Текст книги "Лебединое лето"

Автор книги: Бетси Байерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Глава 6

Когда они отошли за пределы слышимости, Сара сказала:

– Тетя Вилли думает, что знает все на свете. Я ужасно устала слушать, как я похожа на Ванду, притом что Ванда красивая, а я нет. Думаю, она настоящая красавица. Если бы я себе выбирала внешность, я бы хотела быть как она. – Девочка яростно пнула кустик на обочине дороги. – И вот что я тебе кроме шуток скажу: внешность значит очень много.

Некоторое время она сердито шла в молчании, потом дождалась отстающего Чарли и снова взяла его за руку.

– Я вот думаю, что внешность важнее всего на свете. Если ты выглядишь красавчиком – ты и есть красавчик; если выглядишь умником – ты и есть умник, а если ты ни на кого не похож, то ты и есть никто. Однажды я написала об этом сочинение в школе – о том, что внешность важнее всего на свете, и мне поставили "Д". Представляешь, "Д", самую низкую отметку. А после урока учительница пригласила меня поговорить и начала пороть ту же самую чушь, мол, внешность не играет роли, и иногда самые страшные уроды оказывались самыми умными и добрыми, и замечательными...

Они как раз проходили мимо дома Теннентов, когда там включили телевизор, и голос Эдди Олберта успел оглушительно пропеть: "Зелееееные просторы, ах..."[2]

[Закрыть], прежде чем убавили звук. Чарли на миг замедлил шаг, узнавая начало одной из любимых своих программ, и выжидающе взглянул на Сару.

– Пошли, – отрезала сестра. – Так вот слушай: у меня в классе была одна девчонка по имени Тельма-Луиза, она накропала опус под названием "Дарить счастье людям". И ей поставили "А"! "А", высшую отметку! Меня от этого просто тошнило. Тельма-Луиза – белокурая красотка с ресницами, которые от природы загибаются кверху, ну что она может знать о жизни? Знаешь, однажды Хейзел заходила к ней домой и потом рассказывала, что в комнате Тельмы-Луизы перед зеркалом ковер протерся, потому что она там часами простаивает, любуясь на себя, красавицу.

Сара вздохнула и продолжила путь. Большинство домов на улице стояли стена к стене, будто плотно прижавшись друг к другу безопасности ради. За домами с обеих сторон вздымались холмы Западной Вирджинии, совсем черные в ранних сумерках. Холмы были такими же, как и сотни лет назад, поросшими диким лесом – и только к северу их узкой полосой прорезал карьер, глубокий шрам в земле, топорщившийся неестественно бледными обрывами вымытой почвы.

Сара замедлила шаг: они поравнялись с домом Мэри Уэйсек.

– Погоди минутку, – сказала девочка. – Мне нужно поговорить с Мэри.

С улицы было слышно, как играет подружкин магнитофон, и Саре ужасно захотелось оказаться в комнате Мэри, завалиться на кровать, на розовое в крапинку покрывало, и слушать кассеты из ее безразмерной коллекции.

– Мэри! – позвала она. – Пойдешь с нами с Чарли на озеро смотреть лебедей?

Мэри подошла к окну.

– Минутку, я сейчас к тебе спущусь.

Сара подождала на обочине, пока подруга выйдет во двор.

– Я бы пошла, да не могу: приехала кузина и будет делать мне новую стрижку, – сообщила та. – А ты как? Купила вчера то платье?

– Не-а.

– Почему? Твоя тетя вроде разрешила...

– Разрешила, но потом мы пошли в магазин вместе, она увидела, сколько оно стоит, и сказала, что глупо столько платить за платье, когда она может сшить мне точно такое же.

– Вот невезуха.

– Именно. Потому что, к сожалению, точно такое же она сшить не может, разве что нечто подобное. Помнишь, какие там спереди по подолу пересекающиеся каемки? Так вот, она сделала все так, что каемки вообще не пересекаются.

– Ох, Сара...

– Я еще при кройке поняла, что кайма пойдет неправильно, и все время говорила: "Не так, тетя Вилли, у тебя же каемки не пересекутся", и я это твердила не переставая, чуть не плача, а ножницы все вжикали, и тетя бормотала: "Отлично пересекутся, все до единой каемочки", а потом она радостно прострочила швы – и ни одна каемка с другой не пересеклась.

– Вот ужас-то. Я же помню, когда ты показывала мне то платье, ты как раз говорила, что самое красивое в нем – это пересекающиеся каемки.

– Так и было. А в тетушкином платье я выгляжу так, будто у меня одна половина туловища на два дюйма[3]

[Закрыть] короче другой.

– Слушай, пошли ко мне? Посмотришь, как кузина будет меня стричь.

– Не получится. Я обещала тете Вилли, что покажу Чарли лебедей.

– Да ладно, зайди на минутку, посмотришь самое начало. У моей кузины с собой целая куча парикмахерских книжек.

– Ну хорошо, только на минутку. Чарли, а ты сиди и жди меня здесь, – девочка указала брату на крыльцо. – Сиди здесь и не сходи с места, слышишь? Не слезай со ступеньки. И даже не вставай.

И она пошла в дом следом за Мэри, все повторяя:

– На самом деле я правда на минутку, мне надо показать Чарли лебедей, и домой хочу вернуться не поздно, чтобы успеть покрасить кеды...

– Какие кеды?

– Ну помнишь, те ужасные, оранжевые. Я в них похожа на кого-то вроде Дональд-Дака.

Глава 6

Чарли, сгорбившись, сидел на верхней ступеньке. Неожиданно стало очень тихо – как будто весь мир выключился, стоило Саре войти в дом Уэйсеков. Долгое время мальчик не двигался. Единственным звуком оставалось тиканье его часов.

Чарли очень любил свои часики. Он не знал, как определять часы и минуты, но любил слушать тиканье и смотреть на маленькую красную стрелку, бежавшую по циферблату, отсчитывая секунды. Каждое утро после завтрака он не забывал попросить тетю Вилли завести ему часы. Сейчас мальчик положил руку себе на колени и смотрел на движение стрелки.

Ему было одиноко. Он всегда так себя чувствовал, очутившись в незнакомом месте. За спиной у него раскрылась дверь – и Чарли резко обернулся в надежде, что идет Сара. Увидев вместо сестры миссис Уэйсек в компании еще одной дамы, он отвернулся и снова уставился на часы. Мальчик так сгорбился, что рубашка выбилась у него из штанов, оголяя полоску незагорелой кожи.

– А это что за малыш, Элли?

– Чарли, братишка Сары, – ответила миссис Уэйсек. – Помнишь, я тебе рассказывала. Тот самый мальчик, который не умеет говорить. Не сказал ни слова с трехлетнего возраста.

– Он немой?

– Может, и нет, только никто от него еще слова не слышал, даже когда он болел. Он все понимает и ходит в школу, говорят, он и буквы писать может – но совсем не говорит.

Чарли их не слушал. Он прижался ухом к часам и слушал их негромкий стук. В ритмичном тиканье было нечто, неизменно успокаивающее его. Часы, как волшебный талисман, ограждали его от шумного мира тихими звуками и чуть заметным движением.

– Спроси его, который час, Эрнестина, – предложила миссис Уэйсек. – Малыш так гордится своими часами. Все у него спрашивают время. – И, не дожидаясь ответа родственницы, она первая вопросила: – Чарли, скажи мне, который час? Время не подскажешь?

Тот распрямился и послушно протянул ей руку с часами.

– Боже мой, уже девятый час, – закачала головой миссис Уэйсек. – Спасибо тебе, Чарли. Чарли всегда помогает нам следить за временем. Уж и не знаю, что бы мы без него делали.

Обе женщины уселись в кресла-качалки на веранде и начали медленно раскачиваться. Шорох качалок и скрип дощатого пола на миг заставили мальчика забыть о часах. Он медленно поднялся и так стоял, глядя на улицу.

– Сядь, Чарли, тебе нужно дождаться Сару, – позвала его миссис Уэйсек.

Даже не взглянув в ее сторону, мальчик спустился с крыльца и направился к калитке.

– Чарли, Сара хотела, чтобы ты ее подождал.

– Может, он тебя не слышит, Элли?

– Он все прекрасно слышит. Чарли, подожди Сару. Ну-ка остановись, – наконец, поняв, что ничего не добьется, хозяйка дома крикнула: – Сара, твой брат уходит!

Сара выглянула из окна второго этажа.

– Стой, Чарли, я уже иду. Ты что, не можешь минутку подождать? Мэри, видишь, я должна идти.

Она выбежала из дома и поймала Чарли за локоть.

– Ну и зачем ты домой собрался? Разве не хочешь увидеть лебедей?

Брат стоял, не глядя на нее.

– Что же это такое – стоит оставить тебя на секунду, как ты тут же пропадаешь. Ладно, пошли, – и Сара нетерпеливо потянула его за собой.

Спускаясь с холма, она помахала рукой Мэри, смотревшей вслед из окна, и вздохнула:

– Надеюсь, лебеди стоят того, чтобы я из-за них так мучилась. А может, мы туда придем – и никаких лебедей уже нет, – добавила она через несколько шагов.

Некоторое время они шли в молчании. Потом Сара сказала:

– А теперь мы немножко срежем через поле.

Она подождала, пока брат осторожно переступит через узенькую канавку – и две фигурки зашагали полем бок о бок, причем девочка без устали поддавала ногой кустики травы.

Глава 7

В лебедях было что-то болезненно прекрасное. От их белизны, потрясающей четкости на фоне темной воды, неправдоподобной легкости движений у Сары перехватило дух, стоило им с братом выйти к озеру из сосновой рощицы.

– Вот они, Чарли.

Девочка точно знала, когда Чарли увидел птиц, потому что пальцы его непроизвольно сжались; да, он схватил сестру за руку впервые с тех пор, как они вышли со двора Мэри. Потом он остановился.

– Это лебеди, Чарли.

Шесть лебедей казались неподвижными на водной глади, шеи их изогнулись под одинаковым углом, будто по озеру плыла одна-единственная птица и пять ее отражений.

– Это лебеди, – снова повторила Сара. Она бы с удовольствием провела остаток лета здесь, на берегу, указывая брату на белых прекрасных созданий. Она завороженно смотрела, как те медленно скользят по зеркальной воде.

– Эгей, Сара!

Глянув на другой берег, девочка заметила Ванду и ее приятеля, которые приехали по дороге.

– Сара, слушай, скажи тете Вилли, что мы заедем к сестре Фрэнка, посмотреть на ее малыша.

– Скажу.

– Я буду дома часов в одиннадцать.

Сара смотрела, как Ванда с Фрэнком снова седлают мотороллер. Взревел мотор, пораженные шумом лебеди изменили направление и поплыли в сторону Сары. Брат с сестрой подошли еще ближе к воде.

– Лебеди плывут прямо к нам, Чарли. Наверное, они заметили тебя.

Они стояли молча, пока утихал вдали треск мотороллера. Потом Сара села на траву, скрестила по-йоговски ноги и вытащила из оранжевого кеда застрявшую там палочку.

– Присаживайся, Чарли. Что ты все стоишь.

Мальчик присел на траву осторожно, выставив перед собой неловко согнутые ноги. Его сестра раскрошила булку и бросила кусочек лебедям.

– Сейчас они подплывут совсем близко. Они любят хлеб.

Она подождала, потом положила хлебный катыш себе в рот и стала жевать.

– А знаешь, Чарли, я ведь видела, как лебеди сюда прилетели. Я как раз на крыльце стояла в пятницу – и тут смотрю, они летят прямо над нашим домом, и такие они были смешные с вытянутыми шеями, прямо как сковородки. – Девочка протянула брату вторую булочку. – Держи. Давай покормим их немножко. Делай как я, вот так.

Посмотрев, как Чарли кормит лебедей, она покачала головой:

– Нет, не стоит бросать такие большие куски. Лебедям будет трудно их проглотить. Ну, а это уж слишком мелко, сущая крошка. Надо вот так.

Сара наблюдала, как он бросает в озерцо кусочки хлеба, потом сказала:

– Хочешь знать, где лебеди живут большую часть года? Около университета – это такая большая школа, и как раз посредине тамошней территории есть пруд, и в нем-то и живут лебеди. Только иногда они вдруг решают полететь куда-нибудь, и никто не знает, почему. Тогда лебеди находят себе другой пруд или озеро и плавают там. Наше озеро и вполовину не такое красивое, как университетское, однако ж вот они, прилетели. – Она вручила Чарли следующую булочку. – По крайней мере, Ванда так думает, потому что лебеди из университета сейчас как раз куда-то подевались.

Чарли повернулся, жестом показывая, что хочет еще одну булочку, и сестра отдала ему последнюю. Он разломил ее на четыре больших куска, побросал в воду и снова протянул руку.

– Больше нету. Хлеб кончился, – Сара показала свои пустые ладони.

Один из лебедей нырнул в воду и снова поднялся на поверхность, чтобы почистить перья. Потом он устремился к середине озера, и остальные медленно последовали за ним, погружая в воду длинные шеи, чтобы выловить оставшиеся кусочки булки.

Сара потянулась вперед и положила руки Чарли на плечи. Он казался мягким, будто и вовсе не пользовался мышцами.

– Лебеди все делают вместе, – сказала она. – Что один – то и другой. По одиночке им никак.

Она начала ласково массировать Чарли спину. Потом резко остановилась и хлопнула его по плечам.

– Ну, нам пора домой.

Тот даже не шелохнулся и не отводил взгляда от лебедей, плывших уже у другого берега.

– Вставай, Чарли, – девочка знала, что брат ее слышит; однако он и не собирался двигаться. – Давай же.

Она поднялась на ноги и смотрела на брата сверху вниз. Протянула руку, чтобы помочь ему встать – но он по-прежнему и не взглянул на нее, продолжая следить за лебедями.

– Пойдем домой, Чарли. Мэри собиралась зайти попозже и помочь мне красить кеды. – Сара посмотрела брату в затылок, потом сорвала с ближайшей ветки лист и бросила в воду. Подождала еще, наконец засунула руки поглубже в карманы и устало сказала: – Ну же, пошли.

Чарли начал медленно качать головой туда-сюда, все еще не глядя на сестру.

– Мэри скоро придет помогать мне красить кеды, и если мы не отправимся прямо сейчас, я не успею ничего покрасить, и придется мне весь год носить ужасную обувку Дональд-Дака. Пошли наконец.

Чарли упрямо мотал головой.

– Вот почему я никуда не хочу тебя брать. Потому что ты никогда не идешь домой, сколько тебя ни зови.

Чарли уцепился руками за траву с двух сторон, будто желал удержаться на случай, если Сара потащит его силой.

– Знаешь, я начинаю по-настоящему сердиться. – Брат не обернулся, и Сара сказала со вздохом: – Хорошо, давай останемся еще на пять минут – а потом точно пойдем.

Она нагнулась и показала ему на часы.

– Вот это – пять минут. Когда длинная стрелка будет здесь, мы встанем и пойдем домой, договорились?

Чарли кивнул.

– Обещаешь?

Снова кивок.

– Вот и отлично.

У самой воды росло дерево, и Сара подошла прислониться к нему.

– Все по-честному, Чарли, теперь осталось четыре минуты.

Чарли опять начал мотать головой, неотрывно глядя на лебедей, скользящих по темной воде.

Сара щурилась на небо и от нечего делать качала ногой в высокой траве.

– Всего через месяц лето кончится, Чарли, – сказала она, не глядя на брата. – И я буду только рада.

Вплоть до этого года ее жизнь шла спокойно и размеренно. Первые четырнадцать лет жизни казались ей совершенно одинаковыми. Сара любила свою сестру без зависти, тетю – без раздражения, брата – без постоянной жалости. Теперь все изменилось. В сердце ее поселилось постоянное недовольство, обида на себя саму, на свою жизнь и близких, – и Саре казалось, что радость и покой не вернутся к ней никогда.

Она развернулась и в последний раз посмотрела на лебедей. Нежданные слезы затуманили четкие контуры птиц, превращая их в белые пятна. Девочка сморгнула и громко сказала:

– Три минуты, Чарли.

Глава 8

Тем же вечером Сара лежала в постели, в темной спальне, когда тихонько вошла Ванда. Сара, одетая в старую отцовскую пижаму с обрезанными рукавами и подвернутыми штанинами, смотрела, как Ванда крадется по комнате, стараясь ступать как можно тише. Споткнувшись о табуретку возле зеркала, девушка какое-то время балансировала на одной ноге, потом наконец открыла дверцу кладовки и зажгла там лампочку.

– Если хочешь, включай верхний свет. Я еще не сплю, – окликнула ее Сара.

– Тебе трудно было сразу сказать?

– Ну как твоя поездка, Ванда? Удалась?

– Вполне.

– Видела ребеночка?

Очень славный малыш. Вылитый Фрэнк. Ты даже не представляешь, как похож.

– Бедный ребенок.

– Вовсе не бедный, он просто красавчик – вся головка в рыжих кудряшках. – Старшая сестра быстро разделась, выключила малый свет и нырнула в постель рядом с Сарой. Разгладив подушку, она улеглась на спину, глядя в полоток. – Фрэнк – замечательный парень, правда?

– Нормальный.

– Он тебе не нравится? – Ванда приподнялась на локте, сверху вниз глядя на Сару, одетую в огромную полосатую пижаму.

– Я же сказала – он нормальный парень.

– И чем он тебе не угодил?

– Я не говорила, что он мне не угодил.

– Знаю, но я же не слепая. Так что тебе в нем не нравится?

– Например, он никогда не обращает внимания на Чарли. Сегодня вечером с ним даже не поздоровался.

– Наверное, Фрэнк просто не заметил его в палатке. Кроме того, он относится к Чарли очень хорошо, он мне сам говорил. Что еще?

– Да ничего, только очень уж твой Фрэнк раздувается, когда называет тебя крошкой – и еще бросает многозначительные взгляды, как киногерой.

– Но мне приятно, когда он зовет меня крошкой. Ты еще поймешь, когда тебя саму так станут называть.

– Интересно, кому это пришло бы в голову назвать меня крошкой, кроме разве что Зеленого Великана[4]

[Закрыть].

– Ох, Сара ...

– Я настоящая дылда. Длиннее всех на свете.

– Ты еще встретишь кого-нибудь.

– Ага, если повезет, я встречу кого-нибудь родом из дикой страны, где идеал женской красоты – это тощая дылда с огромными ногами и кривым носом. Однако же всякий раз, когда я смотрю телевизор, даже в самых диких дальних странах, где девицы пляшут в прозрачных шароварах и жестяных лифчиках, эти самые девицы все равно как на подбор миниатюрные и хорошенькие. – Помолчав, она добавила: – Да мне и дела нет. Терпеть не могу парней. Они все – сплошное пустое место.

– Сара, что с тобой творится?

– Ничего.

– Нет уж, я серьезно спрашиваю. Что происходит?

– Сама не знаю. Просто мне очень плохо.

– Болит что-нибудь?

– Перестань изображать няньку.

– Но я хочу знать.

– Нет, у меня ничего не болит, мне просто очень плохо. Так бы и визжала, и кидалась бы чем попало. Хочется вскочить, содрать шторки, порвать в клочья простыню, запустить чем-нибудь в стенку. Еще повышвыривать все тряпки из шкафа и поджечь, и...

– Может, тебе устроить что-то подобное, если ты уверена, что станет легче?

– Да не станет. – Сара подкинула простынку, которой накрывалась, и смотрела, как та опускается обратно. Она чувствовала, как ткань мягко ложится на голые ноги. – Мне кажется, что я никто.

– Ох, Сара, это со всеми иногда случается.

– Но не настолько же. Я вообще не человек. Я некрасивая, даже не хорошенькая, и не умная, и танцевать не умею, и никому не нравлюсь. Просто никто.

– Ты отличная посудомойка.

– Заткнись ты, Ванда. Мне не смешно.

– Слушай....

– Сперва притворяешься, что хочешь со мной поговорить, а сама начинаешь смеяться. Ты все время так делаешь.

– Ладно, я кончила смеяться, давай продолжим разговор.

– Видела бы ты некоторых девчонок из нашей школы – сразу поняла бы, о чем я. Они на супермоделей похожи. Расфуфыренные как не знаю кто, и парни вокруг них так и вьются, приглашают их куда попало, и на вечеринки, и на танцы, а когда они просто идут по коридору – все вокруг оборачиваются и смотрят им вслед.

– Да, знаю я таких девчонок. У них пик расцвета приходится на старший школьный возраст. Они уже в восьмом классе выглядят как зрелые женщины – с шикарными прическами, с подведенными глазами, а ко времени колледжа у них уже потасканный вид.

– Кому-кому, а мне можно не волноваться, что у меня когда-нибудь будет потасканный вид.

– Мне всегда казалось, что очень печально, когда расцвет девушки приходится на ее старшие классы.

– Девочки, хватит спорить, – донесся голос из комнаты тетушки Вилли. – Я вас уже давно слушаю.

– Мы и не спорим, – отозвалась Ванда. – Мы мирно беседуем.

– Не говорите мне, что я не отличу спор от мирной беседы. Я в своей жизни слышала достаточно споров – и один из них слышу прямо сейчас. Хватит болтать, пора спать.

– Спим, спим.

Сестры полежали в тишине. Потом Сара нарушила молчание:

– Похоже, что мой пик расцвета был в третьем классе, когда меня выбрали старостой.

Ванда рассмеялась.

– Просто наберись терпения и подожди.

Она потянулась к туалетному столику, включила радиоприемник и подождала, пока тот разогреется.

– Фрэнк собирался позвонить на шоу Даймонд-Джима и посвятить мне песню, – сообщила она. – Тебе радио не мешает?

– Не.

– Зато мне мешает, – снова воззвала тетя Вилли из соседней комнаты. – Может, вы обе и можете спать при включенном радио или при спорах во весь голос, но я не могу.

– Я же включила на самую маленькую громкость! Чтобы хоть что-нибудь расслышать, мне приходится к нему ухом прижиматься! – Вдруг Ванда умолкла на полуслове. – Ты не слышала, что там диктор сказал?

– Что эта песня посвящается девушкам со второго этажа Арнольд-холла.

– А-а...

– Я не шучу, – крикнула тетушка за стеной. – Немедленно ложитесь спать! Ванда, тебе завтра рано вставать, тебе нельзя опаздывать на работу в больницу. Это Сара может себе позволить проваляться в постели до обеда...

– Интересно, как это я могу себе позволить проваляться до обеда, если она меня в восемь утра поднимает, – пробормотала младшая сестра.

– Тетя Вилли, я только послушаю песню, которая мне посвящается – и сразу спать.

Молчание.

Сара повернулась на бок, плотно обмотавшись простыней, и закрыла глаза. Спать совершенно не хотелось. Она слышала музыку из радиоприемника, звуки из-за стены, из комнаты Чарли – как тот ворочался в постели, пытаясь устроиться поудобнее, и все не мог угомониться. Сара накрыла голову подушкой – но и подушка не заглушала шума. Как ни странно, громче всего казались беспокойные звуки, доносившиеся из спальни брата.

Чарли всегда спал плохо. В три года он перенес одну за другой две болезни – обе серьезные, с высокой температурой. Это едва не убило мальчика и сильно повредило его разум. Выздоравливая, он лежал в кроватке тихо и неподвижно, и Саре было странно видеть бледным и безмолвным малыша, только что горевшего в жару и стонавшего от боли. Некогда живые и яркие, глаза Чарли не сразу фокусировались на том, что было перед ним; он не тянул рук, даже когда Сара трясла перед братиком его любимой плюшевой собачкой Бу-бу. Он редко плакал, совсем не смеялся. Теперь, когда Чарли подрос, он будто бы решил расплатиться постоянной бессонницей за долгие дни, которые он провел неподвижным в постели.

Сара слышала, как он тихонько стучит ногой о стену. Чарли мог делать это часами – производя негромкий однообразный звук – похоже, его никто не мог расслышать, кроме Сары, спавшей с ним через стену. Со вздохом девочка сунула подушку обратно под голову и уставилась в потолок.

– Ты слышала? – прошептала Ванда. – Только что был номер, посвященный мне! "Фрэнк просит исполнить эту песню для своей крошки".

– Какая пошлятина.

– А по-моему, очень мило.

Стук о стену на миг прекратился – только для того, чтобы начаться вновь. Сара давно привыкла к этому звуку, но сегодня он казался особенно громким. Девочка обнаружила, что вспоминает – именно таким было первое движение Чарли после долгой болезни: беспокойное подергивание ногой. Слабое движение, под одеялом и не разглядишь – но сегодня от него, похоже, трясется весь дом.

– Только не говори, что ничего не слышишь, – горько сказала Сара сестре. – Не понимаю, как вы все умудряетесь столько времени врать, что не слышите, как Чарли стучит о стенку.

Нет ответа.

– Ванда, ты спишь?

Тишина.

– Никогда не понимала, как людям удается взять и заснуть, когда им вздумалось. Ванда, ты что, правда спишь?

Не дождавшись ответа, девочка натянула простыню на голову и опять отвернулась к стене.