Текст книги "Лесоруб Кумоха"
Автор книги: Борис Привалов
Жанр:
Сказки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Борис ПРИВАЛОВ
ЛЕСОРУБ КУМОХА
Веселые и занятные приключения
знаменитого Кумохи и его друзей
Издательство „Детская литература”
Москва 1971
ДОРОГИЕ РЕБЯТА!
Это повесть-сказка о мудром выходце из народа, бедняке Кумохе, который в любом состязании умом и смекалкой побеждает барина, купца, попа и полицейского. Написана повесть по мотивам карельских народных сказок.
Рисунки В. Ш у 6 о в а
ПРО СТРАНУ КАРЕЛИЮ
ПРО ВЕСЕЛОГО ЛЕСОРУБА КУМОХУ И ПРО ЕГО РОДСТВЕННИКОВ
Без присказок сказки – как без полозьев салазки.
(Карельская поговорка)
Богата страна Карелия!
Ее называют краем тысячи озер, хотя озер там, наверно» значительно больше. И в каждом озере – это уж непременно! – рыба. Иной раз столько рыбы скопится, что из-за нее и воды не видно. Сам не видел, но старые карелы рассказывали. А старики, как известно, всегда говорят правду.
Еще Карелию называют страной красных полян. Приезжаете летом или ранней осенью в карельские леса – убедитесь! Говорят даже – не знаю, правда или нет,– будто морошки, клюквы, брусники и прочей ягоды там столько, что ее собирают с помощью специальных машин: клюквоуборочных, морошкоуборочных, брусничноуборочных.
А еще в Карелии много ценного меха – мягкого золота. В лесах – белки, лисы, куницы. В реках: норки, выдры, выхухоли. И много всяких других пушных зверей – всех разве перечислишь?
Рассказывали бывалые охотники, что дичь – уток, куропаток, тетерок, рябчиков —еще недавно они считали только на дюжины.
– Сколько уток добыл? – спрашивали охотника.
– Две,– отвечал он, и все понимали, что речь идет о двух дюжинах, то есть о двадцати четырех утках.
А грибы? Царь грибов, боровик, разрастается в карельских чащобах до громадных размеров. Три-четыре таких грибами телега полна!
Правда, мне лично грибные рассказы старожилов кажутся несколько преувеличенными. Но я сам наблюдал, как коровы, которые пасутся на лесных полянах, до того привыкают к белым грибам, что потом их приходится долго уговаривать есть сено.
Про карельскую березу знает весь мир. Из нее делают замечательные сорта мебели.
А знаменитые Ладожское и Онежское озера?
А фабрики, заводы, электростанции?
А кто не слышал о Беломорско-Балтийском канале, пересекающем всю Карелию с севера на юг? Караваны судов идут по нему из Белого моря в Балтику. Обо всем этом вы, конечно, читали. Могли видеть Карелию в кино и по телевидению. Некоторым, может быть, повезло, и они даже успели побывать в Карелии.
Но следует помнить, что ни каналов, ни фабрик, ни гидростанций в те времена, о которых пойдет рассказ; еще не было, потому что они появились лишь при Советской власти.
Раньше же было две Карелии: одна для бедняков, другая для богатеев. Бедняков-карелов было во много раз больше, чем богатых, но именно богатые распоряжались карельской землей, ее лесами, озерами, водопадами. Они заставляли карелов-бедняков работать на себя и от этого богатели еще больше.
Бедняки мечтали о радостном времени, когда справедливость и правда восторжествуют и тот, кто сеет хлеб, станет хозяином полей, а тот, кто ловит рыбу,– хозяином озер и рек.
И все, кто работает и трудится вместе, станут законными хозяевами карельской земли.
Об этих счастливых грядущих днях бедняки складывали песни, сказки, поэмы.
Так родился знаменитый карельский эпос «Калевала», воспевающий героизм труда и славящий верность и дружбу.
Так родились и веселые сатирические сказки и анекдоты, в них народ высмеивал хитрость богатеев, их жадность, их корыстолюбие. Бедняк всегда оказывался умнее лентяя богача, трусоватого попа, жуликоватого купца-торгаша.
Во многих сказках встречается имя веселого лесоруба Кумохи.
Рассказывая о нем, карелы никогда не забывают упомянуть о его родственниках – родителях, сестре,– о его приятелях, словно речь идет о человеке, некогда жившем на самом деле. Но как и любой из фольклорных героев, Кумоха жил и живет лишь в забавных приключениях, веселых историях, народных анекдотах. Это не мешает ему, однако, и поныне быть грозой глупцов, лентяев, пройдох.
Что же касается его родственников, то они у него есть. Правда, живут они не в Карелии, а в других республиках нашей страны: Катигорошек – на Украине, Насреддин – в Средней Азии и Азербайджане, Нестерка – в Белоруссии. Пэкалэ и Тындалэ – в Молдавии, Будамшу – в Бурятии, Омирбек – в Каракалпакии.. Если бы мы начали всех родственников Кумохи перечислять, то и целой книги не хватило бы! Ведь у каждого народа есть свой веселый герой, смышленый хитрец, который и себя в обиду не дает, и беднякам всегда на помощь придет, и богатея проучит.
Таков и сам Кумоха: он терпеть не может обмана и несправедливости, беззаветно любит свою землю и свой народ, ненавидит тех, кто загребает себе плоды чужого труда.
В отличие от богатырей, героев знаменитых карельских песен-былин (рун), Кумоха – обыкновенный крестьянский парень, лесоруб. Он только чуть-чуть смышленее прочих, чуть-чуть сильнее, чуть-чуть хитрее.
Сказочный Кумоха может иной раз так современного зазнайку или бездельника высмеять, что тот надолго запомнит урок и в следующий раз уже будет себя вести как положено.
– Ты слышал, как Кумоха поступил с лентяем Юсси? – лукаво прищурившись, говорит карел какому-нибудь нерадивцу,– Не слышал? Так вот, дело было…
И острая шутка, едкий анекдот больно жалят лодыря, болтуна, скупердяя.
Вот и получается, что жив Кумоха, что он и поныне среди нас, что он борется с недостатками, неполадками, неурядицами.
Но ведь многие из вас, дорогие читатели, если и слышали прежде о Кумохе и его веселых делах, то, наверное, только лишь краем уха. Вот для того, чтобы вы могли познакомиться с ним поближе, подружиться с ним, и написана эта книга.
ПРИКЛЮЧЕНИЕ ПЕРВОЕ
КАК КУМОХА БОГАТОМУ ХОЗЯИНУ ТАЙПО ОТЦОВСКИЕ ДОЛГИ ПЛАТИЛ
Если уж садиться на горячее угли, то в чужих штанах.
(Карельская поговорка)
Первое это приключение Кумохи или нет – точно никто не знает. Известно лишь, что в то время еще жили-поживали отец Кумохи—Ийвана, мать Ирукка, а его сестра Айно совсем маленькой девочкой была. Ну, может, не совсем маленькой – лет десять ей, верно, исполнилось, не больше.
Жили они так: поужинать хлеб есть, а к завтраку и к обеду нет. Подряд два дня досыта никогда не ели. Разве что в конце лета, когда грибы-ягоды поспевают. Тальке ведь одними грибами да брусникой сыт не будешь!
Избенка у них была хилая, как говорится, небом покрыта, лесом огорожена. На окнах – берестяные заплатки, на пороге—мох. Банька так скособочилась, словно в землю юркнуть собралась. Свинья – как тощая кошка, даже догадаться трудно, что это за живность такая: не мяукает, а хрюкает.
Тем только и жили, что Кумоха добывал. Ему приходилось то уходить на всю зиму с лесорубами, то деготь гнать, уголь жечь. А когда подрос парень, стал наниматься к богатым хозяевам работником. Осенью весь заработок в дом приносил, родителям отдавал. Старый Ийвана натягивал кожух и шел к богатому хозяину Тайпо долги платить. И в избенке снова хоть шаром покати…
Про скупого богача Тайпо и сынка его Юсси
У богатого хозяина Тайпо бороденка серая, словно из мха. И все время шевелится, даже когда Тайпо молчит. Кажется, будто она живет сама по себе.
Тайпо приземист, коренаст, с кочку лесную ростом. Чтобы вровень с другими людьми стать, ему нужно на что-нибудь взобраться. Только тогда он может тому, с кем разговаривает, прямо в глаза смотреть. А глаза у него рыжие, злые, завидущие и все время бегают, как два таракана.
Над скупостью богатого хозяина много смеялись.
Говорили, что во всей Карелии скупее его, может, если и найдется, то не больше одного или двух человек.
Как-то однажды приехал из Лапландии самый скупой лапландец. Узнал он про Тайпо и пришел знакомиться – уж очень лапландцу хотелось узнать, кто из них скупее.
Тайпо гостя принял как обычно, кормить-поить ничем не стал, даже лучину задул.
Так сказал:
– Зачем зря ее палить, когда и в темноте поговорить можно.
А какие у лапландца с карелом разговоры? Одни молчит, а другой помогает.
Наконец гость собрался уходить. Тайпо взял уголек, раздул лучину и обомлел от удивления: гость сидел перед ним на лавке… раздетым! Одежда, аккуратно сложенная, лежала рядом.
Увидя распахнутый от удивления рот хозяина, лапландец сказал:
– Зачем зря штаны и рукава трепать-протирать? В темноте-то все равно не видно – голый я или нет. Теперь оденусь и пойду.
После этого Тайпо две недели носу на улицу не показывал– так ему досадно было, что на свете скупее его человек сыскался!
С той поры богатый хозяин еще мрачнее стал. На всех, словно пес цепной, накидывался: то не так, это не по нему– житья работникам не стало от него. Даже во сне и то сердился– бороденкой своей тряс и руками размахивал.
В конце концов работники от него разбежались кто куда: кому охота у скупого, да к тому же еще и злого хозяина работать?
Что еще сказать про Тайпо? Да, о его хозяйке! Она во всем старалась на Тайпо походить. На всех смотрела исподлобья, снизу вверх, хотя роста была немаленького. Кричала на батраков так же, как Тайпо. И очень жалела, что у нее глаза голубые, а не рыжие, как у Тайпо.
Был у них сынок единственный – Юсси его звали.
Отец с матерью надышаться на него не могли. Несмотря на всю свою скупость и жадность, для Юсси они ничего не жалели, ни в чем ему не было отказа.
Сначала Тайпо хотел было сына к рыбацкому делу приучить.
– Пусть Юсси хоть невод научится ставить,– сказал богатый хозяин.– В жизни это может ему пригодиться.
Но матери очень не хотелось сыночка от себя отпускать. И она отыскала где-то старика увечного, привела его в дом. познакомила с богатым хозяином.
Старик был кривобок, хромал на обе ноги, и при ходьбе его заносило из стороны в сторону, как лодку во время морской качки.
– С малых лет рыбачил, вот меня теперь и скрутило,– пояснил он.– Каждая косточка ноет н жужжит, стонет и дергает… А ведь я тоже когда-то хорошо жил. Был сыном богатого хозяина. Но получилось так, что пришлось рыбаком стать… Вот теперь жужжит и стонет… каждая косточка… ноет и дергает…
Тайпо с омерзением и отвращением смотрел на кособокого рыбака.
– Неужели нашему единственному сыночку предстоит такая старость? – запричитала мать.– Юсси, что с тобой хотят сделать, солнышко мое! Ой, несчастная я! Ой, пожалейте меня!
Понятно, что любящий отец не хотел видеть своего дорогого наследника развалиной.
Так Юсси и не стал рыбаком.
Однако Тайпо не оставил попыток приохотить подрастающего бездельника к какой-либо работе. Спустя некоторое время он сказал жене:
– Надо же парню немного потрудиться. Пусть хотя бы за сохой походит. Ведь он до сих пор думает, что мука, как клюква, на полянах сама растет.
А мать поехала к родственникам в соседнее село и привезла оттуда убогого старичка: руки скрючены, голова все время на грудь падает, будто он поклоны бьет.
– Что за чучело? – удивился богатый хозяин.
Зачем так говоришь, Тайпо? – обиженно прошамкал старик. – Я в детстве был не беднее тебя. Но судьба моя так повернулась, что стал я не купцом, а пахарем. Ходил за сохой, пахал, вот руки-то мои закостенели и голова плохо держится…
– Ты хочешь нашему единственному сыночку такой же хворобы? – закричала мать, обращаясь к Тайпо.– Пусть его так же скрутит? Ой, несчастная я!..
Тайпо не хотел, чтобы его любимый сын к старости стал убогим.
Так Юсси и не приобщился к землеробам.
Через некоторое время богатый хозяин снова завел разговор о сыночке-лентяе:
– Если карел не умеет топора в руках держать, то разве это карел? Надо парню хоть немного с лесорубами поработать.
На этот раз мать привезла в дом такого старца, что два предыдущих по сравнению с ним могли сойти за богатырей и писаных красавцев.
Старик весь трясся, как осиновый лист на. ветру. Борода у него стояла дыбом и сплелась с седыми космами так, что даже лица не было видно. Нос выглядывал из волос, как палец из рваного валенка. Руки у старика дергались сами по себе, ноги сами.
Приплясывая от трясучки, он еле-еле смог выговорить:
– Лесоруб я… отец с матерью выгнали меня из дома… стал я лес валить… походил по карельским лесам с топором… теперь вот уже ничего в руках держать не могу.-
– И ты хочешь, чтобы наш единственный сыночек…– снова начала мать.
Но Тайпо не дал ей закончить очередной вопль и твердо сказал:
– Молчи! Хватит! Пусть сын наш подрастет еще немного! Там видно будет!
Так Юсси и не приобщили к лесорубам.
Ночью богатый хозяин спросил у жены:
– Но почему другие рыбаки, пахари, лесорубы совсем не такие, а здоровые мужики? Почему?
– Потому, что их отцы и деды тоже были лесорубами, пахарями, рыбаками,– ответила жена.– А ты родился сыном богатого хозяина, потом сам стал богатым хозяином. Вспомни: те, кого ты видел, тоже считались в свое время богатыми. Но судьба за что-то покарала их, и они вынуждены были идти работать. Так и с Юсси: он сын богатых хозяев и у него в жизни будет одна работа – быть богатым хозяином. От другой работы он погибнет.
А через некоторое время стало известно, что все три старика—кривобокий рыбак, скрюченный пахарь и трясущийся лесоруб – сами никогда нигде не работали, а были нищими с какого-то заонежского базара и обманывали богатого хозяина, так как хозяйка за это им хорошо заплатила.
Но Тайпо лишь слегка потаскал свою жену за волосы: ведь, в конце-то концов, она пошла на этот обман из-за любви к Юсси! А кроме того, она, пожалуй, была права: сыну богатого работать, как все, негоже.
Но все время бить баклуши да валяться на овчине тоже непорядок.
Даже мать понимала, что сыночку надо готовиться к тому, , чтобы стать хозяином.
– Пошел бы ты, любимый мой, в лес, на лужайку, где наши работники сено косят. Посмотрел бы, покричал бы на них! – говорила она.
– Сама и кричи, если хочется! – отвечал Юсси.– Гляди, что придумала: в лес мне идти! Вот докормите-дорастите меня до усов, тогда и посылайте куда хотите!
Ну, поили, кормили его, и выросли вскорости у парня усы. Мать опять за свое:
– Возьми коня, съезди на дальнюю ламбу, там рыбаки должны улов отцу сдавать, так ты посмотри, не утаят ли они рыбу, не обманут ли.
– Вот еще! – обиделся Юсси.– Отец– сам справится. Придумала – на коне по лесу скакать! Вот докормите-дорастите меня до бороды, тогда и посылайте.
Опять стали кормить и поить парня. Выросла у него борода. А ума-то не прибыло. И делать Юсси ничего не умел. Глупым был, жадным, нахальным – как птенец кукушки. Вся его работа: сладко есть, сладко пить да в баньке париться.
Про то, как Кумоха с отцом подсе к у делали и встретились с богатым хозяином Тайпо
В конце лета Кумоха из работников вернулся.
Поглядел он издали на родную избушку – сердце похолодело.
Притулился дом к старому дереву, оконца узенькие, как глаз прищуренный, трубы нет: печка по-черному топится, дым под потолком стелется, в чердачное окно выползает. Крыша мхом поросла. Берестяные заплатки на окнах от ветра дребезжат. Еще до зимы далеко, а дрова уже’кончаются. Банька, что поодаль от избенки стоит, ссутулилась, скособочилась.
Солнце уходило за лес, и остроносые тени деревьев, как хищные звери, крадучись, бесшумно подползали к беззащитной беззаборной избенке, словно хотели сожрать ее.
«Совсем ослаб отец, с грустью подумал Кумоха.—Видно, нельзя мне больше далеко от дома уходить, нужно заработки поблизости искать, хозяйство в свои руки брать».
На другой день вместе со стариком отцом Кумоха пошел в лес, подсеку делать, поле на будущий год готовить.
Карелы хлеб сеяли так: шли в лес, рубили, подсекали деревья. Называлось это подсека. Подсеку поджигали, чтоб пни и щепа сгорели дотла. А на месте пала распахивали землю, хлеб сеяли. Зола и угли землю удобряли.
Кумоха по лесу шел, словно среди толпы знакомых, только что шапку не. снимал, не кланялся.
Вот ель, с детства знакомая… А вот березка, под которой он зим пятнадцать назад зайца поймал руками… Вот ольха, о которую он нос расшиб, когда от медведя бежал… Вот на полянке вереска куст – за ним он как-то от ребят прятался… Вот на болотце ракита – с нее своего первого глухаря Кумоха сбил камнем… Вот можжевельник – о него Кумоха штаны порвал, мать его долго шлепала за это…
Отец отыскал наконец удобное место для подсеки – лес молодой, земля не вся корнями вязана-перевязана.
Взялся за работу Кумоха – с двух ударов любое дерево валит. Пройдется с топором из конца в конец подсеки – дорога за ним ложится. Где остановится – там уже и полянка. Старику смотреть на сына любо-дорого: светлая бородка вокруг лица золотится, глаза сверкают, лицо порозовело, зубы блестят в улыбке! Богатырь!
А тем временем ехал дальней лесной тропой богатый хозяин Тайпо.
Едет, рыжими глазами завидущими по сторонам смотрит, трубку из зубов не выпускает. Борода шевелится, как живая. Прислушивается-принюхивается, будто лес – это его двор.
И услышал богатый хозяин далекий-далекий звук, словно кашляет кто-то: «Кхе-кхе-кхе».
«Деревья валят,– подумал Тайпо.– Кто ж это может быть?»
Повернул он конька в ту сторону, откуда стук топора слышался.
«Три человека рубят, не иначе,– внимательно прислушиваясь, рассуждал Тайпо,– и все трое лесорубы хоть куда!.. Ловко рубят, ловко!»
Когда же он увидел одного Кумоху, то глазам своим не поверил.
«Такого бы мне в работники!—подумал Тайпо, н глаза его стали желтыми, как яичный желток.– Я бы за один год вдвое стал богаче!»
Только Тайпо хотел спросить Кумоху, чей он сын, как старик отец из лесу вышел. Тайпо обрадовался: еще бы – ведь, значит, этот лесоруб сын его старого должника Ийвана!
От радости глаза Тайпо стали желтыми, как сердцевина ромашки.
И сказал богатый хозяин Ийвану так:
– Если сын твой ко мне на три года в батраки пойдет, тогда мы с тобой в расчете будем.
Конечно, эти слова Тайпо сказал не сразу – он на слова был скуп так же, как на деньги. И если уж описывать все по-настоящему, как оно было, то сказал Тайпо так:
– Если (тут он слез с конька и оглядел стоящего перед ним Кумоху три раза с ног до головы и с головы до ног)… сын твой (тут он разжег погасшую трубку)… ко мне (тут он сел на свежий пенек и докурил трубку до конца)… на три (выколотил трубку, спрятал ее в карман)… года (достал нож и вырезал себе длинный прут)… в работники (прут ему не понравился, он его отбросил, начал вырезать новый)… пойдет (срезал с прута сучки, помахал им в воздухе – свистит!)… тогда (полюбовался гибким прутом, подстругал толстый его конец по руке, чтоб удобнее было)… мы (вытер о пенек лезвие, спрятал нож)… с тобой (сбил прутом шишку с молодой елки, посмотрел, куда она упала)… в расчете (еще сбил три шишки)… будем.
От такой наглости богатого хозяина старый Ийвана все слова растерял, лишь руками развел. Ведь Кумоха только-только под родной кров вернулся, всей семьей начали о будущем годе думать, судить-рядить, как хозяйство поднять, и вдруг этот Тайпо как снег на голову! Хочет Кумоху на три года отобрать!
Кумоха врубил топор в толстую,, хоть лошадь за нее прячь, сосну и подошел к богатому хозяину. Тот, словно невзначай, на пенек встал, чтобы повыше быть. И все равно Кумохе даже до плеча не достал макушкой своей высокой шапки.
Кумоха посмотрел сверху вниз на Тайпо. Встретил взгляд желтых глаз, усмехнулся:
– Лучше умереть дома смолоду, чем у скупца с голоду!
Но Кумоха не только говорил, и поэтому эти слова надо
было бы написать так:
– Лучше,– сказал Кумоха и пятерней сгреб богатого хозяина за загривок,– умереть (тут он поднял ошалевшего Тайпо с пня так высоко, как позволила рука)… дома (другой рукой он сорвал с ближайшей елки несколько шишек)… смолоду (пока богатый хозяин барахтался в воздухе, Кумоха подложил шишки под седло его конька)… чем (он начал медленно опускать Тайпо в седло)… у скупца (он усадил его на седло лицом к хвосту)… с голоду!
Богатый хозяин шлепнулся в седло, шишки впились в спину коня. Коню это почему-то не понравилось – он взвился на дыбы, рванулся, метнулся, не разбирая дороги, в лесную чащу.
Первый же сук сбил седока на землю. Но Тайпо тотчас же вскочил на ноги и побежал ловить коня, умчавшегося в лес.
Кумоха посмотрел на отца. Улыбка, как тихий порыв ветра над озерком, легкой рябью пронеслась по морщинам Ийвана.
– Он нам это не простит,– вздохнул старик.
Кумоха беззаботно махнул рукой и свистнул так громко, что белки посыпались с деревьев, как шишки. Потом он вытащил топор из сосны и весело принялся за работу.
Про к арельсную баньку и про разницу между чурбаном и лесорубом
Карел без баньки – это не карел, а уж он и сам даже не знает, кто он… Просто непонятно, кто он такой!
Как же можно жить без баньки?
Зимой, в самый злой мороз, когда речки выстывают до дна и могучие сосны трещат, поеживаясь от холода, что спасает продрогшего лесоруба или охотника?
Банька!
А сырой, дождливой осенью, когда все кругом мокро и туман такой плотный – хоть выжимай его! – что спасает от простуды и ломоты в костях рыбака или пахаря?
Банька!
А летом, когда от зари до зари стучит топор и кости зудят от работы и кажется, уже сил нет добраться до порога дома, что прогоняет усталость и возвращает силы?
Банька!
Неказиста она на вид да и внутри красой не блещет, а все же, как добрая волшебница, спасает от бед и напастей.
«Вели уж баня тебя не лечит, то ложись и помирай»,– говорят старые карелы больному.
Потому что банька лечит от любой хвори – и от кашля, и от круженья головы, и от болей в пояснице, и от лихорадки, и от корчей, и от колотья. Только нужно натопить ее пожарче, да душистых веников навязать, да воды натаскать вдосталь.
…Отец и Кумоха пришли с подсеки домой, едва ноги волочили, а зашли в баньку, да как дохнуло на них жаром да хвоей (сосновую смолку в камни мать бросила для духа лесного), да как ухнуло от первого ковша воды паром, да как зашипели камни – усталое тело вздохнуло свободно и радостно.
Деревянный потолок каплями, как росой, покрылся. На полке такой жар, словно само солнце под доски засунули.
Кумоха взял в обе руки по венику березовому да как прошелся ими по отцовской спине – только закряхтел от удовольствия старик.
А по пяткам отца парил Кумоха веником еловым: есть такое поверье, что все болезни из тела выходят, когда еловый веник по пяткам бьет.
Парились так отец с сыном в баньке часа два, и так им легко стало, хоть снова в лес еще одну подсеку рубить!
Облепленные березовым листом, среди кучи разбитых веников, красные, распаренные, они сидели в клубах пара.
– Сколько ни мойся, чище воды не будешь!—сказал отец.
Борода, как плющ, окутывала его тело. После парки и колено не свербело, и в боку уже не кололо, и в шее не сверлило. Он отжал мокрую бороду, посмотрел на сына. Кумоха задумчиво обирал с себя прилипшие березовые листья – следы, оставленные веником. Глаза отца и сына встретились. И оба поняли, что они думают об одном и том же – о Тайпо.
Отец вздохнул, пожал плечами.
«Даже не знаю, сколько мы ему должны»,– понял Кумоха.
Кумоха закряхтел огорченно: сыну отца наставлять не положено, но как же это своих долгов не знать? Ведь обведет должников богатый хозяин вокруг пальца, обязательно обведет!
Понял Кумоха, что выход один остается: идти в работники к Тайпо. Сделать так, как сказал богатый хозяин. Три года? Там видно будет… Время ведь и не по годам можно считать, а по делам.
– Ладно, – ударив себя веником, сказал Кумоха.– Завтра пойду к Тайпо…
Бежали в лесу тропки и стежки, вились, змеились, сходились и расходились. Чем к селу ближе, тем их больше, тем они приметнее среди палой листвы. Наконец, как нитки сплетаются в веревку, сплелись они все вместе, стали дорожкой, а та слилась с другими и обратилась в дорогу.
Дорога лесная вся в узлах корней, в хребтинах – из земли, как ребра большого зверя, корни лезут. По краям дорога изъедена, будто ее по ночам дикие звери грызут. Но все-таки дорога! Значит, и село близко!
А в селе самый большой двор и самый большой дом у Тайпо.
Возле церкви богатый хозяин построился. Хитро дом стоит: издали если смотреть, то крест словно в крышу Тайпо воткнут.
Постройки во дворе богача приземистые, коренастые, как сам Тайпо. Амбар, зерном набитый, словно брюхо обжоры, вперед торчит. Забор крепкий, бревенчатый. Ворота сразу не откроешь: сначала одну створку отвести надо, потом вторую– уж очень тяжелы.
Кумоха стучать в ворота не стал, ухватился за гребень забора да и перемахнул через него.
Собака, что на цепи сидела, так ему удивилась, что даже не тявкнула. А сам Танпо посреди двора стоял, трубку курил, даже и не вздрогнул, словно ждал Кумоху. Только борода ходуном заходила и в глазах рыжие костры от радости заполыхали.
– Отец…– глубоко затянулся Тайпо и словно вместе с дымом выдохнул слово,– прислал?
Кумоха кивнул.
Богатый хозяин вперед пошел, Кумохе, как исправному работнику, положено следом шагать.
Подошли к сараю. Наверху сеновал. Тайно трубкой показал на сено.
– Тепло,– сказал Тайпо.
Кумоха понял: пока еще тепло, можно спать здесь.
Опять кивнул согласно и забросил свою тощую котомку на сено.
Из дома вышел лежебока Юсси. Его безоблачные голубые глаза с интересом уставились на Кумоху. Парни были ровесниками и встречались не один раз, но Юсси каждый раз рассматривал Кумоху так, словно впервые его видел.
Рослый, широкоплечий Кумоха казался вдвое больше плотненького, узкоплечего, уже слегка пополневшего Юсси. Когда Юсси подошел к Кумохе вплотную, то оказалось, что соломенно-золотистая борода Кумохи достает Юсси до затылка.
– Сын,– сказал Тайпо, кивнув на Юсси.
– Знаю! – Кумоха похлопал Юсси по плечу.– Здравствуй!
Лежебоку это рассердило: его, хозяйского сына, по плечу, как ровню, бьет работник!
Он отошел на шаг от Кумохи, оглядел его.
– Этот чурбан будет нашим работником? – спросил Юсси отца.
Тайпо кивнул.
Кумоха огляделся по сторонам.
– Чего смотришь? – усмехнулся Юсси.
– Где, какой чурбан? – Кумоха недоуменно посмотрел на Юсси.
– Чурбан – это ты! – радостно засмеялся Юсси.
Кумоха молча и неторопливо схватил Юсси за плечи так,
что тот рукой шевельнуть не мог. Потом, шумно вздохнув, метнул лежебоку, как бревно, прямо на сеновал.
Юсси что-то пискнул на лету и уткнулся головой в сено.
Тайпо испугался, даже заговорил быстро, без обычных пауз между словами, борода заметалась туда-сюда:
– А ежели бы ты не в сено, а в жернов попал?
– Да, пожалуй, жернов мог бы разбиться,– задумчиво промолвил Кумоха, и в глазах его сверкнули веселые искры.– Но я точно метил – в сено. Оно мягче.
Юсси вылез из сена, отплевываясь и чихая, спустился по лестнице вниз. Он долго вытаскивал сухие травинки изо рта, ушей, носа, бороды и усов.
Тайпо успокоился, невозмутимо продолжал курить трубку.
– Будешь знать разницу между чурбаном и лесорубом,– сказал Кумоха.
– Чхи… кхе… хе…– отозвался Юсси.
– Будет,– за сына ответил богатый хозяин—Теперь будет.
Юсси беззлобно погрозил кулаком Кумохе и поплелся к дому.
– Обиделся почему-то! – удивился Кумоха и засмеялся так громко, что собака на цепи вздрогнула и залаяла.
– Молодой еще,– кивнул вслед сыну Тайпо.– При доме держу.
– Пусть на работе в лесу помучается, человеком станет,– сказал Кумоха.
– Он… болеет немного…– отвел рыжие глаза Тайпо.
– Сытый, известно, болеет от безделья.
– Ну, ты у меня!..– с угрозой произнес богач.– От безделья не заболеешь!
– Значит, сыт я буду? – весело спросил Кумоха.– И на том спасибо, хозяин!
– Дома и вода – еда.
– Так это ты, хозяин, у себя дома, а я нет. Мне одной воды мало.
– Что ж, молоком тебя поить? – Глаза Тайпо угрожаю-ще потемнели.
– А мне в пищу годится все, что мягче камня,– улыбнулся Кумоха.
Пока шел этот разговор, солнце уже успело миновать крест на церкви и начало склоняться к западу.
– Слышал я про тебя всякое,– запыхтел трубкой Тайпо.– Своевольничать любишь. Силы девать некуда. Вон как бедного Юсси швырнул… И на каких хлебах тебя отец таким вырастил!.. Работать у меня будешь, как я сказал, три года. Делать все, что прикажу. Если чего не осилишь, еще год прибавляется. Два приказа не выполнишь – два года прикину…
– Чего уж яснее,– сказал Кумоха.
– Три ошибки сделаешь – на три лишних года останешься…
– Я до десяти считать умею, хозяин. И работы не боюсь. Но и у меня есть условие.
– Работники свои условия будут ставить тогда, когда моя трубка без табака задымит! – рассердился Тайпо.
Но Кумоха, словно не замечая слов хозяина, продолжал: – Чтобы, кроме тебя, мне никто не приказывал. Ни твоя жена, ни твой сынок Юсси. Только тебя одного слушать буду – запомни.
Тайпо согласно кивнул головой. Ему понравилось, что Кумоха, лесоруб неотесанный, пень пнем, а власть хозяина признает.
– Значит, подрядились, —выколачивая трубку и пряча ее в карман, произнес Тайпо.– Теперь, в случае чего, пеняй на себя!
Солнце успело уже сесть на верхушки далекого леса, и на село начали спускаться сумерки. А от сумерек до ночи, как известно, рукой подать.
Богач пошел в дом, а Кумоха взобрался на сеновал.
Про то, к а к Кумоха заставил Тайпо вместо одного слова говорить два
О Кумохе-лесорубе рассказывают много всяких историй. Среди них есть и такая: как он за один день сто саженей дров нарубил.
На самом деле все произошло несколько по-иному. Как? А вот как.
Первую свою ночь на дворе Тайпо Кумоха провел на сеновале.
Заря только занялась, как хозяйка нового батрака разбудила – завтрак на столе.
Бездельник Юсси еще спал – ему рано вставать было ни к чему.
– Помолимся,– сказал хозяин Тайпо, едва Кумоха взялся за ложку.
Кумоха только плечами пожал; хозяину, может, есть за что благодарить бога и попов – вон сколько добра нажил! – а работнику на бога надежда плохая. Но промолчал – подождал, пока Тайпо пробормочет молитву.
Когда хозяйка (тихая, худая, из-под платка глаза бегают, как бусинки мышиные) поставила на стол загусту – мучную болтушку – да два ломтя хлеба Кумохе подвинула, то Кумоха усмехнулся, ложку отложил.
– Я, хозяйка, ем караваи хлеба в один присест. А при такой еде и работы с меня не спрашивай.
Тайпо кивнул жене: мол, дай ему, сколько съест.
И сказал, хлебая загусту:
– Он в лес пойдет. Пока двадцать пять саженей не нарубит, там жить будет.
Кумоха кивнул головой: дескать, понял, сделаю.
В А может, уж сразу пятьдесят? – замирая от радости (того же на полгода хватит!), проговорила хозяйка.
– Он только мои приказы исполняет! – хлопнул ладонью по столу Тайпо.– А я сказал – семьдесят! И все!
Кумоха вытер последним куском хлеба миску, поглядел весело на хозяина с хозяйкой:
– Семьдесят так семьдесят. Только мне на такую работу две недели нужно.
– За две недели – сто саженей! – сказал Тайпо.– И каравай хлеба в придачу! Не исполнишь – хуже будет. Уговор помнишь? С делом не справился – еще на год у меня в работниках останешься.
Хозяйка почтительно смотрела на мужа: вот какого работника заполучил Тайпо, теперь родственники умрут от зависти!