Текст книги "Идущий по звездам"
Автор книги: Билли Грин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Билли Грин
Идущий по звездам
Посвящается Ч. Д. и Марку – моим героям.
И Аманде. Дочке. Помощнице. Другу.
Приемная была выполнена в ультрасовременном стиле. Стулья представляли собой несколько кожаных полосок, натянутых между деревянными опорами. Вместо картин по белоснежным стенам разбрызганы какие-то огромные пятна. Стройные и изящные растения милостиво выпустили один-два глянцевых листочка. А окно, хотя и занимало всю стену, слегка подкрасили, так что даже солнечный свет был приглушен.
Все тщательно рассчитали, обезличили и подобрали так, чтобы производить определенное впечатление.
Лэйкен Мерфи не вписывалась в эту комнату. Она прекрасно отдавала себе в этом отчет, и секретарше вовсе не нужно было бросать на нее испытующие взгляды через всю комнату.
На Лэйкен был темно-синий костюм, в котором лучше всего являться в суд и препираться с судьей насчет глупой системы штрафов за нарушение правил дорожного движения. Ее золотистые волосы были собраны в более-менее аккуратный узел и слегка блестели. Она надела свои лучшие золотые сережки и самые любимые золотые браслеты, а на коленях держала сумочку, сшитую по индивидуальному заказу и подаренную ей на Рождество подругой Розмэри.
Дома Лэйкен казалась бы разодетой в пух и прах, но в Чикаго, в этом фантастическом окружении, она походила на менеджера по продаже запчастей для автомобилей – которым на самом деле и была – и чувствовала себя не в своей тарелке, подобно жаворонку, затесавшемуся в стаю фламинго.
Правда, ее это не слишком беспокоило. Если бы представилась такая возможность, она не задумываясь выбежала бы поглазеть на английскую королеву, не надев на себя ничего, кроме пляжных тапочек. У нее были весьма серьезные причины, чтобы находиться здесь.
Лэйкен Мерфи была женщиной, имеющей особое предназначение.
Путь, приведший ее в эту точку земного шара, был весьма извилистым. Он начался в горах западного Техаса, ненадолго задержался в кабинете психиатра в Далласе, смущенно вернулся назад в западную часть штата и наконец уткнулся в маленький пыльный городок Пан-хандл на северо-западе Техаса.
Де Уитт. Два квартала в стороне от дороги, которая вела в голую, открытую степь.
Лэйкен оказалась здесь в надежде отыскать человека, которого звали Джозефом Два Дерева. Но обнаружила только плоское надгробие на маленьком забытом кладбище. Мистер Два Дерева умер почти двадцать лет тому назад.
Повинуясь одному только инстинкту, она в последнем порыве отчаяния разыскала пожилую женщину, которая была соседкой Джозефа Два Дерева и его ближайшим другом.
Тогда-то ей и открылось, что Де Уитт был вовсе не тупиком, а еще одним поворотом в пути. От этой женщины Лэйкен впервые услышала имя Марка Аврелия Рида.
Анабел Куртис – маленькая женщина, довольно розовощекая и энергичная для ее возраста – очень обрадовалась посещению Лэйкен и не торопясь повела свой рассказ.
– Джозеф Два Дерева был лучшим человеком, которого я знала, – сказала она Лэйкен и голос ее дрожал от полноты воспоминаний. – Он помогал всем. Питеру, Полю, кому угодно. И неважно, как он себя чувствовал, и было ли у него время. Он, не задумываясь, бросил бы мешок с золотом, чтобы поднять зашибленного пса. Такой уж это был человек.
Она со вздохом откинула со лба прядь белоснежных волос.
– Не могу передать, как мне его не хватает. Двадцать лет я ощущаю, что его нет рядом со мной – думаю, так будет продолжаться до того самого дня, когда я встречу его уже по ту сторону.
– Судя по всему, это был необыкновенный человек, – пробормотала Лэйкен. – Но правда ли, что перед смертью он обучил своего внука тому, что знал сам? – Когда Анабел кивнула, Лэйкен подалась вперед и спросила: – Что это за человек? Я имею в виду внука?
– Марк, – женщина слегка нахмурилась, словно вглядываясь в даль. – Это особый мальчик. Странный, высокий путь выпал ему. Марк с самого начала был совсем другой. Иногда это случается. Некоторые люди рождаются, чтобы быть не такими, как все. Я пыталась помочь ему. Быть ему вместо матери, надеясь хотя бы отчасти возместить ему отсутствие материнского тепла. Но все было напрасно. – Она покачала головой. – Он никогда не подпускал меня достаточно близко. Он, конечно, был очень вежлив, никогда не забывал сказать: «спасибо, мэм» и все такое, но я уверена, что он стоял в стороне от остального мира, и тот мальчик, что сидел внутри него, истинный Марк, был недоступен для чужого глаза.
– Материнское тепло, – повторила Лэйкен. – А что произошло с его матерью?
Ответ последовал не сразу. Как это вообще свойственно людям, выросшим вдали от городов, старосветская любезность была неотделима-от Анабел. Поэтому Лэйкен позволила ей усадить себя в одно из старомодных кресел и терпеливо дожидаться, пока хозяйка принесет холодный чай и тарелку с имбирным печеньем. А потом они еще немного поговорили об изменчивости погоды и современной жизни.
– Элисия, – сказала наконец миссис Куртис, – была дочерью Джозефа и матерью Марка. Не знаю, какое имя дали ей команчи. Все звали ее Элисией. – Старая женщина немного помолчала. – Нелегко было воспитывать ее одному – жена Джозефа умерла во время родов. Он жил в поселке команчей километров в пятнадцати к западу отсюда и, конечно, не мог равнодушно смотреть на то, что делалось вокруг него. Его народ был беден и немощен, молодежь спивалась и погибала от пристрастия к наркотикам. Но никому не было до этого дела. Кому были нужны эти люди? Разумеется, Джозеф желал для Элисий лучшей доли, поэтому он поселился на старой ферме недалеко отсюда и позволил девочке смешаться с местными детьми. Она одевалась, как они, разговаривала, как они. Он даже отправил ее на север учиться в колледже.
Миссис Куртис отхлебнула чаю и промакнула губы бумажной салфеткой.
– Там-то она и встретила Александра Рида. Тот был богат и совершенно не похож на ее прежних знакомых, но они полюбили друг друга, поженились и казались счастливой парой. Потом появился ребенок. Как видно, его рождение что-то перевернуло в Элисии. Кровь команчей взыграла в ней, и она потеряла покой. Подробностей я не знаю, но в один прекрасный день Элисия поднялась с места и оставила все, что у нее было. Мужа, модный дом, наряды. Машины и слуг. И сказала, что не может воспитывать сына в том мире, в котором живет ее муж. А потом привезла Марка сюда, поселившись в поселке вместе с родственниками.
Александр последовал за ней, умоляя вернуться. Не знаю, что именно произошло между ними, но, в конце концов, он сдался и вернулся на север один. Однако, – и она пристально посмотрела на Лэйкен, – тут-то и начались страдания Джозефа. Потому что едва муж Элисии уехал, ей стало его не хватать. Она томилась и чахла, казалось, что жить с родственниками ей тоже невмоготу.
– Бедняжка, – сказала Лэйкен. – Она не находила себе места.
– Вот-вот, – кивнула Анабел Куртис, – Джозеф думал, что он сделал, как лучше, но в итоге она оказалась между двух миров. В ней текла кровь команчей, но выросла она среди белых. Ни рыба, ни мясо. И он во всем обвинял себя, не мог простить себе, что загубил жизнь дочери.
Через год Элисия умерла от воспаления легких. Александр был в отчаянии, но не сказал ни слова против того, чтобы Джозеф взял на себя заботу о Марке. Думаю, мальчику тогда исполнилось два года. И Джозеф, да благословит его Господь, не повторил той ошибки, которую сделал с Элисией. Внука он воспитал совершенно иначе.
– Он воспитывал его как команча? Старая женщина кивнула:
– Каждый день он внушал мальчику, кто он – по крайней мере, кем он должен быть в представлении Джозефа. Они не вернулись в индейский поселок, но большую часть времени проводили вдвоем в открытой степи, а не в стенах дома. Джозеф учил его наблюдать различные приметы, объяснял вековые секреты команчей. Приучил быть выносливым и крепким, как его предки. Он был уверен, что Марк должен быть команчем до мозга костей. Лэйкен подалась вперед:
– И что стало с ним дальше? С Марком? Куда он отправился после смерти деда?
– О, Марк покинул ДеУитт до того, как это произошло. Ему было лет десять, когда Александр Рид погиб в результате какого-то несчастного случая. Кажется, он увлекся горными лыжами. А потом в городе объявилась эта женщина.
Анабел покачала головой:
– Я таких еще не встречала – взор ее был полон презрения. Она сказала, что Александр – ее брат, поэтому мальчик принадлежит ей. И она приехала, чтобы забрать его с собой. Что она и сделала. Два года судебных разбирательств ничего не изменили – она добилась того, что ее признали опекуншей над мальчиком.
Анабел тяжело вздохнула, и ее глаза подернулись печалью.
– Этот мальчик не проронил ни слезинки. Ему было двенадцать лет, когда они вырвали его из того, что он знал и любил, но он и глазом не моргнул. Его лицо было твердым, словно выточенным из камня. Тут же сказалось его индейское воспитание, Джозеф мог гордиться им. Но все же история выглядела довольно странно.
– А что мистер Два Дерева? Он тоже отнесся к расставанию столь же бесстрастно?
Миссис Куртис издала короткий резкий смешок:
– Неужели вы в это верите? Утрата мальчика убила Джозефа. Он начал медленно умирать день за днем. Он как-то протянул пять лет, а потом тихо угас. Просто отказался от борьбы.
Теперь в ее голосе слышалось сожаление:
– Марк даже не приехал на его похороны. И я всегда молюсь, чтобы Джозеф не узнал об этом, не увидел с небес, что его единственный внук не проводил его в последний путь, и его сердце не раскололось от горя.
Миссис Куртис снова замолчала и Лэйкен последовала ее примеру, не желая вторгаться в чужую печаль. Через несколько минут Анабел взглянула на Лэйкен и улыбнулась, как бы стряхнув с себя грустные воспоминания.
– Вы сказали, что Александр Рид жил на севере, – начала Лэйкен, протягивая руку за печеньем. – Вы не помните, где именно?
Миссис Куртис нахмурилась.
– Кажется, я и тогда-то точно не знала… Кажется, я слышала об этом от своей дочери. Или она писала об этом… Подождите, я посмотрю среди писем…
Она вышла и скоро вернулась с картонной коробочкой.
– Мне кажется, моя Сара упоминала о Марке в одном из своих писем.
Анабел села и принялась перебирать содержимое коробочки.
– Взгляните, – сказала она спустя несколько минут. – Это фотография Джозефа. Она была сделана до того, как на него свалились все эти беды.
На черно-белом снимке был изображен мужчина крепкого сложения со смуглым лицом и густыми черными волосами. Несмотря на то, что он носил ковбойскую шляпу, джинсы и сапоги, а также клетчатую рубаху с длинными рукавами, в нем безошибочно узнавался коренной житель американского континента. Лэйкен сразу поняла, почему миссис Куртис любила его. Блеск его темных глаз заставил ее губы сложиться в невольной улыбке.
Она еще продолжала изучать фотографию, когда хозяйка обнаружила то письмо, которое искала.
– Сара живет в Канзас-Сити. В этом письме она пишет, что фирма, в которой она работает, переезжает в новое здание – небоскреб в пятьдесят этажей. – Анабел скептически взглянула на Лэйкен. – Я не доверяю таким высоким домам. Без неприятностей тут не обойтись. – Возвращаясь к письму, Анабел продолжала: – И вот Сара пишет: «И знаешь, мама, кто проектировал это здание? «Хенли, Нобль и Рид» из Чикаго. Я понимаю, что тебе это ничего не говорит, но имей в виду, что «Рид» – это в какой-то степени и наш Марк». Сара и Марк часто играли вместе, когда были маленькими… Она пишет о том, как потрясло ее имя Марка Аврелия Рида, напечатанное на конверте… Да, вот и дальше: «Насколько я знаю, Риды считаются в Чикаго большими людьми».
Она отложила письмо и встретилась взглядом с Лэйкен:
– Чикаго. Письму шесть лет, но, поскольку его семья обосновалась там достаточно прочно, я думаю, там он сейчас и живет.
Чикаго. Лэйкен слегка вздохнула. Извилистый путь поворачивал в новом направлении.
Нужно молить Бога, чтобы этот поворот оказался последним.
Подняв глаза, она увидела, что миссис Куртис держит еще одну фотографию.
– А вот Марк – незадолго до того, как его увезли, – объяснила старая женщина.
Мальчик, запечатленный на снимке, не был одет на западный манер, как его дед. Он был обнажен до пояса и носил джинсы, подвернутые снизу, и мягкие кожаные мокасины, крепко пригнанные к его ногам. Черные волосы спадали на плечи, а вдоль лба шла узкая лента, прижимавшая их к голове. По всему облику и одежде он был настоящий команч.
Однако Лэйкен поразил не столько внешний вид мальчика, сколько он сам. Его плечи была развернуты в каком-то неистребимом высокомерии, а крепкий подбородок храбро выдавался вперед. Это был бесстрашный, неукротимый воин.
Но и не только это взволновало Лэйкен, пока она рассматривала фотографию. Она немного разбиралась в двенадцатилетних мальчиках и была уверена, что двенадцатилетние мальчики так не глядят.
Его темные, глубоко посаженные глаза, глаза мальчика-мужчины, смотрели взглядом раненого зверя. И Лэйкен знала, что эти же глаза вспыхнут яростью, если кто-то попытается подойти к раненому зверю слишком близко.
Странные чувства владели ею, пока она рассматривала снимок. Какой-то холодок пробежал по ее телу.
Она еще не знала, как это объяснить, но внезапно почувствовала уверенность, что Марк Аврелий Рид, который когда-то заносчиво и вместе с тем умоляюще смотрел на фотографа, будет той точкой, где закончится ее извилистый путь.
Итак, Лэйкен оказалась в Чикаго. Она сидела в манерной приемной, надеясь на помощь человека, не знающего о ее существовании.
Она прилетела накануне, сняла номер в одном из скромных районов города и сразу же связалась со строительной фирмой «Хенли, Нобль и Рид».
Однако увидеться с Марком Аврелием Ридом было не так-то просто. Его секретарша, полнеющая молодая особа, сидящая по другую сторону приемной, потратила немало времени, пытаясь выяснить у Лэйкен, что у нее за дело, на что, естественно, не могла получить сколько-нибудь вразумительного ответа. Только не по телефону и только не женщине, которая бросает трубку, не дослушав вас до конца.
Но, в конце концов, подобно Али-Бабе, стоящему перед пещерой разбойников, Лэйкен нашла магическое слово, который заставило все двери открыться: Джозеф Два Дерева.
– Мистер Рид ждет вас.
Сдерживая волнение, Лэйкен поднялась с места, расправила платье и прошествовала по направлению к дубовой двери, которую созерцала в течение часа.
По ту сторону двери оказалось просторное помещение, в котором все было выдержано в том же новомодном стиле, что и в приемной, только мебель стояла более основательная, более мужская.
В центре возвышался стол черного дерева, отполированный до такого блеска, что Лэйкен едва не пришлось прикрыть глаза ладонью. Черное кожаное кресло было повернуто спиной к двери.
Преодолев неуверенность, она села на один из стульев и замерла в ожидании.
Время от времени она слышала шелест бумаг со стороны черного кресла. Единственным звуком, кроме этого, был стук ее собственного сердца, отдававшийся у нее в ушах и отсчитывавший медленные секунды ожидания.
Наконец кресло медленно повернулось.
Марк Аврелий Рид, если это и в самом деле был он, крепкий, хотя и худощавый мужчина, поразил ее своими полуприкрытыми глазами. Глубоко посаженными и черными, как сам ад. Бездонным колодцем в неведомой пещере.
То высокомерие, которое она видела на его детской фотографии, по-прежнему оставалось при нем. Разумеется, оно было при нем – в развороте плеч и линии подбородка. Однако, кроме этого, да еще смуглого цвета лица от прежнего подростка, поразившего воображение Лэйкен несколько дней назад, не осталось ни следа.
Не наследный принц и не отважный воин – всего лишь современный бизнесмен – вот кто такой был теперь Марк Рид. И вместо дикой и мучительной боли в его глазах читалось усталое безразличие.
– Боюсь, я забыл ваше имя, – сказал он вместо приветствия.
– Мерфи, – ответила она. – Лэйкен Мерфи.
Он слегка улыбнулся. Откинувшись в кресле и подпирая подбородок острыми пальцами, он произнес:
– К сожалению, не смогу уделить вам много времени, мисс Мерфи. Почему бы вам не сказать мне, какое отношение вы имеете к моему деду?
– Ровно никакого, – ответила она без колебаний. – Его имя я впервые услышала неделю назад. И упомянула о мистере Два Дерева только потому, что у меня не было другого способа, чтобы заставить вас принять меня.
Ее признание не произвело на него никакого впечатления. Он только посмотрел на часы и спросил:
– И почему вам так важно было меня увидеть? Секретарша сказала, что вы не нуждаетесь в услугах фирмы «Хенли, Нобль и Рид».
– Да, я не собираюсь заниматься строительством небоскребов. – Подражая ему, она тоже откинулась на спинку стула. Избегая взгляда его темных глаз, Лэйкен сосредоточилась на линии его лица, пытаясь проникнуть дальше поверхности. – Это скорее личное дело, – добавила она после небольшой паузы.
Это заявление, казалось, произвело на него некоторое впечатление. Одна из его бровей взмыла вверх, и он смерил ее взглядом, в котором, как и в ее взгляде, сквозила попытка оценки. Однако в отличие от нее, его оценка ограничивалась сексуальной областью.
– Неужели? – пробормотал он.
Его очевидная попытка придать ей какую-то значимость развеселила Лэйкен, так что она едва удержалась, чтобы не улыбнуться. Она почувствовала некоторое облегчение – все же этот человек подарил ей хоть крупицу своего внимания. Она понимала, что если бы ему хотелось обескуражить ее, он мог бы это сделать без малейших усилий.
– Да, сказала она, стараясь поддерживать деловой тон. – Но, я чувствую, что это не так легко объяснить… Мне нужно… я хотела бы…
Она замолчала и почесала подбородок ногтем, обдумывая, что сказать дальше. Она много раз повторяла про себя то, что собиралась сказать ему, проигрывая даже разные варианты его реакции, однако в ее голове все происходило гораздо глаже, чем в действительности.
– Может быть, мне следует рассказать вам о моем младшем брате.
– Если вы считаете это абсолютно необходимым.
В его голосе слышалась сухая нотка намеренной иронии, но хотя она и заставила Лэйкен слегка нахмуриться, это не могло остановить ее. Лэйкен была упряма. Ей случалось оставлять без внимания и более прозрачные намеки.
Сосредоточившись на определенной точке чуть в стороне от его левого плеча, она начала с самого начала: с того, как семь лет назад отказали тормоза у цементовоза, и на перекрестке он налетел на легковую машину.
В то время Лэйкен было восемнадцать, и она только что поступила в колледж, а в той незадачливой машине на перекрестке ехали остальные члены ее семьи.
Родители скончались на месте, но пятилетний мальчик, находившийся на заднем сидении, каким-то чудом остался жив, отделавшись незначительными синяками и порезами. И на Лэйкен легла обязанность по воспитанию ее младшего брата.
– Теперь Ч. Д. двенадцать, – сказала она, по-прежнему обращаясь к книжным полкам Марка Рида. – Его полное имя Чарлз Джонсон Мерфи, но мы привыкли называть его Ч. Д. Он не совсем обычный ребенок. Он…
Чтобы лучше объяснить, насколько необычен ее брат, Лэйкен стала рыться в сумочке – при этом ее золотые браслеты зазвенели, как колокольчики.
– Вот его фотография, – сказала она наконец наткнувшись на снимок, на котором ее брат был сфотографирован рядом с проектом, заслужившим высшую оценку на научном конкурсе.
Хотя Марк Рид и взял карточку, он только для вида глянул на нее и вернул обратно, сказав:
– Я уверен, что вы можете им гордиться.
– Больше, чем вы думаете, – сказала она, смущенная его безразличием. Ей никогда не приходилось сталкиваться со столь холодным и бесчувственным человеком.
Кивнув, она продолжала свой рассказ. Она поведала ему о том, как воспитывала Ч. Д., о том, каково быть в ответе за двенадцатилетнего подростка с живым воображением и высоким коэффициентом умственного развития. Рассказала и о том, как три месяца назад взяла его с собой в небольшую поездку по горам западного Техаса.
Четырехдневное путешествие подходило к концу, когда ее брат сделал небольшое открытие.
– Ч. Д. знает толк во многих вещах, – сказала она, переводя взгляд с книжных полок на человека с каменным лицом, сидящего за столом. – В самых разных вещах. Вы не представляете, что укупорено в мозгу этого двенадцатилетнего мальчика. Поэтому когда он сказал, что окаменевшие куски глины искусственного происхождения, я не сомневалась в этом ни одной минуты.
Лэйкен сообщала об этом открытии лесничему по парку, а тот в свою очередь связался с авторитетными инстанциями.
– Мы встретились с археологом-антропологом, который занимается изучением стоянок древнего человека – его зовут Энсон Матиас, очень милый человек – и он сказал, что, по всей видимости, это место имеет отношение к отправлению религиозных обрядов команчей. Что-то он знает из старых легенд – во всяком случае, Энсон надеется, что это поселение подтвердит его любимую теорию – нечто вроде той, что Шлиман сформулировал относительно Трои. Слияние мифологии и истории.
– В самом деле?
Она передернула плечами:
– Вопрос пока открыт. Когда Энсон прибыл на место, наши каникулы подошли к концу. Нам нужно было возвращаться обратно в Аллен. – Лэйкен улыбнулась. – Мы там живем. Это к северу от Далласа – самое лучшее место для того, чтобы растить Детей. Не знаю, как это объяснить, но люди…
– Мисс Мерфи.
– Простите. Но, так или иначе, спустя пару недель после окончания каникул Ч. Д. играл в баскетбол с товарищами и неожиданно упал. Я понимаю, что как таковой этот факт не является чем-то необычным. Двенадцатилетние мальчики в высшей степени неуклюжи. Но… – Она остановилась и тяжело сглотнула. – Падения продолжались. И однажды… однажды утром он встал с постели, а его ноги тряслись.
Спазмы сдавили горло Лэйкен, когда она вспомнила ужас, охвативший ее в тот день, и все дикие мысли, пронесшиеся тогда у нее в голове. Ведь на свете столько ужасных недугов, обрушивающихся на детей. Может быть, это один из них?
Когда ее собеседник пошевелился, ее внимание снова вернулось к нему, она откашлялась и продолжала:
– Его врач был в шоке. Расстройство мышечной деятельности было налицо, но он затруднялся назвать причину – даже после того, как поместил Ч. Д. в больницу для основательного обследования. Его проверили на все заболевания, известные человечеству. Обычные болезни. Экзотические болезни. Болезни, которые овладевают человеком только в третью пятницу после дождичка в четверг во второй половине июня.
Почувствовав, что в горле снова собираются хрипы, она остановилась, перевела дыхание и отбросила прядь со лба.
– Один психиатр выдвинул мысль, что заболевание Ч. Д. имеет психосоматическое происхождение. – Лэйкен негодующе нахмурилась. – Конечно, эти люди никогда не говорят чего-то определенного. Может быть. Весьма вероятно. Он сказал, что болезнь моего брата может быть своеобразной реализацией чувства вины за то, что он выжил после аварии, в которой погибли его родители. И хотя сначала казалось, что Ч. Д. благополучно перенес эту травму, наступление половой зрелости могло вынести на поверхность то, что раньше не проявлялось. Он советовал провести несколько сеансов психотерапии.
– Но вы не были с ним согласны?
– Мое мнение не имеет значения. Важно, что не был согласен Ч. Д.
Насмешливая улыбка Лэйкен предупредила скептический взгляд Марка Рида.
– Вы все еще не понимаете, как обстоят дела с моим братом. Вас удивляет, почему я не могла сказать ему, что он всего лишь ребенок, что я, как взрослая, лучше разбираюсь, что к чему, и поэтому он должен молча повиноваться. Просто в случае Ч. Д. все это не годится. Он понимает больше, чем большинство взрослых, которых я знаю. И если он что-то говорит, то мне остается только слушать.
– И что же он сказал?
– Он сказал, что врачи ошибаются. Он понимает, почему они пришли к тому или другому выводу, но в этом особом случае их вывод неверен. Однако он не винит их в этом. Дело в том, что они не располагают всей полнотой информации. Но даже если бы и располагали, «высокомерие людей двадцатого века в сочетании с образом мыслей, свойственным американским медицинским кругам», закрыло бы от них истину, – произнесла она, имитируя возвышенную манеру брата.
Марк Рид поднял одну из своих темных бровей:
– Интересный мальчик.
– Я говорила вам, – подхватила она с нескрываемой гордостью, – что он необыкновенный ребенок.
– Я думаю, он не сказал вам, каков истинный диагноз?
Ни его тон, ни выражение его лица не изменились, но что-то в его глазах убедило Лэйкен, что ей наконец удалось овладеть частицей его внимания.
– Представьте себе – сказал. И сокрушался от того, что был слишком глуп, чтобы не додуматься до этого сразу. Если верить Ч. Д., то, собрав все факты вместе и внимательно проследив последовательность событий, нельзя не увидеть истины, которая никуда и не прячется.
– И эта истина состоит в том, что…
Она пожала плечами.
– Истина состоит в том, что он одержим бесами.
Воцарилось продолжительное молчание.
Лэйкен сжалась на своем месте. Она смотрела на стену поверх его правого плеча, потом перевела взгляд налево, на книжные полки, размышляя над тем – вынимаются ли книги для того, чтобы протереть пыль, или же человек, отвечающий за это, просто проводит тряпкой по видимым их частям. Она развела ноги и переложила левую ногу поверх правой. Она даже стала подумывать о том, не достать ли ей пилочку для ногтей – казалось, у нее есть время, чтобы заняться маникюром.
– Одержимость бесами, – произнес он задумчиво, а потом повторил еще раз: – Одержимость бесами. – После паузы он прочистил горло и продолжал: – Да, конечно, я должен был об этом подумать. Дело в том… Видите ли, мы живем в век специализации, поэтому обычно я направляю всех, кто обращается по вопросам, связанным с бесами, к одному из моих коллег в старой части города. Я попрошу секретаршу дать вам его номер.
Она откинулась на спинку стула. Все-таки, он правильно ее понял, убеждала она себя.
– Это втягивает в петлю и меня, – сказала она с улыбкой.
– Вовсе нет. Такие вещи случаются, время от времени.
Она подавила неуместный позыв к смеху и сказала:
– Уверяю вас, мой брат говорил совершенно серьезно. Он уверен, что внутри него сидит бес, который делает его больным.
Марк посмотрел на нее в упор:
– У вас в Аллене водятся ведьмы – так, мисс Мерфи? Отправляется сатанинский культ? Или может быть, местное отделение международного общества друидов несет ответственность за то…
Он остановился, его глаза сузились:
– Ваш брат говорил, что необходимо собрать вместе все факты. Поселение, которое он обнаружил в западном Техасе…
Этот человек отличался проницательностью. Она должна сказать ему все. Ему потребовалось не так много времени, чтобы понять, в чем дело.
Лэйкен кивнула:
– Он уверен, что стал жертвой злых чар. Обнаружив старое поселение команчей, он сделал его доступным для непосвященных, и в отместку местные духи навели на него порчу… в виде маленького беса – и современная медицина бессильна что-либо для него сделать.
– Понимаю. – Он снова наклонился вперед: – А кто-нибудь из археологов, ведущих раскопки в том месте, жаловался на непонятное недомогание?
– Нет, но…
– Тогда не кажется ли вам, что врачи могли быть правы?
– Конечно, нельзя начисто отметать такую возможность. Тем более, что это единственное разумное объяснение.
В голосе Лэйкен явственно чувствовалось раздражение. Она боялась за брата. То, что его мучило, было объективной реальностью. Ч. Д. в самом деле был болен.
Подняв голову выше, она снова вздохнула и продолжала:
– Но разум говорит мне также, что если болезнь существует только в голове моего брата, то там же должно быть и лекарство. Если он действительно уверен, что причина кроется в древних духах… если его мозг достаточно силен, чтобы сделать его больным, то этот же мозг с равным успехом должен выработать и противоядие.
– Может быть, того же результата предполагалось добиться при помощи психотерапии?
– Я верю в психиатрию, – сказала она, понизив голос и глядя в окно за его спиной. – У меня есть подруга, которая трет себе руки металлической мочалкой для чистки кастрюль, и сейчас…
Она осеклась и повернула голову, чтобы видеть его глаза.
– У меня нет времени. Ч. Д. становится слабее день ото дня.
Она с трудом выдавила из себя эту фразу, с силой вдавив ногти в мякоть ладоней.
– Я говорила с ним, просила согласиться пойти навстречу прихоти неразумных врачей и пройти курс терапии. Но разве вы не понимаете? – Она подалась вперед и голос ее зазвенел: – Я не могу сидеть сложа руки и отдать все на усмотрение других людей, независимо от того, что они знают и чего не знают. Для них – для всех этих экспертов – это медицинская проблема и ничего более, но для меня – вопрос жизни или смерти. Вопрос глубоко личный. Я отвечаю за Ч. Д. И обязана следить за тем, чтобы с ним все было в порядке. Чего бы мне это ни стоило.
Она растерянно покачала головой:
– Я переговорила с десятками экспертов по детской психологии. Побывала у всех психиатров, чьи телефоны нашла в справочнике. Я даже упросила одного своего приятеля, актера по профессии, переодеться индейцем в голливудском духе и исполнить танец вокруг кровати Ч. Д. И, хотя, Ч. Д. искренне посмеялся, других результатов эта акция не имела. – Она слегка передернула плечами. – Поэтому я и решила, что нужно действовать иначе.
Именно здесь, не отдав себе отчета, как это произошло, Лэйкен его потеряла. Было очевидно, что против своей воли он заинтересовался ее рассказом. Но теперь нетерпение снова ожесточило его черты, и он опять посмотрел на часы.
– Мисс Мерфи, я понимаю, что вы беспокоитесь о своем брате, и мне не хотелось бы показаться вам бесчувственным, но боюсь, что сегодня у меня слишком жесткий график работы. Не могли бы вы объяснить, почему вы решили приехать в Чикаго и обратиться именно ко мне?
Она посмотрела прямо в его темные, как сама преисподняя, глаза:
– Энсон Матиас знал вашего деда. Он сказал, что Джозеф Два Дерева был шаманом у команчей. Знающем толк во врачевании.
Он и бровью не повел:
– И что же?
– Он сказал, что мистер Два Дерева выучился своему искусству у отца и тот получил свои знания тем же способом. И так далее. Он также сказал, что каждый раз, когда он расспрашивал вашего деда о легендарных мистических обрядах, тот только смеялся в ответ и утверждал, что все это сказки, но глаза его убедили Энсона, что Джозеф Два Дерева знал больше, чем говорил. Он уверен, что ваш дед знал вековые секреты. – Она помедлила. – И я думаю, что он передал их вам.
Его голос сделался чуть жестче, когда он сказал:
– Я повторяю: и что же?
Увидев выражение ее лица, он нахмурился и продолжал:
– Не говорите мне, что явились сюда за медицинской помощью. Неужели вы действительно думаете, что я могу выписать вам рецепт для отправления небольшого магического действа в индейском духе?
