Текст книги "1356 (ЛП)"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Это только начало. Вес твоей правой руки золотом и вес твоей отрубленной головы серебром. Они ненавидят английских лучников.

– Это небольшое состояние, – заявил Томас, так что смею сказать, что лошади и оружие найдут нас сами.

– Найдут нас?

– Довольно скоро люди начнут гадать, как я ускользнул из города, так что они придут к нам в этих поисках. А мы пока будем двигаться на север.

Во время ходьбы Томас думал о Женевьеве. Она была запугана до ужаса, когда он впервые ее встретил, и неудивительно. Рядом с тюрьмой, где она находилась, был устроен костер, на котором ее должны были сжечь как еретичку, и зрелище этого костра оставило шрам в ее памяти.

Должно быть, оно и сейчас ее мучит. Он предполагал, что они с Хью в данный момент в безопасности, по крайней мере, до тех пор, пока Роланд не найдет Бертийю, но что потом?

Над рыцарем-девственником посмеивались за его добродетель, но он слыл неподкупным, так ограничится ли он тем, что обменяет Женевьеву и Хью на Бертийю?

Или решит, что его священный долг – отдать Женевьеву церкви, чтобы та смогла закончить свое дело, которое начала много лет назад? Томасу отчаянно нужно было добраться до Карила и других латников. Ему нужны были воины, оружие и лошадь.

Они шли вдоль реки на север. Солнце поднялось выше, и оливы сменились виноградниками. Он заметил пятерых мужчин и трех женщин, обрабатывающих почву на террасах примерно в миле от этого места, но за этим исключением местность была пуста.

По мере возможности он придерживался низин, но всегда направлялся к холмам. Роланд, подумал он, был сейчас по меньшей мере в пяти лигах от города.

– Мне следовало его убить, – произнес он.

– Роланда?

– Мой лучник целился ему в голову. Мне следовало дать ему выстрелить.

– Этого человека трудно убить. Он выглядит таким хрупким, правда? Но я видел, как он дерется в Тулузе, и, Иисусе, ну и быстрый же он! Шустрый, как змея.

– Мне нужно его опередить, – Томас разговаривал скорее сам с собой, чем с Кином. Но почему Тулуза? – Потому что там безопасно, – произнес он вслух.

– Безопасно?

– Тулуза, – сказал Томас, – мы не можем идти за ним в Тулузу. Она принадлежит графу Арманьяку, и его люди патрулируют дороги на север, что означает, что это безопасный маршрут для де Веррека.

Де Верреку нужно было, чтобы Женевьеве не причинили вреда до того, как совершится обмен. И тогда внезапно в его голове всплыл ответ.

– Он едет не в Тулузу, он повернет на дорогу через Жиньяк.

Кин ничего не понимал.

– Жиньяк?

– Есть дорога через Жиньяк, она отходит на север от основной дороги из Тулузы. Ему безопаснее двигаться этим путем.

– Ты уверен, что он идет на север?

– Он идет в Лабруйяд! Вот очевидная цель. Женевьеву могут держать там, пока Бертийя не покорится.

– Сколько до Лабруйяда?

– Пять или шесть дней верхом, – ответил Томас. – И мы можем пройти через холмы, это быстрее.

Или это было бы быстрее, если бы он был уверен, что бандиты не устроят засаду по пути.

Ему нужны были латники. Ему нужны были лучники со своими длинными боевыми луками и стрелами с гусиным оперением. Ему нужно было чудо.

Впереди находились деревни. Их пришлось обойти. Ландшафт оживлялся по мере того, как все больше и больше людей выходили на поля или виноградники.

Все эти крестьяне были далеко, но Томас вырос в сельской местности и знал, что эти люди ничего не пропускают.

Большинство из них никогда в жизни не отъезжали от деревни больше чем на несколько миль, но они знали каждое дерево, каждый куст и животное на этом небольшом пространстве, и такая мелочь как летящая птица могла встревожить их, указывая на вторжение незнакомца, и как только они поймут, что награда, равная весу руки в золоте, находится в пределах досягаемости, они станут безжалостными.

Томас почувствовал, как им овладело отчаяние.

– На твоем месте, – сказал он Кину, – я бы отправился обратно в город.

– Почему это, Бога ради?

– Потому что я теряю время понапрасну, – горько произнес Томас.

– Ты зашел так далеко, – отозвался Кин, – так почему теперь сдаешься?

– И какого черта ты со мной? Тебе просто нужно пойти и забрать эту награду.

– Иисусе, если мне придется просидеть еще один год на лекциях доктора Люциуса и слушать этого презренного червяка Рожера де Бофора, я сойду с ума, точно. Ты сказал, что делаешь людей богатыми!

– Ты этого хочешь?

– Я хочу ехать верхом на лошади, – сказал Кин, – скакать по миру, как свободный человек. Неплохо бы иметь женщину или две. Даже три! Он ухмыльнулся и взглянул на Томаса. – Я хочу быть вне правил.

– Сколько тебе лет?

– Понятия не имею, потому что счет мне никогда хорошо не давался, но, наверное, лет восемнадцать. Или девятнадцать.

– Благодаря правилам ты жив, – сказал Томас. Мокрая одежда натирала, а на сапоге разошелся шов.

– Правила держат тебя на твоем месте, – возразил Кин, – а другие сами устанавливают правила и дают тебе пинка, если ты их нарушаешь, именно поэтому ты их и нарушаешь, да?

– Меня послали в Оксфорд, – сказал Томас. – Как и ты, я должен был стать священником.

– Это так ты выучил латынь?

– Сначала меня учил отец. Латынь, греческий, французский.

– А теперь ты сэр Томас Хуктон, предводитель эллекенов! Теперь ты не следуешь правилам, так ведь?

– Я лучник, – сказал Томас. И лучник без лука, подумал он. – И ты выяснишь, что я установил правила для эллекенов.

– И каковы они?

– Мы делим добычу, мы не бросаем друг друга и мы не насилуем.

– Ага, говорят, что ты поразительный. Ты это слышишь?

– Что?

– Собаку? Может, две? Перелаиваются?

Томас остановился. Они отошли от реки и теперь двигались быстрее, потому что вошли в каштановую рощу, скрывшую их от надоедливых взглядов. Он услышал ветерок, колышущий листья, стук дятла где-то вдалеке, а потом лай.

– Проклятье, – выругался Томас.

– Это может быть просто охота.

– Охота на кого? – спросил Томас и двинулся к краю рощи. Там находилась высохшая канава, а за ней аккуратно сложенные каштановые жерди, которые использовались, чтобы поддерживать лозу.

Террасы виноградников извивались вдаль, вниз к долине реки, а собачий лай, там была не одна собака, шел из этой низины.

Он пробежал несколько шагов по винограднику, пригнувшись, и увидел трех всадников с двумя псами. Они могли просто на кого-нибудь охотиться, но он подозревал, что этим зверем была рука лучника. Двое были вооружены копьями.

Собаки обнюхивали землю и вели всадников в сторону каштановой рощи.

– Я забыл про собак, – сказал Томас, вернувшись к деревьям.

– С ними все будет в порядке, – произнес Кин с радостной уверенностью.

– Они направляются не за твоей правой рукой, – заявил Томас, – и теперь они нас почуяли. Если хочешь уйти, теперь самое подходящее время.

– Господи, нет! Я один из твоих воинов, помнишь это? Мы не бросаем друг друга.

– Тогда оставайся здесь. Попытайся сделать так, чтобы тебя на разорвали собаки.

– Собаки меня любят, – заявил ирландец.

– Я полагаюсь на то, что они отзовут собак, прежде чем те тебя укусят.

– Они меня не укусят, вот увидишь.

– Просто стой здесь и веди себя тихо, – сказал Томас. – Хочу, чтобы они решили, что ты один, – он ухватился за низко опущенную ветку дерева и используя свои натренированные боевым луком мускулы подтянулся, скрылся в листве и припал к ветке. Всё зависело от того, где остановятся всадники, а они наверняка остановятся.

Теперь он их слышал, слышал, как тяжело опускались копыта и быстро бежали собаки, держась впереди. Кин, к изумлению Томаса, упал на колени и воздел сомкнутые в молитве руки.

Хорошо придумано, посчитал Томас, а потом в поле зрения появились собаки. Пара серых волкодавов с текущей из пасти слюной подбежала к ирландцу, и Кин просто открыл глаза, расставил руки и щелкнул пальцами.

– Хорошие собачки, – сказал ирландец. Волкодавы заскулили. Один лег у коленей Кина, а второй лизал его вытянутую руку. – Лежать, мальчик, – сказал Кин по-французски, потом почесал псов за ушами. – Какое прекрасное утро для охоты на англичанина, да?

Всадники были уже близко. Они придержали лошадей, пустив их рысью, пока, пригнувшись, пробирались под низкими ветвями.

– Проклятые собаки, – сказал один из них в изумлении при виде волкодавов, поддавшихся на ласки Кина. – Ты кто такой? – спросил он.

– Человек за молитвой, – ответил Кин, – и хорошего вам дня, господа.

– За молитвой?

– Господь призвал меня принять духовный сан, – заявил Кин самодовольно, – и я чувствую, что нахожусь ближе к нему, когда молюсь под деревьями на заре в такой благословенный день.

Да благословит вас Господь, а что вы, господа, делаете так далеко от дома рано утром? – темная домотканная сутана придавала ему убедительно церковный вид.

– Охотимся, – сказал один из всадников весело.

– Ты не француз, – произнес другой.

– Я из Ирландии, земли Святого Патрика, и молюсь Святому Патрику, чтобы подавил злобу ваших собак. Разве они не милейшие создания?

– Элоиз! Абеляр! – крикнул всадник собакам, но ни одна не пошевелилась. Они остались с Кином.

– А на кого вы охотитесь? – спросил Кин.

– На англичанина.

– Здесь вы его не найдете, – сказал Кин, – а если это тот парень, о котором я думаю, то он наверняка еще в городе.

– Может быть, – произнес один из мужчин. Он со своим товарищем находился слева от Томаса, Кин – справа, и Томасу нужно было, чтобы всадники подошли ближе. Он просто смотрел на них сквозь листву.

Три юноши в богатых одеждах тонкой работы, с плюмажем на головных уборах и в высоких сапогах в стременах. Двое держали копья с широкими наконечниками и поперечинами под ними, предназначенные для охоты на кабана, и у всех троих имелись мечи.

– А может, и нет, – продолжил мужчина. Он подтолкнул лошадь вперед. – Ты пришел сюда помолиться?

– Разве не так я сказал?

– Ирландия близко к Англии, правда?

– И в самом деле, это ее проклятие.

– А в городе, – произнес всадник, – попрошайка видел двух человек у "Вдовы". Один был в одежде студента, а другой забрался на телегу с дерьмом.

– А я то думал, что я единственный студент, который встает спозаранку!

– Элоиз! Абеляр! – хозяин прорычал имена собак, но они просто заскулили и придвинулись еще ближе к Кину.

– Так этот попрошайка отправился в городской совет, – сказал первый всадник.

– А вместо этого наткнулся на нас, – весело добавил второй. – Теперь он не получит награду.

– Мы помогли ему отправиться в лучший мир, – продолжил рассказ первый всадник, – и, возможно, мы можем и твою память освежить.

– В этом мне всегда нужна помощь, потому я и молюсь, – отозвался Кин.

– Собаки взяли след, – сказал всадник.

– Умные собачки, – отметил Кин, похлопывая по двум серым головам.

– Они привели нас сюда.

– А, они учуяли меня! Неудивительно, что они бежали так резво.

– И у реки следы двух человек, – добавил другой мужчина.

– Я думаю, есть вопросы, на которые тебе нужно ответить, – первый всадник улыбнулся.

– Например, почему он хочет стать вороной в темной сутане, – сказал хозяин собак. – Может, ты не любишь женщин? – двое других засмеялись. Теперь Томас видел их гораздо лучше.

Очень богатые юноши, с дорогими седлами и упряжью, в сапогах, начищенных до блеска. Возможно, сыновья торговцев? Томас подумал, что это дети богачей, которые благодаря положению родителей могут безнаказанно нарушать комендантский час, молодые щеголи, рыскающие по городу, нарываясь на неприятности и уверенные, что избегут последствий.

Люди, которые, очевидно, убили попрошайку, чтобы не делить с ним награду.

– Почему кто-то хочет стать священником? – презрительно спросил всадник.

– Может, потому, что он не мужчина, а? Мы должны это выяснить. Снимай одежду.

Его товарищи, готовые присоединиться к забаве, подъехали ближе, пройдя под веткой, на которой сидел Томас. И он спрыгнул.

Он свалился на последнего всадника, правой рукой обхватил его шею, а левой завладел копьем. Всадник упал. Лошадь встала на дыбы и заржала.

Томас хлопнулся наземь, а всадник упал на него. Левая нога седока запуталась в стремени, и лошадь унеслась прочь, волоча его за собой, а Томас уже вставал, теперь держа копье обеими руками.

Другой копьеносец развернул лошадь, Томас со всей силой нанес удар, плашмя стукнув наконечником всадника по голове.

Всадник покачнулся в седле, а Томас уже бежал к третьему, пытавшемуся вытащить меч, но Кин держал его за предплечье, пока лошадь яростно гарцевала по кругу. Собаки бросались на Кина и лошадь, посчитав это игрой.

Томас взмахнул копьем, и широкое лезвие вонзилось всаднику между ребер. Он завопил от боли, и Кин стащил его из седла и приложил головой об свое колено, так что всадник упал, оглушенный.

Первый всадник кое-как выпутался из стремени и пытался встать, но еще плохо соображал из-за удара. Томас пнул его в горло, и тот снова упал.

Другой всадник в полубессознательным состоянии был еще в седле, но просто уставился в пустоту, открывая и закрывая рот.

– Поймай лошадей, – приказал Томас Кину, потом выбежал из леса, пересек канаву и ножом перерезал бечевку, которой были стянуты вязанки каштановых жердей.

– Свяжем ублюдков, – сказал он Кину, – и если тебе нужно переодеться, то давай.

Он стащил третьего всадника из седла и оглушил его еще больше ударом кулака, от которого у того потекла кровь из уха.

– Это бархат? – спросил Кин, указывая пальцем на куртку одного из молодых людей. – Я всегда представлял себя в бархате.

Томас стянул со всех трех сапоги и нашел пару, которая ему подошла. На одной из лошадей находилась седельная сумка с флягой вина, хлебом и куском сыра, и он разделил все это с Кином.

– Ты умеешь ездить верхом?

– Иисусе, я же из Ирландии! Я родился в седле.

– Свяжи их. Но сначала раздень догола, – Томас помог Кину скрутить всех троих, потом снял свою мокрую одежду и подобрал подходящие чулки, рубаху и прекрасную кожаную куртку, которая была слишком тесной для его мускулов лучника, но сухой. Он подвязал перевязь для меча на поясе.

– Так вы убили попрошайку? – спросил он одного из трех молодых людей. Тот ничего не ответил, и Томас пнул его по лицу. – Тебе повезло, что я не отрезал тебе яйца, – сказал он, – но в следующий раз, если ты не ответишь на вопрос, я точно одно отрежу. Вы убили попрошайку?

– Он умирал, – мрачно отозвался юноша.

– Так это был акт христианского милосердия, – промолвил Томас. Он нагнулся и приставил нож между ног юноши. Он заметил ужас на его угрюмом лице. – Кто ты?

– Меня зовут Питу, мой отец – член городского совета, он заплатит за меня! – в отчаянии бормотал он.

– Питу – большая шишка в городе, – заметил Кин, – виноторговец, живущий как лорд. Ест с золота, как говорят.

– Я его единственный сын, – взмолился Питу, – он заплатит за меня!

– О да, заплатит, – сказал Томас и разрезал бечеву на запястьях и лодыжках Питу. – Оденься, – приказал он, подтолкнув собственную одежду в сторону испуганного юноши.

Еще совсем мальчишка, возможно, лет семнадцати, Питу оделся, и Томас снова связал ему запястья.

– Поедешь с нами, – сказал Томас, – и если хочешь снова увидеть Монпелье, молись, чтобы мой слуга и двое латников оказались живы.

– Они живы! – с готовностью заявил Питу.

Томас посмотрел на двух других.

– Скажите отцу Питу, что его сына вернут, когда мои люди доберутся до Кастийона д'Арбизон. И если при них не окажется оружия, кольчуги, лошадей и одежды, то его сына пришлют домой без глаз.

Услышав эти слова, Питу уставился на Томаса, потом внезапно наклонился вперед, и его вырвало. Томас улыбнулся.

– Он также должен послать правую мужскую перчатку, наполненную генуанами, и на самом деле наполненную. Вы поняли?

Один из молодых людей кивнул, и Томас удлинил стремена самого большого коня, серого жеребца, и вскочил в седло. У него были меч, копье, лошадь и надежда.

– Собаки пойдут с нами, – провозгласил Кин, взобравшись на гнедого мерина. Он взял под уздцы третью лошадь, на которой сидел Питу.

– А они пойдут?

– Они меня любят, так что пойдут. Куда мы теперь направляемся?

– Мои люди ждут неподалеку, мы едем на север.

Они отправились на север.

Роланд де Веррек был несчастен. Ему следовало бы бурно радоваться, поскольку успешное завершение его рыцарского обета было не за горами. Он захватил жену и ребенка Томаса Хуктона и хотя не сомневался, что их можно будет обменять на изменницу, графиню Бертийю де Лабруйяд, он все же колебался, прежде чем схватить их.

Он пошел против основы основ своих романтических идеалов – использовал женщину и ребенка, но сопровождавшие его латники, все шестеро были наняты графом де Лабруйядом, убедили его.

– Мы не причиним им вреда, – уговаривал Роланда Жак Солльер, предводитель этих шестерых, – только используем их.

Захватить их было просто. Члены городского совета Монпелье дали ему еще людей, и Женевьеву с сыном схватили, когда те попытались покинуть город с двумя латниками и слугой в качестве единственной защиты.

Эти трое ныне находились в цитадели Монпелье, но Роланду не было до них дела. Его долгом было добраться до Лабруйяда и обменять своих пленников на своевольную жену графа, так его рыцарский обет будет завершен.

Но все же он почему-то не чувствовал, что ведет себя по-рыцарски. Роланд настоял, чтобы с Женевьевой и ее сыном обращались учтиво, но она ответила на эту любезность с вызывающим презрением, а ее слова ранили Роланда.

Если бы Роланд был более восприимчивым, он заметил бы ужас, скрывающийся под этим презрением, но он почувствовал только нападки и попытался отразить их, рассказывая истории юному Хью.

Он рассказал мальчику легенду о золотом руне, а потом о том, как великий герой Ипомедон изменил свою внешность, чтобы выиграть турнир, и о том, как Ланселот сделал то же самое, и Хью завороженно слушал, в то время как его мать, казалось, относится к этим историям с презрением.

– Так почему они дрались? – спросила она.

– Чтобы выиграть, – ответил Роланд.

– Нет, они дрались ради своих возлюбленных, – заметила Женевьева. – Ипомедон дрался за гордую королеву, а Ланселот за Джиневру, которая, как и графиня де Лабруйяд, была замужем за другим.

Услышав эти слова. Роланд покраснел.

– Я бы не стал называть их любовниками, – произнес он сухо.

– А кем же еще? – спросила она, и в вопросе сквозило презрение. – И Джиневра была пленницей, как и я.

– Мадам!

– Если я не пленница, тогда отпусти меня, – потребовала она.

– Вы заложница, мадам, и находитесь под моей защитой.

На это Женевьева рассмеялась.

– Под твоей защитой?

– Пока вас не обменяют, мадам, – сухо ответил Роланд, – клянусь, что вам не причинят вреда, если в моих силах будет предотвратить его.

– О, прекрати свою глупую болтовню и расскажи моему сыну еще одну историю о супружеской неверности, – она сплюнула.

Так что Роланд рассказал историю, которую считал более безопасной, славную историю своего тезки, Роланда де Ронсесвальеса.

– Он выступил против мавров в Испании, – объяснил он Хью. – Ты знаешь, кто такие мавры?

– Язычники, – сказал Хью.

– Верно! Они варвары и язычники, последователи фальшивого бога, и когда французская армия прошла через Пиренеи, она попала в предательскую засаду язычников!

Роланд командовал арьергардом, и противник превосходил его как двадцать к одному, некоторые считают, что пятьдесят к одному! Но у него был великий меч, Дюрандаль, который когда-то принадлежал Гектору из Трои, и этот великий клинок пронзал врагов.

Множество из них погибло, но даже Дюрандаль не мог сдержать орду язычников, и бедные христиане подвергались опасности быть разбитыми.

Но Роланд также владел и магическим рогом, Олифантом, и он протрубил в него так сильно, что упал замертво, но звук Олифанта привел на поле боя короля Карла Великого, и его великолепные рыцари перебили дерзких врагов!

– Может, они и были дерзкими, – заметила Женевьева, – но не маврами. Они были христианами.

– Миледи! – запротестовал Роланд.

– Не будь смешным, – сказала она. – Ты когда-нибудь был в Ронсесвальесе?

– Нет, мадам.

– А я была! Мой отец был жонглером и глотателем огня. Мы ездили из города в город, собирая монеты, и слушали разные истории, всегда были истории, и в них говорилось, что в Ронсесвальесе баски, христиане, устроили засаду на Роланда.

Они его и убили. Ты притворяешься, что это были мавры, потому что не можешь допустить мысли о том, что твой герой погиб от рук восставших крестьян. И насколько славной была его смерть? Протрубить в рог и упасть замертво?

– Роланд – великий герой, как Артур!

– У него было большего здравого смысла, чтобы не убить себя, протрубив в рог. Кстати, о рогах. Почему ты служишь графу Лабруйяду?

– Чтобы вершить должное, миледи.

– Должное! Вернув эту бедняжку ее свинье-мужу?

– Ее законному мужу.

– Который насилует жен и дочерей своих крестьян, – ответила она, – так почему же ты не накажешь его за прелюбодеяние?

У Роланда не было ответа, он лишь бросил хмурый взгляд в сторону Хью, страдая от того, что подобный предмет обсуждался в присутствии мальчика. Женевьева рассмеялась.

– О, Хью может послушать, – сказала она. – Я хочу, чтобы она вырос порядочным человеком, как и его отец, так что занимаюсь его образованием. Не хочу, чтобы он стал глупцом вроде тебя.

– Мадам! – вновь запротестовал Роланд.

Женевьева сплюнула.

– Семь лет назад, – когда Бертийе было двенадцать, ее привезли Лабруйяду, чтобы выдать за него замуж. Ему было тридцать два, и он хотел получить ее приданое. Какой у нее был выбор? Ей было двенадцать!

– Она замужем перед лицом Господа.

– За отвратительным созданием, которому Господь бы плюнул в лицо.

– Она его жена, – настаивал Роланд, хотя и чувствовал себя на редкость некомфортно. Он предпочел бы никогда не принимать этот обет, но принял, и долг чести требовал довести его до конца, так что они отправились на север.

Они остановились в таверне на рыночной площади Жиньяка, и Роланд настоял на том, что будет спать перед дверью комнаты, в которой ночевала Женевьева. Его оруженосец разделил с ним вахту.

Оруженосец Роланда был сообразительным четырнадцатилетним пареньком по имени Мишель, которого Роланд воспитывал в духе рыцарства.

– Я не доверяю людям графа Лабруйяда, – сказал Роланд мальчику, – особенно Жаку, так что мы будем спать здесь со своми мечами.

Люди графа целый день посматривали на белокурую Женевьеву, и Роланд слышал смешки за своей спиной и подозревал, что латники обсуждали пленницу, но ночью они не предприняли никаких попыток пройти мимо Роланда, и на следующее утро они поскакали на север и свернули на дорогу, ведущую в сторону Лиможа, а Женевьева тем временем мучила Роланда предположениями о том, что ее муж сбежал из Монпелье.

– Его трудно захватить, – сказала она, – и он ужасен, когда мстит.

– Я не боюсь с ним драться, – ответил Роланд.

– Значит, ты глуп. Думаешь, меч защитит тебя? Ты, наверное, зовешь его Дюрандаль? Она засмеялась, когда тот покраснел – очевидно так и звал. – Но у Томаса есть черненый тисовый лук, – заявила она, – и тетива из конопли, и стрелы из белого ясеня. Ты когда-нибудь встречался с английским лучником?

– Он будет сражаться благородно.

– Не будь глупцом! Он обманет тебя, устроит какой-нибудь трюк и собьет с толку, и в конце концов ты будешь утыкан стрелами, как щетка щетиной.

Может быть, он уже впереди! Может, лучники поджидают на дороге? Ты их не увидишь. Первым, что ты заметишь, будут удары стрел, а потом крики лошадей и смерть твоих воинов.

– Она права, – вмешался Жак Солльер.

Роланд храбро улыбнулся.

– Они не будут стрелять, миледи, из страха попасть в вас.

– Ты ничего не знаешь! С двух сотен шагов они могут стрелой сбить сопли у тебя из носа. Они будут стрелять.

Она гадала, где может находиться Томас и боялась, что снова может попасть в руки церкви. Она боялась за сына.

Следующую ночь они провели в гостевом доме монастыря, и снова Роланд охранял ее порог. Других выходов из комнаты не было, она не могла сбежать.

По дороге, до того как достичь монастыря, они проехали мимо группы торговцев с вооруженной охраной, и Женевьева окликнула их, сообщив, что захвачена против своей воли.

Путники выглядели обеспокоенными, пока Роланд со спокойной вежливостью не объяснил, что она его сестра и не в своем уме. Он говорил так, когда бы Женевьева ни обращалась к прохожим.

– Я везу ее туда, где за ней будут присматривать монахини, – сказал он, – и торговцы поверили и прошли мимо.

– Так ты не настолько благороден, чтобы не лгать, – она насмехалась над ним.

– Ложь во имя служения Господу не есть ложь.

– Это так ты служишь Господу?

– Брак священен. Я посвятил свою жизнь служению Господу.

– Поэтому ты девственник?

При этих словах он вспыхнул, потом нахмурился, но все же ответил на вопрос серьезно:

– Мне открылось, что моя сила в битвах основана на целомудрии, – он помедлил и взглянул на нее.

– Дева Мария разговаривала со мной.

Женевьева поддразнивала его, но что-то в его тоне сдержало ее насмешку.

– Что она сказала?

– Она была прекрасна, – произнес Роланд с тоской в голосе.

– И говорила с тобой?

– Она сошла с потолка в церкви, – объяснил он, – и казала мне, что я должен вести целомудренную жизнь, пока не женюсь. Что Господь благословит меня. Что я был избран. Тогда я был лишь мальчишкой, но был избран.

– Это был сон, – голос Женевьевы звучал пренебрежительно.

– Видение, – поправил он ее.

– Детский сон о прекрасной женщине, – сказала Женевьева, вновь с презрением, – это не видение.

– И она дотронулась до меня и сказала, что я должен оставаться непорочным.

– Скажи это стреле, которая тебя убьет, – произнесла она, и Роланд замолчал.

Теперь, на третий день путешествия, он постоянно прочесывал дорогу впереди в поисках эллекенов. На ней было довольно много путников – торговцы, пилигримы, погонщики скота или люди, направляющиеся на рынок, но никто не сообщал, что видел вооруженных людей.

Роланд стал еще более осторожным и послал двоих латников графа на четверть мили вперед, чтобы разведывать дорогу, но к исходу дня они не обнаружили ничего угрожающего.

Он беспокоился, что они так медленно продвигаются вперед, подозревая, что Женевьева специально устраивает задержки, но не мог этого доказать, а учтивость требовала уважать все ее личные просьбы.

Неужели женский мочевой пузырь и правда так мал? Еще два дня, думал Роланд, и он доберется до Лабруйяда и отправит послание эллекенам с требованием вернуть Бертийю в обмен на безопасность жены и сына Томаса, так он пытался заверить себя самого, что обет почти выполнен.

– Нужно найти место для ночлега, – сказал он Женевьеве на заходе солнца третьего дня путешествия.

Потом он увидел разведчиков, спешащих с севера. Один из них бешено жестикулировал.

– Он что-то заметил, – произнес Роланд, больше для себя, чем для своих попутчиков.

– Иисусе, – сказал один из латников, потому что теперь они смогли разглядеть то, что встревожило разведчиков. Надвигался вечер, и солнце отбрасывало длинные тени на поля, но на севере, неожиданно яркие в заходящих лучах солнца, появились силуэты людей. Людей и стали, людей и железа, людей и лошадей.

Свет отражался от их доспехов и оружия, от шлемов и навершия на древке знамени, хотя флаг находился слишком далеко, чтобы четко его рассмотреть. Роланд попытался их сосчитать, но всадники вдалеке постоянно перемещались. Двенадцать? Пятнадцать?

Может, ты не доживешь до ночи, – произнесла Женевьева.

– Они не могли нас обогнать, – сказал Жак, хотя и без особой убежденности.

Паника заставила Роланда поколебаться. Он редко паниковал. На турнирах, даже во время жестоких меле, он сохранял спокойствие на фоне хаоса. В эти моменты он чувствовал, что ангел хранит его, предупреждает об опасности и показывает возможности.

Он был быстр, так что даже в самой ужасной суматохе ему казалось, что другие двигаются медленно. Но сейчас он почувствовал настоящий страх. Здесь не существовало правил, маршалы не остановят сражение, была лишь опасность.

– Первым, что ты заметишь, будет полет стрелы, – сказала Женевьева.

– Там есть какая-то деревня! – один из разведчиков, чья лошадь была вся в пене, проскакал к задумавшемуся Роланду и указал на восток. – Там есть башня.

– Церковь?

– Бог знает. Башня. Это недалеко, может, лига.

– Сколько человек ты видел? – спросил Роланд.

– Две дюжины? Может, больше.

– Поехали! – прорычал Жак.

Неровный путь вел через поросшую лесом долину в сторону скрытой башни. Роланд свернул на него, взяв кобылу Женевьевы под уздцы. Он торопился.

Он оглянулся и увидел, что далекие всадники исчезли с горизонта, а потом углубился в лес и пригнулся, чтобы не натолкнуться на низко свисающие ветви.

Ему показалось, что он слышит позади топот копыт, но он ничего не увидел. Его сердце стучало так, как никогда не билось во время турниров.

– Поезжай вперед, – приказал он своему оруженосцу Мишелю, – найди владельца башни и попроси укрытия. Вперед!

Роланд убеждал себя, что это не Томас его преследует. Если бы Томасу удалось сбежать из Монпелье, то он наверняка был бы южнее Роланда, но севернее?

Может, никто его не преследует? Возможно, вооруженные люди просто невинно путешествовали, но тогда почему они носили доспехи? И шлемы?

Его лошадь тяжело ступала по покрытой паутиной листве. Они пересекли неглубокий ручей и проскакали галопом мимо небольшого виноградника.

– Люди Томаса называют свои стрелы стальным градом дьявола, – сказала Женевьева.

– Тихо! – огрызнулся Роланд, позабыв про вежливость. Двое людей графа ехали рядом с ней, чтобы быть уверенными, что она не попытается упасть с лошади и замедлить их продвижение.

Он поднялся по пологому склону, оглянулся и не увидел преследователей, потом они взобрались на небольшую вершину, и там лежала маленькая деревня, а сразу за ней – башня наполовину разрушенной церкви. Солнце почти скрылось, и башня находилась в тени. Огней в ней не было.

Лошади вошли в деревню, разгоняя птиц, собак и коз. Большая часть домов была покинута, их соломенные крыши почернели или обвалились, и Роланд понял, что, должно быть, деревня обезлюдела из-за чумы.

Он перекрестился. Женщина оттащила своего ребенка с пути больших лошадей. Какой-то человек выкрикнул вопрос, но Роланд его проигнорировал. Он воображал стальной град дьявола.

Воображал стрелы, врывающиеся из сумрака и пронзающие людей и лошадей, а потом он оказался на маленьком кладбище, а один из его людей – в разрушенном нефе церкви, где нашел лестницу, взбирающуюся на старую колокольню.

– Пусто, – выкрикнул он.

– Внутрь, – приказал Роланд.

Так с наступлением сумерек Роланд вступил в темную башню.

Глава седьмая

Томас и Кин со своим пленником добрались до мельницы и обнаружили Карила с оставшимися девятью латниками полностью готовыми, хотя никто из них не знал, к чему.

Все были в кольчугах, лошади оседланы, и все нервничали.

– Мы знаем про Женевьеву, – поприветствовал Карил Томаса.