Текст книги "Инспектор и ночь"

Автор книги: Богомил Райнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Я выбрал первый попавшийся пляж и, разумеется, наткнулся на самый дорогой. Это был пляж отеля «Эксцельсиор», а в «Эксцельсиоре» всё было категории «люкс», даже море и песок. Кассир одну за другой отрывал квитанции: за зонт, за матрас, за халат, за кабину… Пока я отсчитывал деньги, кассир взирал на меня с лёгким презрением: «Дорого, да? Тогда зачем ты сюда лезешь?..»

Это презрение не было его собственным. Он позаимствовал его у своих хозяев. Наверно, давно служил им и теперь вообразил, что принадлежит к их миру.

Раздевшись, я пошёл за пареньком, который носил зонты и другие вещи. Нам предстояло пересечь весь пляж, чтобы дойти до свободных мест на самом краю. Вокруг на резиновых матрасах и пёстрых халатах лежали мужчины и женщины с загорелыми телами – красноватыми, золотистыми, светло-коричневыми, шоколадными. Здесь были молодые люди с мускулами атлетов и другие – с жирными спинами. Здесь были старцы – худощавые и полные, с огромными обвислыми животами, здесь были молодые женщины – стройные и расплывшиеся. Здесь были различные люди, они лежали на животе и спине, полулежали, сидели. В общем, это был бы самый обычный пляж, если бы не некоторые мелкие детали, те мелочи, которые отличают избранных, даже когда они голые, от простых смертных. Золотые часы, браслеты, тёмные очки в дорогих оправах, модные халаты, рубашки и шорты, разбросанные по песку, серебряные табакерки и зажигалки. И лица, выражающие скуку или пресыщенность, иронию или подчёркнутую изысканность, и всегда – надменность, беспредельную вечную надменность людей высшего сорта, осуждённых неизвестно за какие прегрешения жить на одной земле с париями.

Я шёл, разрывая ногами песок, чтобы он не жёг ноги. Некоторые из лежащих поднимали глаза и небрежно оглядывали меня: «Уж очень ты белый». Быть белым среди лета было неприличным.

В конце пляжа, где ещё оставались свободные места, паренёк раскрыл зонт и воткнул его в песок. Я вошёл в море. Меня всего пронизал холод, вода показалась вдруг более тёмной и холодной. Тяжёлыми неловкими шагами я торопился достичь глубины, потом нырнул и повис в холодном зеленоватом полумраке между поверхностью и дном, пока в ушах не начала звенеть кровь и вода не вытолкнула меня наверх.

Под голубым зонтом был расстелен матрас, но я оттащил его в сторону и лёг на тёплый песок, который охватывает тебя своими шершавыми ладонями, впитывает в себя капли воды и утомление. Я всей грудью жадно вдыхал солёный морской воздух. Потом этот воздух вдруг стал густым и неприятным, от каких-то тяжёлых духов. Где-то ниже, между тем местом, где я лежал, и морем, расположились люди. Я не видел их, но слышал голоса. Женский голос был капризным, тонким, часто прерывался из-за учащённого дыхания; мужской был ленивым и хрипловатым.

– Может быть, нам всё же не нужно было выходить, – говорила женщина. – Хоть я и в тени, но жара плохо на меня действует.

– И я тебе то же говорил. Зачем выходить, когда такое пекло, тем более с твоим сердцем и твоими нервами.

– Ты всегда цепляешься за мои нервы. Если послушать тебя, можно подумать, что твоя жена – сумасшедшая. Мои нервы, мои нервы…

– Почему ты раздражаешься… – огорчённо выдохнул мужчина. – Согласен – твои нервы в чудесном состоянии, только не раздражайся.

– Я не говорю, что в чудесном, – недовольно ответила женщина. – Но я и не сумасшедшая, как ты хочешь меня представить.

– Я ничего не хочу, кроме того, чтобы ты перестала раздражаться.

– Если хочешь знать, ты виноват в том, что у меня расшатаны нервы. Думаю, что излишне напоминать тебе об этом!

– Совершенно излишне.

– Именно поэтому я прошу тебя оставить в покое мои нервы.

Мужчина ничего не ответил, только снова тяжело вздохнул.

– Может быть, и в самом деле не стоило выходить, – опять начала женщина после минутного молчания. – Я чувствую, что жара плохо действует на меня.

Мужчина ничего не ответил.

– Тебе, разумеется, это безразлично.

Ответа не последовало и на этот раз.

– Нет, тебе, конечно, не безразлично. Ты рад. Просто рад, что твоя жена мучается.

Её голос стал плаксивым.

– Послушай, разве не я советовал тебе не выходить? Зачем сейчас эти упрёки?

– Да, но я считала, что в тени будет хорошо.

– Тень… Какое значение имеет тень! Всё дело в йоде. Воздух полон йода, и поэтому ты чувствуешь удушье.

Женщина шумно вдохнула воздух, словно её и в самом деле что-то душило.

– Лучше всего я вернусь, – томно сказала она немного погодя.

И, поскольку её муж молчал, добавила:

– Тебе, разумеется, и в голову не приходит пойти со мной.

– Только не это! Прошу тебя, только не это! Всю ночь до зари проторчал с тобой в казино, где ты сорила деньгами, а сейчас, едва разделся, снова одеваться, это уже…

– Хватит. Другого я от тебя и не ожидала. Придётся, как всегда, идти одной.

Но она не сразу встала, и они ещё некоторое время разговаривали. Потом женщина выразила предположение, что в буфете, возможно, прохладнее. Муж считал, что никакой разницы нет. Тогда она встала и пошла. Сквозь полуприкрытые ресницы я видел её крупное расплывшееся тело и такое же расплывшееся стареющее лицо, блестящее и жирное от крема.

– Прошу тебя, скажи Роберту, чтобы вернулся после того, как отвезёт тебя, – прокричал ей вслед муж.

Я снова закрыл глаза и перевернулся на другой бок. Воздух опять стал прохладным и чистым, и это напомнило мне о тени каюты и о незнакомке с пароходика.

Она, конечно, принадлежит к тому же кругу, что и те, которые лежат вокруг меня. Платье с розовой вышивкой, сумка с бамбуковой ручкой, элегантные туфли – всё это стоит денег. Но красноречивее любых платьев были её манеры. Надменная замкнутость, умение сразу поставить тебя на место. Выше простых смертных… как сказал старичок.

Воспоминание об этой женщине, упивающейся своей красотой, продолжало раздражать меня. Читает кинороманы и кичится своей эрудицией и изысканным видом. Я про себя отругал её, а потом раздражение прошло, и я решил думать о чём-нибудь другом.

«Пусть идёт ко всем чертям», – сказал я себе, открыл глаза и увидел её. Она сидела в нескольких метрах от меня, обхватив руками колени, и смотрела на паренька, который тащил зонт и прочие вещи. Её тело, покрытое ровным золотистым загаром, было упругим и подтянутым, но не мускулистым, как это бывает у спортсменок. Оно было закруглённым и стройным одновременно, плавно изогнутым и гармоничным, как мелодия.

Паренёк установил зонт, расстелил под ним матрас и ушёл. Женщина осталась сидеть там, где сидела. Она, естественно, видела меня, человек всегда присматривается к своим соседям, но держалась так, словно была наедине с песком и солнцем.

«Дурак я, что кошусь на тебя. Но больше я не доставлю тебе этого удовольствия.»

Я сидел, почти демонстративно отвернувшись, и не смотрел в её сторону. Только время от времени украдкой бросал взгляды в сторону незнакомки, чтобы увидеть, какой эффект производит моё безразличное поведение.

Теперь я мог наблюдать и за мужчиной с ленивым хрипловатым голосом. Его редкие, заботливо напомаженные волосы, серые подстриженные усики и малиновые плавки выдавали желание казаться молодым. А в его возрасте это уже нелегко. Шоколадное холёное тело на первый взгляд казалось крепким, но под мышками и на спине уже собирались предательские старческие складки. Годы наложили свой неумолимый отпечаток и на гладко выбритые щёки, а под глазами темнели мешки, делающие взгляд мужчины тяжёлым и суровым, какими бывают взгляды святых на старых иконах.

Мужчина повернулся грудью к солнцу, и это позволило ему рассматривать незнакомку, не выдавая себя. Впрочем, она обращала на него ровно столько же внимания, сколько и на меня, и по крайней мере это было утешительно.

Погревшись на солнце, женщина встала и пошла к морю. Шла она медленно, неторопливо, и можно было подумать, что она нарочно подчёркивает грациозность своего тела, если бы не её полное безразличие к окружающим.

Мужчина поспешил повернуться спиной к солнцу, поскольку смотреть ему теперь было в том направлении не на что. Но и на море не было ничего интересного. Незнакомка прекрасно плавала, и вскоре виднелась только её розовая шапочка, которая становилась всё меньше и меньше.

Прошло немало времени, пока женщина снова оказалась на берегу. Она вернулась под свой зонт, накинула дорогой махровый халат. Пока она вытирала лицо, халат сполз с её плеч и упал на песок.

«Нужно бы встать и поднять его», – сказал я себе, но толстяк опередил меня. Девушка приняла халат из его рук к поблагодарила чем-то вроде улыбки. Старик, с этого момента я прозвал его Стариком, остался под её зонтом и завёл разговор о воде – тёплая она или холодная. Незнакомка ответила что вода приятная.

– Я так и думал, – заявил мужчина. – Какой чудесный день, не правда ли?

– Действительно, чудесный.

«Он тоже говорит тебе всякие плоскости о погоде, но ему ты отвечаешь. Видно, оттого, что он поднял твой халат. Большое дело.»

Они продолжали обмениваться пустыми фразами, и Старик вовсе не собирался возвращаться на место. Женщина оставалась всё такой же сдержанной, в её голосе не чувствовалось особого энтузиазма, но во всяком случае она отвечала.

Я вошёл в воду. Издали мне было видно, как Старик протянул незнакомке бинокль, показывая что-то на горизонте. На его руке блестели массивные золотые часы-браслет. Повернувшись спиной к берегу, я поплыл.

Плавал я долго, а когда вышел, ни незнакомки, ни Старика не было. Увидел я их немного позднее. Одетые, они поднимались вместе по лестнице, ведущей к ресторану.

Полежав ещё немного, я оделся и пошёл к отелю. Меню висело возле входа. Цены были такими, что я заколебался.

«Зачем ты пойдёшь туда? Чтобы поесть или чтобы созерцать тех двоих? Если для того, чтобы поесть, ты ошибся дверью».

Замечание было вполне уместным, но, пока я произносил его, ноги сами принесли меня к дверям ресторана. Метродотель, стоящий в дверях, равнодушно взглянул на меня, предоставив мне самому дойти до той истины, что я не туда попал. Те двое находились в глубине ресторана. Между мною и ими стояло множество столиков, застланных толстыми льняными скатертями, украшенных цветами и хрусталём, фарфором и серебром. Кое-где уже сидели мужчины в белых и индиговых пиджаках и женщины в туалетах пастельных тонов. И хотя я ломаного гроша не давал за всё это, мне вдруг показалось необычайно трудным пересечь зал и сесть там, где сидели те двое.

«Нечего заглядывать. Если решил войти, входи», – подумал я. «Если решил войти, входи», – машинально повторял я потом, спускаясь по лестнице, и позднее, шагая по пеклу вдоль набережной. Я досадовал, но не на тех там и их роскошь, а на себя, потому что потянулся к этой роскоши и почувствовал себя, как вытащенная из воды рыба. Мне была по вкусу другая обстановка – дешёвые клетчатые скатерти, щербатые тарелки с бифштексом и вечным картофелем.

Досада, разумеется, вскоре прошла.

Заметив на набережной кофейню, я расположился в тени оранжевого навеса и в наказание за расточительство на пляже заказал только кружку пива и бутерброд.

Пока я жевал длинную мягкую булку, в голове прояснилось, и я снова преисполнился благих намерений. «Хватит глупостей, – сказал я себе в третий раз за этот день. – Отправляйся в город. Ещё не поздно осмотреть две церкви. А с завтрашнего дня возьмёшься за программу – и никаких отклонений».

Я уже вставал, когда появились те двое. Они шли в мою сторону, и довольно быстро. Женщина шла впереди с нахмуренным лицом, а Старик бормотал что-то просительно и пытался взять её за руку. Они почти поравнялись с моим столиком, когда незнакомка остановилась и, обернувшись, почти крикнула:

– Оставите вы меня наконец в покое?

– Послушайте, послушайте… – прошептал Старик.

– Оставите или нет?

– Но послушайте же, боже мой…

«Вот и первые сцены», – констатировал я мысленно.

Девушка оглянулась, словно ища помощи, и её взгляд остановился на мне. Не могу точно сказать, что выражал этот взгляд, но я встал и медленно направился к Старику.

– Оставьте в покое даму, – потребовал я. – Что за глупость гоняться за женщинами в такую жару?

– А вы кто такой? Я вас не знаю! – буркнул тот.

– И я вас тоже. Но это не мешает мне дать вам совет: в такую жару и тем более в вашем возрасте разумнее всего прилечь…

Я взял его за руку выше локтя и потихоньку сжимал пальцы до тех пор, пока Старик не выпустил локоть девушки. Официант с сонным лицом наблюдал за развитием событий, стоя в дверях кофейни.

– Дама – моя знакомая, – объяснил я, обращаясь скорее к официанту, чем к Старику. – Сударыня, не сядете ли вы за мой столик?

Она несколько растерянно взглянула на меня, но села на предложенный ей стул. Я тоже сел. Старик продолжал стоять на тротуаре, его взгляд стал тяжелее взглядов святых на старинных иконах. Поняв наконец, что всё потеряно, он повернул назад, буркнув что-то вроде «негодяй».

– До свидания и приятного сна! – пожелал я ему, потом повернулся к девушке.

– Что вам заказать?

– Ничего.

Видно было, что её не развеселило приключение со Стариком, лицо её оставалось таким же хмурым.

– И всё же надо что-то заказать. Раз вы приняли моё приглашение…

– Видите ли, сударь… Я не принимала никакого приглашения. Хотела только отвязаться от назойливого кавалера и надеюсь, что не нарвалась на второго…

– Будьте спокойны. Так что вам заказать?

– Кружку пива…

– Гарсон, кружку пива!

Моё поведение стало вызывающим и недружелюбным. Девушка украдкой взглянула на меня.

– Извините, но здесь просто невозможно отвязаться от нахалов.

– Выход всегда есть, – несколько резко заметил я.

– Какой?

– Обедать одной.

– Это вас не касается.

– Безусловно. Только речь идёт не обо мне, а о вас. Красивые женщины сами виноваты в двух третях своих бед.

Она осталась равнодушной к косвенному комплименту. Отпила немного пива, потом холодно поинтересовалась:

– Вы хотите сказать, что они сами заставляют ухаживать за собой?

– Возможно. А кроме того воображают, что за ними ухаживают и тогда, когда этого нет.

– Подобное я, пожалуй, слышу впервые.

– Имейте это в виду на будущее.

– Чудесно, – сказала она и встала. – В таком случае спасибо за пиво. И за урок.

– Не стоит благодарности. Могу ли я проводить вас?

– Не беспокойтесь. До места, куда я иду, совсем недалеко.

– Как хотите.

Я посидел ещё немного, бессмысленно глядя на едва начатую кружку пива. Там, где её коснулись губы незнакомки, пена чуть-чуть спала. Меня вдруг охватило глупое желание опорожнить кружку, хотя пить совсем не хотелось.

«Странно…» – подумал я.

«Что именно странно?»

«Эта женщина в четвёртый раз встречается мне за этот день…»

«Ясно… Сама судьба толкает тебя в объятия красавицы. И ты разинул рот перед таким чудом. И тебе даже в голову не приходит, что в таком местечке, как Лидо, на этой крохотной пяди земли люди встречаются и по десять раз в день, не удивляясь этому».

«Молчи, хватит».

«Ну, встретил её четыре раза, так что из этого? Ты можешь встретить её и сорок раз. Сама она не подарила тебе ни одного свидания, разве не так?»

«Молчи», – сказал я и снова загляделся на кружку.

В город я вернулся после обеда и осмотрел Каза д’Оро. поскольку это было неподалёку от отеля и поскольку меня мучали угрызения совести. Я медленно обходил полутёмные залы с выщербленными временем мраморными полами. Добросовестно останавливался возле каждого гобелена, каждой картины, по привычке уделяя им столько же времени, сколько уделил бы, действительно, рассматривая их. Но я ничего не видел и думал о другом.

Когда я вышел на улицу, солнце уже заходило и небо, покрытое длинными фиолетовыми облаками, начало темнеть. Белый мрамор стал зеленоватым и холодным, вода канала казалась совсем чёрной, и я почувствовал, как тяжело одиночество даже в таком городе как Венеция.

На следующее утро я долго ждал пароходик. В сущности, у меня под носом один за другим прошли три пароходика, но я не садился, потому что незнакомки внутри не было. Она оказалась только в четвёртом – сидела в тени каюты.

– Какое совпадение… – сказал я. – Как вы себя чувствуете?

Девушка слегка кивнула головой и ответила, что хорошо.

На этом разговор иссяк, по крайней мере она его не поддерживала. Я несколько раз попытался заговорить, но незнакомка вперила взгляд в свой журнал, отвечала «да» и «нет» или вообще не отвечала. На берегу она резко отказалась от моих услуг, когда я предложил проводить её. На пляже её тоже не оказалось. Там, на том же месте, что и вчера, находился один Старик, и мы долго сидели и ждали, стараясь не смотреть друг на друга, но девушка так и не пришла.

«Хватит бездельничать, с завтрашнего дня за дело», – приказал сам себе я, не очень-то веря в собственное благоразумие. На следующее утро я снова торчал на остановке и ждал пароходик, тот, на котором находилась моя незнакомка.

– Какое совпадение… Как вы себя чувствуете?

С утра мне всегда удавалось встретиться с ней, но пользы в том было мало. Девушка держалась отчуждённо, всем своим видом говоря: «Оставь меня в покое. Зря тратишь время». Я знал, что зря, но не мог махнуть на неё рукой и даже объяснить себе, почему упорствую, и когда порой спрашивал себя, зачем делаю это, моё второе «я» упорно молчало, как ребёнок, который сделал пакость, но не хочет признаваться в том.

Незнакомка не поворачивалась ко мне спиной, не избегала меня. Она просто отказывалась замечать, что и я существую на этой земле, потому что это её не трогало. Один-единственный раз, на пятый или шестой день, между нами завязалось нечто вроде разговора.

В тот день на пароходике было немного народа, и мне удалось занять место возле девушки, не действуя усиленно плечами и локтями. На ней была блузка в синюю и белую полоску и тёмно-синяя плиссированная юбка. Это выглядело скромно, по крайней мере для того, кто никогда не приобретал подобные скромные вещи. Как бы то ни было, ни синий цвет очень шёл к покрытому золотистым загаром лицу и каштановым волосам.

– Мопассан… – пробормотал я, заметив в её руках книгу. – Это хорошо. В сущности, какая разница – кинороман или Мопассан? И там, и там говорится о любви, не правда ли?

Разговор становился острым. Я не хотел этого, но не мог преодолеть глухого раздражения, которое порождала во мне надменность этой женщины.

Она не осталась в долгу:

– Для вас важно только, чтобы там говорилось о любви, да?

– Почему же для меня? Я не читаю кино романов.

– Можно читать кинороманы и не верить им, – спокойно заметила она, поправляя сбившийся локон. – А можно читать Мопассана и не понимать прочитанного.

– Надеюсь, что, по крайней мере, вы понимаете его.

– Я тоже надеюсь, – бросила она и раскрыла книгу.

Разговор принял нежелательный оборот, и больше не о чем было разговаривать. Двигатель застучал громче. Мы приближались к остановке Палаццо Дукате. Кондуктор бросил канат. Двигатель заглох, одни пассажиры начали сходить на берег, другие занимали места на пароходике. Потом двигатель опять затарахтел, пароходик отошёл от пристани, описал широкую дугу и по тихому проливу пошёл к Лидо, скрытому где-то там, в утреннем тумане. Нос пароходика разрезал воду, оставляя на ней широкие борозды, и казалось, что единственным призванием пароходика было неутомимо толкать тяжёлую волну всё вперёд и вперёд.

Девушка продолжала читать. Непрочитанных страниц оставалось совсем немного, но их вполне хватало на то, чтобы читать до самого Лидо.

– Вы, наверно, дошли до похищения, – заметил я, не отрывая глаз от водной борозды.

– Точно до этого места, – ответила девушка, подняв голову и улыбнувшись.

– Каков этот Милый друг, а? – подбросил я, словно речь шла о нашем общем знакомом.

– Такой же, как большинство мужчин, – бесстрастно ответила она.

– Вы считаете, что большинство мужчин такие?

– Да. Я так считаю.

Незнакомка снова склонилась над книгой.

Эта её самоуверенность больше всего раздражала меня.

– Это плохо говорит о большинстве ваших знакомых, но не о большинстве мужчин. Большинство мужчин! Да вы разве их знаете?

Она не соблаговолила ответить и продолжала читать.

– В сущности, вы, возможно, и правы. Даже это бесспорно, что вы правы, поскольку речь идёт об известном обществе. Об обществе, где каждый стремится отхватить что-то и подняться повыше. В этом обществе женщины, разумеется, лишь средство для достижения успеха, как и всё остальное.

Я профилософствовал ещё немного в том же духе, уверенный, впрочем, что девушка не слушает меня. Но она снова подняла глаза и, внимательно посмотрев на меня, спросила:

– А какое другое общество существует? Вы говорите о нашем обществе так, словно существует какое-то иное.

– Конечно, существует. И я даже считаю, что в один прекрасный день всё общество станет иным, а алчность и эгоизм будут выставлены в музее с пояснительными надписями.

– Когда это произойдёт? Через год? Через два?

– О, не беспокойтесь. Не верю, что это произойдёт так скоро. Состоянию ваших родителей в данный момент ничто не угрожает.

Она только иронически улыбнулась и заметила:

– Меня не беспокоит состояние моих родителей, но не интересуют и события далёкого прошлого. Мы-то живём в настоящее время, не так ли?

И она снова углубилась в книгу.

В Лидо мы вместе сели в автобус. Но, когда у входа на пляж я пропустил её вперёд, она отрицательно покачала головой и собралась идти дальше.

– Вы не идёте на пляж? Сели бы опять там, в конце. Там всегда есть свободные места.

– Сейчас не могу. Может быть, приду позднее.

«Твоё дело, – сказал я про себя и направился к кассе. – Меня интересует море, а не ты. А море, полагаю, на месте»

Я расположился, как и в предыдущие дни, в конце пляжа Несколько ниже лежал Старик с шоколадными складками. Он теперь приходил всегда один, наверно, сумел как следует напугать жену йодными испарениями.

Я почти не загорал, потому что успел сгореть, и больше находился в воде. Девушки всё не было. Я решил пройтись вдоль мокрой полосы прибоя. Песок под ногами был твёрдым и прохладным. Белые пенистые волны лизали ноги, потом отступали, и я чувствовал, как вместе с ними песчинки ускользают у меня из-под ног. Пляж, как всегда, был усеян человеческими телами. Люди безучастно и безразлично смотрели на меня. Наверно, я довольно долго шёл так, когда вдруг увидел мою незнакомку. Она сидела возле моря, обхватив руками колени. Девушка тоже заметила меня.

«Значит, скрываешься? Прекрасно, тогда иди ко всем чертям».

Я собирался пройти мимо, но она не сводила с меня взгляда, а её глаза смеялись, хотя лицо и оставалось безучастным.

– Скажите на милость, – сказал я. – Вы выбрали лучшее место. Я хочу сказать, место, где меня нет.

– Места выбираю не я. Это делает мальчик. Для меня все места одинаковы.

Мне стоило бы почувствовать себя задетым тем, что она избегает меня. Нужно было обидеться на безразличие этого «все места одинаковы». Вообще надо было пройти мимо, но я сел рядом с ней, испытывая беспричинную глупую радость.

– Кончили читать книгу? – спросил я, чтобы сказать что-то.

Девушка кивнула в сторону зонта у себя за спиной:

– Могу дать её вам, если хотите. Я уже прочла.

– Благодарю покорно. У меня нет ни малейшего желания заниматься сейчас вашим Милым другом?

– Почему моим?

– Потому что такими вы представляете себе мужчин. А я предпочитаю обыкновенных людей.

– А каков обыкновенный человек, по-вашему?

– Каков? – я пожал плечами, затрудняясь с ответом. – Такой… как я, например.

– А вы какой?

«Сейчас я не стану объяснять тебе, какой я. Не обязан».

– Скажите же! Какой же он ваш обыкновенный человек?

В её словах не было ни настойчивости, ни особенного любопытства. Она просто посмеивалась.

– Я не могу привести вам точное определение. Знаю только, что, когда обыкновенный человек обращает внимание на женщину, он делает это оттого, что полюбил её, а всё остальное для него не имеет никакого значения. Речь идёт о настоящих отношениях, разумеется, а не о мелком флирте.

– Ах, да: великая любовь, – заметила она и многозначительно покачала головой. – Значит, для вас обыкновенный человек не герой Мопассана, а герой кинороманов. В них всегда рассказывается о великой любви. Не могу понять, почему вы тогда презираете их.

– Оставьте вы кинороманы! Это глупости. Слова там действительно о любви, но, в сущности, всё вертится вокруг денег. Кавалер не только ужасно влюблён, но и красив, и не только красив, но и богат. Или если он случайно не богат, то у женщины богатства хватит на двоих.

– В таком случае давайте выкупаемся, если вы не имеете ничего против.

Мои рассуждения явно не занимали её.

Девушка встала. Я украдкой смотрел на это стройное красивое тело, совершенное, как античный мрамор. Оно было недоступным в своём совершенстве, и вся она казалась мне недоступной, её нецелованные губы вряд ли кто-нибудь мог поцеловать, а спокойствие ясных глаз не могла замутить похоть.

– Ну как, вы идёте? Для вас солнце не очень-то полезно.

Кожа у меня действительно сгорела, и я смущённо подумал, что с такой кожей, покрытой красными пятнами, я вряд ли могу быть приличным кавалером для неё.

Мы плавали довольно долго и вылезли на берег возле моего зонта. Старик лежал на своём месте. Когда мы проходили мимо него, он приподнялся и с подчёркнутой учтивостью поклонился женщине. Она сделала вид, что не заметила его.

– Давайте сядем в тени, – предложил я и показал на зонт.

– Сколько сейчас времени?

Я ответил.

– Поздно. На сегодня хватит.

– В таком случае мы могли бы вместе пообедать.

Она посмотрела на меня, словно удивляясь такому бессмысленному упорству. Это снова разозлило меня:

– Если вам не неприятно, разумеется…

Старик сидел к нам вполоборота, и по всему было видно, что прислушивался к разговору. Девушка бросила взгляд в его сторону, потом снова посмотрела на меня и кивнула головой:

– Хорошо. Ждите меня у выхода.

Она уже сделала несколько шагов, когда Старик, смешно подпрыгивая, подбежал к ней. Я не мог расслышать, что он сказал незнакомке, но видел его смущённое, умоляющее лицо и руку, приложенную к груди и словно говорящую: «Вы допускаете, что я…» Женщина только досадливо вскинула голову и прошла мимо. Я принялся собирать свои вещи.

Мне пришлось ждать довольно долго, но это меня не раздражало. И вот она появилась – спокойная, свежая, аккуратно причёсанная.

– В «Эксцельсиор», да?

– Почему обязательно в «Эксцельсиор»? Пойдёмте туда, где мы с вами были.

– В бистро?

– А почему бы и нет? Сложные меню меня совсем не прельщают.

Видимо, она понимала, что я не богат. Женщины всегда понимают такие вещи.

– Послушайте, – несколько грубовато заявил я, – если вы считаете, что обед в «Эксцельсиоре» или где бы то ни было разорит меня…

– Я ничего не считаю. Просто лично я предпочитаю бутерброд и кружку пива. Вы знаете, что значит следить за своей фигурой, не правда ли?

– Несколько дней вы не очень-то заботились о своей фигуре.

– Именно поэтому сейчас я решила вдвое больше заботиться о ней.

Через несколько минут мы уже сидели в тени оранжевого навеса и ели бутерброды, пока официант дремал в дверях, засунув руки в карманы и зажав под мышкой салфетку. Мы уже кончали обедать, когда мимо террасы медленно прошёл Старик. Он посмотрел на нас, вернее, только на мою спутницу, учтиво поклонился и не спеша проследовал дальше.

– Послушайте, если этот старик раздражает вас, скажите мне. Я надаю ему по физиономии.

Она рассмеялась. Рассмеялась впервые, звонко, легко, как девчонка. Глядя на неё, замкнутую, строгую, невозможно было предположить, что она может так смеяться.

– Не вижу причин для того, чтобы покушаться на чью-либо физиономию.

– Но он преподнёс вам нечто вроде предложения, не правда ли?

– Нечто в этом роде, – уклончиво ответила она.

«Этот женатый старый дурак!» – хотелось сказать мне, но это походило на донос, и я заметил только:

– Он похож на богача.

– Наверняка богат.

– Вот одна из тех черт, которые раздражают меня в таких типах: они считают, что всё покупается за деньги…

Не знаю, что ещё я хотел сказать, когда вспомнил, что и моя незнакомка принадлежит к миру богачей. Пока мы жевали бутерброды, я совершенно забыл об этом.

– С деньгами и в самом деле многого можно добиться, – сухо возразила она. – И если вас это раздражает, то только оттого, что вы сами не имеете денег.

– Откуда вы знаете, что не имею?

Девушка посмотрела на меня с лёгкой иронией:

– Вы, наверно, считаете себя невероятно загадочным. А вы прозрачен, как это стекло, – она небрежно стукнула своим лакированным ноготком по высокой рюмке. – Вы можете сколько угодно разгуливать по пляжу «Эксцельсиор», но никогда не смешаетесь с его завсегдатаями. Вы не из их круга. Вы не такой, как они.

– Почему же?

– Да потому, например, что задаёте подобные вопросы. Такие вещи не объясняются, они просто чувствуются. Человека с положением сразу можно распознать. Такой человек говорит не так, как вы, и держится не так, как вы, и его костюм скроен не как ваш. Это чувствуется, понимаете? А вы вот не можете почувствовать. Вы анархист или коммунист, или нечто в этом роде и попали сюда по какому-то недоразумению.

– Интересно в таком случае, как вы решились сесть за один стол с таким низким типом…

– Это не более интересно, чем то, что некто, ненавидящий богачей, по целым дням вертится среди них.

– Любопытство и ничего больше, – ответил я.

– Представьте себе, что и мною руководит любопытство.

– Вот этого я не могу себе представить. Вы выше всякого любопытства. Вы невозмутима и недосягаема, как олимпийская богиня, и всё, что копошится возле вас, для вас только насекомые, не заслуживающие никакого внимания. Вы и любопытство! Нет, это совершенно исключено.

– Мне кажется, что солнце плохо действует на вас, – мягко произнесла она, – и не волнуйтесь так, потому что вы начинаете заговариваться.

Я раздражённо посмотрел на неё. Однако у меня был действительно жар. В голове шумело. Наверно, и вправду перегрелся.

Девушка отодвинула стул и встала.

– Пора идти.

– Разрешите проводить вас.

– Незачем. Мне недалеко.

Она сказала это сухо, тоном, не допускающим возражений.

– Встретимся ли мы по крайней мере утром?

– Не вижу необходимости в том.

– Ну хотя бы во имя любопытства. Завтра в десять.

– Вам лучше вернуться, – сдержанно улыбаясь, посоветовала девушка. – Мне кажется, что и в самом деле солнце плохо подействовало на вас.

И она ушла.

«Вам лучше вернуться… вернуться…» Её тихий, полный иронии голос всё время звучал у меня в ушах, пока я ехал на пароходике. Эта женщина воображала себя необычайно умной, имеющей право относиться к окружающим, как к умственно отсталым детям.

Я вышел возле Палаццо Дукале и отправился в церковь Санта Закариа. Из истории с незнакомкой ничего не выходило, лучше вернуться к плану и наверстать упущенное. В базилике было полутемно. От огромных влажных каменных стен веяло холодом. Я чувствовал, как этот холод всё глубже и глубже проникает в меня. Он пронизал меня до костей, и вскоре я начал дрожать. Я вышел на улицу, но летнее солнце потеряло всё своё тепло, и дрожь усилилась. «И в самом деле надо прилечь», – подумал я, силясь превозмочь болезненные конвульсии.