Текст книги "Лесоруб Кумоха"

Автор книги: Борис Привалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Это они друг друга за волосы хватают… Все, конечно, утонули. Кумоха взял их коней и домой поехал. С той поры его л царь больше не трогал. Вот как бывает.

Рыжебородый весело оглядел избу и сказал:

– Ну, это все присказка. А теперь о моем горе… Была у меня дочка Улли…

И он печальным голосом поведал историю про ведьму Сюоятар и ее синеносого сына…

Но он не успел добраться и до середины своей сказки, как распахнулась дверь и в избу ворвался зимний воздух, стегнул холодом по лицам собравшихся.

А из клубов пара выплыл маленький человечек с огромной пушистой бородой – отец Василий, сельский поп.

Отец Василий был таким щуплым, что, казалось, будто его прикрепили к пышноволосой бороде великана.

Длинный, до пят, овчинный полушубок попа был распахнут. Так как нагрудный крест, если бы он лежал на груди, был бы закрыт бородой, то цепь пришлось удлинить, и крест болтался на животе.

Поп схватил крест, поднял его так высоко, как позволила цепь. Кумохе показалось, что отец Василий хочет проткнуть крестом низкий потолок избы.

– Изыди, сатанинское отродье! – неожиданным басом произнес поп, с ненавистью смотря на рыжебородого и Кумоху.– Чудеса все в руках божьих! Только он их творить может! А все остальное– от сатаны, дьявола!

– А как же лесной хозяин Хийси, ведьма Сюоятар?– наивно спросил Кумоха.– Они тоже чудеса творят?

– То в сказках! – загремел поп.—Бог—в жизни! И не быть в нашем селе колдовскому чуду!

– А кто не верит отцу Василию, пусть мне скажет,– раздался спокойный голос.

Из-за отца Василия показался невысокий человек в черном, отороченном белой смушкой полушубке, на плечах которого лежали погоны.

– Сам пристав! – ахнул кто-то.

– Ваше благородие! – первым выскочил из-за стола хозяин избы.

– Ваше благородие! – вставая, почтительно-испуганно забормотали мужики.– С приездом, ваше благородие!

– Этого просто не обманешь,– прошептал рыжий на ухо Кумохе.– Он дурак с умом.

Про то, как „ваше бл агородие“ не любил говорить,

а уж если говорил, та к только то, что думал

Пристав – очень большой начальник. После исправника – второй человек во всем округе. А уж после исправника, как говорили, чуть ли не сам царь сразу идет… Но царь – как бог, где-то далеко. Исправника в лесных далеких селениях никто еще никогда не видел. А пристав приезжает обычно раз в год, и его приезд всегда большое событие – значит, что-то случилось, что-то произошло!

Царя называли батюшкой. Исправника —ваше превосходительство. А пристава – ваше благородие. Имени его никто не знал – «ваше благородие» да «ваше благородие». Зачем имя, когда и так ясно всем, о ком речь идет,– второго «вашего благородия» в округе нет.

Физиономией «ваше благородие» очень походил на рысь – седоватая бородка равномерно обкладывала круглое лицо, и от этого оно казалось лохматым; немного раскосые, зеленые, с черными круглыми зрачками глаза всегда были настороже. Острые, торчащие вверх уши еще более дополняли это сходство.

На разговоры пристав был ленив, старался обходиться жестами или мимикой. Да и карельского языка он не знал – десятка два слов только. Говорили, что сам он откуда-то из России – не то с Урала, не то с Дона. Но об этом точно даже отец Василий в минуты большого откровения (когда выпивал лишку) и то ничего сказать не мог.

Про «ваше благородие» рассказывали, что был он прежде простым стражником, а в милость «его превосходительству», то есть исправнику, попал при необычных обстоятельствах.

Дело якобы происходило так. Исправник любил испытывать своих подчиненных, как он сам говаривал, «на честность». Для этого каждого новичка приглашал к себе в дом на чай. И проделывал одну и ту же, весьма простую, но коварную шутку.

На столе всегда стояло два одинаковых чайника с заваркой. Но в одном был настой табака – гадость несусветная, отрава, ну просто зелье! А во втором – настоящий чай. Так как хозяин сам наполнял чашки гостей, то ему никакого труда не составляло проверить новичка «на табачок». Налив горький настой гостю, хозяин заботливо спрашивал;

– Нравится ли вам мой любимый чаек? Учтите, что лучше меня никто, даже в самом Петрозаводске, чая не заваривает.

Несчастный гость после таких слов изображал на лице величайшее наслаждение, хотя все внутренности у него заворачивались, и соглашался с «его превосходительством», что действительно такого великолепного чая пивать ему не приходилось.

«Лгун, льстец, лицемер!» – решал исправник и уж в дальнейшем смело использовал эти способности своего подчиненного во благо дела.

Но «ваше благородие», которое тогда не называлось еще «вашим благородием», когда было приглашено на чай к «его превосходительству» в качестве испытуемого, эту проверку табачным настоем выдержало блестяще.

– Какой это чай? – сказал будущий пристав.– Гадостъ одна. Табак, не иначе табак. Да к тому еще и самый дешевый.

Исправник был в восторге: наконец обнаружился среди его подчиненных хоть один откровенный, правдивый человек.

– Ценить нужно таких людей! – восхитился исправник.– Их место там, где именно откровенность и правдивость нужны более всего!

«Правдолюбца» сделали «вашим благородием» и послали в один из самых глухих уголков Карелии.

– Там он со своей правдивостью быстро добьется любви этих бедных карелов! – сказало «его превосходительство.– А то ведь наши городские лицемеры там. в этих лесах и болотах, только и будут обманывать всяких там смолокуров да лесорубов. Нет, пусть уж сидят здесь, в городе, под мага присмотром, в своих домах живут!

Пристав оказался человеком прямым. Он никогда не кружил вокруг да около, а, приезжая в село, говорил откровенно:

– Положите в сани ко мне два бочонка меда, мороженых сигов, троечку медвежьих шкур, пяток оленьих да сотенку беличьих. А деньги не надо класть в санки, давайте мне. я их сам уложу куда надо!

И в этот раз «ваше благородие» сразу все высказал откровенно:

– Колдовское чудо отменяется. Я – в доме отца Василия. Утром ты, рыжий, и ты, одноглазый,– один общий кивок в сторону Кумохи с рыжебородым,—ко мне. Мужики, два бочонка медовухи завтра прикатите пораньше…

Ночью в жарко натопленной избе колдуна Кумоха, рыжебородый и Ворон обсуждали дневные события.

Старый Ворон рассуждал правильно: от колдовского чуда поп Василий нес большие убытки. Сохраняя право на чудо только за церковью, поп мог надеяться на приношения крестьян, на усердное посещение церкви. Но если бы Ворону удалось превращение овцы в девушку, то интерес к церковной службе и к церковным, то бишь божественным, делам сильно упал бы.

Поскольку весть о колдовском чуде разнеслась широко и народ повалил в село, то поп Василий вынужден был защищать своего бога и, дабы сразу же показать силу, спешно вызвал на помощь пристава.

Власть же пристава в округе фактически была неограниченной: он мог арестовать кого угодно, посадить в тюрьму, отобрать у хозяина любую понравившуюся ему вещь, наложить любой побор… Кому будет жаловаться лесоруб на какого-нибудь Соргола или Робойгола? Недаром говорилось, что пристав здесь – царь, бог и воинский начальник.

– Пристав любит деньги больше, чем отца Василия,– сказал рыжебородый.– По его глазам видно!

– Тогда все обойдется! – весело сказал Кумоха.– Нужно денег ему дать… и поболе… Кто от денег-то откажется?

– Нет у меня денег! Нет! – Ворон замахал обеими руками.– Откуда они?

– Нет так нет,– охотно согласился Кумоха.– А жаль… Тут дело простое: не будет чуда, значит, колдуна-больше не будет… Кто ж станет в колдуна верить, если тот пристава испугался? Хороший-то колдун пристава обратит в мышь – и вся недолга. Значит, колдун плох… А если чудо будет, то деньги сторицей вернутся. Сами прикатятся!

– Сколько же приставу нужно дать,– спросил рыжебородый,– чтоб он уехал, и дело с концом?

– Да нет у меня денег,– снова отмахнулся Ворон.– Ничего нет.

– Тогда спать ложимся,– бодро сказал Кумоха.– Завтра сходим мы с тобой к «вашему благородию» да и разойдемся кто куда. Я – к отцу, ты – домой. Пусть все посмеются над колдуном. Хозяин, идем со мной в лесорубы? Не обидим!

– Так ведь приставу много денег нужно,– проговорилВорон.– Ой много! А где их взять? Если бы немного… рублей десять…

Кумоха лег на лавку, рыжебородый на пол, возле печи.

– Или рублей двадцать…– продолжал рассуждать Ворон.– Так нет у меня денег… Откуда им быть? Только двадцать рублей накопил…

– Если найду,– сказал Кумоха,– то двадцать рублей отдам тебе, хозяин, а остальные себе возьму. Спорим, хозяин?

Ворон вскочил, забегал по избушке, забормотал, забубнил непонятное. Потом сел и как ни в чем не бывало спокойно спросил:

– Сколько ему дать нужно, этому благородию?

– Сто рублей,– предположил рыжебородый.

–Не тебя, обманщика, спрашиваю! – строго оборвал его Ворон.– Отвечай, Кумоха.

– Да он сам скажет завтра. Но больше, чем триста, не возьмет,– подумав, произнес Кумоха.– Исправник, тот пятьсот взял бы… Ну, а пристав – половину, честно, по закону.

Легли спать. За стеной избушки бушевала метель. Ветер гудел, как сто прялок сразу.

«Все к лучшему!—думал Кумоха.– Обманные деньги у Ворона заберем, тем, кого он обобрал, вернем. А что Ворон без денег делать станет, когда его из села выгонят, это уж не моя забота!»

…Кумоха и рыжий пришли к дому отца Василия, где остановилось «их благородие», ранним холодным утром. Село еще лежало в сумерках, только крест над колокольней уже горел в лучах выбирающегося из-за ближайшего леса солнца.

Поповский пес бросился на них, оглушительно лая, страшно рыча и восторженно размахивая хвостом.

Из стоящей рядом с большим поповским домом нзбы вышел козлобородый старик – церковный сторож, он же звонарь, он же, в случае надобности, пономарь. Посмотрел с хитрецой на Кумоху и рыжего:

– Ранняя пташка уже клювик очищает, поздняя только рот раскрывает!

Потоптал ногами для согрева, похлопал себе крест-накрест руками по бокам.

Железные колечки на трубках рыжего и Кумохи покрылись инеем: пока шли от колдуна, не курили, сейчас было самое время закурить.

– Рано, рано, мужички, объявились»—снова заговорил

пономарь-звонарь – церковный сторож.—«Ваше благородие» спят еще.

– Нам не к спеху, обождем,– ответил рыжий.

– Холодно!– продолжая топтаться на снегу, произнес пономарь.

– Кто крепко сбит, тот против пяти морозов устоит,– затараторил рыжий.—А у кого шубы нет, тому все ветры с севера. Вот, к примеру, дружок мой морозов не боится, а я и летом мерзну…

– Вы от колдуна подальше держитесь,– посоветовал пономарь.– Зол на него отец Василий, ох зол! И «ваше благородие» тоже. Вчера прямо кулаком стучал, кричал: «Всю нечисть в селе извести!» «Ваше благородие» крут бывает во гневе! В острог посадит – выбирайся потом!

– Ох уж острог этот..покрутил головой рыжий.– Только за что? Я человек мирный, никого не обижал… Вон даже пес поповский и тот меня признал сразу. Видишь, хвостом вертит?

– Мое дело сказать, ваше – слушать.– Пономарь потоптался еще немного и ушел в избу.

– Запугивать вышел. Как увидел нас, так и вышел нарочно,– сказал Кумоха.– Видно, сильно боятся поп и весь его клир нашего чуда!

– Это еще присказка, а сказка впереди.– Рыжий запыхтел своей трубкой.—Вон дверь зашевелилась у попа, сейчас нас кликнут!

И верно, толстая дверь поповского дома медленно открылась, и здоровенный детина, видимо, один из стражников, которые приехали с приставом, небрежно поманил рыжего и Кумоху.

В доме было жарко, душно. Пахло свежими пирогами, жареным мясом.

– Сытого хорошо угощать,– шепнул рыжий Кумохе.– В глазах места еще хватает, а пузо уже не принимает.

В небольшой горнице, куда детина привел ранних гостей, сидели отец Василий и «ваше благородие». Большие ковши с медовухой стояли перед ними.

Кумоха и рыжий дружно сорвали шапки, поклонились.

Кто вы и откуда? – строго спросил из своей бороды отец Василий.– А ты, рыжий, чего такой веселый?

Лучше смотреть на веселого, чем на грустного, батюшка!—бойко сказал рыжий.– Правильно, ваше благородие?

– Ты, кривой,—обратился к Кумохе поп,—чего молчишь, стоишь пнем?

– Заяц оттого быстрый, что у него душа в пятках,– ответил Кумоха.– А я еще ни от кого не бегал, потому и стою крепко.

«Ваше благородие» удивленно посмотрел на Кумоху: смелый мужик – беспокойный мужик, от него чего хочешь ждать можно.

– Сын кузнеца Сийлы, который возле Пудожа кузню держит,– пояснил отец Василий приставу.

– Про тебя, отец Василий, знаешь какие промеж мужиков да баб сказки сказывают? – спросил рыжий весело.

– Ну? – удивился поп.– Про меня? Ох ты! Что же сказывают?

– Всякое, батюшка… Вот, к примеру, как хитрый Клиймо хотел вас обмануть, и ничего у него из этого не получилось.

– Да? – удивился поп.– Любопытно! Это тот Клиймо, который у нас жил?

– Тот, тот! Значит, Клиймо нашел клад. Возле церкви. Раз возле храма – клад, батюшка, ваш…

– Истинно, истинно…– прогудел из бороды отец Василин.

Но Клиймо хотел этот клад у себя оставить. Принес его домой. А баба у Клиймо болтлива, слово у нее на языке не лежит. Если молчать будет—лопнет. Хитрый Клиймо это знал. Он вывел ее во двор, говорит: «Ложись под корыто а молчи. Если пролежишь, промолчишь пять минут, то я тебе тайну великую скажу». Она легла, молчит. Клиймо посыпал на корыто зерна и кур согнал. Они и принялись по корыту клювами стучать, зерно собирать. А Клиймо кричит жене: «Град пошел, слышишь? Лежи, не вылезай!» Куры склевала все, ушли. Тогда и жена из-под корыта выползла. «Ну какая такая тайна?» Клиймо ей: «Клад нашел… возле церкви… только никому ни слова, а то придется отцу Василию отдавать…» Она, конечно, поклялась, что, мол, молчать будет, да назавтра же все соседкам н рассказала. «Мы, говорит, клад нашли вчера, когда град шел…» А над ней все только посмеялись: никакого града ведь не было! И сколько она ни кричала про град, никто ей не верил. И про клад не верили– Так Клиймо клад у себя и оставил.

– То есть как это оставил? – загудел поп.– Ты же про меня речь вел?

– .Про тебя, батюшка, про тебя,– засуетился рыжий.– Это ведь еще сказке не конец. Клиймо-то себе клад оставил, думал, что всех обманул. А про это услышал отец Василий…

– Значит, я! – гордо произнес поп.

– …и отец Василий посрамил хитреца Клиймо, отобрал у него клад. Дело было в церкви. Когда все на обедню собрались, отец Василий сказал: «Среди нас находится обманщик, который утаил то, что принадлежит богу… Если он сейчас же не покается, то провалится в ад». И Клиймо покаялся, принес клад. И, говорят, прощение твое получил, батюшка.

– Грехи отпускать нам самим богом разрешено,– уклонился от прямого ответа поп.

– А что про вас, ваше благородие, сказывают, знаете?—, спросил рыжий.

– Любопытно весьма.– Поп поглядел на пристава.

Тот кивнул головой.

– Сказывай,– разрешил поп рыжему.

– Однажды ваше благородие ехали по лесу,– бойко начал рыжий,– и увидели, как три черта дерутся. Ну, увидели черти ваше благородие, присмирели. «В чем дело?– спрашивает ваше благородие. «Вот, отвечают, не можем поделить, что кому…» А нашли эти черти – и где только раскопали!—сапоги-скороходы, шапку-невидимку, палку-выбивалку! Из-за них и дерутся. «Ладно, – говорит ваше благородие,– рассужу. Вот три камня, я их брошу в лес. Кто из вас первый ко мне с камнем прибежит, тот и выберет ту вещь, которую ему хочется… Кто вторым будет, тот выберет из того, что осталось. А кто последний, тому уж что достанется…» Черти согласились. Ваше благородие бросили три камня, и черти умчались за ними… Сапоги, шапку и палку они на месте оставили… Как бы поступил нечестный злой человек? А?

– Надел бы шапку, натянул сапоги, взял палку, и только бы его и видели! – прогудел поп.– С таким-то волшебством можно полмира в карман положить!

– А я то же сделал? —с интересом спросил пристав.

– Надели шапку, натянули сапоги, взяли палку в руки,– сказал рыжий.

– Думай, что говоришь! Выходит, я чужое взял? – удивился пристав.– Я воров излавливать должен, а тут сам на чужое польстился?!

– Что вы, ваше благородие! – поклонился рыжий.– Как можно такое подумать! Сапоги-скороходы вам для чего нужны были? Чтобы догнать тех конокрадов, которые в прошлом году двух коней с ярмарки увели. Шапка-невидимка – чтобы разговоры тех конокрадов подслушать, куда они коней спрятали, а палка-выбивалка – чтобы конокрадов наказать! Вы их догнали, секреты их подслушали, коней нашли, приказали палке-выбивалке воров тех наказать примерно… Потом снова на полянку вернулись – как раз когда черти с камнями назад бежали. Успели, значит. Ну, кто первый прибежал, тот выбрал, что хотел, второй—за ним, а третий – что осталось. Вот что говорят у нас про ваше благородие: чужого, дескать, и пальцем не тронет.

– Интересно языком мелешь,– довольно проговорил пристав.– А вот скажи нам, зачем сюда пришел? И зачем с нечистой силой знаешься?

– Ваше благородие! – сказал Кумоха.– У меня к вам разговор есть тайный.

Пристав удивился, внимательно на Кумоху поглядел.

– Ну, пойдем тогда в сени,– произнес он.—А вы отец Василий, поговорите со сказочником… Откуда он, чей сын.

– Нарочно, ваше благородие, оставили отца Василия с рыжим, чтоб отец… гм… ненароком… наш разговор не подслушал? – тихо спросил Кумоха, когда они с приставом вышли в сени и прикрыли дверь.

– Ох, какой догадливый! – усмехнулся пристав.– Чудо просто! Знай, кривой: все ваши делишки передо мной как на ладони. Хотите вы с Вороном заработать на -овечьем чуде? А церкви – убыток, вере – убыток. Знаешь, чем это пахнет?

– Острогом,– сказал Кумоха.– Только никакого чуда не будет, ваше благородие. У меня с колдуном свои счеты – я его погубить хочу. Чудо у него не получится, а позора будет на всю округу. От этого только отцу Василию выгода.

Пристав с интересом взглянул на Кумоху, подмигнул ему: мол, а если врешь, парень?

– Что ж мне, в острог хочется? Не будет чуда колдовского. Головой отвечаю.

– Ладно, посмотрим.

– Смотреть-то вам, ваше благородие, как раз и не нужно.

Пристав поднял бровь: дескать, это еще почему?

– Колдун скажет: чудо потому не вышло, что пристав тут был. Пристава даже нечистая сила боится! Этому все поверят.

Рысье лицо пристава подобрело: ему было лестно еды-шать, что всякие лешие, лесовики, домовые и те его власти боятся.

– Если обманешь – поймаю, плохо будет,– сказал пристав.– А так все вроде ты растолковал правильно. Теперь вот отца Василия уговорить бы, чтоб не боялся без меня оставаться.

– Сговоримся! – убежденно произнес Кумоха.– Разве отец Василий себе враг? У него с колдуном свой расчет имеется.

Когда пристав и Кумоха вернулись в горницу, рыжего уже в ней не было.

– Добрый он человек, добрый,– прогудел поп.– Все мне чистосердечно поведал. Обман ваш, чада мои, во славу церкви и веры я благословил.

Пристав коротко передал разговор с Кумохой.

Поп совершенно умилился:

– Посчитаюсь я теперь с нечистью колдовской! С Вороном, отродьем сатанинским!

– А тебя я, когда уезжать буду, кликну! – сказал Кумохе пристав.

Кумоха вышел во двор. Рыжий рассказывал что-то веселое стражникам, поповским работникам, козлобородому пономарю-сторожу.

– Иди, иди, я после приду! – махнул он рукой Кумохе.

Кумоха широко зашагал вдоль улицы, в самый ее конец, к избенке Ворона.

Поп стоял возле окна и смотрел вслед лесорубу.

– Все хорошо, отче,– сказал пристав,– да проверить бы не мешало этого одноглазого. Чей, ты говорил, он сын-то?

– Кузнеца Сийлы. Беспокойного мужика, чтоб ему на том свете… гореть в геенне огненной. Ох, с ним у меня беды были большие…

Пристав задумался, прошелся по горнице.

– Знаю я Сийлу. Да только вроде нет у него сыновей.

Поп остолбенел:

– Как же так? А… этот?

– Вот тут проверочка и поможет,– озабоченно проговорил пристав.– Я сейчас за Сийлой стражника пошлю, пусть его сюда привезут.

Про то как пропал рыжебородый и

как отбыл восвояси „ваше благородие ”

Ворон весь день охал, кряхтел, бубнил себе под нос всякие таинственные слова – жалко было расставаться с деньгами.

А Кумоха, ссылаясь на пристава, назначил цену триста рублей:

– Возьмет и уедет, как уговорились.

– Триста рублей! – стонал Ворон.

Жалко – не давай.

– Дам, дам! Кусок мяса из себя, кажется, вырвать легче! – причитал колдун.

– Мне-то самому и копейки не надобно. Пропади они, все деньги, пропадом! – говорил Кумоха.– Только как меня опять к приставу позовут, чтоб деньги были.

Ворон ушел куда-то на полдня, вернулся уже под вечер. Озабоченный, взъерошенный, заметался он по избе.

Наткнулся на вопросительный взгляд Кумохе, остановился:

– Рыжий пропал. Нет его в селе.

Кумоха ничем не выдал своего волнения.

– Последний раз я его на поповском дворе видел… Наверное, он за девушкой поехал, за Улли? Через три дня чудо– торопиться нужно.

Ворон успокоился немного. Сел на лавку. Потом спросил:

– Почему нам ничего не сказал?

– Да мало ли почему… может, оказия подвернулась, кто-то ехал, захватил по дороге – вот он и не успел забежать, предупредить…

Но на душе у Кумохи было неспокойно: рыжий не должен был никуда отлучаться сам, без общего согласия. Так дело сорвать можно!

Ночью расширяли подкоп. Ворону приходилось делать работу рыжего – оттаскивать землю, сбрасывать ее в старую картофельную яму, присыпать землю снегом.

– Тут не овцу, а телку можно протащить! – любуясь на дело рук своих, говорил Кумоха,—Хороший из меня землекоп получился, а, хозяин?

Следующий день прошел в ожидании рыжего.

Кумоха отсыпался после бессонной ночи.

– Молодой здоровеет после еды, старый – после сна,– бубнил Ворон.—А у нас наоборот: я ем, а ты спишь…

Ждали рыжего до ночи – он не явился.

Наутро козлобородый церковный сторож, он же пономарь, он же звонарь, постучался к колдуну и, не заходя в избу – тьфу, тьфу, нечистая сила! – крикнул:

– Кумоха! Ваше благородие тебя кличут!

– Давай деньги! – сказал Кумоха Ворону.– Слышишь, пристав уезжает!

Ворон застонал, будто его ударили, достал приготовленные три сотенные бумажки.

– Пусть подавится ими! – проговорил колдун.– И чтобы сам он стал бараном, и дети его были баранами, и внуки!

– Так и станут, как же, жди!..—выходя из избы, засмеялся Кумоха.

Козлобородый звонарь молча семенил рядом с широко шагавшим Кумохой.

Возле поповского дома никаких признаков сборов к отъезду пристава не было заметно.

Кумоха насторожился: что бы это все означало?

Стражник провел Кумоху, как тот был, в кожухе, прямо и горницу.

Навстречу Кумохе с лавки поднялся… кузнец Сийла!

Загородив могучей спиной своей весь простенок, он раскинул широкие руки, и сиплый бас его наполнил горницу:

– Кумоха! Сын!

Изумленный Кумоха сообразить ничего не успел, как кузнец облапил его, сжал до хруста в костях.

Только через несколько мгновений, как из тумана, выплыли перед взором Кумохи улыбающиеся лица попа и пристава.

– Вот и встретились, вот и встретились!– гудел поп.

– Не зря я тебе, парень, поверил,– сказал пристав.– Теперь верю, не обманешь. Я восвояси спокойно ехать могу, отец Василий. Не надобен я здесь…

К саням пристава пристегнули еще и маленькие санки: два мороженых сига были такими длинными, что без подсанок хвосты их волочились бы по дороге.

Бочонки и мешки громоздились на санях, как скалы. Пристава, вернее, медвежью шубу, внутри которой находился пристав, с трудом уместили среди трофеев.

– Без груза сани плохо едут,– подмигивал поповским работникам сидящий на вожжах стражник.—Мотает их, опять же подбрасывает…

– Благослови, отец! – послышался из шубы голос пристава.

Отец Василий пожелал счастливой дороги, осенил сани и стражников размашистым крестом.

Кони рванулись с места и скрылись за снежным облаком.

– Отец Василий,– подошел к попу Кумоха,—слово к тебе у меня есть… про чудо…

– Какое слово? Все же договорено? – забеспокоился поп.– Чего прежде молчал?

– Все, да не все,—многозначительно произнес Кумоха.– И, наклонившись к уху попа, прошептал: —У нечистой силы чуда не получится, а у бога получится!

– Ну? – искренне удивился поп.

– Ты, отец Василий, под конец самый крестом махнешь, скажешь: «Только бог единый может чудо творить! Обрати господи, овцу в девицу!» Мы ее и… обратим!

– Тсс!..– Поп оглянулся: не подслушивал ли кто их разговора?

Нет, вроде никого поблизости не было.

– Идем ко мне, чадо, поговорим за столом,—Поп взял Кумоху за локоток.– И отца своего кликни: кузнец нам поможет, в случае чего, меня от людишек Ворона сбережет…

Про то, как чудеса в этот день творились одно за другим

Из поповского дома Кумоха вышел поздно вечером, неся на спине большой узел. Пройдя вдоль улицы, уже возле дома Ворона, Кумоха развязал узел – в нем была белая овца из поповской овчарни.

Тихо, чтобы колдун не слышал, Кумоха отворил дверь в хлев и завел туда овцу. Потом, стараясь шагать как можно тяжелее, чтобы слышно было, вошел в дом.

Ворон не спал.

– Отец у попа ночевать остался,—сказал Кумоха.—Так лучше. Про наши дела ему ничего не известно.

– Лучину запали,– приказал колдун.

Кумоха от угля разжег лучину. В избе стало светлее.

На полу, между печью и лавкой, спал в овчине рыжий.

Лицо его, измученное и усталое, во сне улыбалось.

– Пришел на закате и неизвестно откуда,– забубнил Ворон.– Говорит, у родичей был. И свалился как подкошенный.

– Какие родичи у него!..– махнул рукой Кумоха.—Пьянствовал где-нибудь в селе. Жалко, что ли? Пусть, пока можно, поживет в свое удовольствие!

Тщедушный Ворон свешивался с печки, как птенец из гнезда. Цепкая, хитрая ладонь колдуна мелькала перед глазами Кумохи: Ворон снова и снова говорил о том, как должно произойти овечье чудо.

– Всех, кто мне помог, озолочу! – обещал он.– Игно мошенник умрет от зависти! А ко мне народ отовсюду пойдет! Все узнают силу Ворона-колдуна!

Его глаза горели. Он представлял себе свершение давней своей мечты: в непроходимых лесах поставить село, где будут жить только те, кто поклоняется ему, Ворону!

– А девица где? – вдруг переходя на обычный спокойный тон, спросил колдун Кумоху.– Завтра чудо, а девицы я и не видел.

– Говорил же тебе, хозяин, рядом она тут, в лесу, у верных людей. Что ей до поры до времени в селе появляться? Нынче на рассвете ее приведут. В окошко стукнут – я встречать выйду.

– Не проспи девицу-то,—задувая лучину, проговорил Ворон.

…Кумоха проснулся от того, что Ворон тряс его за плечо.

– Вставай, вставай, в окошко стучат…

Кумоха проверил, не слезла ли повязка с глаза, вскочил, накинул кожух.

Сам не выходи, хозяин,– строго промолвил он.– Люди те, лесные, не знают тебя, не знают, зачем нам девица понадобилась. Если тебя увидят, то потом разговоры могут пойти: скажут, водили ту самую девицу, которая чудесно из овцы обратилась, к Ворону. Понял?

– Не пойду, не пойду! – замахал руками колдун, хотя его распирало от любопытства.– Я потом на нее в щелочку… в щелочку взгляну… потихоньку…

– Ну там видно будет,– выходя из избы, сказал Кумоха.

Забрызганное звездами небо уже светлело на востоке. Капелька-звезда слезой скатилась куда-то за село.

Как и было договорено с отцом Василием, козлобородый пономарь-сторож-звонарь, стукнув в оконце, притаился за углом ближайшей избы.

Собака полаяла было на него, но, видимо, не захотела мерзнуть и спряталась в тепло.

Топая валенками и хлопая рукавицами по бокам, козлобородый ждал Кумоху.

– Отец Василий меня в подмогу тебе прислал.

– А что делать надобно, сказал?

– Отец Василий повелел так: «Что одноглазый скажет, то и твори».

Кумоха облегченно вздохнул, вытащил из-под рубахи мягкий женский головной платок, теплый от долгого лежания за пазухой.

Заматывайся, чтоб бороды твоей видно не было.– распорядился Кумоха.

У звонаря ничего не получалось: платок ложился как-то криво, борода упрямо лезла наружу.

– Эх, безрукий! – с веселой досадой произнес Кумоха я так обмотал голову сторожа, что кончик бороды вылез из-под платка где-то возле глаза.

Будешь сидеть в хлеву до утра,– приказал Кумоха.– Платка не снимай. Если Ворон придет в хлев, лицо совсем закрой, на его вопросы не отвечай, молчи.

– Сомлею я до утра-то,– жалобно сказал сторож.

– На святое дело идешь, голова ольховая! – убежденно проговорил Кумоха.– Нечистую силу будем позорить! Тебя, если дело сладится, могут в церкви мучеником объявить: А то и великомучеником! Свечки будут ставить!

– Мученики-то, они после смерти мучениками нарекаются.– Из-за туго затянутого платка пономарю трудно было говорить, и он бормотал и шепелявил.– Где ж это видано, чтобы живые мученики были?

– А ты при жизни станешь! – вдохновенно воскликнул Кумоха.– Опять же отец Василий обещал тебе пять рублей дать, если все обойдется.

Весть о пяти рублях звонарь воспринял с большим воодушевлением, чем туманную перспективу стать великомучеником.

Кумоха быстро провел звонаря через двор в хлев. Дверь из избы была приоткрыта.

«Подсматривает, вор,– весело подумал Кумоха.– Ну смотри, смотри, все равно ничего не увидишь…»

В густой темноте хлева Кумоха усадил пономаря между белой и черной овцой на охапку сена, прямо возле вырытого лаза, прикрытого старыми мешками.

– Не провались в яму раньше времени,– шепотом предупредил звонаря Кумоха.– Не ложись на мешки! Холодно станет—к овечкам притулись.

Корова знакомо вздохнула.

У Кумоха даже в груди что-то екнуло, когда он представил себе, как мать и Айно сейчас убиваются, вспоминая об уведенной Вороном корове, как им трудно приходится без нее.

Возле хлева послышались шаркающие шаги колдуна.

Кумоха вышел на двор, ему навстречу.

– Привел? – спросил Ворон.

– Как сговорились,– ответил Кумоха спокойно.

– А чего она в мужицком полушубке?

– Чтоб не разобрали, ежели кто ненароком увидит,– пояснил Кумоха.– Перед чудом-то она во все, как положено, оденется. Нужно бы одежду ей получше раздобыть.

– Зачем же ты ее в хлеву оставил? Пусть в избу идет, там теплее… До утра еще долго.

– Ну, а если в избу к тебе явится кто под утро? Увидит ее, тогда что? Всему делу нашему тут и конец придет.

– Ладно, пусть в хлеву посидит, все не на улице,– согласился Ворон, сделал несколько шагов к избе, остановился.

– Посмотреть-то мне на нее нужно,– сказал он.—Как же так, не посмотреть?

«Вот что тебя корежит! – про себя усмехнулся Кумоха.– Кто она да откуда…»

– А если бы чудо настоящее было,—шепотом спросил он колдуна,—ты ведь не знал бы, какая девушка из овцы получится, а? Не знал бы, хозяин?

– Не знал бы. Откуда мне ее знать?

– Вот и сейчас знать тебе не надобно. А то девушка она простая, из лесной глухомани, дочь смолокура, людей почти не видит. Она на тебя будет уже как на знакомого смотреть– оговорится при народе. Нет, пусть она будет сама по себе, а ты отдельно… Про одежду-то не забудь…

Ворон вошел в избу, Кумоха следом.

Тускло тлела лучина.

Рыжий разметался на овчине, борода торчком, руки-ноги в разные стороны, словно бежит, догоняет кого-то.

– Досыпать будем,– спросил Ворон,– или как?