Текст книги "Золотой треугольник"

Автор книги: Богуслав Шнайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

Красные маки

– Вы знакомы с Майклом Пауэрсом?! Он с вами говорил? – удивился Наронг Суфанапиам, директор проекта ООН по развитию земледелия в горных районах Таиланда. – Майкл достоин уважения. Это один из лучших агентов по борьбе с наркотиками в Юго-Восточной Азии. Узнали от него что-нибудь интересное?

– Он сообщил мне, что наркотики – серьезная проблема, – сыронизировал я.

– И не ошибся! – горячо согласился Наронг Суфанапиам.

Меня не очень-то радовало, что я столкнулся именно с ним. Дик Манн, в прошлом миссионер, а ныне первоклассный специалист по земледелию, к которому я имел рекомендательное письмо из Бангкока, наверняка говорил бы со мной откровеннее. Но, увы, он уехал в отпуск – очевидно, недолюбливал сезон дождей. Дик – американец, владеет языком карен и полдюжиной других горских диалектов. Он не подчинен таиландскому правительству, а Наронг Суфанапиам, как директор проекта, должен быть хотя бы наполовину политиком. Программа помощи горским племенам была выработана в 1971 году как совместная акция ООН и правительства Таиланда. Цель этой программы – предложить горцам сельскохозяйственные культуры, которые они могли бы выращивать вместо мака. Я не слишком понимал, каков характер этой организации, на мой взгляд скорее престижной, чем действенной.

– В разговоре с Майклом Пауэрсом я испытывал смешанные чувства, – заметил я. – Я не сомневаюсь в его способностях. Но, будь я на его месте, у меня наверняка время от времени возникало бы ощущение безнадежности.

– Разумеется! – воскликнул директор. – Наркотики – проблема, касающаяся не одной только полиции. Полиции ее никогда не решить.

– Кто же ее решит? – спросил я, – Вы?

– Надеюсь, нам удастся по мере сил способствовать этому, – осторожно ответил он.

– Пока будут добывать опий, всегда найдутся торговцы, которые захотят его покупать. Высокие прибыли заглушают страх, – продолжал я.

Он энергично закивал:

– Именно поэтому маковые посадки нельзя уничтожить путем запретов. Успех полицейских акций ограничен. Пока земледельцы в «золотом треугольнике» не обретут другой возможности зарабатывать на жизнь, они будут защищать свои маковые поля с оружием в руках. По одну лишь таиландскую сторону границы в плачевных, все ухудшающихся условиях живет около полумиллиона горцев. Перенаселение налицо, а плодородной земли становится все меньше и меньше.

– Но ведь выращивать мак запрещено! – простодушно заметил я.

Директор не удостоил меня улыбки:

– В горах опий – самая выгодная сельскохозяйственная культура. Кроме того, это единственное, что можно продать. Для растений, которые произрастают в низинах, в горах слишком суровый климат. Рис не выдерживает – в зимние ночи в горах температура падает до пяти градусов. Что же еще выращивать горцам?

Вопрос меня удивил:

– Бобовые, засухоустойчивый рис, хлеб. Живут же люди в других частях света с таким же климатом!

Его вздох мог выражать и согласие и беспомощность:

– Крошечные поля на месте выжженного леса не могут прокормить всех. Но допустим, что в некоторых деревнях и образовались бы излишки продуктов питания. Что они с ними будут делать?

Вопрос показался мне странным:

– Продавать.

– Кому?

– Голодающим соседям.

– А чем те заплатят? – спросил он насмешливо. Я сделал вид, будто не расслышал вопроса, но запомнил его.

– Почему бы им не вывозить излишки на базар?

– В горах почти нет дорог. Через два-три года урожайность почвы на выжженных участках леса падает настолько, что там уже ничего нельзя сеять. Деревня переселяется. Кое-где, пожалуй, не так уж и трудно вырастить лишний мешок фасоли. Труднее нести его на спине пятьдесят километров по джунглям.

– Можно нанять мулов, – не сдавался я.

– Можно. Но тогда расходы по доставке поглотят прибыль, – терпеливо объяснял он мне основы «маковой» экономики.

– Да ведь и опий требует доставки.

– Опий при бездорожье – идеальный продукт. Годовой урожай уместится в одном небольшом мешке. Даже трудолюбивая и многочисленная семья не соберет за год более пятнадцати килограммов. К тому же крестьянам не приходится заботиться о сбыте. Торговцы сами придут с мулами и прилично заплатят. Станет ли голодный крестьянин отказываться?

– А он не боится наказания?

– Голод сильнее страха. Кроме того, крестьяне не видят в выращивании мака ничего предосудительного. А потому запрет на выращивание опия для свободных жителей гор кажется непонятным и бессмысленным.

– Вы пытались их убедить? – спросил я с невинным видом. Если он и заметил скрытый укол, то никак этого не обнаружил.

– Сумел ли кто-нибудь убедить американцев в пору сухого закона тридцатых годов, что спиртное вредно? Алкоголь тоже пагубно действует на мозг, на здоровье, входит в привычку. И все же сухой закон повсеместно нарушался… Контрабанда спиртного из-за границы и тайное его производство только породили организованную преступность. Что ж, повторять подобные ошибки?

На такой аргумент не возразишь. Видно, к нему не раз уже прибегали.

Директор перегнулся через роскошный письменный стол из красного дерева.

– Без опия некоторые горные деревни перемерли бы с голоду, – объяснил он. – А если бы кто и прокормился, то уж купить горшки, мотыги, одежду им все равно было бы не на что.

– Нужда заставила бы горцев спуститься в долины, где почва плодороднее. В конце концов так оно и будет. Это происходит во всем мире, – продолжал я спорить скорее по инерции.

Наронг Суфанапиам покачал головой:

– Нет, нет. Только в горах эти племена и могут сохранить свой язык и культуру. Внизу они растворились бы среди тайцев. Тропическая низменность с ее жарой подорвала бы их здоровье, лишила бы корней и в конце концов уничтожила бы их. Они это сознают и потому никогда не покинут свои горы. Разве жители Европы переселились бы в долину реки Конго?

«Как бы не так!» – подумал я.

– Делает ли правительство Таиланда попытки как-то ограничить производство опия? Ведь цветущий мак прекрасно виден с воздуха!

– Мы считаем законными посевы не более чем на нескольких арах, где мак выращивается для собственных нужд. Если же поле слишком велико, мы доставляем туда косарей, – рассказывал он с явной неохотой.

– Косари получают особую плату за риск или надевают бронированные жилеты?

– Разумеется, их сопровождает вооруженный конвой, – сдержанно ответил директор, подтвердив таким образом слухи о небольших боях, которые порой завязываются на Севере, когда горцы с оружием в руках охраняют свой мак. Вот почему полиция не любит подобных акций.

– Отчего бы вам вместо кос не прибегнуть к обработке полей с воздуха? – пришло мне в голову.

Он неопределенно глянул в окно, сложил руки «домиком» и оперся на них лбом. Казалось, он ведет немой диалог со своим письменным столом.

– Что же мы предложим горцам взамен мака? Неужели голод? – повторил он свой риторический вопрос.

Да, мир героина – это не только гангстеры, но и бедные крестьяне. Не только богатство мафиози, но и нищета. Если бы правительство Таиланда в борьбе с опием перешло к слишком крутым мерам, в населенных национальными меньшинствами горах – как это не раз бывало в прошлом вспыхнуло бы восстание. Под давлением международной общественности правительство пытается создать видимость бескомпромиссной борьбы с наркотиками, но предпринимает лишь самые минимальные меры.

На стене кабинета я увидел фотографию огромного поля цветущих маков. Она висит здесь как предостережение? Или как художественное произведение? Каждый год в апреле в горах «золотого треугольника» раздаются звуки пилы. На заранее выбранном поле мужчины и юноши валят лес и вырубают кустарник. До начала мая, когда засушливый сезон достигает апогея, солнце высушит сырую древесину. Она загорится от одной спички, запылает пожар, после которого на дымящемся склоне останется лишь слой серого пепла.

Дожди и ветер могут быстро развеять этот тонкий слой удобрений и добраться до обнаженной легкоранимой почвы. Поэтому поначалу горцы сеют здесь злаковые культуры или просо, чьи маленькие корни укрепляют почву горных склонов; в начале сентября собирают урожай.

После жатвы поле перекапывают тяжелыми мотыгами. Только тогда и наступает очередь мака. В прогретой, щедро политой муссонными дождями почве мак всходит почти мгновенно. В ноябре, после прореживания, среди зеленых маковых ростков горцы высаживают овощи, табак, фасоль и другие сельскохозяйственные культуры, обогащая почву живительными соками и внося разнообразие в свой рацион. В январе овощи созревают, и к этому времени горные склоны покрываются расцветшим маком.

– Тут нет ничего сложного, – прервал молчание директор.

– Знаю.

^{В горах Северного Таиланда совершенно иной мир. Богатство долин сменяется нищетой}

^{Деревня народности мео}

Я понимал, что он хочет сказать и что прячется за его словами. Дик Манн, наверное, высказался бы откровенней. Но господин Наронг Суфанапиам – таиландец и, следовательно, дипломат.

Ни одно правительство не пойдет на риск – вызвать восстание горцев ради спасения наркоманов в Нью-Йорке или опустившихся людей в Амстердаме от гибели, к которой те сами стремятся. Прежде следует найти замену опия.

Но такие поиски могут затянуться надолго.

Алиби на столе генерала

Господин Наронг Суфанапиам заявил, что наркотики – не «полицейская проблема». Я сомневался, согласится ли с подобным утверждением полиция, которая, вероятно, на всех географических широтах убеждена в своей незаменимости. Прошло три дня после разговора с Майклом Пауэрсом, а я все еще оставался в Чиангмае.

Я уже знал, что дату похорон одного из крупнейших торговцев наркотиками стараются сохранить в тайне. Отнюдь не случайно упоминание о кончине генерала Туана появилось лишь в гонконгском еженедельнике «Фар Истерн экономик ревью», да и то со значительным опозданием, и занимало не более трех строк. Таиландские газеты сообщение не перепечатали: никто не стремился афишировать пребывание в стране бывших гоминьдановцев. Имеет ли смысл отправляться на Север, размышлял я, в места, наверняка контролируемые не только таиландской армией, но и самими контрабандистами, поставляющими наркотики? Шансы на успех ничтожны. Возможно ли вообще, чтобы иностранец проник в лагеря «личных» войсковых частей?

Всегда, если нам чего-то не хочется, мы легко находим доводы в свое оправдание. Перспектива рискованного путешествия в горы меня не вдохновляла. И все-таки я решил оставить для себя лазейку. Господин Наронг Суфанапиам рекомендовал мне, как, впрочем, и множеству других навестивших его журналистов, посетить музей полиции. В отличие от своих предшественников, я туда пошел. Дело в том, что я собирался запастись в Управлении пограничной полиции не только информацией.

– Приходите завтра в десять, – приветливо закончил телефонный разговор капитан Суват Пхирарукса.

– Хеллоу! – приветствовал я на следующий день без четверти десять в городке, расположенном в 15 километрах от Чиангмая, часового у ворот казармы военной полиции.

– Хеллоу! – весело откликнулся солдат, исчерпав этим весь свой запас английских слов.

– Мне нужен капитан Суват.

Солдат с улыбкой покачал головой.

– Капитан Суват! Пограничная полиция! Музей наркотиков! – старательно выкрикивал я.

Солдат еще раз улыбнулся и покачал головой. Потом ткнул пальцем в бетонную площадку перед собой. Я понял: надо ждать. Не прошло и пяти минут, как солдат привел офицера, которому я повторил свою просьбу.

– А, капитан Суват! – воскликнул молодой лейтенант и кивком пригласил меня следовать за ним. Между административными зданиями и складами маршировали солдаты в маскировочных халатах. За низким кирпичным строением открылось бетонированное поле аэродрома. На подстриженном газоне примостились два вертолета с защитной окраской. Чуть поодаль стояли два американских истребителя-бомбардировщика с таиландскими опознавательными знаками.

– Капитан Суват там! – офицер кивнул в сторону безлюдного ангара.

Я нерешительно потоптался у входа. В ангаре стоял легкий самолет-разведчик с открытым капотом, в углу – цистерна с бензином. Сонный покой не нарушался даже ветерком.

– Хеллоу! Есть тут кто-нибудь? – громко крикнул я.

Из-за цистерны вынырнул человечек в летном комбинезоне и медленно двинулся в мою сторону.

– Капитан Суват! – опять крикнул я, полагая, что так он лучше меня поймет. В разговорах с тайцами и я уже стал опускать глаголы.

– Я вас слушаю, – поклонился он.

– Это что, Управление пограничной полиции? – удивленно пролепетал я. Столь великолепно замаскированного штаба я еще не видывал.

– Нет. Это аэродром.

– Но вы капитан Суват?

– Да, – с гордостью ответил человечек. – Я капитан Суват Бхибоул.

Я понял, что тайцы не только в обычном разговоре, но и официально употребляют лишь имя, без фамилии. В Чехии в любой казарме тоже нашлось бы несколько капитанов Йозефов.

– Управление пограничной полиции находится на другом конце базы, должно быть, вы прошли через другие ворота, – снисходительно объяснил мне капитан; в его произношении слышался слабый американский акцент. Очевидно, военному делу он обучался в Техасе.

– Это далеко отсюда? – простонал я.

– Два километра.

Мысль о том, что мне предстоит пройти два километра в окружении сплошных военных тайн, испугала меня не на шутку:

– А доехать туда нельзя?

– Можно, – засмеялся капитан, – только нечем.

С фотоаппаратом и без пропуска тащился я через военную базу Северного Таиланда. Разгуливал среди солдат, точно всю жизнь ничего иного не делал. К счастью, все принимали меня за американца. Через полчаса я нашел штаб пограничной полиции.

– Капитан Суват просит извинить его за опоздание. Он придет примерно через четверть часа. – Чиновник, не задав мне ни единого вопроса, проводил меня из приемной в зал заседаний, где стены были задернуты портьерами.

– Подождите здесь, пожалуйста, – сказал он и скрылся.

– Что вы будете пить – чай или кофе?

– Кофе.

Капитан Суват, человек лет сорока, с коротко стриженными волосами, повернулся к ординарцу и приказал подать две чашки кофе.

– Генерал просит вас написать заявление и указать в нем, что вы хотите от пограничной полиции; кроме того, будьте любезны сообщить все свои данные, а также – с кем вы в Таиланде встречались и кто вас рекомендует. Пожалуйста, не опускайте никаких подробностей, – добавил он сладким голосом, не объяснив, однако, зачем генералу столь подробные сведения.

– Да мне только хотелось бы посетить музей полиции, – удивленно произнес я.

– Господин генерал должен дать согласие и на это, – чопорно возразил капитан. Как видно, пустые формальности любят везде.

– Не проще ли изложить просьбу лично? Мне хватило бы и пяти минут, – пытался я настоять на своем.

– Нет, нет, господин, – ответил он тоном хорошо вымуштрованного лакея, – генерал не выразил желания говорить с вами.

Я пожал плечами. Думаю, отдавая такое приказание, генерал не хотел меня обидеть, но любой человек, кроме полицейского, на моем месте обязательно бы оскорбился.

– У вас есть пишущая машинка с латинским шрифтом?

– Нет, господин, вам придется писать от руки. – Его голос звучал куда менее приветливо, чем по телефону.

Следующие десять минут я писал послание начальнику пограничной полиции, сидевшему в соседнем помещении, и с пафосом убеждал его, что наркотики не знают границ. Это невидимое зло угрожает всему миру, и потому необходимо, чтобы мы (он и я) объединились в борьбе с ним. Только так мы сможем спасти цивилизацию.

Письмо получилось великолепное, но я не строил ни малейших иллюзий насчет того, что оно произведет впечатление. В стране постоянных военных путчей любой генерал – прирожденный политик. А политик не верит не только чужим, но даже собственным словам.

– Пожалуйста, подождите ответа здесь, – сказал капитан и вышел.

Ожидание затягивалось. Незнакомый генерал медлил с решением. От скуки я отогнул крайнюю штору и увидел стенд с фотографиями. На одной – полиция обыскивает грузовик. Шофер и грузчик застыли – каждый по свою сторону кабины, – и на плече у того и другого покоится рука полицейского. Полицейские стоят в настороженной позе, на полусогнутых ногах, готовые к прыжку. На следующей фотографии, явно сделанной с вертолета, изображен караван груженых мулов. Размазанные фигуры контрабандистов похожи на тени. О том, что в мешках наркотики, можно догадаться, лишь исходя из того, что фотография помещена в музее полиции.

Наибольший интерес представляли фотографии, сделанные во время налетов на тайные лаборатории: из огромного медного котла, напоминающего блюдо с двумя ушками, еще идет пар, на утоптанной земле валяются белые пакетики, перевязанные веревочками, ими наполнен и таз позади, на скамейке. Под бамбуковым навесом – солдаты с карабинами на изготовку: они настороженно целятся в скамейку и таз, а один, проявляя усердие, заглядывает под воронку в углу. За спинами солдат – словно бы ухмыляющиеся, издевающиеся над ними солнце и пышущие жаром джунгли, где укрылись те, кого ищут солдаты.

Вызывает удивление простота оборудования. Дело в том, что изготовление доброкачественного героина далеко не так просто, как производство морфина, и от искусной работы химика зависит цена на готовый товар. На американский или западногерманский рынок попадает героин только высшего качества. Лишь в двух местах на всем свете умеют его делать: в Марселе и в Гонконге; оттуда происходят и специалисты «золотого треугольника».

Во Франции, в пору печальной славы Марселя, функционировали лаборатории, напоминавшие миниатюрные опытные производства. Все необходимое они получали из специализированных магазинов химического оборудования.

На старых фотографиях в музее полиции были запечатлены вертолеты, садящиеся на лесных полянах, и полицейские с разинутыми ртами возле мешков с опием-сырцом. Только непосвященный принял бы эти снимки за доказательство непримиримой борьбы таиландской полиции с производителями наркотиков. В действительности же уничтожение тайной лаборатории означает не больший успех, чем арест мелкого перекупщика на улицах Франкфурта.

– Я получил разрешение показать вам музей, – победоносно объявил капитан Суват и кликнул солдата. Тот раздвинул шторы. На стене висели графики, карты, фотографии – обычная смесь банальностей и самовосхваления. Героическая полиция – явствовало из них побеждает на всех фронтах.

– Сколько опия вы конфисковали в прошлом году?

– Около тысячи килограммов, – гордо ответил капитан.

– Это не так уж много. А сколько лабораторий, по мнению полиции, продолжает действовать в «золотом треугольнике»?

– Здесь обозначены лаборатории, в которых, по нашим сведениям, вырабатывают героин, – оживился капитан, указывая на карту, испещренную мелкими значками.

На карте было три вида обозначений: кружки, квадратики и треугольники. На таиландской стороне границы преобладали треугольники. Бирманское пограничье заполняли кружки, причем в некоторых местах их скопилось так много, что они почти слились.

– Это лаборатории, уничтоженные полицией? – спросил я.

– Нет. Мы можем их уничтожать только на своей территории, – хмуро ответил капитан, – в Бирме они продолжают действовать.

– А в Таиланде не возникают новые лаборатории?

– Нет, – самоуверенно заявил капитан.

– На вашей карте или на самом деле? – попытался пошутить я.

Капитан посмотрел на меня, как на некую разновидность назойливого насекомого, и не удостоил ответом.

– Куда деваются опий и героин, который вы берете у контрабандистов?

– Мы пересылаем их в Бангкок, – Мой вопрос ему явно не понравился.

– Самолетом?

– Нет. Поездом. Иногда машиной.

– А что с ними делают в Бангкоке?

– Не знаю. Это уж не наша забота. Какое-то время держат на складе, потом скорее всего уничтожают.

– И не жаль?

– Что вы, черт возьми, хотите этим сказать? – Он казался задетым, но, по-моему, только делал вид.

– Выгоднее продать конфискованный опий крупным фармацевтическим фабрикам. Ведь из него можно изготовить много разных лекарств.

Оба мы знали, что демонстративное сожжение конфискованных наркотиков на одной из больших площадей в Бангкоке – лишь ничего не значащий жест. Многие журналисты подозревают, что в бумажные коробки, облитые бензином, вместо наркотиков напихано обыкновенное сено.

– Сколько опия выращено в прошлом году в районе «золотого треугольника»? – На этот стереотипный вопрос я еще ни разу не получил однозначного ответа.

– Производство опия-сырца в странах «золотого треугольника» распределяется примерно так: Таиланд – одна седьмая часть, Лаос – две седьмых, Бирма – четыре седьмых.

– А опий из Лаоса поступает в Таиланд?

– Точно сказать трудно. Полагаем, что какие-то партии опия оттуда и попадают к нам, но, вероятно, без ведома тамошних властей. Часть опия-сырца доставляется из Южного Китая.

– Вы в этом уверены? – спросил я. Подобные заявления время от времени проскальзывают в мировой печати, но пока что никому не удалось это доказать.

– Не знаю. По крайней мере так утверждают некоторые наши источники.

Мне незачем было спрашивать, кто это утверждает. Китайцы – бывшие гоминьдановские солдаты, бежавшие после поражения в Бирму, имели немало причин ненавидеть свою прежнюю родину. Однако это не слишком убедительное доказательство.

– Бывают перестрелки при встречах с караванами, везущими опий? – поинтересовался я.

– Не люблю стрелять. Я за укрепление законности мирным путем, – улыбнулся капитан. В его лице я даже уловил нечто вполне человеческое.

– Но при переходе границы караваны контрабандистов численно порой в пять раз превосходят ваши патрульные отряды.

– Мы стреляем только при самообороне.

– И часто вам приходится защищаться?

Он поколебался:

– Не без того.

Улыбка промелькнула на его лице и тут же погасла. Капитан представлял здесь пограничную полицию. А как вытекало из поведения генерала, пограничная полиция не испытывала ко мне симпатии. Меня не могли выставить, ибо, как я высокопарно заявил в своем письме, борьба с наркотиками – задача всего человечества, выходящая за рамки идеологических и политических разногласий. Но мне и не сочувствовали.

– А мог бы я принять участие в поисковом полете вашего вертолета?

– Боюсь, из этого ничего не выйдет, – ответил капитан Суват вежливым тоном, каким в Таиланде обычно отказывают в просьбе.

– Ну, хотя бы присоединиться к сторожевому патрулю в пограничной области?

– И это не получится.

Когда в Таиланд прилетели репортеры из «Штерна», командование пограничной полиции решилось ради них атаковать на вертолетах караван мулов с опием. Несколько тысяч долларов, розданных в качестве «гонорара» за интересную информацию, явно оказались более убедительным аргументом, чем самая очаровательная улыбка. Налет не удался. Едва завидев тень приближающегося вертолета, контрабандисты разбежались, однако репортерам повезло: в джунглях обнаружили лабораторию по очистке героина – разумеется без химиков; они, как всегда, деликатно удалились.

Мы распрощались. Подозрительно поглядывая на меня, капитан объяснил, как пройти к воротам кратчайшим путем, да еще справился по телефону в проходной, дошел ли я туда.

Несмотря на видимую неудачу, я добился своего: это посещение обеспечивало мне алиби на случай, если в горах у меня возникнет какой-нибудь инцидент с полицией. Мое заявление о намерении туда отправиться как-никак лежало теперь на столе у самого генерала.

Генерал, правда, не сумел его правильно прочесть.