Текст книги "Чаша с ядом"

Автор книги: Бернард Найт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Коронер огляделся по сторонам, дабы убедиться в том, что его секретарь уже вооружился пером, чернильницей и пергаментом, чтобы записывать ход дознания, после чего кивнул Гвину. Корнуоллец ударил плашмя мечом в колесо телеги и проревел громоподобным голосом:

– Все люди, у кого есть дело к коронеру графства Девон Его Величества короля Ричарда, подойдите ближе и слушайте!

Послышался шорох множества ног по грязи, пока мужчины Торра пытались уразуметь значение этого нового ритуала, придуманного для них далекими властителями в находящихся Бог знает где Лондоне и Винчестере. Очень немногие представляли себе, что такое дознание; но большинство покорно соглашалось, что это всего лишь еще один способ выжимания денег из и без того обнищавшего населения.

В стороне от деревенских жителей стояли мужчины из Топшема и Эксетера, Джозеф и Эдгар выглядели посеревшими и подавленными, они переживали утрату корабля и смерть моряков, но еще более того – надругательство над их бедной Кристиной. Они не находили себе места, им не терпелось вернуться в Эксетер, чтобы утешить девушку и ее отца. Однако в гневе Эдгара Джон ощущал тревогу: похоже, он не знал, как ему удастся справиться с кризисом и со своими чувствами к невесте, уже теперь не девственнице.

На много миль вокруг не найти было ни одного кресла, посему Джон отправлял правосудие, сидя на трехногой табуретке для доения, позаимствованной в деревне. Вся его серо-черная фигура с длинными, черными, как вороново крыло волосами, развевающимися на ветру, походила на какого-то сатанинского ангела рока, спустившегося к ним с небес. Уперев руки в колени, он начал говорить угрожающим тоном достаточно громким, чтобы все его слышали:

– Настоящее дознание проводится с целью установить обстоятельства гибели шести мужчин найденных на пляже Торра, а также крушения судна, экипаж которого они составляли.

Первым свидетелем был Джозеф из Топшема, напоминающий персонаж из Ветхого Завета, с его длинной седой бородой и развевающейся накидкой. Он вышел вперед и поклялся, что обломки принадлежали его собственному кораблю, «Морской Мэри». Судно было нагружено шерстью и на обратном пути из Барфлура должно было доставить груз сушеных фруктов и вина.

Гвин передал ему разбитую доску, обнаруженную на пляже, и тот подтвердил, что она была частью корпуса судна, поскольку на ней были вырезаны некоторые буквы из его названия.

– Видели ли вы тела шестерых мужчин, лежащих в церковной часовне вон там? – требовательно спросил коронер. – Являются ли все они членами экипажа этого судна?

Джозеф грустно кивнул головой.

– Так и есть, и еще одного не хватает, молодого парня по имени Хеч. Я знал их всех, бедняг.

– Были ли все они англичанами? – спросил де Вулф.

– Двое были бретонцами, а один – ирландцем.

– Но никто из них не был норманном?

Пожилой мужчина отрицательно покачал головой.

– Нет, все они были или саксами, или иностранцами.

При этих словах по толпе пронесся вздох облегчения: отсутствие норманнов означало, что по крайней мере удалось избежать штрафа в сорок марок.

После этого Эдгар и торговец вином, Эрик Пико, который обычно встречал свой груз, когда он прибывал в порт на Эксе, и который знал в лицо большинство членов экипажа судна, смогли подтвердить опознание тел, произведенное Джозефом. Старый Леонард, молчаливый клерк, показал пергаментную копию предписания, которую капитан судна вез в Барфлур: в ней были перечислены товары, которые следовало закупить для обратного пути.

Джон подвел их к воловьим упряжкам, и по маркировке, выжженной на дереве раскаленным железом, они формально опознали бочонки и коробки как груз, который должны были доставить в Топшем.

– Многое пропало, но то, что осталось, составит примерно половину груза, – заявил Джозеф, кладя руку на колесо ближайшей повозки.

– Для нас это означает существенные потери, – добавил Эрик Пико, убирая со лба прядь темных волос.

Коронер обвел взглядом притихшую толпу.

– Я должен признать, что здесь находятся почти все товары, спасенные с корабля. – Он подчеркнуто внимательно уставился на болезненно выглядевшего деревенского священника, словно бы для того, чтобы подчеркнуть, что часть спасенного исчезла в глотке этого мужчины. – Но теперь я перейду к смерти моряков. Похоже, трое утонули. – Он поименно назвал тех, кого первыми откопали из песка без каких-либо повреждений. – Они умерли в результате кораблекрушения, которое выбросило их в воду, деянием Господним, вызванным штормом на море. Но вот остальные трое… – Джон обратил грозный взор на Аэльфрика и еще нескольких деревенских жителей, стоявших в первых рядах толпы; с флангов их подчеркнуто охраняли сержант Габриэль и его стражники. – Эти трое, также опознанные Джозефом из Топшема, несут на себе следы насилия, а именно: раны на голове и других частях тела, очевидно нанесенные сильными ударами тупыми орудиями. Черепа у них расплющены, на шее видны глубокие ссадины. Не может быть и речи о том, что эти повреждения причинены им морем. Они стали жертвами намеренного насилия, которое привело к их смерти. После чего была совершена попытка скрыть это грязное деяние, похоронив их в песке.

После того как вызвали отшельника Вульфстана, чтобы он засвидетельствовал, что видел тела на пляже и то, как скрывали бочонки, вперед вытолкнули старосту. Он стоял перед коронером, похожий на быка, который ждет, что на него вот-вот спустят собак, и на лице его отражалась смесь свирепости и страха.

– Я ничего не знаю об этих убийствах! Эти моряки умерли еще до того, как я увидел их! – взмолился он, не ожидая, пока коронер задаст ему вопрос.

Гвин, стоящий вплотную к старосте, от души врезал ему по спине, чтобы напомнить о хороших манерах.

– Говори «сэр», когда обращаешься к коронеру! – требовательно заявил он.

– Ты лжец, Аэльфрик, – коротко бросил де Вулф. – Я видел раны своими собственными глазами. Этих мужчин забили до смерти.

– Это не я, не я, – парировал староста и получил от Гвина еще один тычок за то, что заговорил без разрешения.

Черные брови коронера грозно нахмурились.

– Ты хочешь сказать мне, что кто-то еще пробрался в твою деревню, убил этих людей и оставил тебе груз, чтобы ты мог его украсть? Ты – староста деревни, тебе известно обо всем, что происходит в Торре, так что не трудись преподносить мне эту ложь.

Очевидно, перед мысленным взором Аэльфрика возникла перспектива колесования или повешения, потому что он принялся дико озираться по сторонам, ища пути к спасению.

– Это могли быть люди из Пайнтона – они настоящие бандиты.

Это было уже слишком для Джона – он вскочил на ноги и заревел на несчастного старосту:

– Замолчи, исчадие ада! Не оскорбляй такой чепухой наш здравый смысл! Тебя поймал на горячем отшельник, ты спрятал украденные товары, и тела умерших вопиют о том, что они погибли ужасной насильственной смертью. Возвращайся на место и ожидай приговора – хотя нет сомнения в том, каким он будет.

Гвин толчком отправил Аэльфрика на его место впереди толпы, перед тем как начался допрос двух других мужчин, которых Джон и Гвин тоже видели на пляже. К их полному отрицанию вины отнеслись с тем же презрением.

Двое других вилланов скрылись от правосудия сразу после того, как были обнаружены тела: один из них был тем человеком, которого Джон видел удирающим со всех ног, когда они обнаружили в песке трех новых мертвецов. Вероятно, оба удрали в леса, где присоединились к бандам преступников, скрывающихся там от правосудия.

Еще через несколько минут дознание закончилось. Было выбрано жюри из деревенских жителей, которые вереницей прошли мимо шести тел, некоторые трупы, несмотря на холодную погоду, начали уже разлагаться. Джон указывал на раны на головах, пока они, волоча ноги, гуськом проходили мимо, и диктовал некоторые детали дознания Томасу, который яростно царапал по своему пергаменту, чтобы поспеть за быстрой речью коронера.

Невдалеке молча стояли трое Белых каноников. Их монашеские тонзуры были прикрыты круглыми шапочками. Созерцая зло, которое люди причиняют друг другу, они более чем когда-либо убеждались в том, что их Орден должен иметь свой оплот в этом уголке Англии.

Вскоре все свидетельства были собраны и записаны, и коронер объявил свой приговор.

– Три человека были убиты, причем самым жестоким образом, ради корыстных целей – получения товаров, вынесенных на берег после крушения судна «Морская Мэри». Обитатели поместья Торр совершили великое беззаконие, присвоив украденный груз судна, стоимость которого составляет по меньшей мере восемьдесят фунтов, как утверждают присутствующие здесь купцы. – Он обвел толпу рукой. – И за сокрытие сведений о крушении и обнаружении товаров, которые следовало сообщить шерифу или коронеру, на деревню налагается штраф в размере двадцати марок, каковые должны быть переданы королевским судьям во время их следующего посещения. За попытку украсть вышеназванный груз на деревню налагается штраф сорок марок.

При известии о наложении общего штрафа по толпе пронесся всеобщий мучительный вздох-стон. Штраф был просто огромен с учетом полуголодного существования деревушки: одна марка стоила более тринадцати шиллингов, или две трети фунта. Не могли они рассчитывать и на то, что их лорд поможет им выплатить эту сумму – наоборот, он может даже наложить на них собственное наказание в своем поместном суде, когда узнает о том, что произошло. Некоторые лорды поощряли мародерство на потерпевших кораблекрушение судах и даже сами принимали в нем участие, при условии что львиная доля награбленного доставалась им, но политические амбиции де Брюера были слишком велики, чтобы он мог позволить себе замарать руки участием в таком недостойном деле. Но Джон еще не закончил.

– Обломки кораблекрушения на море и на земле принадлежат короне и не должны служить предметом незаконного дохода тех, кто их обнаружил. Все остатки груза должны быть переданы в королевскую казну, но, поскольку они очевидно принадлежат судовладельцу и получателю вина, на последующем дознании относительно этих товаров я буду рекомендовать, чтобы они были возвращены им как частичная компенсация за потерю корабля и груза. Однако и это было еще не все.

– За недонесение об обнаружении тел погибших коронеру деревня наказывается очередным штрафом в десять марок. Пусть это послужит вам уроком не оставлять на совести бедного отшельника необходимость довести происшедшее до сведения короны.

Коронер сделал паузу, чтобы перевести дыхание. – И за самое гнусное злодеяние, заключающееся в убийстве трех невинных моряков, которым в час нужды, после гибели их корабля, должны были быть явлены христианские поддержка и помощь, но которые вместо этого были убиты, чтобы скрыть ваши воровские деяния, ваш староста и двое фрименов должны быть арестованы, препровождены до суда в Эксетер и в ожидании оного содержаться там за счет деревни, которая облагается еще одним штрафом в двадцать марок за попустительство этим убийствам и попытку сокрыть и их, и существование ценного спасенного груза.

Когда жители деревушки Торр осознали, что на долгие годы их финансовое положение попало в зависимость от выплаты этих огромных штрафов, над берегом пронесся стон. Правда, следует заметить, что никакие деньги не будут выплачены до тех пор, пока королевские судьи не рассмотрят это дело на выездной сессии в Эксетере, на что может понадобиться добрых несколько лет – таким медленным был процесс отправления королевского правосудия в стране. Но эти штрафы будут висеть над ними, и покупка нового крупного рогатого скота и свиней, приобретение зерна и других необходимых в хозяйстве вещей в течение ближайших пяти-шести лет оставались отныне под вопросом, поскольку Уильям де Брюер вправе рассчитывать на то, что его поместные поля будут обрабатываться деревенскими жителями так же, как и раньше.

Последнего же распоряжения Джона о том, что Аэльфрика и двоих других подозреваемых следует отправить под стражей в Эксетер, ожидали все. Они будут содержаться в заключении в тюрьме замка, чтобы в обычном порядке предстать перед судьями – в том случае, разумеется, если они выдержат несколько месяцев пребывания в ужасных подземных камерах Рогмонта.

Солдаты, которым помогал Гвин, схватили троих мужчин и погнали их к повозкам, где привязали к откидным задкам. Теперь им предстояло медленное обратное путешествие в Эксетер. Дочь старосты с плачем кинулась вперед, чтобы обнять отца, когда его уводили стражники. Вероятно, она видела его в последний раз. Родственники двух других мужчин также обступили их, и солдаты позволили им проститься друг другом, пока погонщики не взобрались на облучки своих повозок и не хлестнули волов, отправляя их в долгое путешествие.

Толпа медленно рассеивалась, стеная, причитая и бросая злобные взгляды на служителей закона, которые нарушили их простое и такое мирное существование. Для них кораблекрушение было манной небесной, товары, оставшиеся после него, можно было тайком продать, чтобы улучшить финансовое положение деревни, уплатить церковную десятину, следующей весной прикупить несколько коров и овец, а может, даже и продукты питания, если зима окажется слишком суровой. Над каждым подворьем нависла угроза голодной смерти, после того как был съеден последний кусок солонины и последнее заплесневелое зернышко овса. Так что для них смерть шестерых моряков была незначительной ценой, призванной помочь им избежать собственной голодной смерти: моряки все равно погибли бы, если не в этот шторм, так в следующий.

Пока они расходились, обреченно гадая, кто станет их следующим старостой, Джон поблагодарил Белых каноников за предоставленные помещения, после чего собрал свой отряд, чтобы возвращаться в Эксетер. До полудня было еще далеко, поэтому они рассчитывали вернуться домой, прежде чем наступят ранние декабрьские сумерки.

Сержант и его солдаты отправились вместе с обозом, они доберутся до Экса не раньше завтрашнего дня, так что компанию Джозефу, Эдгару, старому клерку и Эрику Пико составили коронер и двое его людей. Все пребывали в мрачном расположении духа.

– Одному Богу известно, что мы обнаружим по возвращении, – произнес торговец из Топшема, когда их лошади взбирались на откос, отделявший перешеек Торра от прибрежного тракта. – Это были самые худшие два дня в моей жизни.

Но худшее было еще впереди.

Глава шестая,
в которой коронер Джон вступает в противоречия с шерифом

Этим вечером Джон нашел свою супругу в странном настроении. Они вкушали обед в цивилизованной обстановке, сидя за длинным столом в зале, и между ними стояли пустые лавки, которые могли быть заполнены их сыновьями и дочерьми, не будь их брак таким во всех смыслах бесплодным. Мэри внесла горячий бульон, за ним последовала вареная баранина, которой в это время года было много, отчего она была дешевой: большую часть крупного рогатого скота резали к декабрю из-за отсутствия корма на зиму.

Пообедав, они взяли кружки с горячим вином и уселись по обе стороны огромного очага. У каждого из них был монашеский стул, напоминавший будку часового с зонтом и накидкой, чтобы уберечься от сквозняков, задувавших в закрытые ставнями окна и под двери.

Пока они ели, Джон пересказал события, произошедшие во время его поездки в Торбей, рассказал о дознании, встрече с торговцем из Топшема и о своем кратком визите в Стоук-на-Тайнхеде. Последнее сообщение Матильда встретила ледяным молчанием, поскольку ее чувства к его семье, особенно к свекрови, были столь же прохладными, как и их чувства к ней. Ей всегда казалось, что отец заставил ее выйти замуж за человека ниже ее по общественному положению, за мелкого рыцаря, у которого в отличие от де Ревеллей больше не было родственников в Нормандии.

И вот они сидели перед огнем, и она хмуро рассматривала горящие поленья.

– Тебя никогда не бывает дома, Джон. Какой муж может так пренебрегать своей супругой?

Он вздохнул, когда речь зашла о старой болячке.

– Ты прекрасно знаешь, что я должен был рассказать Джозефу и его сыну о происшедшей здесь трагедии – ты сама отправила меня в дорогу, вчера утром.

– Ты всегда находишь причину, – без всякой логики возразила Матильда. – Ни одна женщина из высшего общества нашего города не остается так часто без супруга, в одиночестве и без защиты.

Джон давно оставил все попытки воззвать к ее голосу разума.

– Как сегодня Кристина? Ты говорила, что была у них утром.

С Матильдой произошла внезапная перемена настроения, она стала чуть ли не дружелюбной– ее интерес к драме Риффордов был несомненен.

– Бедная девочка чувствует себя лучше, по крайней мере боль утихла, а царапины и синяки заживают. Но вот душевное состояние у нее неустойчивое. Она то смеется, то плачет, то говорит, что с ней все в порядке, то всхлипывает, заявляя, что лучше бы она умерла.

– Этого следовало ожидать, полагаю, – миролюбиво заметил Джон, надеясь умилостивить свою супругу согласием с ней.

Но она метнула на него яростный взгляд, ее прикрытые тяжелыми веками глаза на квадратном лице превратились в буравчики.

– Откуда тебе знать, чего следовало ожидать? Неужели ты когда-либо имел дело с надругательством, если не считать того, что сам был его участником во время одной из своих солдатских кампаний?

Он не обратил внимания на ее нарочитую грубость и спросил:

– Она больше ничего не говорила про обстоятельства нападения?

После очередной благоприятной смены настроения Матильда опустила свое приправленное специями вино на колени и заговорила тихим, заговорщическим тоном:

– Я сидела с ней сегодня днем, и она была почти совсем как раньше. Она сообщила еще кое-какие детали того ужасного вечера.

Джон подался вперед, надеясь услышать что-нибудь полезное для своего расследования.

– Она вспомнила что-нибудь о том, кто напал на нее?

Матильда поджала губы.

– Нет, она его не видела. Но она подробнее рассказала мне о своих визитах в тот вечер. Кристина приходила к нашему соседу, чтобы забрать какую-то безделушку, которую этот твой худосочный англичанин Эдгар купил для нее.

Матильда считала всех саксов недочеловеками, а кельтов, например корнуолльцев и валлийцев, вообще приравнивала к животным. Отчасти ее антипатия к семье Джона объяснялась тем, что его мать была кельткой. Матильда пыталась забыть, что ее муж был всего лишь наполовину норманном.

– Кристина сказала мне, что двое мужчин, которые работают на Фитцосберна, оба саксы, все время смотрели на нее самым похотливым образом. – Она неодобрительно фыркнула. – Не могу себе представить, почему он держит такой сброд. Наверняка ведь можно найти подмастерьев и получше.

Джон разочарованно откинулся на спинку стула.

– И это все, что она рассказала? Например, она не видела случайно, чтобы кто-то из них последовал за ней в собор?

Матильда покачала головой, и жесткие завитушки ее волос, скрепленные золотыми заколками, затанцевали у нее над ушами.

– А в этом есть необходимость? Совершенно очевидно, что кто-то из этих негодяев и был насильником. Не пробыв в мастерской и часа, она была просто ошарашена грязными взглядами и словами этих мужчин. Один или даже оба наверняка виновны. Разве может быть иначе?

Коронер вздохнул: чувство справедливости у его супруги было столь же избирательным, как и у ее брата.

– Это всего лишь предположение, не имеющее под собой ни малейших доказательств, Матильда. Да в Эксетере есть сотни мужчин, которые желали Кристину, – она ведь признанная красавица. Кто-то увидел ее вечером, идущей в одиночку, и воспользовался возможностью удовлетворить свою похоть – нет никакой причины обвинять одного из этих подмастерьев.

– Да они более вероятные подозреваемые, чем любой из сотен твоих, Джон! Вот разве ты можешь назвать кого-нибудь еще?

Он молчал, боясь, что если выскажет свое мнение, то с ней случится один из ее приступов ярости или хандры.

– Интересно, почему Годфри позволил своим людям так фривольно вести себя с клиенткой? Он должен был наказать этих бесстыдников уже за то, что они осмелились поднять глаза на эту девочку, – лицемерно заметила она.

Джон заметил, что Матильда назвала их соседа по имени. Он знал, что она подлизывалась к этому мужчине, потому что он заигрывал с ней и отвешивал ей совершенно незаслуженные комплименты, стоило им встретиться на улице или на каком-либо мероприятии. Сам он терпеть не мог этого малого из-за его нелепой одежды и чванливой и самодовольной манеры держаться.

– Кристина больше не сказала ничего толкового, а?

– Я считаю это очень толковым, Джон. Я специально рассказала обо всем Ричарду, когда он заглянул ко мне сегодня днем. Хорошо хоть мой брат заботится о моем здоровье и моих чувствах, раз уж супруг на это неспособен.

Джон разозлился на нее за эти слова.

– И ты рассказала эту сказочку своему братцу?

– Естественно, и он, кстати, очень ею заинтересовался. Он сказал, что пошлет завтра кого-нибудь из своих людей, чтобы этих подмастерьев доставили в Рогмонт на допрос.

У ее мужа лопнуло терпение.

– Я бы желал, чтобы ты оставила отправление правосудия тем, кто назначен для этой цели, Матильда. Если бы Кристина хотела, чтобы шериф знал об этом, она рассказала бы ему сама.

От этих слов Матильда вспыхнула как спичка. В ярости она накинулась на мужа, обвиняя его в бессердечности и неблагодарности, крича, что он не стоит и мизинца ее брата. Она обвинила его во всех смертных грехах, реальных и вымышленных, и даже привстала со стула, пролив вино, чего, впрочем, не заметила.

Мэри, которая вошла было, чтобы убрать со стола, на цыпочках вышла вон. Ей было жаль хозяина, но она не собиралась играть роль партизанки из боязни потерять работу.

Джон старался подавить поднимающийся в нем гнев в напрасной надежде, что вспышка ярости Матильды утихнет так же внезапно, как и началась, но теперь жена разошлась вовсю. В конце концов, не в состоянии вставить хоть слово, чтобы прервать поток ее оскорблений, он встал так резко, что стул под ним опрокинулся с громким стуком.

– Достаточно, женщина! – проревел он столь яростно, что Матильда замолчала на полуслове и замерла с открытым ртом, а он угрожающе навис над ней. – Бесись и ори, сколько тебе угодно, но только в одиночку. А я ухожу! – Джон прошагал к двери вестибюля и распахнул ее с такой силой, что завизжали петли.

Когда он исчез в темноте, его супруга вновь обрела голос:

– Ну и убирайся, и будь проклят, неблагодарный ублюдок! Убирайся в свою вонючую пивную и к своей валлийской шлюхе!

Она набрала воздуха в легкие для новой порции оскорблений, но муж с оглушительным стуком уже закрыл за собой дубовую дверь.

Несмотря на слова Матильды, Джон не отправился сразу же в «Буш», а решил предпринять самостоятельное расследование дела Кристины. Ему пришлось прошагать всего лишь двадцать ярдов, прежде чем он нанес свой первый визит.

Распахнув дверь, которую Кристина открывала всего два дня назад, Джон вошел в мастерскую Фитцосберна. Здесь были те же двое работников, которые каждый вечер усердно работали до тех пор, пока кафедральный колокол не отбивал семь часов. Старший, Альфред, нервно поднялся на ноги, и кусок металла, над которым он трудился, с лязгом упал на скамью.

– Добрый вечер, сэр Джон. Вам нужен хозяин? – Голос его звучал напряженно, как если бы он ожидал этого визита уже некоторое время.

Джон кивнул и обернулся, чтобы взглянуть на младшего из подмастерьев, Гарта. Этот мускулистый и крепкий малый ответил ему ничего не выражающим взглядом, и на его тупом лице не отразилось и следа беспокойства. Джон, знавший дочти всех в Эксетере, всегда считал этого парня, которого частенько встречал на Мартин-лейн несколько недоразвитым, хотя ему говорили, что он способный работник по металлу. Джон молча рассматривал его долгим и тяжелым взглядом.

– Жуткое дело, то, что случилось позавчера, сэр, – дрожащим голосом произнес Альфред, словно бы не в состоянии выносить зловещего молчания. – Молодая леди была здесь именно в тот самый вечер.

– Твой хозяин, он дома? – рыкнул Джон, не обращая внимания на приглашение принять участие в диалоге.

Не говоря ни слова, Гарт повторил те же самые действия, что и во время визита госпожи Риффорд: глядя на де Вулфа, огромным кулаком он отбил чечетку на стене позади себя.

Не дожидаясь приглашения, коронер отдернул тяжелую шерстяную драпировку и перешагнул порог внутренней двери. Задняя часть мастерской все так же была погружена в темноту, которую рассеивал лишь свет от погасшего горна и мерцание лампы откуда-то сверху.

Хотя по размерам дом Фитцосберна был почти таким же, как у Джона, весь первый этаж здесь был отведен под мастерскую, а сам хозяин жил на верхнем этаже, составленном из тяжелых досок, положенных на встроенные в стены кронштейны, в семи футах над землей.

Пока Джон осторожно продвигался в полумраке, на ступеньках зазвучали тяжелые шаги и свет заслонила фигура Фитцосберна, спускающегося ему навстречу. В руках у него была сальная лампа; подняв ее над головой, он узнал посетителя.

– Матерь Божья, это де Вулф! Входите и добро пожаловать. Прошло много лет с тех пор, как вы последний раз переступали порог моего дома.

Джон пробормотал какие-то ничего не значащие слова и последовал за серебряных дел мастером вверх по лестнице.

Светелка занимала весь верхний этаж и была разделена на две комнаты, одна из которых служила спальней. Меблированы они были лучше, чем его собственные: состоятельный гильдейский мастер мог позволить себе дорогие гардины на стенах, шерстяные ковры на полу и несколько стульев и табуреток вокруг большого стола. Здесь же был маленький камин, встроенный, похоже, в дымовую трубу расположенного внизу горна, и в комнате было чересчур жарко даже для холодного зимнего вечера.

– Входите и выпейте горячего вина со специями, – разливался соловьем Фитцосберн. Пожалуй, вино с пряностями было первым, что он предлагал любому посетителю.

Джон внезапно почувствовал, что в комнате был кто-то еще: над краем скамьи с высокой спинкой; стоявшей у огня, появилась чья-то голова.

– Кто это, Годфри? О, сэр Джон, это вы!

Это оказалась жена Фитцосберна, Мабель, симпатичная женщина, на десять лет моложе мужа. Его первая жена умерла при родах шесть лет назад, ребенок родился мертвым. Пять лет спустя он женился на Мабель, дочери Генри Кнэпмена, состоятельного владельца оловянных рудников из Чагфорда, на самом краю Дартмура. Невысокая, стройная и очень светленькая, она была еще одной леди в Эксетере, которая привлекала множество восхищенных и одновременно похотливых взглядов.

Хотя Джону никогда не нравился ее муж, то немногое, что он знал о Мабель, говорило в ее пользу. Она всегда оставалась веселой и дружелюбной, тем не менее, было в ней что-то такое, что заставляло мужчин сомневаться в том, что они получат шанс, если обстоятельства сложатся должным образом. Несмотря на то, что Джон всегда был не прочь приударить за женщинами, ему и в голову не приходило обратить свое внимание на Мабель, отчасти оттого что она жила совсем рядом, слишком близко, чтобы он мог чувствовать себя в безопасности.

Годфри уже разливал вино и силой всовывал в руку коронера стакан, не имевший ничего общего с теми грубыми кружками, которые Джон использовал в своей конторе в замке.

Джон уселся на стул возле огня, а Мабель вернулась на свое место, освещенная пламенем горящих поленьев. Он рассматривал ее, глядя поверх кромки своего стакана, пока Годфри суетился с выпивкой для себя и своей жены. На Мабель было модное длинное платье из бледно-зеленого шелка с вышивкой вокруг шеи и по подолу. Талию ее дважды обвивал зеленый шелковый шнур, а на платье она накинула тунику темно-зеленого цвета, распахнутую спереди. Ее светлые волосы были разделены на прямой пробор, и две косы, в которые были вплетены зеленые шелковые ленты, Ниспадали на грудь. Джон не мог не сравнивать ее с Матильдой, которая, несмотря на все старания и ухищрения Люсиль, а также на свои дорогие наряды, умудрялась выглядеть неуклюжей и безвкусной.

Фитцосберн принес свой стакан и сел между ними на подбитый мехом стульчик.

– Полагаю, мы знаем, что привело вас сюда, Джон – надеюсь, я могу вас так называть? – но, тем не менее, мы рады вас видеть.

Коронер предпочел бы обойтись без такой фамильярности, но не мог сказать об этом, сидя у хозяйского огня и попивая его вино.

– С вашей супругой все в порядке? – вежливо поинтересовалась Мабель.

– Я тоже на это надеюсь. Очаровательная леди, один из столпов эксетерского общества. Я бы хотел, чтобы мы почаще виделись с вами обоими, – оживленно вмешался ее супруг.

– Я всегда занят, – пробормотал Джон. – Почти все время отсутствую, так что на развлечения меня не хватает. – Он громко откашлялся, что, как и его ворчание, всегда служило преамбулой к серьезному разговору. – Как вы и подозревали, я занят расследованием печального происшествия с Кристиной Риффорд.

Последовали восклицания: «Какой ужас!» и «Бедная девочка!», которые пара напротив произнесла в унисон.

– Я так понимаю, что последним местом, где ее видели в тот вечер, была ваша мастерская, Фитцосберн.

– Называйте меня Годфри, Джон, пожалуйста! Да, она, конечно же, была здесь в тот вечер, но, насколько я слышал, это было не последним местом, которое она посетила. Был еще и собор.

Джон неохотно согласился. Будь он проклят, если станет называть этого тщеславного петушка по имени, но расследование должно продолжаться.

– Это так, но пока мы не нашли никого, кто мог бы подтвердить, что видел ее там. – Главным образом, это объяснялось тем, что никто еще и не спрашивал об этом, но Фитцосберну знать об этом было необязательно.

Гильдейский мастер провел рукой по своим густым курчавым волосам.

– Эта милая девочка пришла в мастерскую примерно между шестым и седьмым ударами колокола. Подмастерья еще находились здесь, так что это не могло быть семь часов. Она пробыла тут совсем недолго, хотя я упросил ее задержаться и согреться вином, вот как вас сейчас.

Джон заметил, что Мабель обратила взгляд своих голубых глаз на мужа, но ничего не сказала.

– Так она не поднималась наверх, чтобы поприветствовать вашу супругу? – с нажимом спросил он.

Теперь наступила очередь Фитцосберна посмотреть на свою жену, и он сделал мгновенную паузу, прежде чем складно ответить.

– До вчерашнего дня Мабель находилась в нашем доме в Доулише. Она предпочитает морской воздух этой довольно маленькой светелке над мастерской, в которой иногда становится чересчур дымно, когда горн работает на полную мощность.

– Итак, вы были один?

– Да, если не считать этой деревенщины внизу. Они хорошие подмастерья, но вряд ли годятся составить компанию.

Джон одним глотком осушил половину своего стакана.