Текст книги "Хозяин тайги (сборник)"
Автор книги: Борис Можаев
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)
– Что случилось? – спрашивает тетя Феня, вырастая на пороге.
– У папы беда! Вот... – она протягивает телеграмму.
– Странная телеграмма, – сказала тетя Феня, прочтя ее. – Впрочем, Иван Николаевич ни слова не скажет. Это кто-то из рабочих.
– А почему Смоляков молчит? – спросила Муся.
– Он в Петрограде.
– Тетя Феня, я туда еду. Немедленно...
– В Кургане сейчас весна, распутица...
– Но я должна... Обязана!
– Хорошо, поезжай! Если застрянешь, попытаюсь туда вырваться.
Опытная станция. Весна. По грязной, оплывшей конским навозом дороге тащатся дровни. Лошадь идет еле-еле... Правит вожжами баба в нагольном полушубке. В дровнях сидит закутанная в тяжелую клетчатую шаль Муся. Вот и пристанционная усадьба, конюшня, дом... Но никто не вышел навстречу подводе. Даже Федот не вышел.
Муся встает с дровней и, оставив чемодан, бежит на крыльцо.
В просторной комнате на железных койках двое больных: молодая женщина рабочая-селекционер – и конюх Федот. Возле койки Федота сидит на табуретке в ватнике Иван Николаевич и пытается кормить с ложки больного.
– Иван Николаевич, не идет... В горле заслонка.
– А ты проглоти ее... Глотни, глотни. Она и откроется.
Скрипнула дверь.
Иван Николаевич обернулся, да так и застыл с ложкой бульона – на пороге стояла Муся.
– Папа!
– Тебе нельзя сюда!
– Папа! – крикнула она, с плачем кинулась ему на шею.
– Успокойся, дочка! Успокойся!.. Напрасно ты приехала сюда... Это же опасно.
– Нет, нет! Я не уеду от тебя, – плакала Муся.
– Успокойся, успокойся... Кто тебя вызвал?
– Телеграмма была от вас.
– Кто давал? Федот, не твой грех?
Федот с минуту тяжело дышал.
– Виноват, Иван Николаевич. Внучку посылал. Жалко мне вас... Вы уж три недели на ногах.
– А это тебя не касается! – сердито сказал Твердохлебов. – Твое дело принимать лекарство и еду...
– Муся, – слабо сказал Федот, – заберите вы его отсюда, Христа ради. Помрем мы все... Двое уж преставились... Ох-хо-хо... – Федот закрыл глаза.
– Не говори глупостей! А ты иди отсюда, иди... Расположишься в кабинете, – говорит Иван Николаевич.
Кабинет Ивана Николаевича. Но теперь в нем стоят две койки: на одной лежит сам хозяин, на другой Муся. Чуть брезжит утро. Иван Николаевич, откинув одеяло, вынимает градусник, смотрит на него – температура тридцать девять с половиной. Он натягивает халат, надевает валенки и садится к столу, что-то пишет.
Муся, проснувшись:
– Папа, ты почему не спишь?
– Я уж отдохнул... Спи, спи...
Муся вглядывается в его лицо и вдруг с тревогой:
– Пап, да ты весь красный!
– Это я так... Простудился малость.
– Папа, да у тебя сыпь! – Муся кинулась к нему с постели.
– Не подходи ко мне, слышишь?
– Я сейчас за доктором, – засуетилась она.
– Нет здесь доктора... А до Кургана тебе не добраться...
– Но надо же что-то делать!..
– Я уже послал за фельдшером. И лекарство нужное принял. На вот, выпей! Может, предохранит! – Иван Николаевич дал ей таблетку.
Муся выпила.
– Не давай телеграммы ни матери, ни Ирине. Слышишь? Все обойдется.
Иван Николаевич кутается, заметно, как бьет его озноб, дрожит рука.
– Нет, не могу писать!
– Да ты ложись, ложись... Папа!
Он и в самом деле идет покорно в постель... Ложится. И, приподняв голову на подушке, говорит:
– Присядь поодаль. Я тебе хочу что-то сказать.
Муся присаживается на стул.
– Я уже написал там, – кивнул он на стол, – Смолякову... И ты передай ему... Если со мной что случится... Весь селекционный материал станции перевези в Омск в сельскохозяйственное училище... И там продолжать начатые работы. Ирина пусть туда переезжает... Если живой останется. А я поехал... Вон видишь, как понеслись? Кони-то, кони. И столбы... Все дым клубится. Земля горит...
– Папа, папа, – плачет Муся.
Слезы текут по ее щекам, и мы видим, словно сквозь бегущую водяную пленку, как начинает дрожать и смещаться мир реального видения. И вот уже рыжие кони несутся прямо на нас и через мгновение, кажется, стопчут, сровняют нас с землей. Но что это? И земля сдвинулась, поднялась клубами, словно пар. И тени повсюду мелькают, огромные тени перечеркивают дымный небосвод. А потом все затихает, опадает какими-то черными хлопьями. И мы видим бескрайнюю, унылую пустыню, всю в рытвинах да в воронках, как изрытое оспой лицо.
Полную тишину подчеркивает мерный ход часов да тихое потрескивание дров в горящей печке. Мусина комната в Тюмени. Тетя Феня сидит у изголовья кровати, вяжет кружева. На подушке исхудалое Мусино лицо. Мы ее почти не узнаем – она острижена наголо и так похудела, что похожа на мальчика. Она открывает глаза и долго с недоумением смотрит на тетю Феню.
– Где я, тетя Феня? – спрашивает она тихо.
– У нас, в Тюмени.
– А где папа?
– Ты спи, спи...
– Нет, тетя Феня... Я хочу знать все, – сказала Муся.
Тетя Феня молча глядит на нее, и глаза ее наполняются слезами...
– Где он умер? – спрашивает Муся.
– В Кургане, в крестьянской больнице... Я поехала вслед за тобой... И нашла вас обоих в тифу. Ивана Николаевича взял к себе в палату доктор Успенский, его знакомый... Сам ходил за ним... Но все было напрасно.
Муся смотрит в потолок невидящими глазами. Помолчали.
– Когда вы с ним познакомились, тетя Феня?
– Двадцать пять лет назад... Мы с твоей матушкой работали в Красноуфимской женской прогимназии. Я вела немецкий язык, она рисование... И обе были влюблены в земского статистика Ивана Николаевича. Он и смолоду был неброской красоты, зато уж начнет говорить – божий огонь! На его лекции как в театр ходили...
– Тетя Феня, извини за нескромный вопрос: а ты влюблялась?
– Да... Однажды в жизни...
– А почему же замуж не вышла? – с наивной простотой спрашивает Муся.
– Потому что не хотела изменять... ему... – Тетя Феня уткнулась в свое вязание и быстро вышла.
– Вот оно что! – Муся встала с постели, пошатываясь, подошла к столу. Вот оно что! И мне больше никого не надо... С тобой останусь... – Она взяла со стола карточку Василия, выдвинула боковой ящик, достала оттуда тоненькую пачку писем, подошла к печке и бросила все это в огонь...
Карточка и письма вспыхнули и на какое-то мгновение в комнате стало светлее.
Муся глядела, как они догорали, и прошептала:
– Клянусь тебе, папа, я сделаю все, что ты не успел!
И опять перед нами те же сосны, где похоронен Иван Николаевич. Но рядом уже не поле, а тот самый луг, на котором они когда-то собирали гербарий.
И снова та же картина: Твердохлебов в неизменной соломенной шляпе, юные Ирина и Муся в легких пестрых платьях, в белых панамах.
– Ну, вот мы и собрались все вместе, – говорит отец.
– Папа, – кричит Муся. – А где же колоски? Ты обещал колоски!..
– Поле вон там, за темным лесом, – отвечает отец.
И в самом деле: за высоким сосновым кряжем открывается беспредельное поле. И тихо в поле – ни ветерка, ни дуновения. День клонится к закату.
Иван Николаевич и дочери его входят в пшеницу по грудь, как в воду, и, оглаживая рукой колосья, уходят все дальше и дальше.
И смотрит на них от сосны Мария Ивановна, старый человек с таким усталым и таким светлым лицом.
Вот она сдвинулась и пошла за ними туда, к горизонту.
Так они и растворяются среди высоких созревающих хлебов.
1972
