Текст книги "Лягушка Басё"

Автор книги: Борис Акунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

– «Жабе с Басё», «Жабе с Басё», шлехт коп ногам покою не дает, – ворчал я, мелкими шажками бредя по магазину. – Что тут осматривать? Пол как пол. Прилавок как прилавок…

На прилавке лежали разные штуки, какие всегда увидишь в магазине тканей: большие ножницы – отрезать материю, маленькие ножницы – подстригать нитки, линейки с дюймами для покупателей-поляков, линейки с вершками для покупателей-русских, линейки с тефáхами и зерéтами для покупателей-хасидов, линейки с сантиметрами для покупателей-немцев . По железной дороге кто только не ездит. Всё аккуратненькое, новенькое, с блестящими стальными оковками, потому что «Горалик» очень солидная фирма, которая уважает себя и клиентов.

– Надо же, – говорю я, – здесь столько красивых штуковин с острыми концами, и Либера можно было проткнуть любой из них, но убийца выбрал для своего черного дела самый покоцанный аршин с помятой оковкой. Бедный Либер, и тут ему не повезло!

Я сказал это ни для чего, а просто потому что мне стало скучно. Но Фандорин быстро повернулся и подошел к прилавку.

– Холмс, вы гений!

– Да? – удивился я.

Гением я себя не считаю. Думаю, меня можно назвать очень способным. Некоторые именуют «мудрецом» и «большим талантом» – я не спорю. Но «гением» все же чересчур. (Да, я еще и скромный).

– Смотрите!

Мой Ватсон поднял аршин, которым проткнули Либера Горалика.

– Видите? Погнут не только острый конец, который вонзили в тело. На т-тупом конце тоже вмятины. Что это может значить?

Я отодвинулся.

– Ради б-га, не суйте мне под нос эту гадость! Не желаю я на нее смотреть, она кровью забрызгана!

Фандорин минуту-другую вертел в руках аршин, потом говорит:

– А вмятины-то свежие. Но насколько свежие? Кто может знать, когда они появились?

– Понятно кто, – отвечаю. – Ханан Стефанович. Для приказчика аршин как для солдата ружье.

– Так идемте к нему, спросим. Если еще вчера на аршине вмятин не было, это меняет всю картину убийства.

– Почему? Объясните, чтобы мне не выглядеть перед Стефановичем идиотом. В конце концов это я веду дело, а вы мне только помогаете!

– Ну как же! Это очень п-просто… – начал Фандорин, а закончить не успел.

За дверью на женской половине раздался визг.

– Иииии!!!

А потом крик:

– Ой мамочки! Ой что это? Ой это кровь!

Я узнал голос Нетании.

Мы кинулись туда.

Барышня Горалик стоит на лестнице, вся трясется, тычет пальцем вниз.

– Я спускалась, хотела подышать воздухом, застегивала пальто, и оторвалась пуговица… Покатилась по ступенькам, под лестницу. Ищу пуговицу – вижу: молоток. Подобрала, а на нем кровь! Я отшвырнула его. Вон он!

Палец у нее дрожит, губы трясутся.

Гляжу – так и есть. На полу валяется молоток. Чуднóй такой: широкий железный брусок на длинной  рукоятке. И она вся в бурых каплях.

Фандорин наклонился, поднял, осмотрел.

– Да, это к-кровь.

– Ой, я это видеть не могу! – пищит Нетания.

Замахала руками, захромала прочь – через магазин, чтобы только не смотреть на страшную находку. Напугалась, бедняжка. Подростки они такие: только с виду ерепенистые. Все-таки девочка есть девочка.

– Загадка вмятин разъяснилась, – сказал мой Ватсон. – Либера не проткнули одним ударом. Кто-то вколотил в лежащее тело аршин вот этим молотком. Значит…

Я и сам сообразил:

– Значит, убийца не обязательно был силач, и аффект ему тоже не понадобился!

– Или ей, – прибавил Фандорин. – Подобное вполне могла совершить женщина. И даже девочка.

– Ну уж девочка-то нет, если вы про Нетанию. Без Нетании мы нипочем не нашли бы этот молоток, – напомнил я. – Зачем ей самой себя выдавать?

Он согласился:

– Это п-правда. Итак, что же ночью произошло в магазине? Вероятно, убийца заглянул туда и увидел, что Либер Горалик спит. Напился, сел, опершись спиной на прилавок, а потом сполз на пол. Преступник взял с прилавка аршин и вколотил его прямо в сердце лежащему. Где-то раздобыл молоток. Нужно будет выяснить – где.

– А зачем убийце понадобился молоток? Проткнул бы, на сколько воткнется, и ладно.

Фандорин на меня посмотрел так, будто больше не считал меня гением. Со вздохом объяснил:

– Чтобы все думали, будто убийство совершил некто, обладающий большой физической силой. Ведь именно к такому заключению мы с вами и пришли, верно? Если не считать версии аффекта, которая тоже оказалась ошибочной… Молоток действительно странный. Что это за буквы здесь вырезаны?

Я прочитал:

– «Коф» и «гимл». Это как «к» и «г».

– Кальман Горалик! Инструмент скульптора, вот что это за молоток!

– М-да. Нельзя сказать, чтобы кто-нибудь удивился, – заметил я. – Убийца оказался тот, про которого все с самого начала думали, что он убийца. Как ловко всё обстряпал наш богомолец! Заколотил аршин в родного папашу, как в масло.  Не понадеялся на свои пухлые руки, в которых жира больше, чем мышц. Припрятал молоток под лестницу, а потом вынес бы и кинул в речку. Если б у Нетании с пальто не отлетела пуговица, всё осталось бы шито-крыто.  Но теперь Кальману конец. Дело раскрыто, Ватсон.

Я не прибавил: «И раскрыл его я», потому что, как уже было сказано, я человек скромный.

А что, не я? Вы мне скажите, кто вывел следствие на помятый аршин? То-то.

– Что ж, пойдемте потолкуем с Гораликом-младшим, – сказал Фандорин.

Мы прошли через магазин и уже были на Синей половине дома, когда вдруг наверху грохнуло, словно лопнула банка с перебродившей настойкой. У меня в прошлом году в погребе произошло такое несчастье. В одну-единственную банку со сливянкой переложил бродильного порошка, а получилась настоящая гибель Помпеи. Остальные склянки тоже разлетелись. Погреб был весь в красных пятнах, как будто там взорвали карету с царем-освободителем. Я вам не рассказывал, как у нас в Брест-Литовске после того, как русские убили своего царя...

– Скорей туда! – закричал Фандорин, и побежал, и я тоже за ним побежал, поэтому потом доскажу.

Бежим мы вверх по лестнице, слышим Стефанович вопит:

– Хельф! Хельф! Шрéклех!

И Нетания убивается:

– Ай, маме!

Вбегаем в мастерскую Кальмана, где он своих уродов лепит. Верней сказать, «лепил», больше не будет. Потому что молодой Горалик лежит на полу, в руке у него пистолет, из головы хлещет кровь, нога еще дергается, а глаза уже пустые. Умер человек – сразу видно.

Нетания тоже лежит, но не молчит, а визжит. Ханан бегает и орет. Содом и Гоморра!

Я тоже немножко покричал, как тут не закричишь? В общем, кошмар что такое.

– Что произошло? – спрашивает Фандорин у приказчика.

Тот еле языком ворочает:

– Я не знаю… Я услышал грохот… Прибежал… Она лежит, он лежит… Не знаю, к кому кидаться… Нетáнеле, бис ту гут?

– Мне плохо… – стонет девочка. – Всё кружится… Зачем он это сделал? Почему?

Фандорин к ней:

– Мадемуазель, вы находились здесь? Что случилось?

– Я пришла сказать Кальману, что нашли важную улику – молоток… Он весь задрожал… Вынул из стола пистолет, и… Я упала…Ой, у меня в глазах стало темно… Помираю...

Стефанович кинулся к ней, обнял.

– Это просто обморок! Не бойся! Но зачем Кальман в себя выстрелил?  Я ничего не понимаю…

Он то гладил девочку по волосам, то смотрел на самоубийцу, и по его морщинистому лицу текли слезы.

И стало мне очень грустно. Ах люди-люди, на какие страсти вы идете в погоне за химерами! Как же должно было Кальману хотеться славы в этом его Париже, будь он неладен, чтоб ради этого злодейски умертвить родного папашу? Пускай папаша слова доброго не стоил, но тоже ведь человек. И что, спрашивается, из этого вышло хорошего кроме плохого? Одного убили, другой сам на себя руки наложил. Как на граммофонной пластинке: «Люди гибнут за металл, Сатана там правит бал». Очень хорошая песня. Между прочим Мефистофеля зря всегда рисуют с еврейским носом. Он не еврей, а немец.

– Пойдемте отсюда, Фандорин, – печально сказал я. – Нам тут больше нечего расследовать. И полиции тоже. Есть такой роман «Преступление и наказание». Вот вам и первое, и второе.

А Фандорин меня не слушает. Поднял пистолет, разглядывает, трет пальцем. Даже понюхал.

– Чем вы занимаетесь? – укорил его я. – Всё кончено. Идемте. С меня на сегодня покойников уже достаточно.

Он мне не ответил. Стал зачем-то рассматривать руки Кальмана. На мой вкус так себе удовольствие – теребить мертвеца.

– Оставьте вы Кальмана чертям, которые его ждут не дождутся! – потянул я своего помощника за рукав. – Уже пойдем!

Тут Нетания жалобно ойкнула и снова бух на пол. Сомлела.

– Девочка опять лишилась чувств! – заполошился Стефанович. – Да не стойте вы! Помогите! Нужно перенести ее на диван!

– Дайте я измерю ей пульс, – говорит Фандорин.

Поднял запястье бедняжки к самому носу, зачем-то понюхал ладонь и вдруг как рявкнет:

– Хватит притворяться, барышня! Вы отлично разработали операцию и ловко сымпровизировали, но не предусмотрели одной мелочи.

Стефанович кинулся на защиту своей любимицы, словно курица, обороняющая цыпленка.

– Не кричите на ребенка! Про какую такую операцию вы говорите?

– Про деловую. Состоящую из четырех к-компонентов. Убрать отца, оставить без наследства мать, свалить вину на брата, остаться единственной наследницей. Полагаю, самоубийство Кальмана тоже было заранее запланировано, просто мы с господином Бразинским ускорили события. Подслушивая под дверью, барышня узнала, что мы  разгадали загадку «удара огромной физической силы», и немедленно вывела нас на молоток. Это ведь вы, мадемуазель, заколотили аршин в грудь вашего любимого папочки, когда он осовел от выпитого? И вы не торопились. Сначала хорошенько подумали, сходили в мастерскую к брату. Специально взяли молоток с инициалами.

Но Нетания лежала без чувств, тихая, как овечка, и только подрагивала ресничками.

– Перестаньте мучить бедную девочку! – возмутился приказчик. – Что за бред вы несете?

Фандорин покачал головой.

– Ваша «бедная девочка» побежала к брату, достала заранее припрятанный пистолет и прострелила ему висок. А потом начала кричать и изображать обморок. Вы раньше видели этот пистолет, Стефанович?

– Да, господин Горалик хранил его у себя в кабинете. На случай грабежа. Любил чистить, смазывать – потому что это хорошая, дорогая вещь, стоит сорок пять рублей. Думал ли бедный Либер, что его единственный сын застрелится из этой железяки?

– Кальман не прикасался к пистолету. На его руках нет следов оружейной смазки. А вот пальцы Нетании ею пахнут, и на подоле платья, о которое она потом вытерла руки, видны пятна. Это неопровержимая улика, мадемуазель. Та самая мелочь, которую вы не учли.

Тут глаза девицы внезапно раскрылись. Они были сухие и ужасно злобные.

– Ищейка! – прошипела Нетания. – Подлая крыса! Ты всё испортил!

И как вцепится в Фандорина острыми ноготками! Расцарапала его красивое лицо, и оно стало всё в полоску.

Ну вот и скажите после этого, что неправы люди, которые ругают подрастающее поколение. Ужасная выросла молодежь, просто ужасная.

Эраст Петрович потом очень переживал из-за царапин. Он намазал их йодом и стал похож на американский флаг, который так обожала Нетания Горалик.

Вот какое кошмарное преступление раскрыл я у нас в Брест-Литовске. Весь город потом поражался, как это я распутал такую головоломку, и многие, очень многие приходили послушать мой правдивый рассказ.

А заканчиваю я его всегда одним и тем же машалем про великого Пиню из Борисова.

Однажды Пиня спросил хасидов: «Знаете ли вы, чем хороший человек отличается от плохого?».

«Конечно, знаем,  – отвечали хасиды.  – Хороший человек поступает праведно, а плохой неправедно».

«А вот и нет, – сказал Пиня. – Человек меняется. Тот, кто сегодня ведет себя праведно, завтра может натворить лиха. Бывает и наоборот. Поэтому запомните: хороший человек – тот, кто с возрастом становится лучше, а плохой – кто с возрастом становится хуже, ведь самое главное в человеке не какой он сейчас, а куда он движется, и движется ли вообще».

«Это не очень понятно, учитель, – сказали хасиды. – Что же, убийца, который со временем стал просто вором, лучше, чем безупречный человек, который со временем стал немножко похуже, но все равно остался приличным?».

«Не сравнивайте одного человека с другим человеком, – молвил Пиня. – Сравнивайте сегодняшнего человека с вчерашним, и вам станет ясно, улучшается он или ухудшается. Плохой человек лучше всего в младенчестве, неплох в детстве, более или менее терпим подростком, ибо на подростка нетрудно сыскать управу, опасен в зрелом возрасте и ужасен, если дожил до старости».

Хасиды опять не поняли.

«Неужто дряхлый злодей страшнее злодея еще нестарого и полного сил?».

«Намного. Потому что, глядя на скверного старика, люди начинают бояться старости, а это самое печальное, что только может случиться с человеком. И нет никого лучше хорошего старика. Глядя на него, люди перестают бояться жизни, старости и смерти».

А насчет Нетании Горалик я вам скажу: вы за нее не переживайте. Хуже ей становиться некуда, она может стать только лучше и б-г даст еще станет. Я читал в русской газете, что в колонии для несовершеннолетних преступников очень мудрые воспитатели.

Выбор продолжения:

Вы прочитали ветвь повествования для выбора думать головой. Хотите сделать шаг назад и прочитать вариант концовки для выбора чувствовать сердцем?

Откройте оглавление и перейдите на главу Машаль третий. Иль показалось?

Или, может быть, вы хотите сделать два шага назад и прочитать как развивались события на Синей половине?

Откройте оглавление и перейдите на главу Машаль второй. На Синей половине.

Или даже начать с самого начала и прочитать версию истории от Ладо Чхартишвили?

Откройте оглавление и перейдите на главу  Бакаки Басё. Повесть в тостах.

Машаль третий

Иль показалось?

Вы думаете? Ну глядите. Мне что? Мое дело маленькое.

Я сказал Фандорину:

– Вот как я отвечу на ваш вопрос, дорогой Ватсон, насчет головы и сердца. Мы с вами умные люди – и что с того? Сильно нам помог ум в расследовании?

– Пока не очень, – вздыхает.

– А что если преступник умнее нас? – И пояснил: – Это я так спрашиваю, для порядка. Потому что вы видели наших подозреваемых, все они таки не Спинозы. Умному человеку бывает трудно понять поступки неумного, потому что ты думаешь головой, а он животом, или селезенкой, или не скажу чем.

Он задумчиво:

– То есть вы склоняетесь к тому, что наше преступление совершено не по расчету, а в порыве чувств? Но не слишком ли ловко для эмоционального убийства запутаны следы? Вы ведь не забыли про подброшенную ц-цепочку?

Меня потянуло на философию (со мной бывает):

– Человек – он как лягушка. Тепло вокруг – он теплый, холодно – холодный. Иногда сгоряча натворит что-нибудь, а потом остынет и начинает соображать, как бы ему напортаченное исправить.

– Это вы к чему? – спрашивает.

– А я вам сейчас объясню. У нас в прошлом году случай был. На перекрестке городовой придрался к извозчику Менделю Рябому, что у него лошадь грязная. Слово за слово, Мендель осерчал, он горяч, и как двинет служивому в ухо. Знаете, что бывает, если двинуть полицейскому в ухо и если к тому же ты еврей? В тюрьму сажают, вот что за это бывает. Но Мендель в тюрьму не хотел и стал соображать, как бы поправить дело. К городовому не пошел, потому что тот очень обиделся и ухо у него  так распухло – фуражка набекрень. Нет, Мендель пошел к жене городового, подарил ей отрез на платье и фунт конфет в красивых обертках – женщины любят сладкое и красивое. А еще Мендель сказал: «Из этого шелка вы сошьете себе платье, сядете ко мне в пролетку и я целый день буду бесплатно катать вас по бульвару, чтобы другие дамы обзавидовались». Жена городового соображает себе: если Менделя посадят в тюрьму, кто меня покатает по бульвару? И  как вы полагаете, чем всё закончилось? Э, да вы меня не слушаете! О чем вы задумались?

– О лягушке, которую вы помянули. Это навело меня на мысль, что в нашем случае можно использовать классический метод расследования, который называется «Лягушка Басё». Басё – это великий японский поэт семнадцатого века, автор знаменитого стихотворения про лягушку.

Я удивился.

– Разве про лягушку сочиняют стихи? Мы с вами про одно и то же говорим? Лягушка – такая зеленая, склизкая тварь, по-нашему «а жабе»?

– Нет, жаба это жаба, а лягушка – лягушка.

– «Жаба» на идише будет не «жабе», а по-другому. Не спрашивайте почему. У нас евреев многое – не то, чем кажется. Значит, ваш стих называется «Жабе с Басё»? И что там, в этом стихе?

– Всего три строчки. Японская поэзия очень лаконична, ничего лишнего. Послушайте:

В старый-старый пруд

Вдруг прыгнула лягушка.

Плеск воды: «Плюх!»

– Это вы так шутите, – догадался я. – Нашли время! У нас в доме покойник неубранный, убийца непойманный, а он шутит! Что нам проку от вашей лягушки и ее «плюх»?

–  Ну, если у вас развиты медитационные способности, вы закрываете глаза, представляете себе старый, заросший водорослями пруд, погруженный в тишину, воображаете, что этот пруд – вы. Потом слышите звонкий, чистый всплеск – и у вас наступает сатори, миг абсолютной ясности. Однако для расследования используется не к-классический вариант стихотворения Басё, а одна из его ранних, малоизвестных версий. Последняя строчка там другая, и из-за этого полностью меняется смысл.

В старый-старый пруд

Вдруг прыгнула лягушка.

Иль показалось?

– Так оно звучит получше, чем «плюх», – признал я. – Зря этот ваш Басё переделал. Но все равно я не возьму в толк. В чем метод-то?

– В том, что все установленные факты подвергаются сомнению. Не мнимые ли они? Давайте пройдемся по всей цепочке, раз уж нам ее подкинули. Звено за з-звеном. Что мы считаем несомненным?

Я стал загибать пальцы.

– Пожалуйста. Либер Горалик помер? Помер – вон он валяется. Его убили? Само собой. Не сам же он себя аршином проткнул. Цепочку подкинул убийца? Ясно – кто же еще? Кася Шульман (чтоб у нее болел кулак, как моя скула!) вчера убиралась на женской половине и потеряла цепочку там? Там. Мужчины на женскую половину носа не суют, значит, цепочку подобрала или Лея, или Нетания. Правильно? Правильно. Но штука в том, что Лее убивать мужа было одно разорение, а у Нетании на такой удар не хватило бы сил. И что же в этой цепочке вызывает ваше сомнение? Все звенья – не серебро, а сталь. Не согнешь и не сломаешь.

Он наморщил свой красивый лоб.

– Возможно есть з-звено, которого мы не видим?

Я пожал плечами.

– Возможно. Но как увидеть невидимое? Над этой тайной тыщу лет бьются великие каббалисты и не очень-то у них, скажу я вам, получилось.

– Однако есть люди, которые видят яснее, чем другие. Что это за люди?

На этот ответ я вопрос знал – часто сам себе его задаю.

– Яснее видят те, у кого больше мозгов и меньше корыстного интереса, который застит глаза.

– Про мозги мы уже выяснили. С-Спинозы тут не водятся. А кто из обитателей дома ничего не выигрывает и не проигрывает от смерти Либера Горалика?

– Ханан Стефанович. Он-то в любом случае на своем месте останется. Как фирме без старшего приказчика? Человек он тихий, скромный. Со всеми держится по-хорошему, и люди его тоже привечают. Если бы Стефанович не был еврей, царю следовало бы назначить его министром иностранных дел. Империя ни с кем не ссорилась бы. Потому что иметь хорошие отношения со всеми четырьмя полоумными Гораликами, как их имеет Стефанович, это, знаете, труднее, чем дружить одновременно с Англией, Германией и Японией. Если вас интересует мое мнение о международном положении (а это очень неглупое мнение), вот что я вам скажу про мировую политику...

Но Фандорин не захотел слушать мое мнение про мировую политику (и зря не захотел).

– Тогда пойдемте к Стефановичу, – перебил он меня, –  и поговорим уже не как с подозреваемым, а как с нашим союзником. По-хорошему. Вдруг нам откроется недостающее звено?

И мы пошли к Стефановичу.

Он сидел у себя в конурке печальный и задумчивый. Можно понять! Тут было о чем печалиться и задумываться.

– Господин Стефанович, – говорит мой помощник, – мы хотим с вами посоветоваться.

Приказчик воздел глаза к потолку.

– Они хотят со мной посоветоваться! Значит, вы больше не думаете, что это Ханан Стефанович проткнул Либера аршином? Господи, сколько ткани я отмерил этой хорошей вещью! Можно было бы устлать этим ситцем, шелком и штапелем дорожку до самого Иерусалима. Теперь придется покупать другой аршин. На этот и посмотреть страшно.

– Мы знаем, что вы не совершали убийства, – подтвердил Фандорин. – Но нам необходимо лучше разобраться в характере членов семьи Горалик. Вы их  хорошо знаете. Более того, я заметил, что со всеми ними вы в прекрасных отношениях, и это удивительно – ведь они друг друга терпеть не могут.

– У каждого из Гораликов есть свои недостатки (а у кого их нет?), но есть и свои достоинства, – молвил добрая душа Ханан. – Я считаю, что всякого человека следует ценить по его хорошим чертам, а не по плохим. И надеяться, что люди так же будут относиться и к нам.

(Мудрое, между прочим, пожелание).

– На первый взгляд хороших качеств ни в одном из Гораликов не п-просматривается, – заметил на это мой Ватсон. – Какими достоинствами, например, обладает Кальман? Истеричный, взвинченный, раскормивший себя до гротескности барчук, все мысли которого сосредоточены только на себе любимом.

– Как вы можете такое говорить! – заволновался Ханан. – Конечно, Кальманчик нервный, впечатлительный, сосредоточенный на собственных чувствах. Но он ведь художник, они все такие. А осуждать человека за полноту – это, извините, нехорошо. Вы слышали такой термин «обмен веществ»? Он у всех устроен по-разному.

– Вы п-правы, – виновато сказал Фандорин. – Хорошо, оставим Кальмана Горалика. Поговорим про женскую половину семьи.

Ага, сказал я себе. Теперь Фандорин переходит к главному. Я навострил уши.

– Согласитесь, что Нетания Горалик – пренеприятный п-подросток. Озлобленная на весь свет, абсолютно бессердечная, помешанная на деньгах. Что вы в ней-то находите хорошего?

– В Нетаночке? – поразился Стефанович. – Да что вы! Вы ее совсем не разглядели! Она сейчас в том возрасте, когда девочки мечтают о прекрасном принце, о любви. А Нетания калека. Знает, что любовь – это не для нее, и выбрала нечто противоположное… Есть по-русски такое слово «антилюбовь»? Счастливые подростки любят весь мир, а несчастные антилюбят. Потому что мир тоже их не любит. Вот Нетаночка и придумала  себе другой мир. Новый Свет, Америку, где всё-всё по-другому. Когда я смотрю, как Нетаночка скалит зубы и выставляет коготки, у меня сердце разрывается от жалости.

Фандорин смотрел на приказчика с интересом. Я, признаться, тоже. У евреев можно нарваться на философа в любом месте, даже в магазине тканей.

– Неужели у вас найдутся добрые слова и для госпожи Горалик, этой з-злобной фурии?

И что вы думаете? Ханан и за тигру вступился!

– Не смейте так о ней говорить! Лея замечательная женщина с трагической судьбой. Полуребенком ее выдали замуж за нелюбимого, немолодого человека, который плохо с нею обращался. Какой у Леи был выбор? Или сломаться, или закалиться. Вот она и обзавелась защитным панцирем. Но, уверяю вас, за этой жесткой оболочкой таится отзывчивое сердце.

– Ну уж вы скажете – отзывчивое, – рассмеялся Фандорин.

Ханан запальчиво воскликнул:

– А я вам докажу! Видите на мне эту шерстяную жилетку? Ее связала Лея собственными руками, когда я зимой кашлял. По-вашему, фурия так поступила бы? Вы слишком быстро составляете себе суждение о людях, сударь, и суждения ваши недобрые. Это нехорошо.

– Вы снова меня устыдили, господин Стефанович, – стушевался Фандорин. – Вы добрый и проницательный человек. Поэтому хочу спросить вас о том, о чем вы наверняка думаете весь день. Кто, по-вашему, убил хозяина дома? Кто из членов семьи, которую вы так хорошо знаете и понимаете, по своей природе способен на такое?

– Вы ошибаетесь, – сухо ответил Ханан.

– В чем?

– В том, что я об этом думаю. Нет, я об этом не думаю.

И отвернулся.

– П-почему?

– Потому что не желаю об этом думать. Я не позволяю себе об этом думать.

Фандорин несколько мгновений смотрел на повернутую спину Стефановича, ничего не говоря.

– …Что ж. Не будем больше отнимать у вас время. Вы нам очень п-помогли. Идемте, господин Бразинский.

За дверью я на него зашипел:

– Вы что?! Он явно что-то знает! По нему видно! Нужно было как следует его потрясти!

А Фандорин мне с загадочным видом:

– Стефанович уже рассказал всё, что нужно. Идемте. Дело раскрыто. Одно из звеньев действительно является не тем, чем казалось.

И ничего больше не сказал, представляете? Я шел за Фандориным, думая, что с удовольствием треснул бы его по голове. На моем месте вы чувствовали бы то же самое.

Он повел меня вниз, в магазин, а потом снова на Розовую половину, к мадам Горалик.

Постучали, вошли.

– Сударыня, – говорит мой так называемый помощник, – у нас хорошая новость. Убийство совершили не члены вашей семьи.

Здравствуйте, это еще что за новости, думаю. А кто же тогда убийца?

И Лея Горалик сказала то же самое:

– Здрасьте, а кто же угрохал этого поца? Вы кстати отдали цепочку толстухе – как  ее, Касе? Где вы, говорите, она нашлась, цепочка?

– Я про это ничего вам не г-говорил. В любом случае Кася Шульман ни при чем. Убийца вашего супруга…  – Он немножко помолчал. – ...Приказчик Стефанович.

– Что?! – закричала Лея. – Вы ошибаетесь! Либера убила Кася! Мой муж ее наверняка домогался, он был тот еще похабник,  а у Каси крутой нрав и ручищи, как у грузчика. Ханан – убийца? Это просто смешно!

– И тем не менее Стефанович признался, – заявляет Фандорин к моему изумлению. – Скажу вам откровенно, на подозрении у меня были вы. Потому что Кася обронила цепочку в вашей комнате, и я подумал, не вы ли подсунули в руку мертвецу эту улику, чтобы направить следствие по ложному с-следу. Стоило мне поделиться этим соображением со Стефановичем, и он вдруг говорит: «Нет, Либера Горалика убил я. Можете сообщить в полицию, я от своих слов не откажусь».

– Он себя оговорил! – быстро сказала мадам Горалик. – Никого он не убивал!

Фандорин удивленно поднял брови.

– С какой же стати Стефановичу себя оговаривать? Полагаю, что приказчик растратил хозяйские деньги или что-то подобное. Либер начал это подозревать, и Стефанович убил его. Нечистый на руку приказчик, совершающий убийство из страха разоблачения, это довольно обычная история.

Тут Лея Горалик как вцепится ему в лацканы – у Фандорина даже прядь на лоб упала.

– Сами вы нечистый! Не смейте! – зарычала тигра. – Ханан лучший из людей! И он никого не убивал, я это точно знаю!

– Если можно, перестаньте меня т-трясти, – попросил Фандорин. – И откуда вы можете точно знать, убивал Стефанович или нет?

Она мертвенно побледнела.

– Потому что мужа прикончила я! И не жалею об этом! Давно надо было это сделать! Вчера ночью я спустилась в лавку, чтобы сказать ему: мое терпение кончилось, я ухожу, дай мне развод. Он стал допытываться, с кем я ему изменяю, наговорил мне гнусностей, а хуже всего, что он… Неважно! Я оттолкнула его. Он упал, но продолжал угрожать… неважно кому. И я схватила обеими руками то, что лежало на прилавке, размахнулась… Вы что, мне не верите? Так устройте мне очную ставку  с Хананом! Я докажу, что он взял вину на себя, желая меня спасти. Он догадался, что это я убила Либера!

– Очная ставка не понадобится, – сказал Фандорин. –  Я знал, что мужа убили вы. И был уверен, что вы сами с-сознаетесь.

Из Леи будто вышла вся сила.

– Ну так ведите меня в полицию, – прошептала она. – И пусть со мной будет что будет. Только оставьте в покое Ханана.

Фандорин повернулся к зеркалу, поправил растрепавшиеся волосы.

– Почему я должен вас куда-то вести? Это уж вы сами решайте, сдаваться вам полиции, чтобы облегчить свою участь, или убежать отсюда… с кем-нибудь. Мне только нужно было удостовериться, что я правильно разгадал загадку. Позвольте откланяться, мадам.

Я догнал его в коридоре.

– Ничего не понимаю… То есть я понимаю, почему вы не стали задерживать Лею, я бы тоже не стал. Но как, как вы ее раскусили?! И откуда знали, что она так легко сознается?

Он отвечает:

– Жилетка Стефановича.

– И что с той жилетки?

– Вы видели, как криво и неумело она связана? Женщина, подобная Лее Горалик, могла взяться за вязание, которым явно никогда не занималась, в одном-единственном случае. Если она любила Стефановича. Ханан тоже любит госпожу Горалик. Вы слышали, как он о ней говорил? И как замкнулся, когда я спросил, кто из членов семьи способен на убийство. Ну и, конечно, теперь п-понятно, что произошло ночью. Либер догадался, к кому уходит жена и стал угрожать местью – не ей, а Стефановичу. Помните, вы назвали Лею Горалик  тигрицей? Лучше не нападать на того, кто тигрице дорог. Иллюзорное звено, мешавшее нашему расследованию, – наша уверенность, что убийство совершено из-за денег и завещания. Завещание здесь вообще ни при чем. Лягушка не прыгала в пруд, нам это только показалось. Лея была готова лишиться наследства, лишь бы соединиться с любимым. Впрочем, может быть, это еще п-произойдет. В качестве гонорара мне обещано место для постоя. Комнатка Ханана Стефановича меня вполне устроит. Полагаю, жилец в ней ночевать не будет...

Вот так мы с Фандориным, как Холмс с доктором Ватсоном, раскрыли это загадочное убийство, о котором потом долго говорил весь Брест-Литовск.

Лея и Ханан сбежали в Аргентину. Теперь он, наверно, носит сомбреро, а по вечерам они танцуют танго.

Кальманчик уехал в Париж и поразил французов своими глиняными уродами.  У них там теперь, говорят, пошла мода на всё еврейское.

Нетания подросла и уехала в Америку. Вертит мильонами на бирже, курит сигары и ездит на авто. Ее теперь зовут Нетти Гор.

А я живу себе, где жил, потому что надо же кому-нибудь и оставаться, когда все уезжают. Мне и здесь хорошо.

Вот я вам про это машаль расскажу. Хотите? Спрашиваю из вежливости, потому что я все равно его расскажу.

Однажды слепой юноша и слепая девушка решили пожениться. Ну и что такого? Если люди слепые, что же им – не жениться?

И вот он ее просит: «Какая ты, опиши».

Она никогда сама себя не видела и знает, что он ее тоже не увидит, поэтому говорит: «Я прекрасней всех девушек на свете. Читал, как царь Соломон воспевает Суламифь в «Песне песней»? Это в точности я. А ты какой?».

«Я тоже хоть куда, – отвечает он. – Лицо мое как солнце, глаза как изумруды, локоны будто мех горностая».

И оба решили, что им очень повезло, и пошли в синагогу на обручение гордые и счастливые.

Посмотрел на них Дьявол да чуть не лопнул от злобы и зависти. Когда хорошие люди счастливы, для Нечистого это ужасная мука.

«Ладно же, – ухмыльнулся Дьявол. – Хоть обычно я насылаю на людей болезни и увечья, сделаю-ка я на сей раз наоборот. Подарю им зрение. Пусть жених увидит, что у его невесты конопушки, как будто ее лицо забрызгано грязью, а невеста увидит, что он горбонос и волосы у него все в перхоти».