так как все село было во дворе или возле двора Ворона, то улица вся была пустынной.

– Я сейчас, батюшка, следом за тобой буду,– сказал кузнец.– Сына приведу!

– И пономаря захвати! – крикнул поп—Я ему, дураку, покажу, как в чудеса вмешиваться!

Пока испуганный пономарь пытался скрыться той же дорогой, которой он появился, а хохочущие мужики, обнаружив лаз, вытаскивали его оттуда за ноги, в избе Ворона колдун разговаривал с Кумохой и Рыжим.

– За что вы меня так? – спросил Ворон.– Ты, рыжий, послан Игно, а ты, сын Сийлы?

Кумоха сорвал наконец надоевшую черную повязку с глаза.

– Еще одно чудо, а, хозяин? —спросил он весело.—Я такой же сын Сийлы, как ты сын лесного хозяина Хийси. Я – Кумоха, сын Ийвана, которого ты перед смертью обокрал и обманул.

Ворон обреченно закрыл глаза.

– А это мой друг Матти,—продолжал Кумоха.– Он заберет сейчас своих овечек и мою корову. Деньги твои мы вернем тем, кого ты обобрал…

– Но я ведь всех не успел узнать,—сказал смущенно Матти,– так что… придется тем отдать, кого знаем…

– Ладно, хоть они свое вернут,– согласился Кумоха.—

А тебе, хозяин, мой совет: бросай эти края. Скоро вся Карелия над тобой смеяться будет.

– Добрая весть далеко идет, а недобрая – еще дальше,– весело проговорил Матти.

– Какой же я колдун после этого? – вяло сказал Ворон.– Погубили вы меня… Что мне делать теперь?

– Хочешь под крышей жить, берись за топор или за соху.

А не хочешь, так и живи под забором!—равнодушно ответил

Кумоха.– Мне твоими делами заниматься недосуг – домой пора. Но если ты еще раз на нашем пути встретишься, знай. Ворон, не помилуем.

– Карелия велика, авось не встретимся,—пробормотал колдун.

– Разве что!– засмеялся Матти.

Дверь дрогнула, вместе с клубом морозного воздуха в нее. согнувшись, вошел Сийла.

– Ну, сынки, поехали!– раздался его сиплый бас.– Не забывайте: у гостя две заботы – прийти и уйти.

Ворон с ненавистью посмотрел на кузнеца.

– Но-но! – усмехнулся Сийла.– Мне и без тебя забот хватает – с приставом да с попом. А уж тебя-то я и не боялся никогда, и не боюсь, чудо овечье…

Когда сани Сийлы выбрались на лесную дорогу и Матти выслушал от Кумохи все упреки за то, что он долго торговался, продавая корову и овец («Не вести же их через леса и озера по домам!»), Сийла спросил:

– Чего никак не пойму: зачем Матти в рыжий цвет выкрасился? Его тут все равно никто не знает.

– А вдруг? – подхватил Матти весело.– А вдруг кто-нибудь из друзей носом к носу, а? «Матти, это ты?»—спросил бы он меня. А я бы ему ответил: «Нет. это не я. Разве ты у меня видел .когда-нибудь рыжую бороду?» Это что! А рыжая краска, смотрите, начала сползать… Я даже спал уже в шапке, чтоб колдун чего не заподозрил…

– Когда ко мне ворвался ночью этот рыжий Матти, то я его сперва не узнал,– сказал Сийла,– Но сразу согласился быть твоим отцом, Кумоха!

– Стражники пристава приехали за Сийлой, когда я уже пустился в обратный путь! – гордо произнес Матти,—Вот какой я быстрый! Помнишь. Кумоха, где мы с тобой расстались? Во дворе попа я еще рассказывал сказку стражникам, помнишь? Так только ты ушел, выходит пристав и приказывает стражникам ехать к Спиле! Я сразу смекнул, что к чему!

– Но как ты добрался до него так быстро? – удивился Кумоха.

– К дому друга дорога никогда не бывает длинной,– ответил Матти.– Разве ты этого не знаешь?

ПРИКЛЮЧЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

КАК КУМОХА С ДРУЗЬЯМИ В БОЛЬШУЮ БЕДУ ПОПАЛ И ЧЕМ ДЕЛО КОНЧИЛОСЬ

Богатый чужой бедой силен, бедный – дружбой.

(Карельская поговорка)

– Опять едет, чтоб его черти взяли! – с досадой сказала Айно и так швырнула горшок в печку, что чуть его не разбила.

Кумоха прислушался: громко скрипели полозья саней, слышалось ржание – возница горячил коня.

Этой зимой в их избушку зачастил неожиданный гость – сын богатого хозяина, бездельник Юсси.

После смерти матери Айно взяла в свои руки все хозяйство. Когда Кумоха уезжал на заработки – лес валить, дома строить, болота сушить,– то Айно приходилось самой и село косить, и рыбу ловить, и корову пасти.

Однажды она пошла стирать на лесной ручей. Деревянным вальком била-терла холст.

Юсси, как обычно, слонялся в жаркий день по лесу и на этот раз забрался довольно далеко от своего дома. Коня Юсси пустил пастись на лужайку, а сам лежал, в небо глядел.

И вдруг слышит: шлеп-шлеп-шлеп! Звук ударов валька о мокрое белье!

Подкрался Юсси к ручью, увидел Айно, и до того она ему показалась красивой, что он даже собственное имя позабыл i только на следующий день к вечеру вспомнил!

Айно и в голову не приходило, что кто-нибудь может за ней подсматривать. И, выстирав белье, она решила выкупаться.

Айно немного поплавала. Чтобы не замочить связанных в большой узел льняных кос, она держала голову высоко над водой. Так плавают олени – боятся окунуть тяжелые рога в воду.

После этой поездки в лес Юсси до самой осени сидел дома безвыходно, тяжко вздыхал и почти ничего не ел. Мать и отец, и так к нему ластились, и этак – молчит.

А когда выпал первый снег, Юсси впервые в жизни самостоятельно расчесал бороду и помчался на санях в лес к дому Айно и Кумохи.

Да и принялся ездить каждый день, доводя Кумоху и Айно до отчаяния: сидит, молчит, улыбается и глаз с Айно не сводит! Но ничего не поделаешь – гость всегда гость! И его следует принимать как положено!

…На этот раз Юсси приехал не один, а со своим отцом – богатым хозяином Тайпо.

– Э-э, забот у человека больше, чем шишек на елке.– пыхтя трубкой, медленно цедил слова Тайпо, а его рыжие глаза-тараканы шарили по стенам, по лавкам, по печи.– Все думают: раз хозяйство у меня крепкое, так мне и живется легко… Э-э, неверно. У меня хозяйка болеет. Юсси сам не свой ходит, работника хорошего нет, служанки нет… Хоть сам работай!

– Не надо жаловаться, хозяин,– жестом приглашая гостей садиться к столу, сказал Кумоха.– У богатого а петухи несутся, это все знают. Ты свои беды сейчас считал – за минуту управился. Бедняк начнет свои считать – до утра не кончит. Поэтому я лучше помолчу.

Юсси как сел на лавку, уткнулся взглядом в Айно, так и замер.

А богатый хозяин время зря не терял. Петлял, вертел, крутил, но наконец к делу подобрался:

– Отпусти Айно служанкой к нам в дом, Кумоха, а? Заплачу ей хорошо. Деньги тебе не нужны, что ли? Хозяйка моя заболела, поехала к Игно-колдуиу, там в селе у нее родичи живут… Когда приедет – неизвестно. Весной, должно быть… Юсси твою Айно обижать не будет… А без женской руки в доме плохо, сам знаешь.

– Ты же не меня нанимаешь, хозяин,– усмехнулся Кумоха.– Айно тебе нужна, с ней и разговаривай.

– Нет, нет, нет!,– сказала Айно.– Мне и здесь хороша С голоду не умираем – зачем в чужой дом идти? А если б и умирала, к вам не пошла бы работать. I

Сколько ни бился Тайпо, Айно твердила свое«нет» и «нет».

Выпили отец с сыном пива, закусили пирогом да и поехали восвояси.

Снег хрустел-скрипел под быстрыми полозьями.

– Если Айно не будет у нас в доме,– капризно сказал Юсси отцу, когда санки мчались по лесной дороге,– то я уйду в лес и домой не вернусь. Пусть меня волки едят, пусть я замерзну, пусть в болоте сгину…

Он закутался плотнее в медвежью шубу, засопел.

– Э-э!—перебрасывая вожжи из руки в руку, только и молвил богатый хозяин.

А сам сосал трубку и думал: «Трудный случай. Видно, влюбился сын не на шутку в эту Айно… Слов нет, девица – красавица хоть куда, невеста уже, да только не для моего Юсси… Вот служанкой нужно ее взять к нам, тогда Юсси сразу оживет… Но как это сделать? Ведь с Кумохой совладать не так просто…»

Тайпо думал так же медленно, как и говорил. Поэтому дум этих ему хватило как раз до дому.

Юсси не переставал скулить и хныкать, божился, что если Айно не будет в их доме, то он утопится в трясине, умрет от голода, сам себя зарубит.

Богатый хозяин его не слушал, но сам ничего толкового тоже придумать не мог.

Айно засела в голове у парня с самого лета, и дурацкую мечту о том, чтоб Айно жила у них в доме, мать и отец никак не могли из Юсси выкорчевать.

…Еще издали приметил Тайпо стоящие возле своего дома широкие сани, запряженные двумя серыми жеребцами.

«Вот кто мне нужен сейчас! – мысленно обрадовался богатый хозяин, настегивая своего конька.– Ваше благородие! Он все может сделать… если захочет… Захочет! У меня—захочет!»

Про то, как пристав с богатым хозяином Тайпо сторговался

«Ваше благородие» считался одним из самых удачливых приставов. Кроме умения запускать руку в чужой карман, он прославился еще и тем, что ловко умел вылавливать беглых – так называли карелов, которые убегали от уплаты податей.

Подати для царя собирали специальные сборщики. Конечно, с помощью приставов и стражников. Но многие карелы не могли заплатить налоги царю, и таких неимущих зачисляла в должники. Собирать с них недоимки приходилось правёжем – то есть с помощью солдат и палача. Били должника до тех пор, пока не уплатит долга. Или пока родственники да друзья, на глазах которых истязали мужика, не уплачивала за него недоимку. А уж если платить было нечем, то битого сажали в яму или отправляли на каменоломни – на каторгу, с которой никто не возвращался.

Не дожидаясь правежа, многие из бедняков бежали в самые глухие районы Карелии и там жили, скрываясь от царских сборщиков податей и солдат. А приставы со стражниками вылавливали в меру сил и старания беглых мужиков н возвращали их на места жительства, где их ждали правежи и каторга.

– К отцу Василию на исповедь пришла старуха,– объяснял пристав богатому хозяину причину своего появления в селе,– и рассказала, что ночью к ней в дом постучался мужик, попросился на ночлег. По всем приметам – беглый. Шел сюда, в ваши края. Я,– гордо ткнул себя пальцем грудь пристав,– таких мерзавцев на своем веку поймал уже сорок человек. Теперь будет сорок один… Не слышал про беглого?

Тайпо не слышал.

Юсси тоже ничего не слышал.

– Значит, тут где-то прячется!—убежденно сказал пристав. Прищурив рысьи глаза, он поглядел хитро на отца с сыном:– Если бы в соседнем селе он был, то вам бы сказали. А раз все молчат, тут он где-то. Богатым хозяевам мужики правды не говорят – боятся. У меня нюх на них, мерзавцев… Ей-богу, я их за версту чую!

Пристав и один стражник остались жить у Тайпо.

Это была большая честь для богатого хозяина: еще бы, само «ваше благородие» выбрало его дом!

– Вот только служанки у меня нет,– пожаловался богатый хозяин,—кто есть-пить даст? Помогите, ваше благородие!

– Служанки нет? – удивился пристав.—Сколько тебе их пригнать? Сейчас прикажу!

– Э-э, всего одна и нужна-то,– стараясь произносить слова как можно быстрее, заговорил Тайпо.– Дочка покойного Ийвана —Айно. Не хочет к нам идти —лучше, говорит, умру…

– Бунт! – весело закричал пристав.– Это что ж, каждая девчонка начнет поступать как хочет?! Силой приведем! Хо-хо! Не хочет!

– Все было бы просто, ваше благородие,– продолжал Тайпо.– Но она – сестра Кумохи… того самого… который со своими дружками овечье чудо придумал…

Пристав задумался. Кумоху он знал, и в данных обстоятельствах связываться со смекалистым лесорубом ему не очень хотелось. Но признаться в своих опасениях перед Тайпо ему было непозволительно. Как же быть?.. И вдруг где-то в глубине головы закопошилась мыслишка… Ага!

Мохнатое, окаймленное короткой бородой-бахромой лицо пристава расплылось в довольную улыбку, глаза стали щелками.

– Хоть и прошло с той поры годика три, а то и четыре, но Кумоха у меня еще в долгу… Он ведь, бесштанник, меня обманул… Выдал себя за сына Сийлы-кузнеца, а сам… И Сийла тоже обманщик. Но Сийла мне все даром кует, я его простил.

А вот Кумоху… Прощу, если сестру к тебе отпустит!

Юсси вскочил с лавки, начал плясать от радости.

Пристав удивленно на него вытаращился.

– Нравится ему Айно,– со вздохом произнес Тайпо.– Из-за него и беру ее в служанки…

– Что ж, дело хорошее,– усмехнулся пристав.– Только робкому красавица в жены не достанется. А у Кумохи денег много? Может, он откупится?

– Какие у голодранца деньги – все раздает дружкам! – сказал богатый хозяин, и борода его полезла куда-то в сторону, подчеркивая презрение к нищему Кумохе.– Мороза да ветра у него только и вдоволь.

– А мне какое дело? Приеду, пусть попробует меня не угостить! – стукнул кулаком по столу пристав.

– Бедняцкого угощения да зимнего тепла ненадолго хватит,– пощипывая бороду, проговорил Тайпо.

– Посмотрим! – уже спокойнее произнес пристав.– Меня он обязан принять по-царски. Должник все же! Завтра же поутру– эй, слышишь? – едем к Кумохе!

Большой, широкий стражник, прикорнувший на краю лавки, вздрогнул от крика и отрапортовал:

– Слышу, ваше благородие!

– Иди спать! – приказал пристав.—И ты бы, блаженный, отправлялся на боковую,– обратился он к Юсси.– Чего рот раскрыл? Нам с хозяином поговорить нужно! Получишь ты свою Айно! Иди!

Когда все, кроме Тайпо, вышли, пристав перешел к делу:

– Я человек прямой—это каждый знает. Так вот: будет Айно служанкой у тебя, если ты мне сто рублен заплатишь.

– Двадцать пять! – сказал Тайпо, изо всех сил пыхтя трубкой.

– Семьдесят пять! – хлопнул ладонью по столу пристав.– Да за те же деньги я еще Кумохе н острогом пригрожу!

– Пятьдесят.

– Черт с тобой, хозяин. Жаден ты, как сто скряг! – Пристав поднялся с лавки.– Ну, спать пора… А деньги сейчас. Не то мне сны будут плохие сниться, завтра голова заболит, не поеду никуда!

…У Айно и Кумохи в этот вечер тоже были гости.

Матти привел с собой из леса маленького мужичка с испуганным лицом. Все у него было испуганное: и редкая борода, и синие глаза, и темные брови. Трубка торчала изо рта, большая, с кулак, и та, казалось, боялась дымиться.

– Мужичок с палец,– смеялся Матти,– а трубка с гору.

По рукам, в которые въелись мелкие несмываемые черные

морщины, можно было сразу догадаться, что мужичок – дубильщик, выделывает шкуры.

– Свою кожевню имел,– рассказывал о нем Магти.– овчины выделывал, оленьи шкуры, медвежьи – любые! А потом богатеи его в долги вогнали, разорили. А тут сборщики налогов, недоимки… Бежал он, Кумоха, от правежа. Сказали ему друзья, что я его спрячу, в Болотную землю уведу… Туда никто дороги не знает, и оттуда выйти можно только тогда, когда все вместе решат – открыть тебе тайную тропу назад к людям или нет… Там беглых живет – не сосчитать. И хорошо живут, раз царь до них не может добраться никак.

– Как тебя зовут? – спросил Кумоха беглого.

– Кондро,– тихо ответил дубильщик.

– Он такой рваный! Он же замерзнет! – забеспокоилась Айно и спросила брата:—Можно, я отдам старые вещи отца? Они будут ему впору.

– Лучше заплата, чем голое колено,– засмеялся Матти.– Плохо, когда не на что заплаты ставить! А пока еще места у Кондро на рубахе хватает!

– Дай ему, сестра, все, что отыщешь,– разрешил Кумоха.– Добрый подает грош, а бедный, у которого карман пустой,– руку.

– Но рука-то эта дороже золота. Потому что она рука друга! – как мог торжественнее закончил Матти.– Так вот, друг Кумоха: Кондро должен прожить где-нибудь здесь две недели. Через две недели за ним придут Мокки с Нийкоем, уведут его в Болотную землю. Там не то что пристав сам дьявол его не поймает! Но здесь не в лесу же ему жить в берлоге… Зима!

– Что ты петляешь, как заяц? – закричал Кумоха, хватая Матти за шиворот.– С каких это пор ты перестал говорить прямо?

– С тех пор, как познакомился с «вашим благородием!» – еле смог выговорить Матти.

– Ну ты же мог сказать: «Кумоха, Кондро две недели поживет здесь, пока за ним не придут»! А?

– Мог бы, мог бы… и даже скажу… только отпусти… я же не Тайпо… я твой друг… еще задушишь…

Кумоха рассмеялся, разжал кулак.

Матти дышал, как рыба, выброшенная на берег.

– Вот силушка! Тебе с медведями бороться, а не с рыбаками!

– Ну, а что ты скажешь, Айно?—спросил Кумоха.

– Конечно, пусть живет,– согласилась Айно.– Вот только…

Кумоха с удивлением посмотрел на замявшуюся сестру.

– Юсси сюда зачастил,– продолжала Айно.– Покою от него нет. Как бы он не пронюхал чего…

– Хорошего женишка ты завела! – всплеснул рукам» Матти.– Единственного наследника богатого хозяина! «Ах.– говорит он тебе,– ты такая красивая, Айно, я просто удивляюсь, почему это бабочки не садятся на тебя, не принимают тебя за цветок…»

Матти едва уклонился от ловко брошенного клубка шерсти.

– Не буду, не буду!—замахал он рукой.– Уже шутка перестала понимать! Плохая примета!

– Она права,– задумчиво сказал Кумоха.– Юсси дурачок, но мало ли что может случиться…

– Хорошо, ночуем мы здесь,– решительно произнес Матти.– А утром что-нибудь придумаем. Не может же быть, чтобы мы с тобой, Кумоха, ничего не придумали!..

Но утром придумать ничего не удалось: едва взошло алое морозное солнце, как послышался конский топот и из леса вылетели серые жеребцы самого пристава.

Кондро успели спрятать на печку, завалили его овчинами.

– Айно,– приказал Кумоха,– делай то, что я тебе скажу. Замотайся сейчас же платком, чтобы одни глаза только видны были, не спорь. И ходи, будто немая, ни слова не говори…

Айно закрыла все лицо платком и не успела еще узел сзади завязать, как в избу вошли пристав. Тайно и толстый стражник.

Кумоха показал себя радушным хозяином, сам помог Айно из печи вытащить все, что было.

– Ты, Матти,– сказал рыбаку пристав,– с отцом Василием быстро помирился – жемчуга ему пол стакан а отсыпал, он тебе твою рыжую бороду простил. А за то, что вы меня с Кумохой обманули, кто прощения просить будет?

– Вспомнили, ваше благородие, что давно было! – удивленно сказал Кумоха.– Не из-за черной же и белой овцы вы ко мне нынче завернули, крюк такой дали?

– Но-но, разговаривай! – прикрикнул пристав.– Мое дело: где хочу, там и езжу. Зачем меня в тот раз обманули, а?

– Боялись,– вкрадчиво пояснил Матти.– Думала так: вам правду скажем, а колдун узнает, тогда нам его не объегорить, колдуна-то… Где он, ваше благородие, теперь. Ворон? Не знаете?

– Сгинул Ворон, ни слуху ни духу. И посмеяться не над кем,– весело сказал пристав.– Огец Василий доволен: нестой силы в селе не осталось. Вот только Кумоху батюшка костит крепко. «Чуда, говорит, из-за тебя, Кумоха, у него не вышло».

– Звонарь попался бестолковый,– улыбнулся Кумоха.– Я ему – одно, а он мне – другое. Ну и полез, в чем был, на народ…

– Ой. врешь! – погрозил кулаком пристав.– Не сваливай на невинного. Твоя это проделка.

– Каюсь, ваше благородие! – поклонился Кумоха.– Было дело – созорничал малость!

– Ну, чтоб больше такого у меня не случалось!—сказал пристав.

Кумоха взглянул на богатого хозяина. У того борода ходила ходуном, а глаза горели желтым огнем.

«Что-то задумали, злыдни!» – подумал Кумоха.

– Так чем же вы собираетесь мне долг отдавать за обман?– хищно прищурился пристав.– Простить-то я вас, прощелыг, прощу. А что мне взамен будет? Я человек прямой, туда-сюда словами не кручу. Слово мое таково: хотите в мире со мной быть?

– Хотим, ваше благородие! – охотно согласился Кумоха.

– Кому в острог-то охота идти? – уточнил Матти.

– Сестре твоей Айно,– сказал пристав,– быть служанкой у Тайпо. Год ему прислуживать. Вот тогда мы с тобой и в расчете будем.

– А если она не пойдет? – спросил Кумоха.

– Тебя в острог, дом сожгу, а ее все равно к Тайпо отправлю,– медленно, почти нараспев, произнес пристав.– Я человек прямой – что думаю, то и говорю, зла на сердце не держу. Только собака долгов не признает.