Текст книги "Реквием. Умирать — в крайнем случае"

Автор книги: Богомил Райнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

– Благодарю, не стоит, – отвечает Линда все тем же холодным тоном. – Я предпочла бы стакан виски… с содой, разумеется…

Дополнение это совершенно уместно, потому что Дрейк потребляет шотландское виски без содовой. Шеф тут же приказывает кельнеру принести бутылку содовой, которая, как он считает, только портит стоящую вещь, а затем возвращается к своему монологу:

– Мы только что обсуждали с нашим общим другом ваше великолепное исполнение… и я даже позволил себе заметить, что, по моему мнению, вы все это время пели исключительно для него, для этого счастливчика Питера!

– Думаю, что я пою для всех, кто желает меня слушать, – возражает Линда.

– Ну да, в таком смысле… И все же вы не можете, дорогая, обращаться ко всем одновременно… Вы мысленно выбираете себе одного слушателя и им, оказывается, предполагаю, не вон тот идиот с кислой рожей, а наш общий друг, потому что я не смею тешить себя иллюзиями, будто этим человеком могу быть я, бедный старый Дрейк…

– Почему же? Если это вам доставляет удовольствие… – вяло протестует наша дама.

– Иллюзии не доставляют удовольствия положительным людям, вроде меня, дорогая Линда. Для нас имеет цену только грубая реальность.

Намек достаточно недвусмыслен, но Линда не обращает на него внимания, и в этом ей отчасти помогает появление кельнера с необычным для Дрейка напитком – содовой.

Дрейк церемонно и вместе с тем щедро наливает виски, не обращая внимания на восклицания: «Довольно, ради бога, довольно!» и предоставляет даме возможность самой долить стакан содовой, поскольку ему эта операция совершенно не знакома.

– Позавчера, Питер, – поворачивается ко мне шеф, решив временно сменить жертву, – мы с мисс Грей обсуждали небольшой семейный вопрос и почти пришли к согласию установить между нами более близкие отношения, не прибегая, однако, к услугам англиканской церкви…

– Я не помню, чтобы мы принимали подобные решения, сэр, – сухо возражает Линда.

– Я сказал: «почти», – уточняет Дрейк. – Думаю, однако, что вы за это время успели как следут обсудить эту проблему и это словечко «почти» можно убрать.

– У меня не было времени обдумать… – признается Линда. – К тому же вы нагнали на меня такого страху, что я просто был не в состоянии всерьез подумать обо всем этом…

– Но я обратил ваше внимание на некоторые опасные последствия не для того, чтобы парализовать вас, дорогая, а чтобы активизировать…

– Да, но получилось наоборот.

– Вы хотите сказать, что вы еще не готовы дать ответ? – Рыжий удивленно поднимает брови.

– Вот именно.

Линда отвечает чуть слышно, но эффект до такой степени поразителен, что за столом воцаряется ледяное молчание.

– Странные существа эти женщины, Питер, – нарушает наконец затянувшееся молчание Дрейк. – Я имею в виду не всех, а только тех, кто строит из себя невесть что на том основании, что природа наделила их приятным голосом или пышной грудью. Поистине странные существа… Дрожат от страха перед неизвестностью, не отдавая себе отчета в том, что чем больше они теряют время на это дрожание, тем неотвратимее возможность превращается в реальность…

– Тривиальный эффект гипноза, – бормочу я.

– Ну, Питер, дорогой мой друг, какой же из меня гипнотизер! Я всего-навсего одинокий старый человек, совершенно безобидный… обратите внимание, что я безобиден до тех пор, пока меня не начнут раздражать сверх меры…

Он наливает новую порцию виски и, залпом осушив стакан до половины, продолжает:

– Впрочем, довольно об этом… Позвольте старине Дрейку самому решать свои проблемы… Вернемся к молодежи. В конце концов, жизнь – это молодость. Что вы скажете, Линда, если в ближайшем будущем вашим шефом станет Питер? Полагаю, это будет для вас приятным сюрпризом. В конце концов, отнюдь не плохо иметь в качестве шефа своего приятеля.

Линда машинально поднимает голову и смотрит на Дрейка, как будто хочет отгадать, на что он намекает. Потом снова опускает глаза на стакан.

– Должен признаться, подобная идея до сих пор не приходила мне в голову, – продолжает шеф, – но некоторые отстроумные замечания Питера, сделанные по ходу программы этим вечером, навели меня на мысль сделать его директором «Евы». С его воображением, с самобытными находками из него получится прекрасный художественный распорядитель. Самое главное, что мы ничем не рискуем. Не будет дополнительных расходов, которые иногда просто разорительны. Он, например, считает, дорогая Линда, что программу можно в корне изменить при помощи незначительных трансформаций… Она станет даже лучше…

– Полноте, сэр, – осмеливаюсь прервать его словесное извержение я.

– Молчите, Питер! Я отлично понимаю, что вы человек скромный, но не одобряю этого, – одергивает меня Дрейк.

И, обращаясь к нашей даме, продолжает:

– Он считает, дорогая, что достаточно, например, на мулатку возложить вокальную часть, а вас перевести на раздевание, как мы получим свежую, зажигательную программу…

– Да, я вас поняла, – произносит Линда, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения. – Мне не ясно только одно, почему вы не скажете прямо, что я надоела вам со своим репертуаром, а прибегаете к подобного рода… остротам.

– Да что это с вами, дорогая? Неужели вы обиделись? – Шеф удивленно разводит руками. – Прежде всего, речь идет об одной невинной затее нашего любимого друга: пока еще это только проект… и потом, никто не возражает против вашего репертуара, даже Питер, который к тому же считает, что, раздеваясь, вы могли бы напевать одну из ваших песенок… Не так ли, Питер?

Я не нахожу нужным отвечать ему, да и Дрейку ни к чему мой ответ, его больше интересует реакция дамы, и эта реакция не заставляет себя ждать:

– Думаю, я поняла вас правильно, сэр, – произносит Линда, вставая, ей удается (по крайней мере внешне) сохранять невозмутимый вид, – можете быть совершенно спокойны: я не буду больше досаждать вам своими песенками.

Она кивает нам на прощанье и уходит.

– Боюсь, что мы поступили с ней не по-джентльменски, – бормочет шеф с виноватым видом. – Вышло так, будто мы ее прогнали…

И, чтобы наказать себя за столь не джентльменское поведение, он выпивает виски одним духом. Потом, раздосадованный воцарившимся молчанием, рычит:

– Чего вы застыли, как монумент? Не хватало еще, чтобы и вы на меня начали дуться!

– Как можно, сэр. Я только не могу понять, зачем вам нужна эта женщина, раз она явно не желает ложиться с вами в постель. В конце концов, это вопрос взаимной симпатии.

– Глупости. – Рыжий пренебрежительно машет рукой. – Симпатия – это роскошь, а я не привычен к роскоши, мой друг. Я когда-нибудь спрашивал у вас, нравлюсь я вам или нет? Так почему это я должен ей потакать? В конце концов, мне нужна не симпатия, а мне нужно другое, то, что, слава богу, всегда налицо.

– Боюсь, что вам ничего не нужно, – осмеливаюсь возразить я, – и эта женщина тоже вам не нужна. Просто вас раздражает тот факт, что, как вы сами сказали, у соседа есть кошка, а у вас – нет.

– Хотя бы и так, это не так уж мало… – ворчит Дрейк, наливая себе лошадиную дозу виски.

Он собирается еще что-то сказать, но в этот момент оркестр оглушительно грохает, что знаменует начало второй части программы – ее ночной части, предназначенной для людей без предрассудков.

– Следующий номер нашей программы – секс по ту сторону «железного занавеса»! – объявляет конферансье в темно-синем смокинге. – Фрейлейн Хильда, недавно покинувшая красную Германию, избравшая свободу!

– О, это что-то новое! – восклицает Дрейк. – Раньше такого номера не было. Значит вы, Питер, напрасно обвиняете Стентона в отсутствии воображения. Вы просто заритесь на его место, приятель!

Ему явно нравится приписывать мне собственные умозаключения, и поскольку было бы грешно лишать его этого удовольствия, я ограничиваюсь следующим замечанием:

– Воображением, сэр, вероятно, обладает фрейлейн Хильда, а не Стентон. Держу пари, что она с этим своим эмигрантским номером уже несколько лет кочует по ночным клубам Сохо.

– Это не имеет значения, – ворчит рыжий, устремляя свой взор на даму, уже появившуюся на дансинге. – Во всяком случае, это оригинально.

Вид бездомной бродяжки весьма невзрачный. Она одета в грубую спецовку синего цвета. На голове платок. Очевидно, в Лондоне так представляют себе людей, живущих по ту сторону «железного занавеса». «Потерпевшая» оставляет возле стула свой эмигрантский чемоданчик и начинает с ходу снимать с себя свою простонародную одежду, чтобы показать, что у нее под платьем. Под платьем оказывается очень белое и очень пышное тело молодой женщины, весьма подвижной и изворотливой в демонстрации двусмысленных и откровенно бесстыдных телодвижений.

Поломавшись в голом виде сколько влезет, так что зрители смогли досконально, во всех деталях, изучить ее телосложение, женщина открывает чемоданчик, и начинается стриптиз наоборот, то есть одевание. Только на этот раз она надевает на себя лучший модный наряд в самом шикарном варианте, так что по окончании процедуры перед нами предстает изысканно одетая дама – неоспоримое вещественное доказательство преимуществ западного мира.

– Не дурна… – заключает рыжий, когда бедная эмигрантка направляется за кулисы, – и пышна в меру. Откровенно говоря, в ней больше секса, чем в Линде. Боюсь, мой друг, что я больше не смогу вернуться к худым… То ли это пресыщение… то ли ностальгия… Она мне напоминает Бренду…

Он делает знак Стентону, который как раз в это время проходит мимо нашего столика:

– Будьте любезны, дорогой, пригласите эмигрантку за наш столик…

– Эмигрантку, сэр? Да она за всю свою жизнь ни разу не выезжала из Лондона!

– Тем лучше. Значит, не потребуется переводчик.

Повернувшись ко мне, Дрейк поясняет:

– Я это делаю главным образом в ваших интересах. В конце концов, она ведь бедная горемыка вроде вас, или же играющая такую роль, что, в сущности, одно и то же.

– Вы напрасно утруждаете себя, сэр.

– Ах да, я совсем забыл, что у вас есть Линда. Ну что ж, пусть эта белотелая красотка достанется старине Дрейку… Дрейк не гордый… Его могут удовлетворить и остатки былой роскоши…

– Думаю, сэр, у вас нет недостатка в выборе.

– И я так думал, дружище. Пока не убедился, что богатый выбор скорее усложняет, чем облегчает жизнь. По-видимому, у меня уже сложились навыки женатого человека. Терпеть не могу приручать новых кошечек для того, чтобы потом выгонять их из дому. Терпеть не могу их менять. Новая, поскольку она новая, всегда чего-то ждет от тебя… Не только денег… Ей не терпится узнать, что ты с ней будешь делать. А самой и в голову не приходит, что, может быть, ты настроен совсем на другую волну… Нет, нет, новые меня раздражают… Но поскольку эта дама эмигрантка, я готов предпринять последнюю попытку…

Эмигрантка не заставляет себя долго ждать, она появляется за нашим столиком, вызывающая, одетая по последней западной моде (ее туалет как нельзя лучше будет соответствовать кабинету шефа). Костюм дамы в меру тесен, чтобы подчеркнуть и без того соблазнительные формы.

– Ах, я искренне польщена вашим вниманием, мистер Дрейк, – щебечет она на своем родном лондонском диалекте, грациозно подавая полную белую руку сначала шефу, а потом мне. – Увы, вы пьете шотландское…

– А вы бы предпочли?.. – спрашивает рыжий, приглашая ее сесть рядом.

– Шампанское, разумеется. Крепкие напитки старят, да будет вам известно…

– Шампанское? А какое количество вас удовлетворит? Бутылка? Две? Три?

Дама пожимает полными плечами.

– Можно и больше, разумеется, если я получу полагающийся процент.

– Процент? – Дрейк таращит голубые глазки. – Вы слышите, Питер? Она желает не только угощаться шампанским своего шефа, но и получить за это процент… Ну, знаете… Это просто…

И он закатывается хриплым смехом, причем так, что на глазах выступают слезы. Я никогда еще не видел его в таком состоянии.

– Нет, это просто… Это в самом деле переходит все границы, – выдавливает из себя шеф, обуздав наконец обуявший его приступ веселья.

– Мне очень приятно, что я смогла вас развеселить, сэр, – произносит бедное создание, бросая на меня удивленный взгляд, словно хочет спросить: «Он что – в своем уме?»

– Да, да, но я просто остался без сил, дорогая Хильда… Ах… Закажите, Питер, бутылку шампанского… Нет, это в самом деле…

Видя, что шампанское все же подают, дама кладет ногу на ногу, что требует известной ловкости, учитывая узость ее юбки и полноту бедер, и непринужденно берет сигарету из пачки, которую я ей протягиваю.

– Не думала, что вы такой весельчак, мистер Дрейк, – говорит она. – Мне говорили о вас другое.

– Что же именно, дитя мое? – любопытствует шеф, принимая дежурный лениво-добродушный вид.

– Не очень лестное, сэр… Вы же знаете, досужие языки…

– Конечно, конечно, – кивает головой рыжий. – Не удивительно, что я тоже слышал о вас кое-что…

– Вот как? – Дама выпячивает свой могучий бюст. – Что же именно вы слышали?

– Во-первых, что вы вовсе не эмигрантка…

– О, всего-то… – мисс Хильда делает небрежный жест рукой, показывая, что не намерена заниматься такими пустяками.

Вообще говоря, в ней ощущается некая широта души, а круглое белое лицо выказывет добродушный нрав, причем добродушие у нее натуральное, не то что у Дрейка. Судя по первому впечатлению, пышнотелую Хильду следует отнести скорее к категории женщин типа Дорис, чем таких кобр, как Бренда.

– Как видите, дружище, Сохо переживает упадок нравов, – обращается ко мне Дрейк, когда после очередного потрясающего номера в зале воцаряется относительная тишина. – Наша Хильда, вместо того чтобы быть польщенной вниманием шефа, заводит речь о процентах…

– Но я на самом деле польщена, сэр… – лепечет дама, осушая третий бокал шампанского. – Вы просто меня не поняли…

– Ладно, ладно, – бормочет рыжий, – у нас будет предостаточно времени, чтобы установить взаимопонимание.

Потом оборачивается ко мне и говорит:

– Да, дружище, Сохо в самом деле деградирует. Нет уже былой железной дисциплины… Где она, прежняя высокая мораль?.. Да чему тут удивляться, если все Объединенное королевство переживает упадок. Ведь в конце концов, что мы такое, как не частица Объединенного королевства? Не так ли, Питер? Прежде молодежь уезжала в колонии учиться делать бизнес и совершать героические поступки… А сейчас?.. Сейчас молодые становятся наркоманами или экстремистами… Потому что у нас нет сильной руки, Питер… Потому что наша политика не может родить того, кого родил наш родной Сохо, человека высокого долга и строгих принципов – вашего старого приятеля Дрейка…

В эту минуту раздается гром оркестра и, лишенный возможности продолжать разглагольствования, шеф апатично переводит взгляд на дансинг, где, если верить конферансье, в данный момент должна появиться пламенная и неукротимая мисс Богзнаеткто.

То ли вышеупомянутая мисс сумела распалить воображение старого Дрейка, то ли, наоборот, навеяла на него сонливость, но как только кончился номер, он, отечески потрепав бедную эмигрантку по плечу, сказал:

– Пошли, дитя мое… Дома, если мне не изменяет память, тоже найдется шампанское… На что-нибудь другое лучше не рассчитывайте, но шампанское найдется…

Чтобы сдержать данное Линде обещание, я постарался в этот ранний утренний час покинуть дорогую сердцу Дрейк-стрит и поискать себе пристанище подальше от нее, в квартале Ковент-гарден, конкретнее – в квартире мисс Грей.

Уже светает, и площадь, где братски сожительствуют Королевская опера и цветочные ряды, еще пуста, если не считать стоящего на углу полицейского в темном шлеме, который бросает на меня беглый взгляд, чтобы определить степень опьянения.

Я не пьян, а если и пьян, то не от виски, а от бесконечных монологов Дрейка, за которыми нужно следить очень внимательно, несмотря на всю их монотонность, чтобы не упустить в потоке обильного пустословия какой-нибудь намек, заслуживающий серьезного внимания.

– Похоже, вы просто без ума от этого человека, – говорит Линда, открывая мне дверь. – Я начинаю подозревать в вас мазохиста.

– Мазохиста? – переспрашиваю я, входя в теплое, уютное помещение и ступая по белым шкурам, которыми устлан пол. – Я такая же жертва, как и вы. Но отнюдь не мазохист…

– В таком случае не остается ничего другого, как предположить, что у вас железные нервы.

– Нервы, дорогая, вещь стоящая. Во всяком случае, когда хочешь уцелеть. Должен вам сказать, что накануне вечером вы вели себя очень неразумно, я бы сказал даже – опасно неразумно.

– А что мне оставалось делать? Упасть к его ногам?

– Тянуть с ответом, как я вам советовал. Тянуть и тянуть.

– Это можно делать день или два.

– Два – так два. В общем, пока есть возможность.

– Но он ведь не оставил бы меня в покое, вы сами это знаете. Он так вцеплся в меня…

– Наоборот. Я думаю, что он вас уже оставил…

«Вернее, предоставил Марку», – следовало бы добавить мне для большей точности. Но надо щадить даму, особенно если учесть, что нервы у нее далеко не железные.

– Что означает этот намек? Что вы имеете в виду? – с тревогой спрашивает Линда.

– Он сумел найти подругу в его вкусе. Ту, новенькую, Хильду.

– Завтра же пойду искать работу… Подальше от «Евы», – заявляет несколько успокоенная моим сообщением мисс Грей.

– Вот так бы и давно, – говорю я. Какой смысл ее тревожить? Одна спокойная ночь тоже кое-что стоит. Правда, ночи этой, можно сказать, грош цена, потому что она уже прошла.

Просыпаемся, как обычно, после обеда. Линда идет на кухню приготовить завтрак, а я отдергиваю занавески, чтобы посмотреть, какая погода, идет дождь или нет. Как и следовало ожидать, идет дождь. Мрачно и неприветливо. Вид мокрой улицы нагоняет на меня тоску, а я перевожу глаза на светлые стены комнаты. И вдруг на фоне этих светлых стен ясно вижу черный мужской силуэт.

Марк проник в квартиру каким-то таинственным образом совершенно бесшумно. Наверное, так же бесшумно и таинственно в дом входит смерть. Встав своими грязными ботинками на белоснежную шкуру у двери, он стоит неподвижно в мокром черном плаще и черной шляпе, с полей которой стекает вода. Мрачную картину дополняет черный пистолет, на дуло которого надет заглушитель.

– Где она? – спрашивает Марк осипшим глухим голосом, который я слышу впервые.

– Полегче, Марк, – осаживаю я его, – разбудишь соседей.

– Где она? – повторяет черный человек.

И тут, словно в ответ на его вопрос, из кухни выходит Линда и застывает на месте.

– Я не согласен, чтобы ты делал свое черное дело при мне, – говорю я. – Это не для моих нервов.

– Раз так – испаряйтесь, – цедит сквозь зубы незваный гость. – Вы мне без надобности. Мне нужна она.

Я направляюсь к двери, делая вид, что не замечаю взгляда Линды, взгляда, в котором мольбу сменяет презрение.

Поравнявшись с черным человеком, я бросаюсь на него и со страшной силой заворачиваю правую руку убийцы за спину. Отчаянный хруст суставов. Правя рука роняет пистолет и бессильно повисает. Лицо Марка белеет от боли, но он не издает ни звука: чрезвычайный полномочный посол явно считает, что кричать ему не к лицу. Освободив одну из рук, я наношу ему удар в солнечное сплетение, от которого он отлетает в другой угол комнаты.

Тем самым я рассеиваю один из мифов. Страшилище оказывается хрупким, как фарфоровя безделушка. Просто никто не догадался или не сумел приблизиться к нему на дистанцию кулачного удара. Секрет его могущества – в черном пистолете.

– Не стойте, как лунатичка, – ворчу я на даму, – принесите перевязочный материал.

Линда бежит на кухню и возвращается с бельевой веревкой.

– Ох, Питер, – виновато лепечет она, – а ведь я-то думала, что вы последний подлец.

– Не стоит ворошить прошлое, – советую я ей, – снимите-ка лучше покрывало вон с того кресла.

Я усаживаю Марка в вышеупомянутое кресло. Несмотря на хрупкость, он делает попытки вырваться, и я вынужден двинуть его кулаком по голове, чтобы он не трепыхался, пока я не прикручу его веревкой к креслу и не заткну рот платком. Запеленав его так, чтобы он не мог вытащить кляп, я говорю Линде:

– Вы, кажется, совсем забыли о завтраке…

– О Питер, – произносит она своим мягким голосом, – я все еще не могу поверить, что вы спасли меня от смерти. Господи, ну как я могла подумать, что вы подлец.

– Хуже Дрейка?

– Дрейк не подлец, – возражает Линда. – Дрейк – чудовище.

Сам того не желая, я напоминаю ей о старом греховоднике, и нет ничего удивительного, что она спрашивает:

– А теперь, Питер? Что нам делать теперь?

– Завтракать, – отвечаю я. – Что же еще? Позвольте обратить ваше внимание на то, что вода для кофе давно уже вскипела.