Текст книги "Заплутавшие Сосны. Трилогия (ЛП)"
Автор книги: Блейк Крауч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Уходить было предательством, но стоять там и смотреть было несносно, и он ни черта не мог поделать, чтобы остановить это – пятьсот человек против одного.
Ты ничего для нее не можешь сделать. Она погибла. А теперь двигай, пока
сам
еще можешь.
Уже устремляясь к двери, Итан услышал крик Беверли, звук ее боли, ее беспредельного отчаяния, от которого слезы навернулись ему на глаза.
Успокойся.
За дверью тебя могут подстерегать люди.
Будь бдителен.
Итан ступил в коридор.
Пусто.
Закрыл дверь квартиры.
Гвалт на Главной стих до неясного ропота.
Утирая глаза, Итан направился обратно прежним путем – вдоль по коридору и из двери на лестницу.
На площадке третьего этажа он помедлил, прислушиваясь, и выглянул вниз поверх перил.
Ни звука.
Ни движения.
Жутковатая тишина.
Спустился.
Внизу приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы протиснуться боком.
В переулок упала полоска света.
Стоя в луже перед подъездом, Итан закрыл за собой дверь.
Дождь пошел сильнее, чем прежде.
Секунд тридцать Итан не шевелился, дожидаясь, пока глаза вновь приспособятся к темноте.
Затем, натянув на голову капюшон, двинулся на юг, шагая посередине переулка.
Вдали дождь мельтешил в сфере света уличного фонаря, но в остальном темень между зданиями залегла настолько непроглядная, что Итан не видел собственных ног.
Толпа взревела куда громче прежнего.
Подумав о Беверли, Итан вынужден был осадить себя, чтобы не воображать, что с ней происходит, невольно сжав рукоятку мачете покрепче и скрипнув зубами.
Шаги впереди заставили Итана резко остановиться.
Он замер в тридцати футах от места, где переулок пересекается со следующей улицей, в полной уверенности, что невидим во мраке.
Там показался мужчина в темном дождевике, направлявшийся с Главной на запад.
Остановившись под фонарем, он вгляделся в переулок.
В руках у него были топорик и ручной фонарь.
Итан слышал, как дождь барабанит по его плащу.
Перейдя улицу, мужчина вошел в переулок.
Включил фонарь, направив луч на Итана.
– Кто там?
Итан увидел собственное дыхание, от холода вырывающееся изо рта облачками пара.
– Я, – отозвался Итан, трогаясь в его сторону. – Вы его не видели?
– Кто «я»?
Свет все еще бил Итану в лицо, и он надеялся, что мужчина видит его улыбку, уповал, что совладает с надвигающимся безумием.
Глаза встречного широко распахнулись, когда Итан подошел достаточно близко, чтобы тот разглядел синяки, следы крови, швы и плачевное состояние его лица, но его реакция – замахнуться топориком для удара – последовала с полусекундным запозданием.
Взмаху Итана клинком параллельно земле одной рукой достало силы вспороть противнику живот.
Ноги его подкосились, колени ударились о землю, и Итан добил его тремя сокрушительными рубящими ударами.
Он бросился бежать, все еще кипя после убийства, будто оно придало ему скорости.
Пулей вылетев из переулка, Итан пересек Седьмую.
Справа – полдюжины огоньков в двух кварталах, движущихся вдоль по улице к центру города.
Слева – не меньше пятидесяти человек хлынули из-за угла с Главной; фонарики вспыхивали один за другим, как только они ступали во тьму боковой улицы.
Итан наддал ходу, влетев в следующий переулок – впереди ни единого огонька, – но поверх собственного пыхтения расслышал топот множества ног у себя за спиной.
Оглянулся: стена света, катящаяся по переулку.
Крики людей.
Впереди – стремительно приближающаяся Восьмая улица.
Нужно менять курс. Он уже просчитывал в голове возможности, но не мог нажать на спуск, пока не увидит, что лежит впереди.
Итан влетел на Восьмую.
Слева – ни души.
Справа – одинокий огонек в двух кварталах.
Итан вильнул вправо, летя сломя голову поперек улицы.
Перескочив бордюр, приземлился на противоположный тротуар, запнувшись о бугор на бетоне и едва не растянувшись, но каким-то образом ухитрился удержаться на ногах.
Еще двадцать ярдов, и он уже в следующем квартале к западу от Главной, и, оглянувшись за две секунды до поворота, увидел первую группу огней, вырвавшихся из переулка.
Если повезло, они его не видели.
Влетел за угол.
Благословенная тьма.
Придерживаясь тротуара, он уносил задницу под угольно-черной тенью сосен.
Следующая улица тоже пустовала, и быстрый взгляд искоса через плечо подтвердил, что его преследует лишь горстка огоньков, все еще в добрых двадцати секундах позади, насколько можно судить.
Итан пронесся еще квартал на запад, а затем припустил на юг.
Улица оборвалась.
Он добрался до края города.
Остановился посреди дороги, перегнулся пополам, упираясь ладонями в колени и хватая воздух ртом.
Преследователи приближались – сзади, а теперь и с запада.
Итан прикинул, что мог бы пробежать два квартала вверх по склону обратно к Главной, но это казалось неразумным.
Пошевеливайся. Ты растрачиваешь свой запас дистанции попусту.
Прямо впереди – викторианский особняк на фоне подступившего леса.
Да.
Он снова устремился дальше, чувствуя, как пылают мышцы ног, пересек улицу, рванул вдоль дома.
До опушки оставалось не более трех шагов, когда детский голос крикнул:
– Он бежит в лес!
Итан оглянулся.
Вылетев из-за угла особняка, человек двадцать-тридцать с горящими фонариками устремились за ним все как один, и на миг Итан пришел в недоумение, почему их пропорции кажутся какими-то искаженными.
Ноги слишком коротки, головы чересчур велики, фонарики держат чрезмерно близко к земле.
Дети.
Это потому, что они дети.
Он бросился в лес, заглатывая воздух, напоенный горьковато-сладким ароматом мокрых сосен.
И в городе-то света едва хватало, чтобы ориентироваться, а уж в лесу это было решительно невозможно.
Итану пришлось включить фонарик, позволив его прыгающему лучу помочь отыскивать дорогу между деревьев, через поваленные гнилые стволы, среди молодых сосенок и низких веток, хлещущих по лицу.
Дети вбежали в лес за ним по пятам, топоча ногами по мокрым листьям и с треском ломающемуся хворосту. Итан весьма смутно представлял, где находится река, полагая, что если будет забирать вправо, то мимо не проскочит, но уже начал терять ориентацию, чувство направления пошло вкривь и вкось.
– Я его вижу! – крикнула девочка.
Итан бросил взгляд назад, лишь на миг повернув голову, но менее удачно подгадать момент не мог бы – он как раз пробирался через бурелом, путаясь ногами в скрученных ветвях и корягах, повергших его на землю, вырвав из рук и фонарик, и мачете.
Шаги вокруг.
Приближаются со всех сторон.
Итан силился подняться, но вокруг правой лодыжки обвилось какое-то ползучее растение, и потребовалось пять секунд, чтобы вырвать ее.
Фонарик погас, когда он упал, так что Итан не видел ни мачете, ни чего-либо еще. Он шарил ладонями по земле, отчаянно надеясь их отыскать, но натыкался лишь на корни и стебли.
Вскарабкался на ноги, вслепую отыскивая путь через бурелом, а огни и голоса приближались.
Без фонарика он влип.
Пришлось бежать трусцой, вытянув перед собой руки – только чтобы не налететь на дерево.
Лучи света лихорадочно метались перед ним, давая мимолетное представление о местности впереди – сосновый лес, насмерть удушенный подлеском, давным-давно заждавшийся очистительного пожара.
Лес звенел от детского смеха – беззаботного, легкомысленного, маниакального.
Кошмарная версия какой-то игры времен его юности.
Итан доковылял до какой-то поляны или луга – хоть он и не видел ни черта, но дождь теперь забарабанил по нему с большей силой, словно полог леса больше не прикрывал его.
Впереди вроде бы слышалось журчание реки, но его почти тотчас заглушило тяжелое дыхание за спиной.
Что-то толкнуло его в спину – не то чтобы такой уж сокрушительный удар, но достаточный, чтобы вывести его из равновесия для следующего.
И следующего…
И следующего…
И следующего…
И следующего, а затем Итан рухнул на землю, лицом в грязь, и все заглушил детский смех. Полномасштабная атака велась со всех сторон, под всеми углами – слабосильные тычки, даже не способные причинить ему боль, жалящие поверхностные порезы, периодические и куда более тревожащие сотрясения от тупых предметов, бьющих его по голове, а главное – с каждой секундой все чаще и чаще, словно его атакует стая пираний.
Что-то вонзилось ему в бок.
Итан вскрикнул.
Они засмеялись.
Очередной укол – океан боли.
С распалившимся от негодования лицом он вырвал из чьей-то хватки левую руку, затем правую.
Уперся ладонями в землю.
Оттолкнулся.
Что-то твердое – булыжник или бревно – тюкнуло по затылку достаточно сильно, чтобы перетряхнуть мозги.
Руки его подломились.
Снова лицом в грязь.
Снова смех.
Кто-то сказал:
– Трахните его по башке!
Но он снова отжался на руках, на сей раз с криком, и, должно быть, это застало детишек врасплох, потому что на долю секунды удары перестали сыпаться.
Большего ему и не требовалось.
Подтянув ноги под себя, Итан поднялся и крюком сбоку ударил первое же лицо, попавшееся на глаза, – высокого парнишки лет двенадцати-тринадцати, нокаутом послав того в беспамятство.
– Прочь! – рявкнул он.
Впервые света было достаточно, чтобы он мог наконец разглядеть, с кем имеет дело – его обступили две дюжины ребятишек в возрасте от семи до пятнадцати лет. Большинство вооружены фонариками и разнообразным импровизированным оружием – палками, камнями, кухонными ножами; один с древком от швабры, просто отломанной, оставив ощетинившийся щепками конец.
Все вырядились как на Хэллоуин – разношерстная галерея самодельных костюмов, состряпанных из родительских гардеробов.
Итан чуть ли не обрадовался тому, что потерял мачете, потому что иначе порубил бы этих малолетних засранцев на куски.
Слева от Итана виднелся прогал – слабое звено в кольце, через которое он мог бы пробиться, отшвырнув двух детишек ростом не выше, чем ему по пояс.
Но что потом?
Они ринутся в преследование, загонят его до смерти в этих лесах, как раненого оленя.
Медленно повернувшись, он встретился взглядом с самым грозным из шайки – вполне созревшим белокурым подростком, вооруженным носком, растянувшимся до предела из-за груза внутри, какого-то зловеще выглядящего сферического предмета – наверное, бейсбольного мяча или цельностеклянного шара. Оделся шкет в костюм, должно быть, отцовский – велик на несколько размеров, рукава доходят до кончиков пальцев.
Взревев, Итан двинулся на парня, отводя правую руку, и врезал бы ему, но пацан попятился, запнулся, упал, а затем, едва вскарабкавшись на ноги, удрал в лес, вопя во всю глотку, что
они его нашли
.
Увидев, как их главарь только пятками засверкал, остальные последовали его примеру.
А на оставшихся Итан ринулся, чувствуя себя, как лось, пытающийся разогнать свору кровожадных койотов, но в конце концов смог отпугнуть всех, кроме одного; остальные же с криком скрылись среди деревьев, словно за ними черти гонятся.
Оставшийся мальчишка смотрел на Итана сквозь дождь.
Возможно, самый младший из ватаги – лет семь-восемь от силы.
Одет как ковбой – красно-белая шляпа, сапожки, галстук-шнурок и рубашка в стиле вестернов.
Держа фонарик и булыжник, он стоял как ни в чем не бывало, с лицом, лишенным какого-либо выражения напрочь.
– Ты что, меня не боишься? – поинтересовался Итан.
Паренек покачал головой, расплескивая воду с полей шляпы. Поднял глаза на Итана, и когда луч фонарика осветил веснушки на его лице, Итан увидел, что ребенок соврал. Он был напуган, нижняя губа бесконтрольно тряслась. Это самый отважный вид, на который его хватило, и он поневоле восхитился мальчонкой, гадая, что заставило его встать грудью против него.
– Вы должны перестать убегать, мистер Бёрк.
– Откуда ты знаешь, как меня зовут?
– Вы могли бы чудесно здесь жить, но даже не понимаете этого.
– Что это за место?
– Просто город, – ответил мальчик.
Зазвенели голоса взрослых, среди сосен замельтешила новая армия фонарей, словно восходящие звезды.
– Где твой дом? – спросил Итан.
Мальчик, озадаченный вопросом, склонил голову к плечу.
– Что вы имеете в виду?
– Где ты жил до Заплутавших Сосен?
– Я всегда здесь жил.
– Ты ни разу не покидал этот город? – осведомился Итан.
– Его нельзя покинуть, – сообщил мальчик.
– Почему?
– Просто нельзя.
– Я такого не приму.
– Вот потому-то вы и умрете. – И внезапно заорал: – Он здесь! Быстрей!
Фонари выскочили из леса на поляну.
Итан побежал, ворвавшись в лес с противоположной стороны, не трудясь даже заслонить лицо или оглянуться на преследователей, мечась во тьме, утратив всякое восприятие времени и направления, изо всех сил стараясь уберечь голову от вспышки безоглядной паники, грозившей повергнуть его на колени, заставить свернуться калачиком и наконец свихнуть рассудок.
Из-за страха.
Из-за боли.
Из-за того, что во всем этом нет даже чертового проблеска смысла.
Остановил его не звук реки, а запах.
Внезапная свежесть воздуха.
Почва пошла под уклон, и он засеменил вниз по слякоти берега в ледяную бурлящую воду, где река хлынула ему в ботинки, как жидкая сталь.
Несмотря на шокирующий холод воды, Итан не позволил себе даже секундного колебания – просто продолжал ковылять дальше, прочь от берега, все глубже и глубже в русло.
Вода доходила до пояса, и Итан охнул от холода, проморозившего его до сердцевины, а бурное течение яростно пыталось утащить за собой.
Итан делал медленные, осторожные шажки, своим весом страгивая камни на дне с мест, и те медленно катились вниз по течению.
Между каждым шагом он собирался, клонясь против течения, чтобы преодолеть напор воды.
На полпути она поднялась уже до груди.
Течение сбило его с ног.
Увлекая вниз по реке.
В почти полной темноте Итан даже не представлял, какие валуны могут выситься посреди русла; понимал только, что если его швырнет на один из них, это его убьет.
Он устремился поперек течения мощными, целеустремленными гребками на боку.
Руки работали отлично, но из-за полных воды ботинок толчки ног получались слабыми и почти безрезультатными.
Их вес скорее увлекал его вниз, чем продвигал вперед.
Спустя минуту лихорадочных барахтаний, когда мышцы уже были на грани бунта, Итан ощутил, как подошвы ботинок задели дно.
Стоя, он повернулся против течения, выпрямился, и вода опустилась ему до пояса.
Еще дюжина шагов – и уровень упал до коленей. Преодолев остаток пути бегом, он выбрался из реки и без сил повалился на берегу.
Перекатился на бок – бездыханный, выжатый до предела, дрожащий.
Оглянулся через реку.
Повсюду вспыхивали все новые лучи света.
Он слышал крики людей. Подумал, что они могут звать его по имени, но с такого расстояния расслышать что-либо внятное поверх шума бурной реки не было ни шанса.
Итан хотел двигаться, понимал, что должен, но не мог заставить себя вскарабкаться на ноги, чувствуя, что должен полежать еще минутку, чтобы отдышаться.
На противоположном берегу уже было столько огней, что не сосчитаешь. Плотнее всего они скопились ярдах в тридцати выше по течению, у места, где он вошел в реку; но все больше и больше людей разбредалось к северу и к югу от точки входа, обшаривая лучами фонарей течение в дюжине мест.
Итан перекатился на четвереньки.
Руки тряслись от холода, как у больного паркинсонизмом.
Он пополз, загребая пальцами мокрый песок.
Пролежал неподвижно лишь минуту, но конечности окоченели до онемения.
Добравшись до очередного валуна, он дотянулся до верхушки камня, ухватился и подтянул себя на ноги.
В ботинках хлюпала вода.
За рекой собралось уже, наверно, человек сто, и с каждой секундой появлялось все больше огней. Большинство лучей доставали лишь до середины реки, но нескольким хватало мощности, чтобы добить до стороны Итана, и вспыхивающие в них капли дождя четко прорисовывали их компактные конусы света.
Итан принялся карабкаться прочь от воды, надеясь отгородиться от огней расстоянием, но через десять футов наткнулся на отвесную скальную стену.
Двинулся вдоль нее, слыша, как голоса нескольких сотен человек перекрывают бурление речных порогов.
Свет ударил в скалу в десяти футах впереди.
Итан нырнул за валун, украдкой глядя сбоку, как луч обшаривает скалу позади него.
С берега в поток обрушился целый водопад света. Скорчившись в своем укрытии, Итан видел, как несколько человек забрели в реку по колено, обыскивая ее, но перебраться на другой берег никто даже не пытался.
Итан уже хотел было выбраться из-за валуна, когда над рекой раскатился голос, усиленный мегафоном:
– Итан, вернитесь к нам, и все будет прощено.
Итан узнал бы его где угодно – низкий, утробный рокот голоса шерифа Поупа, срикошетивший от скал обратно в сосновый лес за спиной толпы.
– Вы не ведаете, что творите.
Вообще-то я прекрасно ведаю, что творю.
Теперь, когда на скалы в районе него не падало ни лучика света, Итан снова вскарабкался на ноги и заковылял вдоль скалы на юг.
– Если вы вернетесь, мы не причиним вам вреда.
Ага. Спешу, аж падаю.
– Даю вам слово.
Хотелось бы Итану тоже держать в руках матюгальник.
Другие голоса за рекой тоже выкрикивали его имя:
– Итан, пожалуйста!
– Вы не понимаете, что делаете!
– Вернитесь!
Поуп тоже продолжал взывать к нему, но Итан упорно продвигался в угольно-черный дождь.
И чем дальше он уходил от толпы, тем непрогляднее становилась темень.
Теперь Итан, прихрамывая, тащился медленными, шаркающими шажочками, и его единственным ориентиром выступал только шум реки слева от него.
Позади – стихающие голоса, меркнущие точки света.
Его организм истощил последние запасы адреналина, и Итан уже чувствовал приближение крушения мирового класса.
С полнейшим отказом систем.
Но остановиться он не мог. Не время.
Позыв свернуться в клубочек на песке у реки и уснуть был почти всепоглощающим, но эти люди могут надумать переправиться.
У них есть фонари, оружие и численный перевес.
У него нет ничего.
Риск слишком велик.
Так что он все шел и шел, дожигая жалкие остатки топлива, еще сохранившиеся в резервном баке.
Глава 12
Итан даже не догадывался, долго ли он шел в полнейшем одиночестве сквозь тьму.
Час.
Может, два.
Может, меньше.
Таким темпом он не мог одолеть больше мили. Если в чем он и мог быть уверен, то только в этом. Каждые две-три минуты Итан останавливался и бросал взгляд вниз по течению, высматривая приближающиеся огни, вслушиваясь, не раздастся ли хруст камней под ногами преследователей.
Но каждый раз, оглядываясь, видел все то же – непроглядную темень, а если кто-то и последовал за ним, то рокот реки прекрасно маскировал все остальные звуки.
*
Дождь ослабел сперва до мороси, потом – до сеющейся в воздухе водяной пыли, а там и совсем перестал.
Итан все брел, отыскивая дорогу исключительно на ощупь, цепляясь руками за невидимые валуны, ногами делая мельчайшие возможные шажочки, чтобы при неизбежном столкновении с препятствием инерция движения не повергла его на землю.
*
А затем будто прозрел.
Только что царила тьма.
И вдруг – разбухшая, почти полная луна; ее свет пробился сквозь разрыв в тучах, и поверхности каждого мокрого камня засверкали, как лакированные.
Итан уселся на валун с плоским верхом, ноги его дрожали, исчерпав свою выносливость почти до предела.
Река сузилась почти вдвое, зато течение стало сильнее, неистово кипя в садике камней белой пеной бурунов и вздымая брызги.
На том берегу возносились громадные сосны – высотой футов семьдесят или восемьдесят.
Внезапно он осознал, что изнемогает от жажды.
Упав на четвереньки, подполз к краю реки и погрузил лицо в лужицу.
На вкус вода была восхитительно чистой и сладкой, но холодной до ломоты в зубах.
Между глотками он бросал взгляды вниз по течению.
Кроме безумной кипени воды, ни движения ни на этом, ни на том берегу.
Итану хотелось спать, он мог бы растянуться здесь на камнях и забыться через считаные секунды, но понимал, что это было бы глупо.
Надо найти убежище, пока меня не покинул лунный свет.
Пока меня не покинула способность ходить.
Пелена туч уже снова начала сгущаться, застилая собой луну.
Итан заставил себя встать.
Переправа через реку здесь, особенно в таком ослабленном состоянии, была бы фатальна. Надо найти укрытие на этой стороне реки, хотя такая задача будет не из простых. На другом берегу реликтовый сосновый лес взбирается по склону горы на несколько тысяч футов, прямо в клубящиеся тучи. В таком лесу наверняка можно было бы отыскать какое-нибудь местечко, чтобы переночевать, укрывшись хотя бы даже в шалаше из лапника. Если набросать достаточно веток, они обеспечат укрытие от дождя, а то и удержат достаточно тепла тела, чтобы стать уютным оазисом в ночи.
Но не судьба.
На этом берегу склон круто взбирался от реки футов на сорок, к подножию тех самых красноцветных утесов, которые обступили Заплутавшие Сосны со всех сторон.
А выше – карниз за карнизом, восходящие во тьму.
Заниматься скалолазанием он не в состоянии.
Побрел дальше.
В желудке бултыхалась вода.
Чувствовал, как распухли и пульсируют ноги. Понимал, что должен был остановиться и вылить из ботинок воду еще час назад, но опасался, что если сядет, то уже не найдет сил, чтобы снова зашнуровать их и двинуться дальше.
Идти по этому берегу было труднее, ровного грунта почти не было – сплошь камни и крутые склоны.
Вошел в рощу высоких сосен.
Каменистый грунт сменился мягкой влажной почвой, покрытой толстым слоем опавшей сосновой хвои, и Итан подумал: «
Если дойдет до худшего, посплю здесь
». Место не идеальное – слишком близко к реке, нет лапника, чтобы прикрыться, и если кто-нибудь двинется по его следам, то уж мимо не пройдет. Зато кроны этих вековых сосен укроют его от непогоды хоть в какой-то степени.
Он бросил последний взгляд вокруг, уже решив, что если не увидит ничего поинтереснее, то остановится на ночлег прямо здесь.
Поглядел вверх по склону, ведущему к подножию утеса.
И заметил там что-то вроде темной заплатки.
Не думая, не рассуждая, просто начал восхождение.
Карабкаясь на четвереньках среди сосен, а потом, оставив их позади, по каменистой осыпи.
Все круче и круче.
Снова начал задыхаться от напряжения, пот опять заструился по лицу, от его соли защипало глаза.
Ближе к утесу осыпь стала более рыхлой, камни – мельче, и ноги съезжали на каждом шагу, словно он взбирался по песчаной дюне.
Добрался до утеса.
Тьма мало-помалу воцарялась снова, от луны среди туч остался лишь узенький серпик, воздух снова набряк ощущением возвращающегося дождя.
Вот она – черная заплатка на красном, которую он заметил от реки, оказавшаяся углублением в скале, уходящим вглубь на пять или шесть футов, гладким и сухим внутри, суля защиту от стихий.
Вскарабкавшись на карниз, он заполз внутрь.
Задняя стенка образовывала естественный уклон, и Итан привалился к ней, глядя на потемневший мир, обрамленный стенами этого миниатюрного алькова. С этой высоты река была не видна, и шум ее, порядком заглушенный расстоянием, спал до подобия громкого шепота.
По мере угасания лунного света сосновый лес по ту сторону реки мало-помалу погружался во мрак, снова окунув Итана в непроглядную темень.
Опять пошел дождь.
Сев, Итан трясущимися пальцами попытался расшнуровать ботинки, взятые у человека, которого прикончил в апартаментах. Ему потребовалось несколько минут, прежде чем наконец удалось распутать узлы и стащить ботинки. Вылив из каждого не меньше пинты воды, он стащил носки, слой за слоем, отжал их и разложил на скале для просушки.
Одежда промокла до нитки.
Итан стащил толстовку, футболку, джинсы, даже трусы. Провел десять минут, сидя в алькове нагишом и выжимая из одежды воду, пока вещи не стали просто влажными.
Обернул толстовку вокруг груди, футболку с длинными рукавами – вокруг ног и свернул джинсы в подобие подушки. Прилег на заднюю стену пещерки, повернулся на бок и закрыл глаза.
Так холодно ему не было еще ни разу в жизни.
Поначалу он опасался, что холод помешает ему уснуть; тело тряслось столь неистово в тщетных усилиях согреться, что ему пришлось ухватиться за рукава толстовки, чтобы та не сползла от сотрясений.
Но как бы ни силен был холод, изнурен Итан был куда сильнее.
Не прошло и пяти минут, как сон взял свое.
Глава 13
Правая лодыжка Итана закована в кандалы, цепь от которых тянется к рым-болту в полу.
Он сидит перед ветхим письменным столом, на котором лежат три предмета…
Чистый лист бумаги формата A4.
Черная шариковая ручка.
Песочные часы, в которых зерна черного песка неудержимо сыплются из одной колбы в другую.
Аашиф заявил Итану, что когда весь песок вытечет, он вернется, и если к тому времени написанное Итаном на бумаге не приведет его в восторг, тот умрет от линчи.
Но Итан понимает, что даже если бы он обладал специфическими, требующими высочайшего допуска сведениями о грядущем массированном наступлении, записал все даты, дислокации, объекты, подробности предполагаемой наземной атаки и поддержки с воздуха, этого будет все равно мало.
Мало будет всегда, сколько бы он ни написал; он умрет все равно, и умрет ужасной смертью.
Об Аашифе он не знает ровным счетом ничего, кроме голоса и этих карих глаз, в которых прозревает желание не добыть сведения, а причинить боль.
Маскировка под допрос – лишь прелюдия.
Ласки, заставляющие Аашифа стать твердым и влажным.
Он садист. Наверно, из «Аль-каиды».
Вися на запястьях под потолком камеры пыток, Итан каким-то образом отгородился от осознания этого в полной мере, но здесь, за столом, в одиночестве и безмолвии, оно обрушилось на него всей своей тяжестью.
Что бы он ни написал, чуть меньше чем через час его жизнь станет бесконечно хуже.
В комнате есть единственное окно, но оно заколочено толстыми досками.
Через тоненькие щели между ними пробиваются ослепительные лезвия иракского солнца.
Жара стоит обжигающая, пот выступает из каждой поры.
Гиперреальность момента становится просто невыносимой, ошеломив чувства Итана шквалом сенсорных впечатлений.
Собачий лай на улице.
Отдаленный детский смех.
За мили отсюда жутковатые, похожие на стрекот цикад автоматные очереди.
Жужжание мухи возле левого уха.
Аромат жарящегося где-то поблизости масгуфа
[16]
.
Где-то в недрах этого сооружения кричит человек.
Никто не знает, что я здесь. Во всяком случае, никто из тех, кто мог бы мне помочь.
Мысли его переключаются на Терезу – как она там, дома, беременная, – но вынести шквал эмоций и тоски по дому в свете того, что ждет впереди, свыше его сил. Искушение проиграть в памяти их последний разговор – голосовой звонок через Интернет по СВЧ
[17]
– чрезвычайно велико, но это его сломит.
Нельзя в это углубляться. Пока нельзя. Разве что когда придут мои последние мгновения.
Итан поднимает ручку.
Нужно просто чем-нибудь занять мозги. Нельзя сидеть здесь, зациклившись на том, что меня ждет.
Потому что именно этого он и хочет.
Ради этого-то все и затевалось.
*
Вырвался из снов о войне.
Добрую минуту не мог сообразить, где находится, в одно и то же время дрожа и сгорая от лихорадки.
Сев, Итан пошарил в темноте вокруг себя. Пальцы наткнулись на каменные стены алькова, внутренний GPS обновил информацию, и ужас, ставший его жизнью, хлынул обратно.
Во сне он сбросил с себя вещи, и теперь они валялись как попало на камне рядом с ним, холодные и сырые. Расправив их, чтобы у них был хоть призрачный шанс просохнуть, Итан полз вперед, пока не уселся на краю алькова.
Дождь прекратился.
Ночное небо кровоточило звездным светом.
Он никогда не питал к астрономии ни малейшего интереса, но поймал себя на том, что ищет знакомые созвездия, гадая, с правильных ли мест светят те звезды, которые видны.
Это ли ночное небо я видел всегда?
В пятидесяти футах ниже рокотала река.
Итан бросил взгляд вниз по склону в сторону воды, и когда увидел ее, кровь у него заледенела.
Первой его реакцией было забиться обратно в пещерку, но он подавил это желание, опасаясь, что любое резкое движение привлечет внимание.
Сукины дети, они последовали за мной.
Все-таки переправились через реку.
Они были внизу, среди тех гигантских сосен у реки, так хорошо скрытые тенью, что Итан даже приблизительно не мог оценить их числа.
В темпе ленивца, дюйм за дюймом Итан отодвинулся обратно в глубь пещерки, опускаясь, пока не прижался грудью к леденящей скале, теперь выглядывая через край алькова.
Они скрылись в тени, и на минутку весь мир, кроме реки, затих и замер в полнейшей недвижности, так что Итан начал ломать голову, видел ли он вообще что-либо на самом деле. Учитывая, что ему пришлось пережить за последние пять дней, банальные галлюцинации выглядели бы желанным возвращением в здравый ум.
Тридцать секунд спустя они появились из тени сосен на каменной осыпи у подножия склона.
Что за черт?
Он был только один, и хотя ростом с человека, двигался не по-человечески, пробираясь по камням на всех четырех конечностях – безволосый и бледный в свете звезд.
Тут Итану бросилось в глаза, что пропорции его тела совершенно неправильные, руки вдвое длинней нормальных, и рот облепил металлический привкус – побочный продукт страха.
Тварь подняла голову, и даже с такого расстояния Итан без труда разглядел, что ее крупный нос устремлен к небу.
Нюхает.
Итан, извиваясь, отполз от входа как можно дальше обратно в альков, где скорчился, охватив колени руками, дрожа и напрягая слух в ожидании приближающихся шагов или хруста камней.
Но слышал лишь мурлыканье реки.
И когда рискнул выглянуть наружу в следующий раз, увиденное – или привидевшееся – уже скрылось.
*
В оставшиеся пару часов темноты сон бежал от него.
Он слишком замерз.
Слишком истерзан болью.
Слишком запуган всем пережитым, чтобы рискнуть снова смежить веки.
Он лежал на скале, очумев от одного стремления. Одной нужды.
Тереза.
Дома он часто просыпался среди ночи, чтобы ощутить ее руку на себе, ее тело, плотно прильнувшее к нему. Даже в труднейшие из ночей. Ночей, когда он приходил домой поздно. Ночей, когда они ссорились. Ночей, когда он предавал ее. Она вносила куда большую лепту, чем он хоть когда-либо. Она любила со скоростью света. Никаких колебаний. Никаких сожалений. Никаких условий. Никаких сомнений. В то время как он приберегал козыри и утаивал частичку себя, она бросала на кон всё без остатка. Всякий раз.
Бывают моменты, когда видишь любимых людей такими, как есть, без прикрас, без багажа проекций и совместных переживаний. Когда видишь их свежим взглядом, как чужой человек, выхватывая ощущение того первого раза, когда полюбил. До слез и бряцания оружия. Когда идеал еще был достижим.
Итан никогда не видел жену отчетливее, никогда не любил ее сильнее – даже в самом начале, – чем в этот момент, в этом холодном, темном закутке, воображая ее объятия.
*
У него на глазах померкли звезды, и солнце дохнуло на небо своим огнем, и когда оно наконец выбралось из-за гребня по-над рекой, Итан окунулся в лучи роскошного тепла, хлынувшего в его альков и раскалившего промороженный камень.
В свете нового дня он наконец узрел, какие повреждения получил, удирая из Заплутавших Сосен.
