Текст книги "1356 (ЛП)"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Со стены лился поток арбалетных болтов. Двое, трое упали, потом Джоффри заревел на ближайших людей с павезами, чтобы солдаты принесли свои щиты и прикрыли тех, кто налегает на рычаги, и всё это заняло некоторое время, и защитники города, ободренные застрявшей башней, выпустили еще больше болтов.

Некоторых наваррцев поразили болты французов, но лишь немногих, потому что солдаты гарнизона пригибались за зубцами, перезаряжая арбалеты.

Джоффри де Шарни, казалось, был заговорен, потому что не был закрыт щитом, и хотя болты пронзали воздух рядом с ним, ни один не попал, пока он командовал людьми, подсовывающими огромные дубовые рычаги, чтобы освободить башню.

– Давайте! – прокричал он, и люди попытались приподнять чудовищную башню с помощью длинных дубовых жердей.

И тут небо прожгла первая огненная стрела из замка.

Это был арбалетный болт, завернутый в хворост, защищенный полоской кожи, и хворост был смочен в дегте, который оставлял волнистый черный след дыма, пока болт пролетел с крепостного вала и вонзился в нижнюю часть башни.

Пламя вспыхнуло и погасло, но за этой огненной стрелой последовала еще дюжина.

– Воды! Воды! – приказал Роланд де Веррек. На верхней площадке было уже приготовлено несколько кожаных ведер, и когда башня накренилась, большая часть пролилась, но люди Роланда опрокинули оставшиеся над откидным мостом, так что вода полилась на переднюю сторону башни и промочила уже и так влажные шкуры.

Всё больше огненных стрел вонзались в цель, так что передняя сторона башни во многих местах дымилась, но дым шел только из горящих стрел. До этого момента влажные шкуры защищали башню.

– Поднимай! – прокричал Джоффри де Шарни, и люди налегли на рычаги, они наклонились, и башня заскрипела, а потом один из рычагов треснул, и полдюжины людей отпрянули в стороны. – Принесите другой шест!

Понадобилось пять минут, чтобы принести другой шест, потом люди снова налегли на них, а крестьянам велели одновременно толкать, и некоторые латники помогали крестьянам.

Град арбалетных болтов становился всё гуще. Больше становилось и огненных стрел, на этот раз с правой стороны башни, и одна попала под край шкуры, в древесину.

Никто этого не заметил. Она горела там, и пламя пробиралось по пространству между шкурами и досками, скрытое кожей, и хотя дым просачивался из-под жестких шкур, другого дыма было так много, что этот остался незамеченным.

Потом наваррские арбалетчики поменяли тактику. Некоторые продолжали стрелять огненными стрелами, а некоторые нацелились через бойницы в стене на людей, собравшихся у левой стороны башни, в то время как остальные выпускали болты высоко в небо, так что они с визгом вонзались в воздух, зависали там на мгновение, а потом падали вниз, на верхнюю площадку башни.

Большинство болтов не достигли цели. Некоторые поразили людей, ожидавших у шестов, но совсем немногие обрушились на площадку башни, и Роланд, опасаясь, что убьют его людей, приказал им поднять щиты, но в этом случае они не могли выливать воду, которую начали приносить в кожаных ведрах.

Башня резко дернулась, когда несколько людей налегли на рычаги, а другие толкали ее сзади. Пахло горелым.

– Толкни ее назад! – посоветовал лорд Дуглас Джоффри де Шарни. Болт со стуком вонзился в землю у ног шотландца, который раздраженного его пнул.

Барабаны все еще били, а горны фальшивили, защитники кричали на французов, которые снова налегли на рычаги и снова толкали, но башня не двигалась, и именно теперь наваррцы ввели в ход свое последнее оружие.

Это был спингалд [14] – огромный арбалет, который взгромоздили на стену, и четверо мужчин взводили его за металлические ручки.

Он стрелял тяжелыми стрелами трех футов длиной и толщиной с руку, и гарнизон решил прятать его, пока башня не окажется на расстоянии всего сотни шагов, но беспорядок в рядах французов убедил защитников города использовать его сейчас. Они стянули большой деревянный щит, загораживающий оружие, и выпустили металлическую стрелу.

Стрела ударила в переднюю стенку башни, качнув ее назад, и такова была мощь в усиленном металлическими пластинами десятифутовом плече спингалда, что огромный железный наконечник проткнул кожу и дерево и застрял, пробив половину передней стенки башни.

Посыпались искры, и одна из шкур оторвалась, обнажив доски, и три огненные стрелы воткнулись в дерево, пока спингалд с большим трудом перезарядили.

– Оттащи эту чертову штуку назад! – прорычал лорд Доглас. Возможно, башню можно было бы вытолкнуть из дыры в обратном направлении, вместо того, чтобы двигать ее вперед, тогда яму можно было бы заполнить, и эта штуковина снова поехала бы вперед.

– Веревки! – закричал Джоффри де Шарни. – Принесите веревки!

Наблюдающие за процессом латники теперь молчали. Башня слегка наклонилась и покрылась небольшими клубами дыма, но только людям, находящимся близко к застрявшей башне было понятно, что не так.

Король, все еще верхом на белом коне, проскакал несколько ярдов вперед, а потом остановился.

– Бог на нашей стороне? – спросил он капеллана.

– Он не может быть ни на какой другой, сир.

– Тогда почему..., – король хотел задать вопрос, но потом решил, что лучше не получать на него ответа. Дым на правой стороне башни сгущался, и она содрогнулась, когда в нее вонзилась вторая стрела из спингалда.

Латник бросил рычаг и прохромал в сторону с болтом в бедре, а оруженосцы бежали с веревками, но было уже слишком поздно.

Огонь неожиданно появился на центральной площадке башни. Некоторое время это было лишь большое облако дыма, а потом через его черноту появилось пламя. Доски с правой стороны горели, а воды было недостаточно, чтобы затушить огонь.

– Бог может быть очень переменчив, – с горечью сказал король и отвернулся. Какой-то человек на крепостном валу махал флагом вверх и вниз в знак того, что французы проиграли.

Барабаны и горны затихли. В башне кричали люди, а другие прыгали, чтобы избежать ада.

Роланд не видел пламя, пока дым не просочился через промежуток между ступенями в лестнице.

– Вниз! – закричал он. – Вниз!

Первые солдаты протиснулись вниз по лестнице, но ножны одного из них застряли в перекладине, а потом пламя вырвалось через дыру, и пойманный в ловушку человек закричал.

Он поджаривался в своей кольчуге. Другой воин прыгнул мимо него и сломал ногу при приземлении.

Горящий человек всхлипывал, и Роланд побежал к нему, чтобы помочь, сбивая пламя голыми руками. Робби ничего не предпринял. Он подумал, что проклят.

Всё, чего бы он ни коснулся, превращается в пепел. Однажды он подвел Томаса, теперь подвел дядю, он женился, но жена умерла, рожая первенца, и ребенок умер вместе с ней. Он думал, что проклят, но по-прежнему не двигался, в дым все сгущался, и пламя лизало платформу под ним, а потом, когда третья стрела из спингалда попала в цель, башня пошатнулась.

На верхней площадке вместе с ним оставались и другие люди, и они торопили его бежать, он но не мог сдвинуться с места. Роланд нес раненого солдата вниз по лестнице, и, должно быть, Господь любил рыцаря-девственника, потому что жестокий порыв ветра сдул пламя подальше от него, пока он спускался по перекладинам.

– Беги! – прокричал какой-то человек Робби, но он был слишком подавлен, чтобы двигаться.

– Уходите, – велел он своим людям, – просто уходите, – он вытащил меч, решив, что, по крайней мере, может умереть с клинком в руках, и наблюдал, как трое солдат пытаются спуститься по деревянным лестницам с задней, открытой стороны башни, но их обожгло неистовствующее пламя, и они спрыгнули, чтобы спасти свою жизнь.

Один остался невредимым, так как упал на остальных, но двое сломали кости. Один из четырех флагов, возвышавшихся над башней, теперь горел, королевские лилии превратились в пылающие угли, и башня рухнула.

Поначалу она падала медленно, скрипя и разбрасывая искры, потом падение ускорилось, все сооружение потеряло равновесие и перевернулось, как гордый тонущий корабль. Люди разбежались в стороны, но Робби по-прежнему не двигался.

Роланд спустился на землю, и теперь Робби остался один, падая вместе с горящей башней, держась за большую перекладину, башня упала с грохотом и выпустив сноп искр, Робби отбросило, он покатился в густом дыму и пламени, двое французов увидели его и побежали в сторону дыма, чтобы вытащить.

При ударе он потерял сознание, но когда ему плеснули в лицо водой и стащили кольчугу, каким-то чудом он оказался целым и невредимым.

– Господь спас тебя, – сказал один из воинов. Наваррцы на стенах Бретёя все еще освистывали их. Арбалетный болт ударился о древесину упавшей башни, которая превратилась в адское пламя горящего дерева. – Мы должны убираться отсюда, – сказал спаситель Робби.

Второй человек принес Робби его меч, пока первый помогал встать на ноги и повел в сторону лагеря французов.

– Роланд, – спросил Робби, – где Роланд?

Последний болт полетел в его сторону, но промазал и упал в грязь. Робби сжал свой меч. Он был жив, но почему? Ему хотелось зарыдать, но он не осмелился, потому что был солдатом, но солдатом на службе у кого? Он был шотландцем, но если он не мог сражаться против англичан, то какой от него толк?

– Господь спас тебя, – друг мой, – сказал Робби Роланд де Веррек, невредимый после падения башни. Француз протянул руку, чтобы помочь Робби устоять на ногах. – У тебя судьба праведника, – сказал он.

– Турнир! – проревел второй голос.

Робби, все еще оглушенный, увидел своего дядю, лорда Дугласа, стоящего в дыму горящей башни.

– Турнир? – спросил Робби.

– Король возвращается в Париж и хочет устроить турнир! Турнир! Англичане изгадили всю его страну, а он собирается играть в игрушки!

– Я не понимаю, – пробормотал Робби.

– Помню, был кто-то, кто играл на лютне, когда горел его город.

– Нерон, я думаю, – подсказал Робби.

А мы будем играть в турниры, пока англичане гадят по всей Франции. Не просто гадят, а наваливают огромные вонючие кучи говна по всей драгоценной стране короля Иоанна, а ему насрать на это?

Он хочет устроить турнир! Возьми свою лошадь, собери вещи и готовься к отъезду. Турнир! Мне стоило остаться в Шотландии!

Робби поискал глазами Роланда. Он не был уверен, зачем, разве что восхищался молодым французом, и если кто-нибудь и мог объяснить, почему Бог устроил это поражение, то это был Роланд, но Роланд был поглощен разговором с человеком, который носил незнакомую Робби ливрею.

На его жиппоне был изображен вставший на дыбы зеленый конь на белом поле, и Робби не видел в армии короля Иоанна никого, кто бы носил такую эмблему.

Человек говорил с Роландом тихо и настойчиво, а тот, по всей видимости, задал несколько вопросов перед тем, как пожать незнакомцу руку, а когда Роланд повернулся к Робби, его лицо излучало счастье.

Остаток армии короля погрузился в уныние, потому что надежды французов теперь превратились в горящую кучку древесины на мокром поле, но Роланд де Веррек просто сиял от радости.

– Я исполню свой рыцарский обет! – сказал он Робби, – рыцарский обет!

– В Париже будет турнир, – сказал Робби. – Уверен, что ты там понадобишься.

– Нет, – сказал Роланд. – Дева в беде. Ее забрал у законного мужа и увез злодей, и я должен ее спасти.

Робби просто взглянул на рыцаря-девственника. Роланд произнес эти слова с исключительной серьезностью, как будто и правда верил, что он герой из рыцарских романов, которые пели трубадуры.

– Тебе щедро заплатят, сир, – сказал рыцарь в бело-зеленом жиппоне.

– Честь выполнения рыцарского обета – достаточная награда, – сказал Роланд де Веррек. – Хотя если твой хозяин граф предложит несколько монет в качестве благодарности, то я, конечно, буду признателен.

Он поклонился Робби.

– Мы еще встретимся, и не забудь, что я сказал. Ты был спасен не просто так. Ты благословлен. Как и я! Рыцарский обет!

Лорд Дуглас смотрел, как уходит Роланд де Веррек.

– Он и правда девственник? – спросил он с недоверием.

– Клянется, что да, – ответил Робби.

– Неудивительно, что его правая рука так чертовски сильна, – сказал лорд Дуглас, – но, должно быть, он бесится, как мешок с проклятыми хорьками, – он сплюнул.

У Роланда де Веррека был рыцарский обет, и Робби ревновал.

Часть вторая

Монпелье

Глава четвёртая

– Прости меня, – сказал Томас. Он не хотел говорить это вслух. Он разговаривал с распятием, весящим над главным алтарем маленькой церкви Сен-Сардо, что нахолась у подножия замка Кастийон д'Арбизон.

Томас стоял на коленях. Он зажег шесть свечей, горевших у бокового алтаря Святой Агнессы, где юный священник с бледным лицом отсчитывал новенькие генуаны.

– За что простить тебя, Томас? – спросил священник.

– Он знает.

– А ты нет?

– Просто отслужи по мне мессу, отец, – ответил Томас.

– По тебе? Или по людям, убитым тобой?

– По убитым мною людям, – сказал Томас. – Я дал тебе достаточно денег?

– Ты дал мне достаточно, чтобы построить еще одну церковь, – сказал священник. – Угрызения совести стоят дорого, Томас.

– Они были солдатами, отец, – Томас слегка улыбнулся, – и умерли по воле своего господина. Я обязан дать им спокойствие в загробной жизни, не так ли?

– Их сеньор был прелюбодеем, – сурово заявил отец Левонн. Отец Меду, его предшественник, умер годом раньше, и епископ Берата послал отца Левонна в качестве замены.

Томас подозревал, что новичок являлся шпионом, потому что епископ поддерживал графа Берата, который когда-то владел Кастийоном д'Арбизон и хотел вернуть город назад, но оказалось, епископ прислал священника, чтобы самому избавиться от зануды.

– Я раздражал совесть епископа, – пояснил Томасу Левонн.

– Раздражал?

– Я проповедовал против греха, сир, – ответил Левонн, – и епископу мои проповеди не понравились.

С того разговора отец Левонн привык называть Томаса по имени, а Томас стал обращаться к молодому и серьезному священнику за советом, и всякий раз, возвращаясь из набега на территорию противника, он приходил в церковь Сен-Сардо, исповедовался и платил, чтобы отслужили мессы за убитых им людей.

– Так если граф Вийон был прелюбодеем, – спросил теперь Томас, – то заслужил, чтобы его кастрировали и убили? Отец, тебе бы пришлось приговорить половину этого города к смерти, если так.

– Только половину? – спросил отец Левонн, забавляясь. – Что касается меня, – продолжил он, – то я предпочел бы, чтобы Бог назначил Вийону наказание, но, возможно, он избрал своим орудием тебя?

– Я сделал что-то не так?

– Это ты мне скажи.

– Просто отслужи мессы, отец.

– А графиня Лабруйяд, – продолжил отец Левонн, – бесстыдная прелюбодейка, здесь, в замке.

– Хочешь, чтобы я её убил?

– Её судьбу определит Бог, – мягко сказал священник, – но граф Лабруйяд, может, и не станет ждать этого и попытается вернуть ее. Город процветает, Томас. Я не хочу, чтобы Лабруйяд или кто еще вторгся в него. Отошли ее подальше.

– Лабруйяд не придет сюда, – мстительно сказал:Томас, – он просто жирный кретин и боится меня.

– Граф Берата тоже кретин, – сказал священник, – и кретин богатый и храбрый, и он ищет союзников для борьбы с тобой.

– Только потому, что проигрывал каждый раз, когда пытался, – сказал Томас. Томас захватил город и замок у графа, дважды пытавшегося вернуть имущество, и оба раза потерпевшего поражение.

Город лежал на южной окраине графства Берат и был защищен высокими каменными стенами и рекой, с трех сторон омывающей скалу, на которой он стоял.

Над городом на вершине высокой скалы возвышался замок, хоть и небольшой, но с высокими и крепкими стенами, защищенный новой массивной надвратной башней, заменившей старый вход, разнесенный из пушки.

Знамя графа Нортгемптонского – лев и звезды, реяло над надвратной башней и донжоном [16], но все знали, что замок захватил Томас из Хуктона, Бастард.

Это была база, откуда его эллекены могли двигаться на восток и на север вражеской страны.

– Граф попытается еще раз, – предупредил Левонн Томаса, – и в следующий раз Лабруйяд может ему помочь.

– И не только Лабруйяд, – мрачно произнес Томас.

– Ты приобрел новых врагов? – насмешливо спросил отец Левонн. – Я поражен.

Томас взглянул на распятие. Когда он захватил город, церковь Сен-Сардо была бедна, теперь же излучала достаток.

Статуи святых были заново окрашены и увешаны полудрагоценными камнями. Дева увенчана серебряной короной. Канделябры и сосуды на алтаре – серебряные или позолоченные, стены сияли изображениями святого Сардо, святой Агнессы, страшного суда.

За все это заплатил Томас, так же как и за украшение других двух церквей города.

– Я приобрел новых врагов, – сказал он, по-прежнему глядя на забрызганного кровью Христа на позолоченном бронзовом кресте, – но сначала, отец, скажи мне, что за святой преклоняет колена на расчищенном от снега клочке земли?

– На расчищенном от снега клочке земли? – спросил отец Левонн, развеселившись, а потом увидел, что Томас серьезен. – Святая Евлалия, быть может?

– Евлалия? – переспросил Томас.

– Ее подвергли гонениям, – объяснил отец Левонн, – и мучители бросили ее обнаженной на улице, чтобы покрыть стыдом, но Господь всемогущий послал метель, чтобы спрятать ее наготу.

– Нет, – сказал Томас, – это был мужчина, и казалось, что снег расступился вокруг него.

– Тогда Святой Вацлав? Король? Нам рассказывали, что снег таял там, где он проходил.

– Это был монах, – объяснил Томас, – и на рисунке я видел, как он стоит на коленях на траве, а вокруг него снег, но не на нем.

– Где был тот рисунок?

Томас рассказал о встрече с Папой в авиньонском зале подъемной решетки и о старой росписи на стене.

– Тот человек был не один, – продолжил он, – был и другой монах, наблюдающий из дома, и Святой Петр протягивал ему меч.

– А, – произнес отец Левонн со странным сожалением в голосе, – меч Петра.

Томас нахмурился, услышав тон священника.

– Из твоих уст это прозвучало как будто меч – зло. Чем он плох?

Отец Левонн проигнорировал этот вопрос.

– Ты сказал, что встречался с его святейшеством? Как он?

– Очень слаб, – ответил Томас, – и очень любезен.

– Нас попросили помолиться за его здоровье, – сказал священник, – что я и сделаю. Он достойный человек.

– Он нас ненавидит, – промолвил Томас, – англичан.

Отец Левонн улыбнулся.

– Как я сказал, он достойный человек, – он рассмеялся, но потом снова стал серьезным. – И неудивительно, – продолжил он осторожно, – что рисунок с мечом Петра оказался во дворце его святейшества.

Возможно, это означает, что папская власть отказалась от использования меча? Рисунок, чтобы показать, что мы должны сложить оружие, если хотим жить в святости?

Томас покачал головой.

– Это история, отец. Иначе почему еще один монах наблюдает из дома? Почему снег расчищен? Рисунки рассказывают истории! Он показал на стены церкви.

Почему мы расписываем церкви? Чтобы рассказать неграмотным те истории, которые им нужно знать.

– В таком случае я не знаю эту историю, – сказал отец Левонн, – хотя слышал о мече Петра, – он перекрестился.

– На этом рисунке, – произнес Томас, – у меча расширяющийся книзу клинок. Похож на фальшион [17].

– Злоба, – очень тихо произнес отец Левонн.

Несколько мгновений Томас молчал.

– Семь темных рыцарей владели им, – процитировал он стих, который черные монахи распространяли по всему христианскому миру, – и были прокляты. Тот, кто должен править нами, найдет его, и будет благословен.

– Меч рыбака, – сказал отец Левонн. – Это не меч, Томас, это Меч. Меч, который Святой Петр использовал к неудовольствию Христа, и из-за его неодобрения говорят, что клинок проклят.

– Расскажи мне.

– Я рассказал всё, что знаю! – ответил отец Левонн. – Это просто старая история, но в ней говорится, что Злоба несет на себе проклятие Христа, и если это правда, то она должна обладать чудовищной силой. Почему бы иначе меч носил это имя?

– И кардинал Бессьер ее ищет, – заметил Томас.

Левонн бросил на него быстрый взгляд.

– Бессьер?

– И он знает, что я тоже ее ищу.

– Боже мой, ты выбираешь очень влиятельных врагов, Томас.

Томас поднялся с коленей.

– Бессьер, – сказал он, – просто дерьмо дьявола.

– Но он церковный иерарх, – произнес Левонн с долей неодобрения.

– Он иерарх дерьма, – отозвался Томас, – и я убил его брата не больше чем в четверти мили отсюда.

– И Бессьер хочет отомстить?

– Он не знает, кто убил его брата. Однако он знает меня и преследует, потому что думает, что я знаю, где находится Злоба.

– А ты знаешь?

– Нет, но дал ему понять, что знаю, – Томас преклонил колена перед алтарем. – Я подвесил наживку прямо перед его носом, отец. Я пригласил его последовать за мной.

– Зачем?

Томас вздохнул.

– Мой ленный сеньор, – произнес он, имя в виду графа Нортгемптона, – хочет, чтобы я нашел Злобу. А Бессьер, я думаю, тоже ищет ее.

Проблема в том, что я не знаю, как ее найти, отец, но хочу находиться близко к Бессьеру на случай, если он найдет ее раньше меня. Держи врагов поблизости, разве это не хороший совет?

– Злоба – это идея, которая вдохновляет верующих. Сомневаюсь, что она вообще существует, – сказал отец Левонн.

– Но когда-то она должна была существовать, – заявил Томас, – и откуда появился рисунок, на котором Святой Петр дает меч монаху? Этот монах владел ей! Значит, мне нужно узнать, что за святой нарисован коленопреклоненным на расчищенном от снега клочке земли.

– Лишь Богу это ведомо, – сказал Левонн, – но не мне. Может, какой-нибудь местный святой? Как Сардо здесь. Он махнул рукой в сторону изображения Святого Сардо, пастуха, который отогнал волков от агнца Божьего.

– Никогда не слышал о Сардо, до того как пришел сюда, – продолжал священник, – и сомневаюсь, что кто-нибудь в десяти милях отсюда когда-нибудь о нем слышал! В мире полно святых, их тысячи! В каждой деревне есть святой, о котором никто больше не слышал.

– Кто-нибудь должен знать.

– Ученый человек, да.

– Я думал, ты ученый, отец.

Отец Левонн печально улыбнулся.

– Я не знаю, кто твой святой, Томас, но я знаю, что если твои враги придут сюда, этот город вместе с его добрыми жителями будет разрушен. Твои враги, возможно, и не захватят замок, но город нельзя будет долго оборонять.

Томас улыбнулся.

– У меня сорок два латника, отец, и семьдесят три лучника.

– Недостаточно, чтобы удерживать городские стены.

– И сир Анри Куртуа командует гарнизоном замка. Его не так то просто победить. И почему мои враги придут сюда? Злобы здесь нет!

– Кардинал этого не знает. Ты рискуешь безопасностью этих добрых людей, – сказал отец Левонн, имея в виду горожан.

– Защищать добрых людей – моя задача и ответственность сира Анри, – Томас произнес это более резко, чем хотел. – Ты молишься, а я дерусь, отец. И буду искать Злобу. Сначала я отправлюсь на юг.

– На юг? Почему?

– Чтобы найти ученого человека, конечно же, – объяснил Томас, – человека, который знает все истории.

– У меня такое чувство, Томас, – сказал священник, – что Злоба – нечестивая вещь. Помни, что Христос сказал, когда Петр вытащил меч.

– "Вложи меч в ножны", – процитировал Томас.

– Это приказ Господа нашего! Отложить наше оружие. Злоба заслужила его неудовольствие, Томас, поэтому она не должна быть найдена, она должна быть уничтожена.

– Уничтожена? – просил Томас, потом повернулся, потому что на улице послышался громкий стук копыт и скрип несмазанных колес. – Мы можем поспорить об этом позже, отец, – сказал он, отошел от нефа и распахнул дверь наружу, ослепленный весенним светом.

Груши возле колодца были покрыты белыми цветами, рядом с ним дюжина женщин наблюдала за громоздкой четырехколесной повозкой, которую тянули шесть лошадей.

Повозку сопровождали несколько всадников, все они были людьми Томаса за исключением двух незнакомцев. Один из незнакомцев носил дорогие доспехи под коротким черным жиппоном с вышитой белой розой.

Его лицо скрывалось за турнирным шлемом, украшенном черным пером, а лошадь – боевой конь, был покрыт попоной с черно-белыми полосами.

Его сопровождал слуга, который нес знамя с тем же символом белой розы.

– Эти придурки ждали на дороге, – лучник, ехавший верхом, ткнул большим пальцем в сторону незнакомцев в ливроеях с белой розой. Лучник, как и остальные воины, охраняющие повозку, носил эмблему Эллекенов – странное животное с рогами и бивнями, держащее кубок.

– Ублюдков было восемь, но мы сказали, что только двое могут войти в город.

– Томас Хуктон, – требовательно спросил всадник в доспехах, его голос звучал приглушенно из-под большого шлема.

Томас проигнорировал его.

– Сколько бочек? – поинтересовался он у лучника, кивая в сторону повозки.

– Тридцать четыре.

– Боже мой, – сказал Томас недовольно, – только тридцать четыре? Нам нужно сто тридцать четыре!

Лучник пожал плечами.

– Похоже, что проклятые шотландцы нарушили перемирие. Королю в Англии нужна каждая стрела.

– Он потеряет Гасконь, если не пришлет стрел, – заявил Томас.

– Томас из Хуктона! – всадник подогнал лошадь ближе к Томасу.

Томас снова его проигнорировал.

– У вас были какие-нибудь проблемы по дороге, Саймон? – спросил он лучника.

– Никаких.

Томас прошел мимо всадника к большой повозке и забрался на нее, где использовал рукоять ножа, чтобы сбить крышку бочки. Внутри находились стрелы.

Они были сложены довольно свободно, чтобы не повредить оперение, иначе стрелы не полетели бы в нужном направлении. Томас вытащил пару и осмотрел ясеневое древко.

– Выглядят неплохо, – нехотя вымолвил он.

– Мы выпустили пару дюжин, – сказал Саймон, и они летели прямо.

– Ты Томас Хуктон? – рыцарь белой розы подтолкнул своего боевого коня к повозке.

– Я поговорю с тобой, когда буду готов, – ответил Томас по-французски, а потом снова перешел на английский. – Тетивы, Саймон?

– Целый мешок.

– Хорошо, – произнес Томас, – но только тридцать четыре бочки? – одной из его постоянных забот была поставка стрел для его устрашающих лучников.

Он мог сделать новые луки в Кастийоне д'Арбизон, потому что местные тисы были достаточно хороши для изготовления длинного лука, и Томас, как и дюжина его людей, достаточно хорошо умел делать луки, но никто не знал, как сделать английские стрелы.

Они выглядели довольно простыми: ясеневое древко, заканчивающееся стальным наконечником и оперенное гусиными перьями, но рядом с городом не было ясеней, постриженных в виде поллардов, а кузнецы не умели делать наконечник-шило, который способен пробить доспехи, и никто не знал, как сварить клей для оперения.

Хороший лучник мог выпускать пятнадцать стрел в минуту, и во время любой небольшой стычки люди Томаса могли выпустить десять тысяч за десять минут, и хотя некоторые стрелы можно было использовать повторно, многие ломались во время сражения, так что Томас был вынужден покупать им замену из тех сотен тысяч стрел, что отправлялись из Саутгемптона в Бордо, а затем распределялись по английским гарнизонам, которые охраняли земли короля Эдуарда в Гаскони.

Томас положил крышку бочки обратно.

– Этого хватит на пару месяцев, – сказал он, но видит Бог, нам нужно больше, – он посмотрел на всадника. – Кто ты такой?

– Меня зовут Роланд де Веррек, – ответил тот. Он говорил по-французски с гасконским акцентом.

– Я слышал о тебе, – сказал Томас, что было неудивительно, потому что о Роланде де Верреке говорили по всей Европе.

Не было лучшего бойца в турнирах. И, конечно, существовала легенда о его девственности, вызванной явлением Девы Марии.

– Хочешь присоединиться к эллекенам? – спросил Томас.

– Граф Лабруйяд поручил мне миссию..., – начал Роланд.

– Этот жирный ублюдок наверняка тебя обманывает, – прервал его Томас, – и если ты хочешь поговорить со мной, Веррек, сними этот проклятый горшок со своей головы.

– Милорд граф приказал мне..., – начал Роланд.

– Я велел тебе снять проклятый горшок с головы, – снова прервал его Томас. Он забрался на повозку, чтобы проверить стрелы, но также и потому, что оттуда мог смотреть на всадника сверху вниз.

Всегда не очень приятно иметь дело со всадником, стоя на земле, но теперь в неприятном положении находился Роланд. Несколько людей Томаса, у которых присутствие незнакомца вызвало любопытство, вышли из открытых ворот замка. Среди них была Женевьева, держащая за руку Хью.

– Ты увидишь мое лицо, – произнес Роланд, – когда примешь мой вызов.

– Сэм! – прокричал Томас в сторону крепостного вала. – Видишь этого идиота? – он указал на Роланда. – Будь готов выпустить стрелу ему в башку.

Сэм ухмыльнулся, положил стрелу на тетиву и наполовину натянул ее. Роланд, не понимая сказанного, взглянул вверх, в ту сторону, куда крикнул Томас. Ему пришлось поднять голову, чтобы рассмотреть угрозу через прорези для глаз в своем шлеме.

– Это стрела из английского ясеня, – сказал Томас, – чей конец сделан из дуба, а стальной наконечник остер как игра. Она вонзится через твой шлем, проделает аккуратную дыру в черепе и остановится в той пустоте, где у тебя должны быть мозги. Так что либо ты станешь целью, по которой может попрактиковаться Сэм, либо снимешь этот проклятый шлем.

Шлем был снят. Первое впечатление Томаса – ангельское лицо, спокойное и голубоглазое, обрамленное белокурыми волосами, смятыми подкладкой шлема, так что эта копна волос была как шапка плотно прижата к черепу, а по бокам локоны топорщились непокорными кудрями.

Это выглядело так странно, что Томас не мог не засмеяться. Его люди тоже смеялись.

– Он выглядит, как фокусник, которого я видел на ярмарке в Таучестере, – сказал один из них.

Роланд, не понимая, над чем смеются люди, нахмурился.

– Почему они насмехаются надо мной? – спросил он негодующе.

– Они думают, что ты фокусник, – ответил Томас.

– Ты знаешь, кто я, – сказал Роланд высокомерно, – и я пришел, чтобы бросить тебе вызов.

Томас покачал головой.

– Мы не устраиваем здесь турниров, – объяснил он. – Когда мы деремся, то деремся по-настоящему.

– Поверь мне, – сказал Роланд, – я тоже. – Он подвел коня ближе к повозке, возможно, надеясь, что сможет запугать Томаса. – Милорд Лабруйяд требует, чтобы я вернул его жену.

– Писание учит нас, что собака возвращается к своей блевотине, – заявил Томас, – так что сучка твоего хозяина вольна вернуться к нему, когда захочет. Ей не нужна твоя помощь.

– Она женщина, – резко бросил Роланд, – и не свободна поступать вопреки воле своего хозяина.

Томас кивнул в сторону замка.

– Кто владеет им? Я или твой хозяин?

– Ты, на данный момент.

– Тогда на данный момент, Роланд, каково бы ни было твое родовое имя, графиня Лабруйяд вольна делать то, что пожелает, потому что она в моем замке, а не в твоем.

– Мы можем решить это на поединке. Я вызываю тебя! – он стянул латную рукавицу и бросил ее в повозку.

Томас улыбнулся.

– И что же решит поединок?

– Когда я убью тебя, Томас из Хуктона, то заберу женщину.

– А если тебя убью я?

Роланд улыбнулся.

– С Божьей помощью я убью тебя.