Текст книги "Заплутавшие Сосны. Трилогия (ЛП)"
Автор книги: Блейк Крауч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
– Четыре…
Остановил ее, не дав стукнуться о стену, стоя уже на пороге.
– Три…
Итан окинул пол взглядом, чтобы убедиться, что не отбрасывает тени, но даже если бы отбрасывал, эта мигающая люминесцентная лампа замаскировала бы ее.
– Два и один, и теперь я сердита. Очень-очень сердита. – Вытащив что-то из кармана, медсестра сказала: – Я в подвале, западное крыло; практически уверена, что он здесь. Жду вашего прибытия, прием.
Рация изрыгнула треск помех, и мужской голос отозвался:
– Понял, идем.
Теперь наркотик врезал по Итану во всю мощь, колени обмякли, зрение начало рывками сходить с рельсов, теряя четкость и двоясь.
Вот-вот здесь будет больше народу.
Нужно сделать это сейчас же.
Он твердил себе
пошел, пошел, пошел
, хоть и сомневался, что ему хватит сил или хотя бы присутствия духа.
Попятился на несколько шагов в комнату, чтобы удлинить разбег, сделал длинный, глубокий вдох и опрометью ринулся вперед.
Покрыв семь шагов за две секунды.
Врезался медсестре в спину на полном ходу, толкнув поперек коридора лицом в бетонную стену.
Жесткий, сокрушительный удар застал ее совершенно врасплох, и потому скорость и точность ее реакции изумили Итана. Выбросив правую руку назад, она вонзила иглу ему в бок.
Глубокая, пронизывающая, ослепительная боль.
Он попятился, кренясь на сторону на заплетающихся ногах.
Медсестра развернулась с залитой кровью правой стороной лица, принявшей на себя удар о бетон, замахиваясь шприцем, и бросилась на Итана.
Он бы мог постоять за себя, будь способен видеть хоть что-нибудь, но не видел ни черта – взор поплыл, перед глазами вспыхивали картинки, будто сильнейший приход от экстази.
Она сделала выпад, Итан пытался парировать, но неправильно оценил дистанцию, и игла пронзила ему левое плечо.
Когда медсестра выдернула шприц, боль едва не повергла Итана на колени.
Медсестра подстерегла идеальную позицию для пинка прямо ему в солнечное сплетение, и одна лишь сила удара швырнула его назад, к стене, попутно вышибив весь воздух из легких. Итан ни разу в жизни не ударил женщину, но когда Пэм снова устремилась вперед, не мог отделаться от мысли, с каким удовольствием вмазал бы правым локтем этой суке в челюсть.
Взгляд его был прикован к иголке у нее в руках, в голове пронеслось: «
Только не это снова, Господи, умоляю!
»
Он вскинул руки, чтобы защитить лицо, но они казались валунами. Медлительными и громоздкими.
– Держу пари, вы сейчас жалеете, что не вышли, когда я просила по-доброму, а? – бросила медсестра.
Итан с половинной скоростью нанес по широкой дуге крюк, от которого Пэм легко уклонилась, с молниеносной скоростью парировав прямым, снова сломавшим ему нос.
– Хотите снова иголочку? – спросила она.
Итан ринулся бы вперед, попытался бы свалить ее на пол, придавить своим весом, но идея стычки, учитывая иглу и его расстроенное восприятие, выглядела скверно.
– Я же вижу, что вы отключаетесь, – рассмеялась Пэм. – Знаете, а это и в самом деле вроде как забавно.
Итан силился скользнуть прочь от нее по стене, шаркая ногами, чтобы оказаться вне пределов досягаемости, но она дублировала каждое его движение, оставаясь перед ним и нацеливаясь для очередной атаки.
– Давайте-ка поиграем, – предложила Пэм. – Я буду тыкать в вас иголкой, а вы попробуйте мне помешать.
Итан сделал выпад, но боли не последовало.
Просто обманное движение – она с ним играет.
– А вот следующий, мистер Бёрк, будет…
Что-то ударило ее по голове сбоку с твердым
тук!
Пэм рухнула на пол как подкошенная и застыла, а Беверли встала над ней в этом безумном мигающем свете, продолжая держать за ножки металлический стул, которым уложила медсестру Пэм, выглядя порядком шокированной собственным поступком.
– Сейчас придут другие, – сообщил Итан.
– Идти можете?
– Посмотрим.
Отшвырнув стул, затарахтевший по линолеуму, Беверли бросилась к Итану.
– Держитесь за меня на случай, если равновесие откажет.
– Уже отказало.
Он уцепился за руку Беверли, и она потащила его по коридору обратно. К моменту, когда они добрались до поста медсестры, Итану уже каждый шаг давался с трудом.
Сворачивая за угол, он оглянулся и увидел, что медсестра Пэм пытается сесть.
– Быстрей! – поторопила Беверли.
Главный коридор был по-прежнему пуст, и они уже пустились бегом.
Дважды Итан спотыкался, но Беверли, подхватывая, удерживала его в вертикальном положении.
Веки у него потяжелели, седация нисходила на него, как теплое мокрое одеяло, и ему хотелось лишь найти какой-нибудь тихий, укромный уголок, чтобы свернуться калачиком и заспать это все.
– Еще держитесь? – спросила Беверли.
– На волоске.
Дверь в торце коридора маячила в пятидесяти футах впереди.
Беверли прибавила шагу.
– Ну же, – подстегнула она, – я слышу, как они спускаются по лестнице.
Итан тоже это слышал – гомон голосов и множество шагов за дверью на лестницу, которую они миновали буквально только что.
В конце коридора Беверли рывком распахнула дверь и выволокла Итана через порог на загроможденную лестничную площадку, от которой шесть ступенек взбирались к другой двери наверху со светящимся красным знаком ВЫХОД над ней.
Там Беверли задержалась, позволив двери мягко закрыться за ними.
По ту сторону Итан слышал голоса, наполнившие коридор, звуки шагов, вроде бы удаляющиеся от них, но полной уверенности в этом не питал.
– Они нас видели? – спросил он.
– Не знаю.
Итану пришлось сосредоточиться из последних сил, чтобы одолеть эти последние ступени до выхода, вывалившись сквозь дверь и ступив во тьму, ощутив ступнями мокрый тротуар и барабанящий по плечам холодный дождь, тут же просочившийся сквозь тонкую, как бумага, ткань сорочки.
Он едва стоял, а Беверли уже тащила его к тротуару.
– Куда мы? – поинтересовался Итан.
– В единственное известное мне место, где вас не найдут.
Он последовал за ней на темную улицу.
Никаких машин, только считаные уличные фонари да огни в домах, все тусклое и затянутое пеленой дождя.
Они двинулись по тротуару вдоль тихой улочки. Одолев второй квартал, Итан остановился и попытался сесть на траву, но Беверли не позволила ему спасовать, отрезав:
– Еще нет.
– Я больше не могу идти. Почти не чувствую ног.
– Еще квартальчик, ладно? Вы дотянете. Вы должны дотянуть, если хотите жить. Обещаю, через пять минут вы сможете лечь и переждать.
Выпрямившись, Итан заковылял дальше, проследовав за Беверли еще квартал, за которым уже не было ни домов, ни фонарей.
Они вошли на кладбище, заполненное потрескавшимися надгробьями, перемежающимися с карликовыми дубами и соснами. За ним не ухаживали бог весть сколько, трава доходила Итану до пояса.
– Куда вы меня ведете? – Язык заплетался, слова падали с губ тяжело и неуклюже.
– Прямо вперед.
Они петляли между надгробьями и памятниками, по большей степени настолько разрушенными, что разобрать надписей Итан не мог.
Он замерз, сорочка промокла насквозь, на ноги налипла грязь.
– Вот, – указала Беверли на небольшой каменный мавзолей в осиновой рощице.
Преодолев последние двадцать футов, Итан рухнул у входа между парой каменных вазонов, рассыпавшихся в каменное крошево.
Беверли потребовалось трижды налечь на железную дверь плечом, чтобы заставить ее открыться, заскрежетав петлями достаточно громко, чтобы разбудить мертвого.
– Нужно пробраться внутрь, – увещевала она. – Ну же, вы почти на месте. Еще четыре фута.
Открыв глаза, Итан пополз вверх по ступеням через тесный дверной проем, прочь от дождя. Беверли закрыла дверь, и на минутку в склепе воцарилась непроглядная тьма.
Щелкнул фонарик, подсветив интерьер и воспламенив цветом витражное окно, врезанное в заднюю стену.
Образ: лучи солнца, пронзающие тучи и озаряющие одинокое цветущее дерево.
Итан повалился на ледяные камни, а Беверли тем временем расстегнула молнию дорожной сумки, припрятанной в углу заранее. Вытащив одеяло, развернула его и накрыла Итана.
– Я припасла и кое-какую одежду для вас, – сообщила она, – но одеться можете, когда проснетесь.
Он неистово дрожал, яростно цепляясь за ускользающее сознание, потому что остались вопросы, которые он еще должен задать, вещи, которые он должен знать. Вдруг Беверли здесь не будет, когда он очнется снова.
– Что такое Заплутавшие Сосны? – вопросил Итан.
Сев рядом с ним, Беверли проговорила:
– Когда вы очнетесь, я…
– Нет, скажите мне сейчас. За последние два дня я навидался невозможных вещей. Вещей, заставляющих усомниться в собственном здравомыслии.
– Вы не сумасшедший. Вас просто пытаются в этом убедить.
– Зачем?
– Вот этого я не знаю.
Гадая, можно ли ей верить, Итан заключил, что, учитывая все обстоятельства, пожалуй, будет мудрей ошибиться с перекосом в скептицизм.
– Вы спасли мне жизнь, – выговорил он, – и спасибо вам за это. Но я должен спросить… почему, Беверли? Почему вы мой единственный друг в Заплутавших Соснах?
– Потому что, – улыбнулась она, – мы оба хотим одного и того же.
– Чего это?
– Вырваться отсюда.
– Дороги из города нет, так?
– Да.
– Я приехал сюда несколько дней назад. Так как же такое вообще возможно?
– Итан, просто поддайтесь действию наркотика, и когда очнетесь, я поведаю вам все, что знаю, и как, по-моему, можно вырваться. Закрывайте глаза.
Итан не хотел, но не мог помешать этому случиться.
– Я не сумасшедший, – пробормотал он.
– Знаю.
Дрожь пошла на убыль, жар его тела создавал под одеялом тепловой карман.
– Скажите мне одно, – попросил он. – Как вас занесло в Заплутавшие Сосны?
– Я была представителем «Ай-Би-Эм». Приехала сюда с коммерческим визитом в попытке оснастить компьютерную лабораторию местной школы нашими «Тэнди-1000». Но на въезде в город попала в ДТП. В мою машину врезался выскочивший ниоткуда грузовик. – Ее голос притих, словно отдалившись, уследить за повествованием стало труднее. – Мне сказали, что я перенесла травму головы и отчасти потеряла память, и потому первое, что я помню об этом городе, – это как очнулась однажды под вечер у реки.
Итан хотел ей поведать, что то же самое случилось и с ним, но не мог открыть рта, чтобы заговорить, – наркотик нахлынул на организм девятым валом, захлестнув его с головой.
У него не больше минуты.
– Когда? – выдохнул он.
Беверли не расслышала, была вынуждена наклониться поближе, поднести ухо к его губам, но даже так ему пришлось вложить в вопрос все силы до капли:
– Когда… вы… приехали… сюда? – прошелестел он, цепляясь теперь за ее слова, как за спасательный круг, способный удержать его на плаву, в сознании, но все равно соскальзывал во тьму, отделенный от беспамятства считаными секундами.
– Мне никогда не забыть день приезда, – промолвила она, – потому что в каком-то смысле он был подобен дню моей смерти. С той поры все для меня переменилось. Было чудесное осеннее утро. Бездонная синева небес. Желтая листва. Было третье октября тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Фактически на следующей неделе у меня годовщина. Я провела в Заплутавших Соснах целый год.
Глава 08
Не осмелившись открыть дверь, она вместо того выглянула через одну из выбитых панелей витражного окна. Не увидела сквозь полуночный дождь совершенно ничего, ничего не услышала, кроме шелеста капель по траве и листве деревьев над крышей мавзолея.
Итан, побежденный наркотиком, отключился, и отчасти она ему позавидовала.
Во сне к ней приходят видения.
О Прежней Жизни.
О мужчине, за которого она, скорее всего, вышла бы замуж.
Об их общем с ним доме в Бойсе.
Планах, которые они строили вместе.
Детях, которых она надеялась в один прекрасный день произвести на свет – порой ей даже снились их лица.
А пробуждалась она в Заплутавших Соснах.
Этом красивом аду.
Когда она едва прибыла, окружающие скалы наполнили ее благоговением и изумлением. Теперь же Беверли ненавидит их за то, чем они есть, чем они стали – тюремной решеткой, ограждающей этот очаровательный городок, покинуть который не дано никому, а немногие попытавшиеся…
Эти ночи до сих пор являются ей в кошмарах.
Звук пятисот телефонов, звонящих одновременно.
Вопли.
Не сегодня… сегодня ночью этого не случится.
Стащив свое пончо, Беверли подошла к Итану, скорчившемуся под одеялом у стены. Когда его натужное, учащенное дыхание наконец сменилось длинными, спокойными вздохами, подобралась к дорожной сумке и выудила из наружного кармана нож.
Складной, ржавый и тупой, но другого ей отыскать не удалось.
Стащив одеяло прочь и задрав больничную сорочку Итана, она повела ладонью вдоль его левой ноги, пока не наткнулась на шишку на задней стороне бедра.
Позволила ладони задержаться там чуточку дольше, чем следовало бы, но боже, как же давно она не касалась мужчины и не чувствовала прикосновения мужской руки.
Она думала сказать Итану заранее, но его ослабленное состояние этому помешало – да, может, оно и к лучшему. Как бы там ни было, ему повезло. Проделывая это с собой, она была лишена такой прелести, как анестезия.
Беверли положила фонарик на каменный пол, чтобы тот освещал тыльную сторону бедра Итана.
Буквально испещренного шрамами.
Глазом шишка не видна, определяется только на ощупь – да и то едва-едва, если знаешь, где именно щупать.
Беверли открыла лезвие, собственноручно простерилизованное два часа назад ватными тампонами, смоченными спиртом, чувствуя, как подкатывает под горло желудок при мысли о том, что надо сделать, и в душе молясь, чтобы боль не вывела его из наркотического забытья.
Глава 09
Итану снилось, что он связан по рукам и ногам и что-то грызет ему ногу, делая небольшие пробные укусы, но иногда запуская зубы достаточно глубоко, чтобы он закричал во сне.
*
Вырвался из сна.
Со стоном.
Тьма вокруг, а левую ногу в верхней части задней поверхности бедра палит чересчур знакомой болью – кто-то его режет.
На одно ужасное мгновение он вновь оказался в той пыточной камере с укутанным в черный платок Аашифом, подвешенный к потолку за запястья, с прикованными к полу лодыжками, с телом, вытянутым в струну, так что и не шелохнешься, как бы чудовищна ни была боль.
Чьи-то руки трясли его за плечи.
Женский голос произнес его имя:
– Итан, все в порядке. Все уже позади.
– Пожалуйста, перестаньте, о господи, пожалуйста, перестаньте…
– Вы в безопасности. Я это вытащила.
Он отметил световое пятно, несколько раз моргнул, пока оно не сфокусировалось.
Луч фонарика, лежащего на полу.
В отраженном свете Итан увидел каменные стены, две гробницы, витражное окно – и тогда все с оглушительной силой накатило обратно.
– Вы знаете, где вы? – спросила Беверли.
Боль в ноге была настолько сильной, что его затошнило.
– Нога… что-то не так…
– Я знаю. Мне пришлось кое-что из нее вырезать.
В голове прояснилось. Больница, шериф, попытка покинуть город – все пришло обратно; память пыталась пересобрать отдельные события в осмысленную последовательность. Он подумал, что видел еще и Кейт, но уверенности в этом не испытывал. Этот эпизод чересчур смахивал на сон – или на кошмар.
Но с новообретенной ясностью мышления боль в ноге вышла на первый план, мешая сосредоточиться на чем-нибудь другом.
– О чем это вы? – уточнил он.
Подняв фонарик, Беверли направила луч на правую руку, державшую между большим и указательным пальцами что-то вроде микрочипа с пятнышками засыхающей крови среди полупроводниковых дорожек.
– Что это? – спросил Итан.
– С помощью этого за вами наблюдают и отслеживают, где вы.
– Это было у меня в ноге?
– Такие вживлены каждому.
– Дайте его мне.
– Зачем?
– Чтобы я растоптал его вдребезги.
– Нет-нет-нет. Не стоит делать этого. Тогда они сразу поймут, что вы его удалили. – Беверли протянула ему чип. – Просто выбросьте его на кладбище, когда будем уходить.
– А здесь нас не найдут?
– Я уже пряталась здесь с чипом. Толстые каменные стены сбивают сигнал. Но долго оставаться здесь нельзя. Они способны отследить чип с точностью до сотни ярдов от того места, где пропал сигнал.
Итан с кряхтением сел. Откинув одеяло, увидел лужицу крови, блеснувшую в свете фонарика. Из пореза на задней стороне бедра продолжали сбегать алые ручейки. Интересно, на сколько ей пришлось углубиться. Голова шла кругом, липкую от горячки кожу саднило.
– У вас в сумке есть что-нибудь, чтобы закрыть рану? – осведомился он.
– Только технический скотч, – покачала она головой.
– Давайте. Лучше, чем ничего.
Подтащив сумку к себе, Беверли запустила руку внутрь.
– Мне приснилось, что вы сказали, будто приехали сюда в тысяча девятьсот восемьдесят пятом, или это произошло на самом деле? – поинтересовался Итан.
– На самом деле. – Она извлекла рулон ленты. – Что мне делать? Медицине я не обучалась.
– Просто оберните несколько раз вокруг ноги.
Приклеив кусок ленты, Беверли принялась раскручивать рулон, осторожно обвивая скотчем бедро Итана.
– Не слишком туго?
– Нет, в самый раз. Нужно остановить кровотечение.
Сделав пять оборотов, она оторвала ленту и разгладила ее.
– Я должен вам кое-что сказать, – сообщил Итан. – Нечто такое, чему вы не поверите.
– А вы попробуйте.
– Я приехал сюда пять дней назад…
– Вы мне уже говорили.
– Это было двадцать четвертого сентября две тысячи двенадцатого года.
Мгновение Беверли просто смотрела на него.
– Вы когда-нибудь слыхали об айфоне? – осведомился Итан.
Она покачала головой…
– А об Интернете? «Фейсбуке»? «Твиттере»?
…и продолжала качать.
– Ваш президент… – начал Итан.
– Рональд Рейган.
– В две тысячи восьмом Америка избрала своего первого черного президента Барака Обаму. Вы никогда не слыхали о катастрофе «Челленджера»?
Он заметил, что фонарик у нее в руке задрожал.
– Нет.
– Падении Берлинской стены?
– Нет, ничего такого.
– Двух войнах в Заливе? Одиннадцатого сентября?
– Вы мне голову морочите? – Беверли поглядела с прищуром: одна мера гнева, две – страха. – О боже! Вы с ними, не так ли?
– Конечно, нет. Сколько вам лет?
– Тридцать четыре.
– И ваш день рождения…
– Первого ноября.
– Какого года?
– Тысяча девятьсот пятидесятого.
– Вам должен был исполниться шестьдесят один год, Беверли.
– Не понимаю, что это значит.
– Тогда нас уже двое.
– Здешние люди… они не говорят друг с другом ни о чем за пределами Заплутавших Сосен, – промолвила она. – Это одно из правил.
– О чем это вы?
– Они называют это «жизнью текущим моментом». Не допускают никаких разговоров о политике. Никаких разговоров о прежней жизни. Никаких дискуссий о поп-культуре – кино, книгах, музыке. По меньшей мере тех, которые недоступны здесь, в городе. Не знаю, заметили ли вы, но тут нет практически никаких торговых марок. Даже деньги с придурью. До последнего времени я не замечала, но вся наличность здесь из пятидесятых и шестидесятых. Ни одной более поздней монетки. И ни календарей, ни газет. Единственное, благодаря чему я сохранила счет времени пребывания здесь, – это то, что я веду дневник.
– И почему это так?
– Не знаю, но наказывают за проступок сурово.
Нога Итана, сдавленная скотчем, пульсировала, но хотя бы кровотечение унялось. Покамест пусть его, но скоро повязку придется ослабить.
– Если я узнаю, что вы с ними… – начала Беверли.
– Я не с ними, кем бы
они
ни были.
Глаза ее набрякли слезами. Сморгнув их, Беверли утерла блестящие дорожки, оставшиеся на щеках.
Итан привалился спиной к стене.
Озноб и боли усугубились.
Он по-прежнему слышал, как дождь барабанит по кровле над ними, и по-прежнему за витражным окном господствовала ночь.
Подняв одеяло с пола, Беверли накинула его Итану на плечи.
– Вы прямо горите, – заметила она.
– Я спросил вас, что это за место, но настоящего ответа так и не дождался.
– Потому что я не знаю.
– Вам известно больше, чем мне.
– Чем больше знаешь, тем странней становится. Чем меньше знаешь…
– Вы провели здесь год. Как вам удалось выжить?
Она рассмеялась – печально и смиренно:
– Делая то же, что и все… покупаясь на враки.
– Какие враки?
– Что все чудесно. Что все мы живем в идеальном городке.
– Где обретается рай.
– Что?
– Где обретается рай. Это я видел на транспаранте на подступах к городу, когда пытался уехать отсюда вчера вечером.
– Когда я впервые здесь очнулась, то была так дезориентирована и так страдала от боли после автокатастрофы, что поверила, когда мне сказали, что я здесь живу. Проблуждала весь день в тумане, после чего шериф Поуп нашел меня. Сопроводил в «Биргартен» – тот самый паб, где мы с вами впервые встретились. Сказал мне, что я тамошняя барменша, хоть я ни разу в жизни и не обслуживала посетителей бара. Потом отвел меня в викторианский домик, которого я прежде и в глаза не видела, и сказал мне, что я дома.
– И вы ему просто поверили?
– У меня не было конкурирующих воспоминаний, Итан. В тот момент я знала лишь свое имя.
– Но память вернулась.
– Да. И я поняла, что что-то очень не сходится. Я не могла связаться с внешним миром. Знала, что это не моя жизнь. Но в Поупе было что-то такое, ну, зловещее, что ли. На каком-то инстинктивном уровне я понимала, что лучше не расспрашивать его ни о чем.
Машины у меня не было, так что я начала предпринимать длинные прогулки к окраинам городка. Но странное дело – всякий раз, когда я приближалась к месту, где дорога загибается обратно, угадайте, кто был тут как тут?.. До меня дошло, что Поуп на самом деле вовсе не шериф. Он начальник тюрьмы. Для всех живущих здесь. Я догадалась, что он каким-то образом меня отслеживает, так что в течение двух месяцев не высовывала головы, ходила на работу, ходила домой, завела парочку друзей…
– И они тоже на это повелись?
– Не знаю. На поверхностном уровне они даже бровью не повели. Ничем не выказали, что это из ряда вон. Через какое-то время я поняла, что ходить всех по линеечке заставляет страх, но перед чем – не знала. И уж конечно, не спрашивала.
Итан вспомнил соседскую вечеринку, на которую набрел – боже, неужели только вчера вечером? – казавшуюся совершенно нормальной. Совершенно безупречно заурядной. Подумал обо всех чудаковатых викторианских домиках Заплутавших Сосен и о семьях, в них живущих. Сколько же жителей – арестантов – поддерживают уверенный, беззаботный вид при свете дня, а ночью лежат без сна, устремив взгляд в потолок, с мыслями, несущимися чехардой, запуганные, тужась постичь, почему их заточили в этой живописной тюрьме? Наверное, не один и не два. Но человеку, как ни крути, свойственно приспосабливаться. Наверное, подавляющее большинство убедили себя, убедили собственных детей, что все в точности так, как и должно быть. Как было всегда. Сколько из них живут ото дня ко дню, текущим мгновением, отгораживаясь от любых мыслей и воспоминаний о той жизни, которую вели прежде? Куда легче смириться с тем, чего не переменишь, чем поставить все на кон, ринувшись навстречу неизвестности. Вовне. Столкнувшись с перспективой жизни за тюремными стенами, люди, прожившие в заключении много лет, часто совершают самоубийство или идут на рецидив. А тут разве иначе?
– Однажды вечером в баре, – продолжала Беверли, – через пару-тройку месяцев после моего прибытия тот парень сунул мне записку. В ней говорилось: «Задняя сторона левого бедра». В ту ночь в ду́ше я нащупала это впервые – маленькая припухлость, что-то под кожей, – хотя и не знала, что по этому поводу предпринять. Назавтра вечером он снова появился у меня в баре. Нацарапал новую записку, на сей раз на счете – «Вырежьте это и сохраните, с помощью него вас отслеживают».
– В первые три раза я смалодушничала. Но на четвертый собралась с духом и сделала это. Днем всегда держала чип при себе. Носила, как все остальные. И странное дело, порой мне это казалось чуть ли не нормальным. Скажем, обедаю у кого-нибудь в гостях или на соседской вечеринке и вдруг ловлю себя на ощущении, что, может статься, так оно всегда и было, что моя предыдущая жизнь была сном. Начала постигать, как люди смиряются с жизнью в Заплутавших Соснах.
А ночью, закончив смену в пабе, шла домой, оставляла чип в своей постели, где должна была находиться, и направлялась прочь. Каждую ночь в новом направлении. И все время попадала в тупики. На севере, востоке и западе эти отвесные скальные стены, и я могла вскарабкаться на них футов на сто или около того, но карнизы неизменно становились все у́же, и в конце концов мне уже не за что было уцепиться, или я доходила до места, карабкаться выше которого у меня кишка была тонка. У подножия этих скал мне встретился отнюдь не один скелет – старые, сломанные кости. Человеческие. Люди, пытавшиеся совершить восхождение и упавшие.
Во время четвертой вылазки я направилась на юг по главной дороге – той самой, по которой приехала в Заплутавшие Сосны. Выяснила то же, что и вы, – она просто сворачивает обратно в город, бесконечной петлей замыкаясь на себя. Но я продолжила движение на юг через лес. Прошла с полмили, пока в конце концов не наткнулась на ограду.
– Ограду?
Пульсация в ноге Итана стала несносной, хуже боли от разреза, сделанного Беверли. Он ослабил скотч.
– Двадцать футов высотой, идущую через лес в обе стороны, сколько хватает глаз. По верху идет колючая проволока, гудящая, как будто под током. И один и тот же знак, прикрепленный к ограде через каждые пятьдесят футов. Он гласит: «Возвращайтесь в Заплутавшие Сосны. Дальше вам угрожает смерть».
Итан снова замотал ногу.
Пульсация утихла, а боль, хоть еще и не прошла, но притупилась.
– Вы нашли проход?
– Нет. Близился рассвет, и я подумала, что лучше вернуться в город. Но когда повернулась, чтобы уйти, передо мной стоял человек. Я перепугалась до смерти, пока не поняла, кто это.
– Парень, сказавший вам о чипе?
– Именно. Сказал, что следовал за мной. Каждую ночь, когда я совершала вылазку.
– И кто же это был? – поинтересовался Итан, и хотя в полумраке судить было трудно, ему показалось, что на лицо Беверли набежала тень.
– Билл.
Тело Итана прошило покалывание, будто слабый электрический ток.
– Как фамилия Билла? – спросил он.
– Эванс.
– Господи!
– Что?
– Эванс и был покойником в доме. В том, куда вы меня направили.
– Верно. Я хотела, чтобы вы с ходу поняли, насколько опасно это место.
– Сообщение получено. Эванс был одним из агентов Секретной службы, искать которых меня отправили в Заплутавшие Сосны.
– Я не знала, что Билл из Секретной службы. Он не говорил мне ничего о том, что мы называли «нашими прежними жизнями».
– Как он погиб?
Беверли подняла фонарик с пола – яркость свечения лампочки начала снижаться.
Выключила его.
Непроглядная тьма.
Шелест дождя, и больше ничего.
– Это произошло в ночь, когда мы пытались бежать. По-прежнему не понимаю, как они узнали, потому что мы оставили свои микрочипы в постелях, как множество раз до этого. Мы с Биллом встретились в назначенном месте с припасами и снаряжением… но у нас не было ни шанса.
Итан расслышал горечь, надломившую ей голос.
– Нам пришлось разойтись, – поведала она. – Я добралась до своего дома, но его они настигли. И порвали на куски.
– Кто порвал его на куски?
– Все.
– Кто это «все»?
– Весь город, Итан. Я из своего дома слышала… его крики, но поделать ничего не могла. И наконец поняла. Поняла, что удерживает всех здесь.
Долгое-долгое время никто из них не проронил ни слова.
Наконец Итан проговорил:
– Я так и не добрался до ограды, но забрел на какое-то расстояние в лес за этим разворотом на дороге к югу от города. Только вчера ночью. Готов поклясться, я что-то слышал.
– Что?
– Вопль. Или клич. Может, нечто среднее. И самое дикое, что впечатление было такое, будто я его уже слышал прежде. Во сне. Или в другой жизни. Он наполнил меня ужасом на самом первобытном уровне, словно волчий вой. Что-то гнездящееся очень глубоко. Моей единственной реакцией было бежать. И вот теперь, услышав то, что вы говорите об этой ограде под током, я начинаю гадать, зачем она там? Чтобы не выпускать нас? Или не впускать кого-то оттуда?
Поначалу Итан думал, что звук возник у него в голове – какое-нибудь побочное действие наркотика, которым накачала его медсестра Пэм, или последствия травмы от побоев Поупа и всего, что пришлось перенести после.
Но шум быстро нарастал.
Какой-то звон.
Нет.
Множество звонков.
Сотни и сотни.
– Что это? – спросил Итан, не без труда поднимаясь на ноги.
Беверли уже сражалась с дверью, открывая ее под скрежет петель, а затем в склеп ворвалась волна холодного воздуха, и шум внезапно стал громче.
Итан понял, что это.
Голоса пяти сотен дисковых телефонов, сработавших одновременно, наполняя долину заливистым, зловещим звоном.
– О боже! – выдохнула Беверли.
– Что происходит?
– Вот так и началось в ту ночь, когда погиб Билл.
– Не понимаю.
– В эту секунду звонит каждый телефон в каждом доме Заплутавших Сосен. Людям приказывают найти и убить вас.
Итан собрался с духом, чтобы принять обрушившуюся информацию, но лишь смутно осознавал, что должен обосраться с перепугу, понимал это умом, но страха не чувствовал; его рассудок уже отгородился, соскальзывая в адреналиновое онемение режима выживания, испытанного несколько раз в жизни, когда невезение заставило его заглянуть смерти в глаза. Для посторонних, тщетных мыслей или эмоций попросту нет места. Вся энергия собрана и направлена на усиление единственной вещи, способной сохранить ему жизнь, – сенсорного восприятия.
– Выброшу чип и спрячусь здесь, – сказал он. – Пережду.
– В Заплутавших Соснах живет чуточку больше пятисот человек, и все они до единого будут вас искать. По-моему, рано или поздно один из них войдет в эту дверь, и когда это произойдет, вам лучше быть отсюда подальше.
Выхватив фонарик у нее из рук, Итан включил его и захромал к дорожной сумке.
– Что здесь? – спросил, опускаясь рядом с ней на корточки.
– Одежда для вас. Обувь. Размер пришлось прикидывать на глазок.
– Оружие?
– Увы. Не смогла нарыть.
Итан принялся вытаскивать вещи – черная футболка с длинными рукавами, черные джинсы, черные туфли, две дюжины бутылок воды…
– Выключите свет! – зашипела на него Беверли.
Итан повиновался.
– Уходите сейчас же, – бросила она. – Они приближаются.
– Дайте мне только одеться и…
– Они уже на кладбище. Я вижу их фонари.
Оставив все раскиданным по полу, Итан доковылял до железной двери. Увидел во тьме четыре пятнышка света, виляющие среди надгробий. Вроде бы в нескольких сотнях футов, хотя в такую погоду оценить расстояние – задача не из легких.
Телефоны смолкли.
– Вам нужно найти реку на юго-западной окраине, – прошептала Беверли Итану на ухо. – Мы с Биллом собирались уходить этим путем. Это единственное направление, которое я не подвергла тщательному исследованию. Билл немного прошел в ту сторону и считал, что путь выглядит многообещающе.
– Где встретимся?
– Просто доберитесь до реки и идите против течения. Я вас найду.
Натянув на голову капюшон пончо, Беверли покинула мавзолей и бегом скрылась в ночи; звук ее шагов становился все тише и вскоре затерялся в шелесте непрестанного дождя.
