Текст книги "Векша"

Автор книги: Борис Комар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Глава пятая
ПРОВОДЫ

 Утром следующего дня гость велел Векше и Путяте впрячь коня в волокушу, на которой лежали меха, дорожные припасы, одежда, и везти ее на пристань.

 – Ты и впрямь юркий и ловкий, как векша, – лукаво подмигнул Путята, когда они выехали со двора.– Зря я тебя тогда медведем обозвал. Не успел в Киев ступить, а уже к стрельнику Доброгасту стежку топчешь... Вишь, уже и сорочку какую Яна дала. Знай же, – положил руку Векше на плечо, – в Киеве девушки сорочки вышивают и дарят только своим избранникам...

Векша молча стряхнул руку с плеча, но слова Путятины были ему приятны. На Почай-реке видимо-невидимо судов: покрупнее и помельче, дубы-однодревки, огромные, с высокими мачтами, могучими ветрилами и несколькими десятками весел насады [плоскодонное судно, у которого высокие борта нашиты из досок], стройные, с вырезанными на носу страшными головами зверей, птиц, рыб, червленые [окрашенный в красное] ладьи. На небольших челнах натянуты из просмоленного полотна низенькие будочки, весла в уключинах; на ладьях и насадах сделаны деревянные настилы, прорезаны в бортах продолговатые отверстия для весел. Гребцов на них не видно, они скрыты под настилом, только кормчий похаживает наверху да приказы им отдает.

Для похода челн у Кудели был значительно больше того, на котором он плавал к древлянским ловцам – довольно длинная однодревка, легкая в ходу, удобная для гребцов и для поклажи.

Гости на свои челны товара брали немного, зато выгодного – меха. Княжеские и боярские насады и ладьи, кроме мехов, везли еще и мед, воск, смолу, кожу – все то, что собирали их тиуны на полюдье [поездка для сбора податей и дани для князя, бояр, воевод и подвластных им людей].

Векша и Путята перенесли с волокуши на челн поклажу, сели на скамью у весел.

Гость прощался на берегу с родней. Провожать поход в дальнюю дорогу пришло немало киевлян. Простолюдины шумными толпами собирались на холмах и песчаных насыпях. Бояре, воеводы и знатные горожане, разодевшись в пышные одежды, важные, молчаливые, стояли в сторонке, в тени раскидистых верб и осокорей, где было меньше пыли и не жгло солнце. Вдоль самого берега выстроились рядами вои.

Путяту никто не провожал, в Киеве у него не было ни отца, ни матери, ни кого-либо из родни. Да и есть ли они у него вообще на белом свете?..

Вчера, когда легли спать, Путята поведал Векше о себе. Он из уличей, русского племени, которое живет в лесах близ Днепра, на полудень от полян. Когда Путята был еще маленьким, на его родное селение напали печенеги, стали грабить, поджигать жилища, забирать людей в неволю. Он убежал в поле, укрылся в травах, но его все равно нашли и продали Куделе, который в это время возвращался по Днепру из Царьграда в Киев. С тех пор и стал он у гостя за холопа. А где мать, отец, родня, живы ли они или погибли – ему неизвестно. "А ты хоть знаешь, из какого ты селения?" – спросил Векша.

"Нет, не знаю, – вздохнул.– Я же говорил, что маленьким тогда был. Лет пять или шесть мне было..."

Сейчас Путята невесел и неразговорчив. Смотрит в воду и ти хонько напевает грустную песню:

 
 Ой, травка, ой, муравка,
Что ты не зеленая?
Кони ль тебя вытоптали?
Гуси ль тебя выщипали?
 Меня кони не топтали,
Меня гуси не щипали;
Потоптали вороженьки
Из чужой земли-земельки...
 

Векше стало жаль его, захотелось развеселить.

– И чего ты завел такую тоскливую? Не на похороны же собрались. Радоваться надо, а не печалиться.

– Нечему радоваться.

– Как это нечему? В такое путешествие отбываем, див сколько увидим.

– Уже видел. Не впервые плыву.

– И что, больше не влечет?

– Влечет.

– Так чего ж тогда?

– Да ничего...– замялся Путята, видно, хотел что-то сказать, да передумал.– Это я так. Поплывем, сам увидишь...

Векша больше его не расспрашивал, подумал: Путяте неохота идти в поход потому, что придется изрядно потрудиться на веслах, а он, пожалуй, все-таки с ленцой.

Однако и самого Векшу охватывала грусть. Ведь он отплывает из Киева, а те варяги остаются и могут поглумиться над Яной.

"Придет ли она провожать?" – думал. Приставил ладонь ко лбу и пристально всматривался в толпу. Вдруг счастливая улыбка осветила его лицо.

– Сюда! Сюда! – закричал радостно и выскочил из челна на песок.

Подошла Яна с матерью и отцом. В руках она держала большой узел.

– Яна на дорогу тебе гостинец собрала, – сказал стрельник. Он взял у дочери узел и протянул Векше. Тот отвел руку:

– Разве можно принимать что-нибудь не отдарив. А у меня нечем. Вот, может, как из Царьграда вернусь...

– Бери! Отдаришь, вернувшись, или не отдаришь, знай, что мы всегда тебе рады...

– Будь по-вашему, – поклонился Векша и взял узел. Вдруг толпа задвигалась, загомонила:

– Князь! Князь!..

Векша оглянулся.

К реке подъезжал большой отряд всадников. Люди расступились, мужчины сняли шапки, склонили головы.

Впереди на белом тонконогом, с длинной выгнутой шеей коне ехал князь Игорь. С его широких плеч и до самых стремян спадало малиновое корзно, с левой стороны из-под корзна виднелся широкий меч, на голове блестел золотистый островерхий шлем. И одеяние, и меч, и конская сбруя – все сверкало на солнце дорогими самоцветами и слепило глаза.

За князем следовал киевский воевода Свенельд. Он тоже был в пышном ратном одеянии, с дорогим оружием, на красивом вороном коне.

Князя и воеводу сопровождали дружинники, ехавшие по четыре в ряд. Не будь здесь Яны, Векша, пожалуй, и глаз бы не отвел от них. А так глянул разок и отвернулся. Девушка удрученно смотрела на него, кусала алые губы.

– Ты, когда вернешься, придешь к нам? – спросила она голосом, полным тоски. У него сжалось сердце.

– Приду, Яна! Непременно приду! – пообещал твердо.

– Буду ждать...– прошептала.

Подошел гость с родней. Похожане прощались, усаживались в челны. Отовсюду слышался плач, стоны.

– Ну, коли здесь нет у тебя близких, дозволь нам за них быть, – сказал стрельник и, обняв Векшу, расцеловал.

За ним и старушка благословила его в дорогу. Яна стояла бледная и нерешительная, дрожащими пальцами заплетала и расплетала косу на груди.

– Что ж, дочка, – обратился к ней стрельник, – прощайся и ты. Ведь он не чужой нам.

Яна подошла к Векше. Он положил к ногам узел, взял ее за руки, что-то говорил прерывисто, взволнованно, она тоже ворковала ему, застенчиво опустив полные слез глаза, а что именно, он потом вспомнить не мог. Оба были словно в забытьи. Опомнились только тогда, когда Векшу нетерпеливо стал звать Куделя:

– Садись! Садись в челн!

Если бы это было не на людях, Векша поцеловал бы пылко Яну в алые уста.

А так лишь чмокнул в щеку, как младшую сестричку, взял узел и вскочил в челн.

– Отчаливайте! – приказал гость. Однодеревка отплыла от берега.

Отряд весь направился к главному причалу, где стояли насады и ладьи князей, воевод и бояр.

Что там творилось, Векше не было видно из челна. Но Путята знал – ему не раз приходилось видеть, как происходит прощальный обряд, когда гости отправляются из Киева в поход. И он стал рассказывать своему напарнику о виденном:

– Это они поехали к пристанскому капищу. Волхвы совершат Велесу пожертвования – коня, быка, белых и черных петухов. Потом окропят челны жертвенной кровью.

– И наш покропят? – спросил Векша.

– И наш... Увидишь... Потом князь скажет прощальное напутственное слово. После этого челны выстроятся на реке, гудошники задудят в рожки и поплывем.

Вскоре возле капища страшно взревел бык, – его приносили в жертву. Через некоторое время снова послышался рев.

– О! – воскликнул Путята.– На этот раз аж двух убили! Конь голоса не подавал.

– Кони всегда умирают молча, – сказал Путята. Прошло еще немного времени, и на высокий помост главного причала взошли два волхва с котелками и кропилами.

Сначала к помосту подплывали одно за другим княжеские суда, и волхвы обрызгивали их жертвенной кровью. За княжескими потянулись суда воевод, бояр. И только после них – все остальные.

Когда пришел черед Куделиной однодревки, гость махнул гребцам:

– Гребите!

Они одновременно взмахнули веслами, челн помчал к помосту. Как только поравнялись с волхвами, те макнули кропила в котелки и обильно брызнули теплой еще кровью на челн, на гостя, на гребцов. Когда все суда были освящены волхвами, на помост въехал на коне князь Игорь. Протянув руки к небу, он молил у богов удачи походу, обещал им щедрое жертвоприношение по счастливому возвращению похожая. А под конец призвал похожая к смирению и покорству своим богам.

Суда стали выстраиваться на реке в том же порядке, как и подплывали к волхвам: впереди суда князей, за ними – воевод и бояр, потом челны гостей, сначала богатых, затем победнее. Куделина однодревка оказалась почти в самом конце.

Заиграли в рожки гудошники. Поход тронулся из Почайны к Днепру.

Глава шестая
В ПОХОДЕ

 Возле Вытечева [древнерусский город по Днепру неподалеку от Киева, теперь село Вытачив], в длинном заливе, где собирались в дальний путь гости-гречники [купец, державший путь в Византию] русских земель и куда прибыли к вечеру киевляне, подготовка к походу уже заканчивалась. В просторной ложбине повсюду дымили костры, звучали голоса, звенели топоры, пахло смолой, паклей, суетился озабоченный люд, Кто конопатил или досмаливал челн, кто перекладывал поклажу – все заботливо снаряжались в долгий путь.

И только у неказистых на вид, но надежных куделиных одно-древок царило спокойствие.

Куделя, готовый хоть сейчас тронуться в дорогу, важно сидел на корме однодревки и вел разговор с такими же важными, как и сам, соседями. Свой теплый кабот и соболью шапку он не снимал, хотя было очень жарко. Видимо, считал, что так выглядит солиднее.

Гребцы его бродили по берегу. Путята был хмурый, что сова в полдень: день выдался тихий, хоть мак сей, ветрила обвисли на мачтах, как тряпки, гребцы весел не сушили до самого залива – вот Путята и натер на руках пузыри.

Векша, встретив среди похожая светлоусых варягов, которых видел на торжище возле Яны, а потом спасал Яну от них, очень обрадовался, что те не остались в Киеве. Довольный этим, он расхаживал между кострами, наблюдал за происходящим в заливе и все расспрашивал своего более опытного приятеля, кто из какой земли, какие там обычаи, кто что везет в Царьград.

Заметив на одном большом челне закованных в цепи людей с опущенными нечесаными головами, остановился:

– А это кто такие?

– Полоняники, – неохотно ответил Путята.

– Полоняники?! Куда же их везут?

– За них в Греччине хорошо платят.

Векша ужаснулся:

– Как, и наши продают людей?!

– То не наши везут. Варяжники где-то в битве их добыли, – пояснил Путята.– Кого зарубили, а этих в полон взяли. Варяги, как и печенеги, до всего алчны – и до грабежей, и до разбоя, и до торга...

– Почему же вой или гости за них не заступятся?

– Не хотят, наверно. Кого не припечет, тот не знает, что это больно. Эти полоняники – не русичи. Да и варяги те не служат у нас. Они только напросились идти вместе с нами в Греччину. У них своя земля и князь свой...

– Нет, ты только подумай: продавать людей!.. Да еще в цепях, точно псов дворовых... Что же ромеи будут с ними делать?

– Что захотят, то и сделают. Заставят задаром служить, пока те не перемрут.

Куделя даже рассердился, когда Векша и ему высказал свое возмущение:

– Не суй ногу в чужой чревий! Запомни: ты – наемник и никому ни в чем не перечь, кто бы он ни был, варяг или наш. Если есть голова, то и носи ее здоров...

Вечером, когда улеглись спать, Векша долго не мог заснуть, все думал о тех несчастных полоняниках. Ну взять его: поплывет, постранствует и вернется домой. Им же, наверное, никогда не придется увидеть родной край, своих матерей, отцов, братьев, сестер, детей... Как жестоки эти варяги!.. Да и русские вои и гости хороши – не хотят, вишь, заступиться за полоняников. Заступиться... Вон Куделя уже раз заступился – выкупил у печенегов Путяту – да и сделал из него себе холопа вековечного.

Залив оставили рано, как только забрезжил рассвет. Суда растянулись по реке длинной цепочкой. Впереди киевляне, за ними новгородцы, затем черниговцы, любечане, смоляне, полоцкие, в самом конце – варяги.

Все было окутано предрассветной дымкой. Месяц, еще висевший в небе, точно большая серьга, чуть сеял серебристую порошу. Но вот из-за дальних лесов выглянул Даждьбог-солнце. Дохнул легкий ветерок, развеял реденький утренний туман – и похожа-нам открылось прекрасное зрелище.

Впереди, сколько видел глаз, катил свои воды Днепр-Славутич, спокойный, ласковый, но могучий и безудержный. По обе стороны проплывали берега: правый – освещенный солнечными лучами, с вековечным лесом, отвесными кручами и глубокими яругами, а левый – еще темный, с раскидистыми осокорями, старыми-престарыми вербами, с поросшими красноталом островами и зелеными левадами.

Молчат похожане, молчат берега, молчит Днепр. Разве что изредка плеснет невпопад опущенное в воду весло, крикнет над головой чайка да взревет, будто в рог ратный затрубит, на водопое олень-рогач.

Векша смотрел в чистую днепровскую даль и думал о Яне. Как хорошо, что он встретил ее, а ведь мог и не встретить. Если бы не нанялся к гостю и не приплыл в Киев, даже не представлял бы, что есть такая девушка на свете! Да, видно, и сама Лада [языческая богиня любви и веселья у восточных славян] помогла в этом. И в самом деле, ну пусть уж тогда, на торжище, увидел Яну, это еще не удивительно – она, пожалуй, там часто бывает с отцом и там ее видят все. Но вот вечером, когда на нее варяги напали, не кто-либо другой, а именно он, Векша, проходил мимо, услышал ее крик и побежал вызволять... Где она сейчас, что делает, думает ли о нем, как он о ней?.. Долгий все-таки путь до Царьграда, лишь поздней осенью они увидятся... И загребал изо всех сил веслом, будто это могло ускорить возвращение.

Однако хоть и грустил о Яне, а путешествием своим был доволен. Только когда вспоминал о полоняниках, которых варяги везли на продажу, хмурился, неприязненно поглядывал на Куделю.

Гость все время молча сидел у руля, лишь изредка ронял гребцам, чтобы не слишком гнали однодревку, а то как бы ненароком не натолкнуться на впереди идущий челн. А под вечер, когда на левом берегу засинели дымы, засверкали искры от костров, подал голос:

– Переяславская земля. Там ночуем. Ждут уже нас переяславцы, в Греччину вместе поплывем...

На следующий день еще издали увидели высокий прибрежный курган. На нем похаживали двое с копьями, третий пас внизу коней.

– Это и есть край нашей земли, – сказал Куделя.

– Край? – с удивлением переспросил Векша.– А чья же земля дальше?

– Ничья, дикое поле, а была когда-то нашей – уличи там сидели. Но пришло племя кочевое, стало грабить, люди в страхе поразбегались. Только кое-где в рощах-перелесках жилища еще встречаются, а дворы уличей и лядины [обработанная земля, нива] травой заросли, стало поле кочевьем для печенегов. Да и наши иногда туда заходят. Простор большой, разминуться есть где.

– А что это за племя – печенеги? Какие они?

– Бездомный народ, скотом да грабежами живет. Где раскинет себе шатер, там и дом ему. Вытопчет траву скот – дальше кочует... Окаянные люди, мечи у них короткие, односечные и кривые. Щиты – как бубны, из шкуры бычьей изготовляют, вдвое, втрое складывают, чтобы крепче было. И круглые, как бубны. Из лука стреляют метко, на лету птицу сбивают. А еще лучше умеют петли волосяные – арканы бросать. Швырнет ее, она и обовьется вокруг шеи. Еще дернет – всадник летит кувырком с коня. Тут уже тех племен немало перебывало. Когда мнб было столько, сколько тебе сейчас и Путяте, мимо Киева, под горой, которую теперь называют Угорской, проходило племя угров. Оно подалось к Дунаю да там и осело. А еще раньше обры были, хазары заходили. Эти же, печенеги, следом за уграми прикочевали.

Куделя замолк, умостился поудобнее на сиденье. Молвил осуждающе:

– Богов наших не признают. Даждьбогу, Перуну, Велесу жертв не приносят. Поклоняются своим, а больше звездам да знамениям всяким небесным.

– И много их, печенегов этих?

– Даже не сосчитать, как пчел по весне. Зимой сидят у моря, где теплее, летом же, как только там трава выгорит, сюда приходят, коней, скот нам продают, а не раз бывало, что и на веси наши по украйнам нападали, людей обижали.

Векша вглядывался в ничейную землю, уже покрывавшуюся сумерками. И Путята где-то здесь жил, в роще у Днепра-Славутича. Лишили его печенеги и дома, и родных. Еще хорошо, что к своим попал, хоть и холопом. Много, ох много горя причиняют Руси пришельцы-чужеземцы!..

Хлебнул от кочевников горя и дедусь Векшин. Не от печенегов, а от хазаров.

Рассказывал: молодым еще был, когда налетели они на селение. Он в то время у озера коров пас, завидел чужаков, прыгнул в воду, дудочку в рот – и так просидел под водой, пока чужаки ушли.

Вернулся в селение, а там хижины и клети сожжены, зарубленных много лежит, живых, видно, в полон повели, зерно, скот забрали. Только кур не смогли переловить – бродят по опустевшим дворищам. Да веприк взбесившийся носится. Стрел в нем, как игл на еже. Хазары, хоть и не едят веприны, а все равно хотели его убить, чтобы никому не достался.

Прождал день, другой, думал – может, кто-нибудь еще вернется домой, но никто не пришел. Поплакал, потосковал, а потом разгреб заваленную печурку, в которой до нападения все время неугасимо горел Перунов огонь, положил в корчажец жару и двинулся на север.

Через какое-то время, набрел на селение близ Тетерева, там его и приютили добрые люди.

Огонь, принесенный дедусем, был не обычным, а дарованным самим Перуном. Его все злые духи боятся.

Давно это было, рассказывал дедусь, еще когда люди родами большими жили, вместе хижины себе ставили, сообща и ловы вели, и ратайством да ремеслами всякими промышляли, и добычу поровну делили. Отправились однажды молодцы в лес на ловы. Долго бродили, а дичь никакая не попадалась. Прогневался, видно, лесовик, что не возложили ему даров, когда отправлялись на ловы, вот и отгонял от них зверье и дичь. А что они могли принести в дар, когда все припасы в роду иссякли, самим нечего было на зуб положить. Три дня минуло, хотели уже домой возвращаться, хотя такого, чтобы они с пустыми руками приходили с охоты, еще никогда не бывало. Но и тут беда приключилась – заблудились, дороги не найдут. Все тот же лесовик, пожалуй, водил их, стежки, приметы разные листьями, травой затру-шивал. Обессилели ловцы от голода и усталости, упали на землю, ждали уже, когда Морана [злой дух, который, по верованиям славян-язычников, приносил смерть] к ним придет. А помирать очень не хотелось, вот и стали просить помощи у богов. И вдруг загремело над лесом, стал Перун с неба на землю огненные стрелы метать, дождь полил. Страшно стало ловцам, закрыли глаза, лежат ничком на земле, думают, что и богов чем-то прогневили. А тут как громыхнет над ними, как затрещит!.. Вскоре утихло все, только лес вверху шумит да еще словно горит что-то неподалеку. Подняли головы, видят: в нескольких шагах от них дерево поваленное полыхает, а возле него глухарь убитый лежит. Собрались с силами ловцы, подползли к огню, обсушились, ощипали птицу, зажарили на огне, половину съели, половину лесовику оставили. Потом уже догадались, что это над ними сам Перун смилостивился, ударил стрелой в дерево, зажег его, а глухаря убил. Подкрепились, сделали из коры лукошко, обмазали землей, огня священного туда положили и отправились дальше. После этого и лесовик подобрел, послал им козу да еще из лесу помог выбраться. С тех пор и горел неугасимо в древлянском селении в печурках Перунов огонь, пока хазары поганые не напали. А уже потом, поселился он в дедусевой хате неподалеку от Тетерева.

 Однодревка ткнулась носом в глинистый отлогий берег. Векшу качнуло вперед. Воспоминания сразу же отлетели, как вспугнутые птицы.

– Вытаскивайте! – крикнул Куделя.

Гребцы выскочили на берег, ухватились за длинную цепь и вытащили челн до половины из воды.

– А это кто такие? – спросил Векша гостя, кивнув на курган, на котором похаживали два воя с копьями.

– То сторожевые люди, княжий дозор. Стерегут поле, глядят в оба, чтобы печенеги внезапно не напали на Русь. Заприметят их приближение, зажгут смолу, черный дым поднимется вверх. Его увидят другие дозоры с холмов и башен городских и сообщат дальше. Так они быстрее самых быстроногих гонцов известят Киев и всю Русь об опасности.

Разместился поход вдоль берега. Сразу же запылали многочисленные веселые костры и столбы дыма потянулись к небу.

Векша и Путята принесли по вязанке сушняка. Куделя сам принялся готовить вечерю, а они отправились вслед за воями в сагу [залив (речной)] на ловы. Повел их туда рыжеусый дозорец.

Возле камыша и ивняка на плесе плавало видимо-невидимо уток и гусей. Они, точно домашние, совсем не пугались людей. И только когда рядом плюхалась пущенная с берега стрела, та-бунцом взлетали с того места.

Вой выпустили десятка три стрел, а подбили только одного гуся – целиться из-за камышей было неудобно.

– О, нет, с этими воями-молодцами не будет у нас, наверное, вечери, – морщился дозорец.– Печенеги очень бы обрадовались, встретившись с такими неумелыми лучниками. Придется самому взяться за дело.

Он поднял лук. Целился долго, прищурив глаз, и сразу же подбил утку. Но потом и его стрелы, минуя дичь, плюхались в воду. Теперь уже принялись подтрунивать над дозорцем, говорили, что ему мешают целиться усы. Усы у него и впрямь были особенно пышные и длинные, свисали до самых плеч.

Векша стоял в сторонке и завидовал тем, у кого были луки, ему очень хотелось испытать свои силы.

– Давайте подплывем к ним, – предложил один из воев.

– Челн они уже знают, – молвил дозорец.– Мы их приучили к нему.

"А что, если по-своему попробую наловить? – подумал Векша.– Но как глубоко в заливе?" Спросил у дозорца.

– Смотря где, – пояснил тот.– С краю будет по пояс, а дальше, возле уток, и по шею.

Векша стал раздеваться.

– Куда ты? – остановил его дозорец.– В реку купаться не ходи, не то всю дичь нам разгонишь.

– Я не купаться, я на ловы.

– Где же твой лук?

– Я без лука, с дудочкой хочу...

– А-а...– понял дозорец.– Тогда иди да торбу с собой прихвати, может, снадобится. – Ну, давай, давай! Увидим, какой из тебя молодец, – подбадривали вои.

Векша сломал на берегу сухую прошлогоднюю камышину, продолбил ее прутиком, надел через плечо торбу, бросил в нее камень, чтобы она затонула в воде, и побрел в сагу.

Прячась за кустами ивняка, пробрался к чистой воде, взял камышину в рот, бесшумно опустился на дно, наверху лишь кончик камышины остался.

Шел медленно, ноги вязли в иле. Уже подумал, что прошел мимо табуна, как вдруг увидел над головой утиные лапки. Протянул руку, быстро схватил за них птицу и дернул к себе.

Утка отчаянно вырывалась под водой, пока он не втолкнул ее в торбу. Угомонил эту, а тут показалась еще одна. И та вскоре очутилась в торбе. Но эта, когда он затягивал ее под воду, громко закрякала, всполошила весь табун. Он поднялся и полетел – об этом Векша догадался по движению воды.

Хотел уже вынырнуть, как заметил вверху довольно большую тень. "Гусь!.." – обрадовался и, выпустив изо рта дудочку, схватил обеимы руками птицу за лапы. Гусыня попалась крупная, билась так, что вода забурлила, словно в котле, насилу ее угомонил.

– Вот это ловы! – дивились все, когда Векша выбрел на берег со своей добычей.– И откуда ты такой взялся?

Рыжеусый дозорец поплыл на своей утлой лодчонке, поднял убитую дичь, собрал стрелы и пригласил всех прийти к его костру несколько погодя, когда он приготовит вечерю.

Одну утку дозорец отдал Векше, чтобы тот отнес ее своему хозяину. На курган к дозорцу Векша выбрался поздно, когда Куделя и Путята улеглись спать. Рыжеусый сидел у костра. Сегодня ночью был его черед сторожить на кургане огонь.

– Что же ты так запоздал? У нас тут такая вечеря была! Вои еще меду настоявшегося принесли. Ну, ничего, садись, и для тебя кое-что приберег...

Спать Векше не хотелось, и он долго сидел у костра с рыжеусым. Тот рассказывал о ратных походах, в которых бывал не однажды, о суровой жизни дозорцев. И Векшу расспрашивал – кто он. и откуда.

Только перед рассветом Векша прилег на короткий отдых. Берега постепенно менялись. В начале пути леса подступали к самой воде, а теперь лишь кое-где виднелись небольшие рощицы, низкий кустарник да кудрявые одиночные вербы. А то все, куда ни кинешь взгляд, степь да степь, травами высокими да цветами пестрыми, точно коврами, покрытая. И нигде ни жилья, ни человека. Только птицы кружат стаями над беспредельностью просторов да изредка высунет голову из густой травы сайгак или рыжая остромордая лисица.

Однажды в полдень, когда разомлевшие от зноя гребцы, пустив челны по течению, позволили себе кратковременный отдых, Векша заметил в поле на дальнем холме черную точку.

– Коршун, наверное, сидит? – тронул за плечо Путяту.

– Угу, – буркнул Путята, даже не глянув в ту сторону. Зато Куделя сразу поднял глаза на холм.

– Выслеживают, волки проклятые...– пробормотал встревоженно.

– Какие волки? – не понял Векша.

– Не волки, а печенеги, чтобы им вороны глаза повыклевали! – сказал сердито Куделя и, направив свою однодревку к соседнему челну, на котором советовались встревоженные гости, перебрался в него.

– Кого же они тут выслеживают? – снова обратился Векша к Путяте.

– Да кого же, как не нас, – нехотя ответил тот.

– Нас? – удивился Векша.– Зачем мы им?

– Ясно зачем – пограбить хотят, невольников захватить.

– А хозяин говорил, что у Игоря с ихним ханом договор про мир.

– Договор есть, и поклялись его не нарушать, но печенеги не всегда выполняют свои обещания.

– Как же они нас пограбят? Мы ведь на воде.

– Около порогов нападают, когда мы на сушу выходим. А еще когда в море буря поднимется и суда к берегу причалят. Чего, думаешь, вои сопровождают наш поход? Чтобы его оборонять.

– Куделя, вишь, об этом умолчал...

– Ну, ясно. Зачем говорить такое? Если бы сказал, ты бы к нему не нанялся. Он меня с самого начала предостерег, чтобы я ничего тебе не рассказывал. А тепер ты все равно никуда не денешься... Эге, сейчас ему нелегко найти охочего в поход. Печенеги все чаще нападают. Думаешь, я поплыл бы, если бы на то моя воля? Приходится...– вздохнул.– Им, гостям, что? Попадет в полон – есть на что выкупиться. А нам... известно: из пальца меду не добудешь... Да ты не трусь. На этот раз вон какие пожертвования возложили Велесу! Будет оберегать. И воев сколько послал с нами князь! Если и нападут печенеги, отобьемся, непременно отобьемся.

– Ну и лис же наш хозяин! – покачал головой Векша. – Выходит: мягко стлал, да жестко спать.

– А так, так: показывал коня, продал козленка.

Между тем на холме рядом с одной черной точкой появилось еще несколько.

– Тьфу на вас, поганцы! – выкрикнул кто-то.

– Тьфу! Тьфу! – зазвучало на челнах.