Текст книги "Университет"

Автор книги: Бентли Литтл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава 13

1

Ричард увидел плакат и услышал гул толпы одновременно.

Он находился в клубной столовой: обедал с Анжелиной и деликатно выспрашивал девушку, не бывало ли у нее эротических фантазий с участием ее подружки Кристал. Когда же он вышел на яркий солнечный свет, его внимание привлек ярко-красный плакат на доске объявлений перед студенческим центром:

ВСЕ НА МИТИНГ! НЕ ПРОПУСТИТЕ! СЕГОДНЯ В ПОЛДЕНЬ НА ГЛАВНОЙ ПЛОЩАДИ ВЫСТУПАЕТ БРЕНТ КИИЛЕР, КАНДИДАТ В ПРЕЗИДЕНТЫ СТУДЕНЧЕСКОГО СОВЕТА. СООБЩИТЕ ДРУЗЬЯМ И ПРИХОДИТЕ САМИ!

Ричард понятия не имел, кто это такой – Брент Киилер.

Со стороны главной университетской площади доносился одобрительный шум большой толпы.

Обычно о таких масштабных сборищах объявляют заранее – и на волнах студенческой радиостанции, и на страницах "Сентинел". Однако на этот раз Ричард не слышал и не видел никаких объявлений. Вряд ли он мог пропустить. Даже этот красный плакат появился не больше часа назад – по пути в столовую он его не видел.

Да и Джим непременно сказал бы ему о таком событии. Стало быть, Джим тоже не в курсе. Так или иначе, совсем не помешает заглянуть на стадион и сделать десяточек-друтой снимков – авось и пригодятся. Надо бы и толпу сфотографировать, и кандидата на пост главы студенческого совета.

Можно по-разному относиться к студсовету, главному органу самоорганизации студентов, который, по уставу, обязан заботиться о благополучии учащихся и защищать их интересы, находясь в постоянном контакте с администрацией. Одни находят работу студсовета вполне эффективной, другие считают его прислужником администрации. Однако в любом случае пост его главы – заманчивая должность.

Ричард выбрал самый короткий путь к центральной площади – через двор за книжным магазином. На ходу он снял с камеры защитный колпачок.

Народу собралось уйма. Ричард никак не ожидал увидеть столько студентов. На его памяти ни один из подобных митингов не собирал такой огромной толпы!

Ричард остановился и сменил объектив на широкоугольный, чтобы сделать панораму всей площади и в полной мере отразить на снимке масштаб мероприятия.

На ступенях административного корпуса стоял худой строго одетый парень, чистенький, холеный и аккуратно причесанный, на вид образцовый законопослушный гражданин.

Очевидно, это и был Брент Киилер. Сжимая в руках громкоговоритель, он кричал в микрофон:

– Американские университеты должны стать местами, где могут получать образование американские студенты. Но мы видим, что добропорядочные и лояльные американцы остаются за воротами университетов, потому что их оккупировали япошки и прочие разные узкоглазые азиаты, а также арабские погонщики верблюдов и африканская шатия-братия. Вся эта шушера заграничная и языка-то нашего толком не знает...

Толпа встретила эти слова ревом одобрения.

Великолепно! Такой массовый митинг – и поперек общепринятым взглядам. Настоящая сенсация. За снимки этого похабного сборища Джим его просто расцелует.

Ричард стал проталкиваться поближе к ступеням административного корпуса, чтобы снять самого Брента Киилера.

Тем временем оратор распинался дальше:

– Вы знаете, я – Брент Киилер, и я открыто придерживаюсь проамериканских взглядов. Кое-кто из вас может спросить: а зачем нам иметь президентом студенческого совета человека, который придерживается проамериканских взглядов? Какой нам в этом прок? Я отвечаю: большой прок! И сейчас объясню почему. Многие из вас, американских граждан, просили кредит на учебу – и вам отказали. А рядом со мной на занятиях по алгебре сидит япошка, которому предоставили кредит тотчас же, по первой просьбе, без промедления – разве что не расшаркались перед ним! И таких нахлебников из-за рубежа здесь сотни. Вам случалось записываться на какой-нибудь популярный курс и получать от ворот поворот – дескать, мест больше нет? Да, для вас места не нашлось – потому что оно занято каким-нибудь тюрбанистым иранцем или малохольным индусом. По-вашему, это справедливо? Сколько можно смешивать с грязью истинных американцев? Не век же нам терпеть засилье иностранцев! Пора с этим кончать!

– Кончать! – взревела толпа.

– Кончать! – повторил за всеми Брент. Хрипло рассмеявшись, он продолжал:

– Всем этим странам нет резона воевать с нами. Мы уже проиграли войну. Мы уже сдали свои позиции. Они нами давно подтираются! – Он сделал паузу и вдруг, еще больше приблизив микрофон к губам, перешел на грозный шепот:

– Но это война. Потому что кое-кто из нас все-таки не сдался. Потому что кое-кто из нас готов биться до конца и не желает сидеть сложа руки.

– Убить всю сволочь узкоглазую! – выкрикнул голос из толпы.

– Да, – тем же зловещим шепотом согласился Брент. – Убить всю сволочь узкоглазую!

– Открутить яйца арабам!

– Да, – опять же шепотом поддержал Брент. – Открутить яйца арабам!

Как раз в этот момент по несчастной случайности за спиной Брента появился студент явно азиатского вида. Ни о чем не подозревая, он вышел из дверей административного корпуса с тяжелым портфелем под мышкой.

Ричард почуял жареное. Он протолкался в первый ряд толпы и припал на одно колено, чтобы сделать классный снимок: красный от ярости Брент с громкоговорителем и спускающийся по ступеням студент-азиат, который с рассеянной улыбкой смотрит на огромную толпу.

– Япошка! – выкрикнул кто-то. Брент ухмылялся.

– Япошка! – повторил тот же голос в толпе. Тут и другие закричали, показывая пальцами за спину Брента:

– Япошка! Смотри, япошка!

Ричарду показалось, что Киилер не понимает этих криков и не догадывается, что происходит. Он просто смотрел на толпу с самодовольной ухмылкой и слушал вопли "Япошка!". Но как только японец оказался на одной ступени с ним, Киилер вдруг повернулся, в два прыжка преодолел несколько метров между собой и студентом из Японии и выбил у него портфель.

Портфель упал на ступени, открылся, и из него посыпались книги и тетради.

– Куда ты, по-твоему, идешь? – грозно спросил Брент в микрофон.

Студент ошарашенно озирался. Он не понимал, что происходит. С какой стати на него напали, да еще на виду у такой массы людей?

Наконец он нагнулся, чтобы собрать книги и тетради и поднять портфель.

Киилер ногой оттолкнул портфель подальше и схватил японца за руку.

– Я тебе задал вопрос, тварь желторожая!.. Куда намылился?

Студент попытался вырваться.

– Ребята, я с этим гадом в одиночку не справлюсь! – обратился Киилер к толпе.

Сразу же нашлась дюжина добровольных помощников, которые взбежали по ступеням и окружили японца. Желающих было так много, что схватили парня только трое или четверо, остальные просто топтались вокруг, помахивая кулаками.

– Дайте ему хорошенько под зад, чтоб знал наших! – подсказал кто-то из толпы.

Раздался одобрительный шум, и через несколько секунд площадь скандировала:

– Под зад! Под зад!

Толпа все больше и больше заводилась.

Ричард снова сменил объектив и стал щелкать крупные планы самых яростных кричалыциков. Он ощущал перемену в настроении толпы – она была почти осязаемой. Насмешливая злость сменилась кровожадным умопомрачением. Это отражалось на лицах. Они были отвратительны. Распяленные рты, вытаращенные глаза. Великолепные снимки!

Даже зеваки, которые присоединились к толпе только что и стояли по краям людской массы, и те поддались всеобщему настроению и скандировали вместе с другими:

– Под зад! Под зад! Под зад!

Блондиночка рядом с Ричардом, румяная милашка с физиономией положительной девочки, возглавляющей группу поддержки на баскетбольном матче, сейчас громко выкрикивала эти два слова, и ее лицо было искажено животной ненавистью. Ее прелестные глазки, которые, несомненно, туманились от слез, когда в фильме умирала кошечка или собаку переезжал автомобиль, превратились в глаза жестокой ведьмы.

Ричард проворно повернулся и сфотографировал кровожадную блондиночку.

В аппарате кончалась пленка. Он готовился перезарядить его и полез в карман за новой кассетой. Во время этой паузы в съемке Ричард перестал быть фотографом и разглядывал толпу невооруженным глазом, а не через видоискатель. Ему стало не по себе: он никогда не видел, чтобы митингующие опускались так низко. Эта толпа способна на что угодно. Заряд агрессивности просто небывалый!

Но в следующую секунду Ричард занялся кассетой, и все его личные чувства ушли на второй план.

Он снова стал приложением к фотоаппарату. Он опять бурно радовался уникальной ситуации и уникальным кадрам.

Ему нравился этот митинг. Ему нравился этот живописный бардак, эти искаженные лица, этот материал.

Тем временем японец пытался вырваться, но энтузиасты-добровольцы держали его железной хваткой.

– Достаточно они попили нашей кровушки! – провозгласил Брент Киилер. – Достаточно они поиздевались над нами. Теперь давайте мы поиздеваемся над ними!

Треск рвущейся одежды был заглушен ревом толпы, которая продолжала яростно и тупо скандировать все те же два слова. Но Ричарду показалось, что он не только видит, как добровольцы разорвали сорочку японца, но и слышит, как рвется ткань.

Поощренные хохотом и одобрительным улюлюканьем сборища, хулиганы стали сдирать с японца брюки. Через несколько секунд с него сорвали и брюки, и трусы. Голый студент расплакался от унижения. Толпа пришла в полный восторг.

– Отрежьте ему член, чтоб не плодил новых япошек! – крикнула блондиночка рядом с Ричардом, который щелкал кадр за кадром почти без перерыва.

– Это мы можем, – сказал Брент в микрофон, отвечая на ее предложение. – Мы много чего можем! Мы его, подлеца, повесим! – И он кинул в толпу клич:

– Повесить желтожопого!

– Повесить желто-жопо-го! – ликующе подхватила толпа. – Пове-сить желто-жопо-го!

Откуда-то тотчас же появилась веревка, ее передали по живой цепочке Бренту, а тот протянул ее добровольным палачам.

Один из них проворно завязал на веревке скользящий узел и накинул удавку на шею голого японца. Теперь студент визжал от страха и звал на помощь.

Брент довольно хохотал. Он с силой ткнул громкоговорителем японцу в пах. Благодаря микрофону удар был слышен всей площади – словно кто-то ухнул молотом по жести.

– Что, узкоглазый, не больно-то много у тебя было в штанах! – сказал Брент.

Толпа покатилась от смеха.

И Ричард тоже рассмеялся. Не хотел... а вот как-то так вышло, что рассмеялся. Ведь это забавно – жалкий, белугой ревущий голозадый студентик...

Ричард быстро взглянул на счетчик кадров. Какая досада! Осталось только четыре. Всего-навсего четыре кадра! И это последняя кассета.

Эх, дурак, поленился носить с собой больше! Вперед наука!

Однако если повезет, они японца повесят – и получатся четыре обалденных кадра.

Практичный Ричард поискал глазами, к чему можно приладить веревку. Увы, поблизости нет ни дерева с крепким суком, ни балки, через которую нетрудно перебросить веревку. Ричард досадливо крякнул. Ребятам придется или всей толпой идти в другое место, или просто задушить японца – а это будет малоэффектным зрелищем и для толпы, и для камеры.

Хуже того, если будут душить, обязательно образуется свалка, потому что они дилетанты в этом деле, и какой-нибудь дурак случайно загородит жертву свой спиной. Ах, как обидно, как обидно...

– Копы! – крикнула какая-то девица. Ричард увидел, что к ступеням административного корпуса через толпу пробиваются пятеро полицейских.

– Отпустите парня! – заорал один из них.

И тут же вскрикнул – запущенный кем-то камень попал ему прямо в лоб.

Остальные полицейские заработали дубинками. Но и студенты в долгу не остались. В полицейских полетело все, что оказалось под рукой.

Массовые беспорядки! Нападение на полицию!

Кайф!

Это даже лучше, чем повешенный японец.

Раненые.

Кровь.

Ричард кинулся к бетонной тумбе, вскарабкался на нее и направил фотоаппарат на студентов, которые повалили полицейского и избивали его ногами.

Ричард видел, как копы бросились спасать упавшего товарища.

Камера зафиксировала момент, когда дубинка рассекла бровь одному рыжему студенту.

Господи, какая удача!

Ах, если бы у него был еще один ролик пленки!

2

– Я полагаю, главным материалом первой полосы будет очерк о студенческих самоубийствах – нынешний всплеск и обзор случаев за последние пять лет. С фотографиями.

– М-да, – насмешливо сказал Джим, – что и говорить, ты проявляешь тонкое журналистское чутье! На территории университета творятся массовые беспорядки, все кругом наводнено полицией, а ты хочешь пофилософствовать на первой полосе о самоубийствах. Мудро. Я сделал правильный выбор, поставив тебя во главе отдела новостей.

Фарук покраснел:

– Хорошо, хорошо, сдаюсь! Я просто подумал, что без фотографий массовые беспорядки на первой полосе смотреться не будут.

Джим схватился за сердце.

– У нас нет фотографий? – воскликнул он. – Ты не послал туда кого-нибудь с камерой? Ты обязан был сделать это при первом же известии! А будь ты по-сметливее – отправил бы фотографа еще раньше, на митинге Фарук испуганно облизал пересохшие губы.

– Да я собирался, но никого под рукой не оказалось...

– Никого под рукой не оказалось? Если такое происходит и никого нет под рукой, ты сам обязан схватить фотоаппарат – они у нас тут! – и мчаться на место.

– Извини, я виноват.

Джим возмущенно тряхнул головой.

– Черт побери! У нас нет фотографий! Какой позор!

Но тут в комнату вбежал взбудораженный Ричард.

– Есть фотографии! Есть! – с радостной улыбкой провозгласил он. – И фотки хоть куда! Будь я проклят если не получу за них Пулитцеровскую премию!

– Ты там был? Ты сделал снимки? – Джим подскочил к Ричарду и заключил его в объятия, словно много лет назад потерянного брата. – Я тебя обожаю! Ты молодчина!

– Не надо меня так тискать, – со смехом отстранился Ричард. – Я правильной сексуальной ориентации. Так сколько у меня места на первой полосе?

Фарук вопросительно покосился на Джима.

– На первой полосе дадим семь на пять, три полные колонки, в рамочке. – Джим быстро пролистал страницы макета. – И еще три колонки уйдут на третью.

Они быстро обсудили технические мелочи. Но тут вмешалась заведующая производственным отделом – Джин.

– Послушайте, – сказала она, – у вас тут наполеоновские планы. Две полосы хотите перекроить и столько фотографий добавить! Но помни, Джим, что мы заканчиваем работу через полчаса. Повторяю по слогам: через пол-ча-са. И у меня, и у других сотрудников полно вычитки. Если ты собираешься все переиначить, то мы тебе не помощники. Мы не намерены сидеть тут до полуночи!

Джим посмотрел на нее недобрым взглядом:

– Когда ты бралась за эту работу, ты знала, что рабочий день не лимитирован.

– Знала. И я не против посидеть лишний час. Иногда. Но тут пахнет тремя-четырьмя часами. На прошлой неделе мы четыре раза оставались на три лишних часа. Это уж слишком. Брось, Джим, не напрягайся так и не напрягай других. В конце концов это не "Нью-Йорк тайме". Это студенческая газета.

– Нет, ошибаешься! Мы тут не в игрушки играем. У нас настоящая газета – единственная, которая сообщает все подробности университетской жизни. Наш долг – чтобы наши читатели вовремя узнавали все новости.

– По-твоему, городские газеты пропустят такое событие? Будь же ты серьезнее. Люди прочтут об этих беспорядках во всех местных изданиях. А уж снимки – это вообще ненужная роскошь...

– Для меня важно, чтобы наши читатели узнавали факты из нашей газеты, – отчеканил Джим. – Пока я главный редактор, так и будет.

– Не будь ты таким козлом! Проще смотри на вещи.

– Если ты смотришь на вещи "проще", поищи себе другую работу!

– Что ж, и поищу!

Оба в бешенстве смотрели друг на друга. Ни один не хотел первым отвести глаза.

– Эй, эй! – раздался голос Хоуви из дальнего угла комнаты. – Остыньте, ребятки! Не надо так кипятиться!

Джим прервал матч "кто кого переглядит" и повернулся к Хоуви.

– Ты прав, дружище, – сказал он со вздохом и слабо улыбнулся другу. Затем примирительно обратился к Джин:

– Ладно, извини. Сегодня трудный для всех день. Я не хотел сорвать злость на тебе. Если тебе так нужно идти домой, чтобы готовиться к завтрашним занятиям, – иди. Я за тебя все сделаю.

Джин несколько секунд хмурилась, потом сказала:

– Черт с тобой, я и сама справлюсь. Если я и полезла в бутылку, то лишь потому, что это входит в правило – оставаться допоздна. Может, для вас, парней, это в порядке вещей – вы мечтаете о наградах, Ричард вон на Пулитцера замахнулся! А мне надо готовиться по вечерам к занятиям – нравится вам или нет, но для меня учеба главнее газеты.

– Знаю, – кивнул Джим. – Для меня учеба тоже на первом месте. Но я здорово все подзапустил.

Зажужжал мотор инвалидного кресла, и Хоуви выехал в центр комнаты.

– Ребята, чего мы ждем, чего резину тянем? – воскликнул он. – Все помирились. Значит, за работу. Раньше начнем, раньше закончим!

– За час справимся, если навалимся все вместе, – сказал Джим.

– Ладно, поверим, что за час, – отозвалась Джин. Джим обратился к редакторам:

– Если кто закончил свою полосу и свободен, пусть идет сюда. Распределим работу.

Через пару минут Джим и Ричард ушли в темную комнату – проявлять снимки. И работа закипела.

В одиннадцать вечера "Канал 2" сообщил о массовых беспорядках в университете.

Судя по общим планам сверху, кто-то из студентов, специализирующихся на тележурналистике, наблюдал за митингом из окна естественно-научного корпуса, имея при себе видеокамеру. Не растерялся и снял все до конца – вплоть до крупных планов избиения полицейских. Теперь этот счастливчик продал пленку "Каналу 2" и, видимо, неплохо заработал.

Джим смотрел одиннадцатичасовые новости в комнате Хоуви.

– Ну и ну! – воскликнул Хоуви. – Я только сейчас понял, насколько далеко все зашло. Фотографии одно, а видеосъемка все-таки другое.

– Да, меня тоже лишь теперь по-настоящему проняло, – признался Джим.

Тем временем диктор рассказывал:

– Четыре человека получили ранения средней тяжести. Арестовано шесть студентов. Руководство университета заявило, что причиной беспорядков послужили расовые трения.

Какая-то часть Джимова сознания не могла не позавидовать студенту, заснявшему побоище. Вот кому подфартило так подфартило – эта пленочка будет хорошим аргументом при поиске работы после окончания университета!

И вообще у телевидения большие преимущества. Газета выйдет только завтра утром, когда эта новость уже перестанет быть новостью.

Но Ричард все-таки молодец, сделал отличные снимки.

И в газетной заметке много такого, о чем телевизионщики не рассказали. Что ж, сила газеты – в подробностях и в обстоятельном анализе.

Пошла реклама, и Джим стал переключать каналы – хотел посмотреть, как местное телевидение осветило массовые беспорядки в университете. Однако нигде речи о них не было – то ли новость уже прошла в эфир, то ли ей совсем не уделили внимания.

Джим выключил телевизор и какое-то время задумчиво таращился на темный экран.

Он ощущал в себе новый, огромный страх перед университетом. Прежде он боялся за свою безопасность, за своих друзей, его пугало или раздражало то одно, то другое. Но это был личный страх, как бы шкурный страх. Увидев на экране ужасы побоища с полицией и помня фотографии чуть было не линчеванного голого японца, Джим смог посмотреть на университет словно бы со стороны. И теперь его страх приобрел иной масштаб. Это был внеличный ужас. Так боятся темноты, смерти, привидений, злых инопланетян – боятся прежде всего не потому, что темнота, смерть, привидения или злые инопланетяне могут причинить конкретный вред именно мне, а потому что... страшно! Непонятно и страшно!

Университет впервые представился сознанию Джима как нечто единое, живое – и смертельно опасное. Не гнездилище зла, а само зло!

Нелепые, иррациональные мысли. Он это понимал, но избавиться от них не мог.

Баста, завтра надо непременно переговорить с профессором Эмерсоном. Пора выяснить, насколько ненормален тот сумасшедший бородач. Трезвомыслящий профессор Эмерсон поможет расставить все точки над "i" и отделить бред от реальности.

– Ну и что ты думаешь теперь? – спросил Хоуви. – По-прежнему полагаешь, что это естественный ход событий?

– Я никогда не называл происходящее естественным.

– А как ты его назовешь сейчас?

– Не знаю.

Они помолчали, погрузившись в невеселые размышления.

– Включи-ка музыку, – наконец сказал Хоуви. – А то тишина как-то давит.

Джим встал и подошел к книжной полке – там находился небольшой запас лазерных дисков.

– Что поставить? – спросил Джим.

– Без разницы.

Джим выбрал группу "Джудибетс" и сунул диск в проигрыватель. Через несколько секунд комната наполнилась начальным гитарным проигрышем классной песенки "В зарослях спутниковых антенн".

– Да, – сказал Хоуви. – чуть было не забыл! Пока вы вместе с Ричардом проявляли снимки в темной комнате, приходила какая-то девушка. Она принесла заметку в виде письма к главному редактору. Спрашивала тебя. Я сказал, что ты очень занят. А заметку положил на твой стол.

– Почему ты не попросил ее подождать?

– Зачем? Спеха не было. Ведь заметка не в номер.

– Тьфу ты, черт!

– Ага! – понимающе протянул Хоуви.

– Она еще что-нибудь говорила?

– Все допытывалась, когда можно с тобой связаться. Я сказал, чтобы приходила завтра. Она обещала.

– Хорошо. – кивнул Джим. – Прекрати ухмыляться, болван!

– Как так получилось, что я про нее ничего не знаю?

– Знать еще нечего. Я только собираюсь пригласить ее на первое свидание.

– Она того стоит, – сказал Хоуви.

– Штука в том, что мы посещаем один семинар. Если у меня будет пролет – сам понимаешь...

– А что тут бояться? Ну, пересядешь в другой конец аудитории – и все.

– Э-э, не говори. Ходишь как оплеванный и стесняешься глаза поднять.

– Не знаю. В таких ситуациях не бывал, – сухо прокомментировал Хоуви.

Джим помолчал, а затем решился спросить:

– Как вышло так, что ты "в таких ситуациях не бывал"?

– Да уж так вышло. – нехотя отозвался Хоуви.

– Нет, я серьезно спрашиваю.

– А на фиг мне кого-то на свидание приглашать?

– Что значит "на фиг"? Очень даже не на фиг! Я ведь не в смысле секса. Или, точнее, не только в смысле секса...

– Зачем добиваться того, чтобы кто-то ко мне привязался? Все равно мне скоро помирать. Одно расстройство. Разве сам не понимаешь?

– Но я-то к тебе привязался.

– А у меня и на твой счет были сомнения. Дружба с тобой, можно сказать, мой большой грех.

Джим хотел благодарно улыбнуться, но лицо свела болезненная судорога.

Все летит в тартарары, нигде ничего хорошего. Университет превратился в огромный кусок дерьма. Здоровье Хоуви резко и необратимо ухудшается. Хоть волком вой на луну...

– Ты что? Не хмурься, – подмигнул Хоуви. – Я насчет греха пошутил. Ты ко всему слишком серьезно относишься. Жизнь есть жизнь. Жестокая штука. А ты не бери в голову.

Джим печально помотал головой. – Я и не беру, – сказал он, зная, что лжет и что Хоуви знает, что он лжет. – Я и не беру...