Текст книги "Ибсен. Путь художника"

Автор книги: Бьёрн Хеммер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Бьёрн Хеммер
ИБСЕН. ПУТЬ ХУДОЖНИКА

К читателю

За несколько недель до Рождества 1899 года, на пороге нового столетия, была опубликована последняя драма Генрика Ибсена, которую можно считать эпилогом его творческого пути, – «Когда мы, мертвые, пробуждаемся». Эта пьеса подводит итоги жизни одного именитого скульптора; в ней рассказывается о «живых мертвецах», об их прошлом и настоящем. В том же самом году, за несколько месяцев до появления пьесы, произошло еще одно знаменательное событие: в Кристиании открылся Национальный театр – тот самый театр, особой миссией которого станет воплощение на сцене произведений Ибсена, всего того, что было создано им на протяжении жизни.

Свое открытие театр ознаменовал тремя спектаклями, которые были связаны с тремя великими именами: Хольберга, Ибсена и Бьёрнсона. Что касается Ибсена, то, как это ни парадоксально, из всех его пьес выбор пал на «Врага народа» – драму, которая была написана семнадцатью годами ранее. Обстоятельства этой постановки и атмосфера спектакля достойны того, чтобы обратить на них особое внимание.

Общеизвестно, что в течение долгого времени Ибсен считался потрясателем основ современного ему общества, ниспровергателем всех общепризнанных авторитетов, врагом моральных ценностей и общественных установлений, а тут вдруг он сам становится одним из таких авторитетов, «столпом общества», неким культурным идолом.

Подумать только: тот самый Ибсен, который последовательно ниспровергал все буржуазные ценности, то и дело давая обществу понять, что «король-то голый», – неожиданно занял место если не самого короля, то, во всяком случае, одного из его придворных! И вот Национальный театр ничтоже сумняшеся представил публике взгляд Ибсена на роль индивида в обществе, показал независимое мышление писателя и его отношение к свободе слова. Ни одно из произведений Ибсена не отражало так прямо и непосредственно всю сложность положения свободной личности – то есть самого Ибсена – в обществе, где «стесненные условия формируют ничтожные души». В пьесе говорится еще о том, что человек порой бывает вынужден покинуть свою страну, поскольку соотечественники не желают слышать обращенные к ним прямые и бесхитростные слова правды. Об этом автор пьесы, без сомнения, знал хорошо.

Да, в тот вечер обстановка в Национальном театре была необычной! Интересно, как ощущал происходящее сам Ибсен? Не забыл ли этот аутсайдер и глашатай правоты меньшинства, что именно он в свое время был «одиноким стрелком на форпостах»? Или, быть может, он надел на себя некую личину и просто позволил зрителям поверить в свою новую сущность? Добился ли он признания у своих соотечественников или по-прежнему оставался не понятым ими? А какова ситуация сегодня? Стремление найти ответы на эти вопросы и побудило меня написать эту книгу.

Существует довольно много фотографий и несколько скульптурных изображений Ибсена. В них так и сквозит некая официозность и хрестоматийность. В то же время образ Ибсена, сформированный множеством статей и книг (которых написано столько, что из них можно составить целую пирамиду), предстает весьма неоднозначным. Во всех этих статьях и книгах содержится масса противоречий, да и не все, что написано, отличается высоким качеством. У каждого ибсеноведа свое собственное мнение о писателе и его творчестве. И очень часто вместо того, чтобы представить фигуру творца во всей ее сложности, нам показывают лишь расплывчатый силуэт «Ибсена» – силуэт, в котором явно проступают черты самого исследователя. К сожалению, в научных и театроведческих работах нередко можно встретить такие обвинения в адрес писателя, которых он отнюдь не заслужил. При этом следует отметить жизненную силу и стойкость Ибсена, благодаря которым он переносил подобные нападки.

Настоящее исследование можно считать еще одним камнем, заложенным в башню, которая состоит из трудов, посвященных творчеству Ибсена, – в ту огромную башню, которая постоянно растет. Имя этой вавилонской башне – ИБСЕН. Предлагаемая вниманию читателя книга является попыткой проследить долгий творческий путь великого писателя и драматурга.

Я поставил перед собой задачу показать тебе, дорогой читатель, мой собственный взгляд на творчество Ибсена, произведения которого на самом-то деле поняты гораздо меньше, чем обычно думают. Ибсен на протяжении всей своей творческой жизни больше всего на свете жаждал как раз понимания, и прежде всего – на родине.

В набросках к своей лебединой песне – драме «Когда мы, мертвые, пробуждаемся» – он описывает события, связанные с возвращением прославленного скульптора на родину, и замечает: «Только горы встречают меня с пониманьем, не люди». Конечно, это всего лишь реплика персонажа, написанная рукою Ибсена. Тем не менее она свидетельствует о самом главном: о взаимоотношениях Ибсена с его соотечественниками. Именно этот аспект творческой деятельности писателя пытались анализировать многие критики, да только без большого успеха. Что касается читателей, то сам Ибсен говорил: они нередко находят в его произведениях смысл, которого он туда не вкладывал. По мнению Ибсена, некоторые из читателей обладают более богатой фантазией, чем он сам.

Книга построена как собрание эссе. Все главы вполне самостоятельны, и их можно читать в любой последовательности. Традиционные исследования построены по принципу хронологии – произведения писателя рассматриваются одно за другим, в том порядке, как они были написаны и изданы. Такого рода порядок сохранен и в данной книге – правда, не всегда он соблюдается композиционно. Я его нарушаю, когда перехожу от подробного рассмотрения отдельных произведений к экскурсам в смежную проблематику и к более широким тематическим обобщениям.

В этой книге я не анализирую все тексты Ибсена в равной мере. Я лишь бегло затрагиваю его юношеские произведения, написанные в середине века, – и то лишь в связи с проблематикой других, более зрелых, произведений. Рассмотрение ранних текстов Ибсена помогает воссоздать общую картину его творчества и осмыслить тот факт, что на первых порах Ибсен как художник слова еще не сумел найти свой собственный путь. А вот поэма «На высотах» явилась уже важной вехой в его творчестве. Так же как и «Терье Виген», который был опубликован двумя годами позднее.

Некоторые главы этой книги, дабы их лучше понять, требуют знакомства с текстами Ибсена – например, когда мы рассматриваем поэму «На высотах» или драму «Комедия любви». В наше время этим произведениям, как правило, уделяют мало внимания, что и побудило меня заинтересоваться ими. То же самое относится и к некоторым трудным для понимания поздним произведениям Ибсена.

В моей книге нет единого стиля. Одни главы написаны популярно, другие – в сугубо научном ключе. При этом я старался избегать неясности изложения, перегруженности терминами и абстрактного теоретизирования. Книга предназначена для всех, кто интересуется творчеством Ибсена, но она предполагает тем не менее знакомство с его произведениями. Я не ставил перед собой задачу рассмотрения и анализа необозримой литературы об Ибсене. В настоящее время ситуация такова, что любое, даже частное высказывание касательно Ибсена оказывается полемичным по отношению к тому, что написано раньше. А дать исчерпывающую концепцию творчества великого писателя не представляется возможным. Можно утонуть в цитатах и примечаниях. По этой причине я не слишком часто излагаю в моей книге мнения других исследователей. Хотя в некоторых случаях мне потребовалось подробно изложить иные точки зрения, опираясь в основном на исследования современных ибсеноведов. Это дает возможность сделать более рельефными и выдвинуть на первый план такие мнения, которые мне представляются особенно важными.

Время от времени некоторые темы у меня повторяются, и это неудивительно. По-другому и быть не может. Дело в том, что в творческом наследии Ибсена прослеживаются тесная взаимосвязь и общая линия развития – это он сам подчеркнул в 1898 году в предисловии к первому изданию собрания своих сочинений. По той же самой причине и я при рассмотрении отдельных произведений Ибсена то и дело возвращаюсь к некоторым своим основополагающим утверждениям и концептуальным выводам.

Драматургия Ибсена – своего рода вызов читателю. Многие его пьесы относятся к разряду самых «темных» по смыслу и самых трудных для толкования во всей мировой литературе. Такие драмы, как «Росмерсхольм» и «Строитель Сольнес», требуют от читателя и терпения, и внимания. В мире Ибсена события развиваются медленно, спешка там неуместна. Чтобы по-настоящему проникнуть в этот мир, нужно потратить много времени и внимательно вчитываться. Моя книга написана не для тех, кто лишен терпения, и не для узких специалистов. Моя цель – дать исчерпывающий анализ отдельных произведений Ибсена и вместе с тем представить полную картину его творчества для широкого круга читателей.

Что касается целостного подхода к изучению творчества Ибсена, то нужно отметить следующее: здесь, как в литературоведении или в культурологии, существует определенный скепсис относительно самой возможности дать исчерпывающую характеристику какому-либо явлению. Для некоторых подобный скепсис связан с метафизической идеей о том, что ограниченные способности нашего языка не позволяют полностью выразить всю многогранность того или иного явления. Именно этим скепсисом, когда не желают познавать общее и сосредотачиваются на частностях, и объясняется тот факт, что многое из написанного об Ибсене не представляет интереса для широкого читателя.

Ибсен писал как для читателя, так и для зрителя. Вот почему он придавал такое большое значение читательскому восприятию его драматургии, восприятию текстов как таковых. Ибсен полагал, что читатель должен иметь собственное мнение о пьесе еще до того, как увидит спектакль. Иногда театральные деятели демонстрируют элементарное непонимание ибсеновских текстов. И объясняется это порой очень просто – нежеланием глубоко вникать в тексты и осмысливать их. Что уж тогда говорить о возможности постижения духа и смысла той или иной пьесы Ибсена.

Моя книга – не жизнеописание Ибсена, хотя в ней описан путь, по которому он прошел. Его биография – это прежде всего его книги. Именно его творчество и составляет содержание его жизни. Произведения великого писателя, имеющие общечеловеческий смысл, представляют вместе с тем картину мира, которая сформирована его личным опытом и восприятием жизни.

Эта картина мира соткана им из его собственной веры, из его надежд, упований, из его тоски по несбывшемуся, из его любовных переживаний. Посему для читателя и для зрителя знакомство с тем или иным литературным произведением является уникальным шансом сориентироваться в действительности, лучше понять окружающий мир, своих собратьев и, возможно, самого себя.

Во многих драмах Ибсена мы видим настойчивое стремление постичь глубины человеческого бытия, постичь его целостность, подняться к синтезу и обобщениям – порой более дерзким и безоглядным, чем это делали другие, пытаясь познать мир, в котором мы живем. В этом, по большому счету, и состоит непреходящая роль художественного творчества. Оно позволяет нам видеть будущее, предпосылки которого всегда лежат в прошлом.

Хотя Ибсен во многих отношениях – еще не разгаданный писатель, я не претендую на то, что именно в моих руках находится ключ к пониманию творчества этого гения. Я просто не могу не отметить, что существует масса сомнительных утверждений относительно его творчества. Райнер Мария Рильке сказал однажды, что путь Ибсена неправильно отмечен на всех существующих картах. И эти волнующие слова постоянно звучали в моей душе, пока я работал над книгой. Путь мой был нелегким и долгим.

Кристиансанн, 2002

Бьёрн Хеммер

Пролог

Если мы стремимся постичь суть творчества Ибсена, единственным источником для нас послужат его рожденные в творческих муках тексты, которые он на протяжении полувека запечатлевал на бумаге. Только тексты Ибсена дают нам возможность понять, как именно ему удалось создать эту удивительную художественную реальность, в которой так густо и терпко намешаны главные вопросы его времени.

Творчество всегда является отражением субъективно воспринимаемой реальности. Но Ибсен был уверен, что «реальность», созданная им, отражает опыт его современников, то есть общий, коллективный опыт. А иначе все его усилия пропали бы даром. Нельзя утверждать, что изображенная Ибсеном современность в точности отражает жизнь тогдашней Норвегии. Но даже этот вымышленный мир совершенно реален. Притом он является частью и нашей с вами реальности.

Частная жизнь Ибсена лишена ярких драматических событий. Таков весь его жизненный путь – ребенок, бедный студент, театральный деятель, отец семейства и, наконец, писатель, все более и более знаменитый, представляющий Норвегию в мировом литературном сообществе. Его жизнь в значительной степени несла на себе черты буржуазной обыденности и замкнутости, и протекала она без каких-либо эксцессов. Зато он царил за своим письменным столом. Вот там он по-настоящему жил, создавая свой особенный мир – для себя и для современников. Все бунтарство Ибсена, все разломы бытия мы находим именно там – в его вымышленном мире. Там мы оказываемся лицом к лицу со страстями, с антагонизмами, с борьбой не на жизнь, а на смерть – со всем тем, что является судьбоносным как на сцене, так и в реальной жизни.

Большинство норвежцев имеет представление о том, кто такой Ибсен, самый знаменитый из уроженцев Норвегии. Этот образ сформирован в общественном сознании благодаря знакомству с произведениями Ибсена и книгами о нем, благодаря урокам учителей и театральным спектаклям, благодаря художественным выставкам и воспоминаниям портретистов и скульпторов, которым он позировал, а также историков литературы. Самое распространенное мнение сводится к тому, что Ибсен – законченный индивидуалист, недоступный и непостижимый, как сфинкс, ставящий острые вопросы и не дающий на них ответов. Его литературно-историческая судьба считается полной противоположностью судьбе Бьёрнсона, который был народным поэтом, рупором большинства. Ибсен всегда полагал себя писателем для немногих, «одиноким стрелком на форпостах», который в своем духовном развитии по крайней мере на десять лет опередил современников. У тех, кто общался с Ибсеном, он, несомненно, вызывал уважение, но при этом он вел себя так, что другие были вынуждены держать с ним дистанцию. Ибсена редко видели улыбающимся, как на картине Эрика Вереншёлла [1]1
  Эрик Вереншёлл (1855–1938) – прославленный норвежский художник.


[Закрыть].

Более сложную картину личности Ибсена представляет Георг Брандес в своем литературном портрете 1882 года:

«Мне знакомы два выражения его лица. Первое – это когда улыбка, добрая, тонкая улыбка оживляет надетую на него маску, на которой тогда выступает все сердечное, задушевное, скрывающееся в глубине ибсеновской души. Ибсен до некоторой степени застенчив, как это часто бывает с серьезными, замкнутыми в себе натурами. Но он обладает прекрасной, проникающей в душу улыбкой и с помощью этой улыбки, взгляда и пожатия руки говорит всем много такого, что он не хочет и не может облечь в слова. И потому он умеет иногда во время разговора, с усмешкой (как сказал бы немец) и с выражением добродушного лукавства бросить меткое, далеко не добродушно звучащее, но всегда краткое замечание, в котором высказывается вся прелесть его натуры. Улыбка скрашивает при этом едкость вспышки. Но я знаю также и другое выражение на его лице, которое придается ему нетерпением, гневом, справедливым негодованием, язвительным сарказмом, выражением почти жестокой суровости, которая напоминает об одном из его ранних прекрасных стихотворений „Терье Виген“:

 
Но в час непогоды он страшен бывал
И словно бы одержим.
– Чудит Терье Виген, – народ толковал.
Никто из товарищей не дерзал
Тогда заговаривать с ним.
 

Такое именно выражение принимает чаще всего душа поэта, когда она становится лицом к обществу» [2]2
  Брандес Г.Скандинавская литература. Киев, 1902. В Норвегии вышла в 1891 году.


[Закрыть].

Данная книга написана под влиянием этого впечатления от Ибсена как человека и как художника. Все его творчество представляет собой непрерывный диалог, в котором звучат два голоса – голос силы и голос слабости. Ибсен дает выговориться как индивидуалистам, так и приверженцам людской общности. В его творчестве мы ощущаем как холод одиночества, так и тепло коллектива. Но и тепло, и холод не являются однозначными понятиями в художественной реальности Ибсена. Холод может оказаться необходимым, а тепло – в высшей степени сомнительным.

Ибсен принадлежал к классу буржуазии, и мир его – это главным образом мир буржуа, то есть реальность, которая все время испытывала натиск неотвратимых перемен, происходивших во второй половине XIX века. Это было время формирования «модерна», когда идеи социальных преобразований проникали в сознание многих и открывали новые перспективы. Но это также было время неуверенности и страха. Буржуазные ценности, как духовные, так и материальные, постоянно находились под угрозой переоценки. Мне представляется, что в ту эпоху перемен Ибсен питал чувство большей симпатии к аристократии и пролетариату, нежели к буржуазии. К аристократии – потому что у нее есть корни в старой культуре, а к пролетариату – потому что у него есть чаяния грядущих перемен.

Культурные традиции и бунтарство в равной степени занимают законное место в эстетической системе Ибсена. Стоит заметить, что, с его точки зрения, женщины воплощали надежду на светлое будущее, на некий разрыв со старым, на обновление. Кажется, Ибсену часто удавалось объединить два противоположных фактора или две взаимоисключающие позиции, как однажды сформулировал Гуннар Хейберг, – уважение и неуважение, то есть некую разновидность ретроградного консерватизма и глубокое понимание необходимости радикального разрыва со старым. Когда Ибсен высмеивает эгоизм личности, которая слепо цепляется за существующий порядок и общественные установления, то это происходит не от мизантропии, а от глубокой симпатии и сочувствия, от стремления выявить подлинно человеческое в человеке и от неприятия всего того, что мешает ему быть «естественным». В статье 1871 года Ибсен утверждал: «Поэт не может ненавидеть индивида. Он может ненавидеть идеи, принципы и системы, но никогда – индивида».

Ибсен отнюдь не был каким-то отвлеченным теоретиком. Он просто писал о людях, исходя из своего мироощущения и той жизненной ситуации, в которой находился: «Все, что я творчески воспроизводил, брало свое начало в моем настроении или в пережитом моменте жизни; я никогда не писал ничего потому лишь, что, как говорится, напал на хороший сюжет» [3]3
  Письмо Петеру Хансену от 28.10.1870. Цит. по: Ибсен Г.Собрание сочинений: В 4 т. М., 1958. Т. 4. С. 689–690.
  Здесь и далее тексты Ибсена цитируются по этому изданию, кроме особо оговоренных случаев.


[Закрыть]. Несколько раз он подчеркивал, что творил по наитию своих «духовных переживаний». Притом эти переживания не казались ему каким-то исключительно индивидуальным и изолированным опытом. Художник всегда существует в собственном духовном и культурном измерении. В то же время он сообщается с современниками. А иначе, как было сказано, никакое понимание невозможно. Художник может говорить что угодно, «однако нельзя не нести никакой ответственности за общество, к которому принадлежишь». Эти слова многое объясняют нам в мотивах творчества Ибсена.

Ибсен – писатель нашего времени?

Трудно отрицать тот факт, что за столетие, прошедшее со дня смерти Ибсена, мир сильно изменился. События и обстоятельства, при которых жили он и его современники, для нас сегодня – не более чем история. И это касается не только внешних атрибутов, но и образа мысли общества, его жизненных принципов, норм и стандартов. По крайней мере, в некоторых вопросах. То общество, которое служило моделью и фоном для творчества Ибсена, имеет мало общего с нашим нынешним обществом. Да и на театральных подмостках всего мира пьесы Ибсена ставятся теперь гораздо чаще и в гораздо большем разнообразии, нежели в его время. Такая творческая потенция и сценическая популярность Ибсена в наши дни могут показаться неожиданными. Означает ли это, что посредством своей поэзии Ибсен и сегодня продолжает ставить перед нами вопросы, жизненно важные и для нас? Если он был типичным европейским буржуа XIX века, действительно ли его творчество актуально для нашего времени?

В своих мемуарах Ингмар Бергман [4]4
  Ингмар Бергман (1918–2007) – выдающийся шведский кинорежиссер и театральный деятель. (Здесь и далее – примечания переводчика).


[Закрыть]рассказывает, как он работал режиссером шведского Национального драматического театра в 1963–1966 годах. Он говорит, что с точки зрения его профессиональной деятельности то время оказалось потрачено впустую. Ответственность, лежавшая на нем как на главном режиссере, привела к тому, что вся его работа над своими ролями в театре была вытеснена более неотложными административными обязанностями. Вот почему деятельность на этом посту принесла ему мало радости. Был в том безрадостном времени один лишь просвет: постановка «Гедды Габлер». Поначалу, однако, он приступил к этой постановке без особого энтузиазма: «С известной долей отвращения принялся я работать над пьесой и обнаружил за маской натужно-блистательного архитектора лицо поэта. Увидел, как запутался Ибсен в своих интерьерах, своих объяснениях, искусно, но педантично выстроенных сценах, репликах под занавес, своих ариях и дуэтах. Но за всем этим внешним нагромождением скрывалась одержимость, бездонность которой превосходила стриндберговскую» [5]5
  Бергман И.Латерна магика. М.: Искусство, 1989. С. 191.


[Закрыть]. Несколько двусмысленное отношение к Ибсену, высказанное здесь Ингмаром Бергманом, встречается довольно часто. Судьба Ибсена во многом является историей успеха, достигнутого вопреки сопротивлению. Он через это прошел и потом признавался, что его противники принесли ему немало пользы. «Известность пришла ко мне после хулы», – сказал он однажды.

У тех, кто не принимал Ибсена, могла быть различная аргументация. В его время негативные оценки давались в первую очередь по идейным и политическим мотивам, а не по художественным, как это сделал Бергман. Все эти сто пятьдесят лет пьесам Ибсена приходилось сталкиваться с неприятием и преодолевать более или менее ожесточенное сопротивление. Так что и реплики Бергмана могут, вне всякого сомнения, вызвать отклик и найти понимание у нынешних театральных деятелей, публики и читателей. В творчестве Ибсена не все равнозначно, не все безупречно. Но негативное отношение к нему объясняется не только этим. Скорее оно объясняется тем, что его драматургическая техника требует значительных усилий по осмыслению замысла, вживанию в образ, а также определенной выдержки и терпения.

Ибо необходимо время, порой длительное и напряженное время, чтобы увидеть и разглядеть Ибсена – как художника и как живого человека – сквозь фасад непроницаемой буржуазной скрытности, что царит в его театральном мире. Бергман, может быть, в какой-то мере и прав – в том, что «архитектор» в Ибсене, этот независимый зодчий, может заслонять иногда великого творца. В особенности это касается его драм «на современные темы». В своем искусстве интриги Ибсен, без сомнения, позаимствовал что-то и у Эжена Скриба [6]6
  Эжен Скриб (1791–1861) – французский драматург, комедиограф и мастер изощренной, причудливо разработанной интриги.


[Закрыть], и у некоторых современников, представителей «новой французской драмы».

В ту эпоху резкое неприятие вызывали даже не сами творения Ибсена и не их художественная форма. Само собой, они были бунтарскими и могли кого-то шокировать, однако важен был тот импульс, который они задавали последующему развитию драмы в русле истинно аристотелевской традиции, позднее так отчетливо проявившейся в европейской буржуазной драме о современности.

Таким образом, провоцировали это неприятие не театрально-эстетические аспекты, а прежде всего темы, на которые писал Ибсен. Международное признание пришло к нему именно после того, как он бросил вызов окружавшей его европейской действительности. Он выносил на всеобщее обозрение проблемы, конфликты и противоречия своего времени – как на уровне коллектива, так и на уровне личности, – о которых многие власть имущие, чье мнение имело реальный вес в обществе, желали бы умолчать. Этот аспект творчества Ибсена действительно уже устарел и является частью истории. Но можно ли в таком случае считать это творчество актуальным и для нынешнего читателя? Можно ли назвать Ибсена писателем нашего времени?

Критический реализм и «анатомирование себя»

Несомненно, что корни мировоззрения Ибсена уходили глубоко в окружавшую его действительность и что сам он разделял пристрастия и вкусы европейской буржуазии конца XIX века. Критическая перспектива, с которой он смотрит на общество в своих «актуальных драмах», обусловлена взаимоотношениями буржуа в полной конфликтов эпохе перемен. Сама атмосфера этой эпохи и вызывает тот страх, который переживают герои Ибсена: это боязнь перемен, ужас перед хаосом, который может принести с собой новизна. Его «столпы общества» безумно боятся утратить свой статус, свое место в устоявшейся социальной системе. У Ибсена были особые причины понимать и разделять этот страх: в юности он сам, вследствие материальных затруднений в семье отца, испытал кое-какие передряги, в которые ввергает человека капиталистический строй. Он-то знал, что значат деньги, власть и влияние в человеческой жизни и в человеческом обществе. С каждым годом он все яснее сознавал, каких трудов ему стоило добиться собственного статуса в буржуазном обществе, и тщательно оберегал этот статус. Следует отметить, что некоторые из тех принципов и ценностей, против которых Ибсен выступает в своих пьесах, играли немалую роль в его собственной жизни – как, например, его стоицизм или его почти протестантская приверженность к экономии, порядку и дисциплине.

Таким образом, Ибсен одновременно находится и внутри, и вне того общества и той системы, которые он так яростно осуждает. Когда его самого просили определить свою позицию, он склонялся к статусу стороннего наблюдателя. Он хотел доноситься как голос из будущего и стрелять с тех далеких форпостов, то есть быть одиноким «franctireur» [7]7
  Вольный стрелок (фр.).


[Закрыть]. Но мы также не сомневаемся в его искренности, когда он прямо говорит, что статус наблюдателя ничуть не мешает ему разделять коллективный опыт и проходить через многие испытания, выпавшие на долю его современников.

Как уже говорилось ранее, Ибсен, по сути дела, признает свою сопричастность поступкам, которые сам же и осуждает: «невозможно не ощущать свою ответственность и сопричастность обществу, к которому принадлежишь». Потому-то он тут же и сознается, что писать, творить есть то же самое, что вершить суд над самим собой. Искреннее проникновение в свой внутренний мир – то, что он называл «анатомированием себя», – помогло ему явственно увидеть, какой глубокий отпечаток оставили на нем самом противоречия тогдашнего викторианского общества. «Живая жизнь и абстрактные представления редко совпадают», как он сам однажды заметил. Именно с этим связана возможность того, что Ибсен как драматург утратил свою актуальность.

Конечно, многие из проблем и вопросов, которые Ибсен поднимал в своих пьесах о современности, теперь уже не кажутся столь актуальными. В наши дни вопрос о том, правомерно ли желание Норы добиться развода, вряд ли вызовет ожесточенные споры. Все эти волновавшие Ибсена проблемы – двойной морали, жизни вне брака, эвтаназии, нездоровых отношений между полами, инцеста и неверности – ныне уже не шокируют публику, во всяком случае, в нашей культуре, где подобные темы стали чем-то вроде развлекательных сюжетов.

Поэтому можно подумать, что социальные и тенденциозные пьесы Ибсена, отражавшие ту или иную типичную для той эпохи ситуацию, должны перестать быть актуальными в нашу более прогрессивную и толерантную эпоху. Однако Нора вновь и вновь выходит на сцену из своего кукольного дома, грохот хлопнувшей в доме Хельмеров двери вновь и вновь прокатывается по театральным подмосткам – только теперь все это наполнено новыми смыслами. Если пьесы Ибсена по-прежнему могут интересовать и захватывать публику – значит, они заключают в себе нечто большее, чем проблемы своей эпохи.

Прошлое, настоящее – и слова, слова…

Несомненно, в драмах Ибсена прежде всего бросаются в глаза приметы его времени – все то, что сразу можно опознать как принадлежность прошлого. Тот факт, что Ибсен по-прежнему занимает свое законное место в жизни театра, означает, что время играет не такую уж важную роль. Та игра и те конфликты между людьми, которые разворачиваются на сцене, значимее и проникновеннее для нас. Именно на этом – едва видимом уровне – мы, как указывал Бергман, и встречаем писателя, вовлеченного в происходящее гораздо сильнее, чем кажется с первого взгляда. Именно там мы находим живого и по-прежнему актуального Ибсена. И за всем тем, что лежит на поверхности, – за «архитектурой», за сценическими эффектами, за материальной фактурой, за колоритом времени и не в последнюю очередь за всеми словами – можно, хоть и не сразу, почувствовать присутствие мощного потока темных сил. Это мрачное стремление куда-то в пропасть, это тяга к пустоте и небытию, которые и страшат человека, и манят его к себе. Одновременно из этого состояния пустоты растет мучительная жажда чего-то неясного и непонятного, того, что, возможно, придаст человеческому существованию подобие смысла, порядка – и радости. Такова именно жажда солнца и свободы в мире Ибсена.

Но все эти речи, все эти варьирующиеся диалоги с их повторами, с их идущим по спирали ритмическим восхождением к более высокой точке перспективы – могут казаться помехами для проникновенного взора – как те конструкции, «внешние нагромождения», о которых говорил Бергман. Многие весьма негативно относились к диалогическому театру Ибсена. Стриндберг считал, что речи его персонажей ненатуральны, диалоги и монологи сконструированы на основе какой-то странной логики – не той, которой следуют в жизни. Он считал все это неестественным, а потому неприемлемым для писателя, заявлявшего себя сторонником натурализма на сцене.

Соотечественник Стриндберга и Бергмана – Пер Лагерквист [8]8
  Пер Лагерквист (1891–1974) – шведский писатель, лауреат Нобелевской премии.


[Закрыть]подверг Ибсена критике с совершенно иной точки зрения. В 1918 году он написал театральный манифест – «Современный театр. Обзоры и критика», направленный прямо против Ибсена и театрального натурализма, то есть тенденции закладывать в основу пьесы иллюзию реальности происходящего на сцене. Лагерквист говорит о «болезни ибсенизма» – о том, что для ибсеновской драмы характерно «беззвучное ступание по ковру в течение пяти долгих актов под аккомпанемент слов, слов, слов».

Критика Лагерквиста была лишь одной из бесчисленных попыток противостоять Ибсену в сфере искусства, а его бунтарским настроениям – в идеологии и политике. В истории литературы также можно найти немало примеров того, как Ибсен вновь и вновь вызывал соблазн «отцеубийства» у писателей, ощущавших потребность восстать против того огромного авторитета, который сопровождал имя Ибсена на всем протяжении развития театра. В первую очередь это касается нападок на ту гибкую форму реализма, которую воплощали его двенадцать пьес о современности (1877–1899).