Текст книги "Университет"

Автор книги: Бентли Литтл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

2

Ян окинул взглядом помещение клубного пивного зала, нашел Бакли за дальним столиком и направился к нему. Бакли жестом подозвал официантку и заказал по кружке пива – себе и Яну.

– Самое время оттянуться после ленча, а народу что-то негусто, – сказал Ян, оглядываясь по сторонам.

– О времена, о нравы! Перехватить кружку-другую пивка за ленчем теперь не считается признаком мужчины. А на того, кто прибавит к этому стопку водки, нынче пальцем будут показывать – вместо того, чтобы восхищенно ахать. Все стали такими серьезными, такими солидными и ответственными и так озабочены своим здоровьем, что глядеть тошно! Прежде мне случалось читать лекции, будучи в стельку – буквально на автопилоте. А теперь меня совесть поедом ест, ежели за обедом я по неосторожности заглотну полкружки пива. Да, куда катится мир...

Ян рассмеялся:

– Ну, сегодня, похоже, тебе предстоит крупная разборка со своей совестью.

– Нынче особый случай. Мой день рождения, мать его перемать! Гуляю.

– Кстати, о дне рождения. У меня в кабинете подарочек для тебя.

– Твои подарок можно насадить на штырек проигрывателя?

– Не исключено.

– Молодец. Умница. Симпатяга. Подошла официантка с пивом, и Бакли потянулся за бумажником. Но Ян удержал его руку.

– Плачу я. В честь твоего дня рождения.

– Ха! С таким, как ты, приятно водиться. Ян расплатился с официанткой – тоже, кстати, его бывшей студенткой – и дал ей царские чаевые, чтобы она не подумала, что профессор – жмот. Он порой диву давался – отчего его так заботит доброе мнение о нем бывших студентов? Эта глупая особенность характера приводила к тому, что, сталкиваясь со своими прежними учениками, которых работало в университете великое множество и в самых разных местах, он вечно покупал ненужные вещи и за несуразную цену, а также давал непомерные чаевые.

Бакли прикончил первую кружку и взялся за вторую. Потом взглянул на Яна и возмущенно потряс головой.

– Сраные республиканцы!

– За что ты их так?

– У меня в трехсотой группе есть несколько молодых республиканцев. Правые фанатики. Тошно от них. Поневоле вспоминаю милашку Рейгана.

– "Извините, президент обговорился", – процитировал Ян "милашку Рейгана".

– "Никаких мне вопросов во время фотосъемки!" – подхватил Бакли.

– "Если вы видели одну штуковину из красного дерева, вы видели их все".

– "За восемьдесят процентов загрязнения воздуха ответственные растения и деревья".

– "Кетчуп – это вкусный овощ".

– Да-а, старые добрые времена!.. Этот артистик полагал, что во всех наших трудностях виноваты конгресс, юристы и пресса. Все, кроме него.

Ян ухмыльнулся:

– Вот главные беды нашей страны: представительная демократия, американская система юриспруденции и свободная печать. Избавиться от всего этого – и Америка превратится в рай земной.

Бакли молча пожевал губами, потом сделал большой глоток пива, довольно крякнул и изрек:

– М-да, нам по сорок пять, а неба в алмазах мы так и не увидели. Скажи по совести, разве ты думал, что все так повернется, когда тебе было двадцать? Не такой мы представляли свою страну через четверть века!

– Ладно, брось ностальгировать. Нам еще рано заниматься старческим нытьем.

Бакли с мрачным видом уставился в свою кружку:

– Нет, приятель, это не нытье. Когда видишь полчища "двадцатилетних" махровых консерваторов – а ведь молодежи сам Бог велел ершиться и протестовать против косности, – то я готов в штаны наложить от страха. Пошла всего-навсего четвертая неделя нового учебного года, а я уже нагляделся на этих ультриков до блевотины. Откуда они взялись в таком количестве? В этом семестре что-то невероятное творится! – Бакли допил пиво и закончил:

– Меня мутит при мысли, что фашиствующие молодчики, вооруженные до зубов, ждут не дождутся, когда же наша страна развалится. А страна наша уже трещит по швам.

– Ну, эти горе-консерваторы не новость, – успокоил Ян. – Ты обратил внимание, что все так называемые американские патриоты ни капельки не верят в американскую систему управления? Как-то странно, что они хотят уничтожить базовые американские ценности для того, чтобы защитить Америку. Все равно что выдвинуть лозунг: "Цианистый калий – лучшее лекарство от гриппа". Наши фашисты уже которое десятилетие ждут, когда американская политическая система рухнет или когда выдастся удачный момент, чтобы ее развалить. Но судя по моим наблюдениям, эта система удивительно стабильна и крепка.

Бакли со значением поднял палец:

– Если мы еще существуем, то лишь потому, что наши Брэнты имеют достаточно оружия, чтобы держать коммунистов подальше от границ.

– Брэнты?

– Да. Самого ярого фашиста в моем семинаре зовут Брент Киилер.

– Да он же учится у меня писательскому мастерству!

– Черт, этот гад во все дырки лезет.

– Кстати, парень классно пишет порнорассказы. Бакли удивленно вскинул брови:

– Порно? Брент? Ты шутишь!

– Нет, совершенно серьезно.

– 0-хо-хо... Что ж, быть может, парнишка не окончательно потерян для общества. Бакли жестом подозвал официантку.

– Ты уверен, что тебе стоит еще пить? – осторожно спросил Ян.

– Нет, пить мне больше не стоит. Но день рождения есть день рождения, а потому пошла она к черту, всегдашняя наша осторожность! – Бакли улыбнулся подошедшей официантке. – Голубушка, еще кружечку, пожалуйста. И запишите на счет моего приятеля.

– Спасибо, нахал, – сказал Ян. Когда официантка ушла, Бакли наклонился через стол к товарищу и спросил:

– А этот Киилер, он в свою порнуху политику тоже протащил?

Ян отрицательно мотнул головой.

– Странно. У меня курс английской литературы, притом не современной, а этот парень при каждом удобном случае переводит речь на текущую политику. Зато у тебя он имеет возможность на бумаге выразить свои взгляды – и вместо этого описывает траханье. Меня порой подмывает сказать ему: кто про что, а вшивый про баню. Очнись, парень, мы изучаем литературу девятнадцатого века – у нас не курс политологии! Вечно ты лезешь со своей политикой, ультрик поганый! Ян рассмеялся.

– Не вижу ничего смешного, – сердито буркнул Бакли.

Лицо Яна посерьезнело, и он сочувственно спросил:

– Что, парень тебя действительно достал? Боишься его?

– Да, черт побери. Боюсь. Потому что слишком уж их много. Я тут преподаю двадцать лет и достаточно нагляделся на этих доморощенных фашистов. Они у меня вот где!

Ян улыбнулся. Он прекрасно понимал, кого имеет в виду Бакли. Его и самого бесили подобные люди – особенно во время избирательных кампаний. Политические примитивисты, философы с одной извилиной – такое впечатление, что свои взгляды на жизнь они почерпнули из патриотических фильмов и телесериалов про полицию. В их сознании честные работящие полицейские никогда не ошибаются – всегда арестовывают именно того, кого нужно, но их работа постоянно идет насмарку, потому что слезливые судьи и слишком добросердечные присяжные затем отпускают предельно опасных преступников на свободу. Патриоты-консерваторы распинаются о своей приверженности к американскому образу жизни и одновременно питают настораживающее презрение к той незыблемой основе этого образа жизни, которой является система правосудия – с присяжными, адвокатами и всем прочим. В своих мечтах "патриоты" видят Америку отданной на растерзание истинному беззаконию – скорому и не праведному суду, которым печально знамениты все тоталитарные сообщества.

Немудрено, что эта публика доводит Бакли до белого каления.

Бакли тряхнул головой и сказал:

– А впрочем, конкретно Брент имеет свои особенности психики... Ну и черт с ним. Что мы все о грустном! Хватит о засранцах. Сменим пластинку.

– Хорошо. О чем поболтаем? О сексе?

– Теперь твоя очередь чесать языком. Касательно нашей официанточки... Ты имел честь освидетельствовать ее передок?

– Нет, никогда не кладу глаз на девиц, у которых такой висячий задок. Это моя бывшая студентка.

– Давнишняя?

– Нет, училась у меня в прошлом году.

– А-а, тогда понимаю, почему ты такой привередливый! – сказал Бакли. – Просто зелен виноград. Трусишь подступиться. Теперь стоит только взглянуть на студентку – и тут же жалоба начальству или телега в суд: сексуальное домогательство. А помнишь старые добрые времена? Особенно когда мы начинали. Кажется, это было в другой жизни. Сколько студенточек мы перебрали, а? Ведь они так и бегали за профессорами – богами для всех этих интеллектуалок-простушек. Ловили каждое наше слово, и у них трусики были мокрые от того, какие мы умные и блистательные.

– Ишь, "размыкался"! Ты за себя говори. Стало быть, ты бесчестно использовал свою начитанность, опытность, образование и служебное положение для того, чтобы растлевать восемнадцатилетних дурочек?

– Да, ваша честь, и хрен вы меня заставите в этом раскаяться.

– Вы грязная свинья, мистер Бакли!

– Но заметьте, ваша часть, свинья жизнерадостная, свинья, поимевшая в жизни много удовольствия.

– Ф-фу! – рассмеялся Ян. – Ладно, какие у тебя планы на вечер своего дня рождения?

– Посмотрю спортивные программы по телику, уговорю шесть банок пива и трахну проститутку по вызову.

– А серьезно? Бакли хохотнул:

– Посмотрю спортивные программы по телику и уговорю шесть банок пива. Составишь компанию?

– Сочту за честь.

– Ладно, свидание назначено. Кстати, о свиданиях... Как у тебя делишки с Эленор?

– Кажется, нормально.

– Кажется или нормально?

– Кажется.

Они замолчали. Официантка принесла еще кружку пива для Бакли, Ян заплатил и опять дал чрезмерные чаевые.

Бакли в несколько глотков осушил кружку – так жадно, будто она была первой.

– Ты что это разошелся? – спросил Ян.

– А-а, не важно.

– Ну а все-таки?

Бакли мрачно посмотрел на него.

– Сукин сын Брент... – Бакли тряхнул головой и отвел глаза. – Все не идет у меня из головы.

3

– Рабство было весьма прибыльным институтом. Югу не следовало зацикливаться на сельскохозяйственном производстве. Если бы южные штаты проявили большую экономическую гибкость и перебросили часть рабской силы на создание крепкой индустрии, они бы превратились в подлинно великую державу с могучей экономикой.

Джим прекратил записывать за профессором и оторопело уставился на него. Ничего себе позиция!

Элвин Джефферсон, единственный темнокожий во всей группе, поднял руку.

– Извините, профессор, но как вы представляете себе процветание экономики, в которой подавляющая часть работников ничего не зарабатывает? В таком обществе предложение будет постоянно превышать спрос, и оно не будет вылезать из кризиса перепроизводства. Да, конечно, произведенные рабами товары можно сбывать за рубежом по демпинговым ценам. Но даже внешние рынки не спасут, потому что другие державы рано или поздно примут самые жесткие меры против бросового экспорта, дабы оградить свою экономику. Общество, где на производстве работают рабы, обречено на преднамеренную стагнацию. Никакой "подлинно великой державы с могучей экономикой" из Юга получиться не могло!

Профессор терпеливо выслушал Джефферсона, раздраженно жуя губы.

– Спасибо, Элвин, – сказал он. – По-своему любопытное мнение. Однако все зависит от того, что именно вкладывать в понятие "процветающая экономика". Одно дело, если вы стремитесь обеспечивать минимальный прожиточный уровень даже для самых низших слоев населения, и совсем другое дело, если вы озабочены исключительно повышением уровня производства и увеличением национального валового продукта и вам плевать на обездоленных в самом низу социальной лестницы. Однако наличие рабов снимает огромную часть бремени с остальной части общества. Блага распределяются среди меньшего количества людей, а значит, уровень жизни свободных людей возрастает. На Юге оно могло послужить фундаментом экономического рывка, который стал невозможен после отмены рабства.

Элвин промолчал.

Джим облизал пересохшие губы. Что происходит, черт возьми? Что же несет с кафедры этот тип с докторской степенью?

Джим оглянулся на других студентов. Они прилежно строчили за профессором. Неужели никто не замечает, что лекция становится какой-то... мягко говоря, странной? Да что там говорить, это же махрово реакционный взгляд и на историю, и на экономику, и на права человека!

Похоже, один только Элвин так же встревожен, как и он. Джим и Элвин встретились глазами. Элвин с отвращением тряхнул головой – дескать, ну и дает этот профессор! Замшелый реакционер!

Джим внезапно вспомнил рассказ Фейт о курсе ботаники, где профессор ради забавы убивал зверьков. Теперь он был еще больше склонен поверить Фейт.

Тем временем профессор оперся о кафедру и самодовольно вещал дальше:

– С экономической точки зрения рабство имеет массу преимуществ.

Элвин опять не удержался и вскочил с места.

– Позвольте возразить против вашей узкоэкономической трактовки рабства. Вы напрочь отбрасываете человеческий фактор. Рабы – это люди...

– Сядьте, мистер Джефферсон, – сказал профессор, ненавидяще сузив глаза и с холодной улыбкой. – Мы с вами в данный момент изучаем экономику и будем трактовать все именно с экономической точки зрения. А если хотите пораспинаться о правах человека – для этого существует курс этики. Что касается рабства, то, как я уже объяснил, оно было великим благом для Америки. Что бы ни говорили узколобые борцы за права человека, мы упустили грандиозную экономическую возможность. Да, рабство было воистину великим благом для Америки!

Девушка у левой стены подняла руку:

– А что случилось бы, если бы в Гражданской войне победил Юг и Северу пришлось бы ввести у себя рабство?

Профессор дружелюбно улыбнулся:

– Хороший вопрос, мисс Пауэлл! По моему мнению, которое совпадает с мнением виднейших историков и экономистов, введение рабства на индустриальном Севере сказалось бы на его экономике самым благоприятным образом. Рабство стало бы важным подспорьем в период завершения индустриальной революции.

Элвин вскочил и, нарочито шумя, сгреб свои книги и блокноты в портфель. Затем демонстративно направился к выходу.

Профессор, не обращая внимания, продолжал:

– Распространение рабства и на северные штаты в конечном итоге стало бы мощным стимулом для экономики всей страны...

Элвин с силой захлопнул за собой дверь. Профессор замолчал, пару секунд смотрел на закрытую дверь, потом расплылся в презрительной улыбке.

– Что вы хотите, – сказал он. – Ниггер! Одни студенты заухмылялись, другие хохотнули.

– Черная обезьяна! – крикнул кто-то.

– Черномазый! – поддержал другой голос. Профессор обвел аудиторию торжествующим взглядом и со смаком повторил:

– Ниггер!

И хихикнул сам.

4

– Сюда, – сказала Рут, – где все машины. Рон сделал хитроумный маневр и припарковал автомобиль за джипом.

Рут открыла дверцу, заглянула в бумажку в своей руке и сказала:

– Это где-то здесь, надо идти по тропинке.

– Пошли.

Рон вышел из машины и запер двери. Затем подошел к Рут и взял ее за руку.

С тех пор как он побывал в коммуне Тета-Мью, повстречал матушку Ден и поговорил с Царем Тьмы, его жизнь коренным образом изменилась. Теперь у него появилась Рут – это было наибольшее приобретение. Но и многое другое в его существовании повернулось к лучшему. Тратя не больше сил, чем прежде, он стал лучше заниматься и получать более высокие баллы на контрольных работах. Его начали больше ценить в "Сентинел", где ему поручали все более и более ответственные задания. Он с легкостью стал заводить новые знакомства, одновременно приобретая все большую популярность среди своих старых приятелей. Там, где Рон подрабатывал, хозяин накинул ему зарплату. Словом, все вдруг пошло как по маслу – ив личной жизни, и в университетской.

Он не привык к подобной легкости бытия, к таким успехам. Скажем, его почтили приглашением на вечеринку в профессорский дом. Мог ли он хотя бы мечтать о таком до посещения коммуны Тета-Мью?

Но хотя его жизнь набирала правильные обороты, на душе у Рона было неспокойно. Что-то тут было не то. Он не чувствовал себя уютно в своем новом существовании. По ночам, лежа на постели в одиночестве, Рон снова и снова перебирал в памяти события последних дней и неизменно приходил к выводу, что лучше бы ничего не случилось, лучше бы он не ездил в коммуну Тета-Мью. Да, пусть бы уж он оставался прежним – скучным заурядным студентом без подружки..

– Мы опаздываем? – спросила Рут. Он ласково посмотрел на нее, улыбнулся и отрицательно мотнул головой.

– Нет, не думаю.

Извилистая тропинка привела их к дому профессора – белому деревянному особняку посередине холма. Небольшое здание, характерное для сороковых годов архитектуры, было позже дополнено более современной пристройкой, которая чуть ли не превосходила его по размерам.

Парадная дверь была открыта настежь. На веранде и в просторной прихожей толпился народ. Не увидев знакомых лиц. Рут и Рон прошли дальше, в холл.

Интерьер гостиной был ультрасовременным. Однако кое-какие следы сороковых годов сохранились – арочные дверные проемы, закругленные потолки. Прежние крохотные комнатки, согласно духу времени, были заменены залами с минимумом мебели: только кушетки, диванчики, стеклянные столики. Самый крупный предмет – концертный рояль, величавый черный "Стейнвей". Паркет одних комнат и персидские ковры других резко контрастировали с белыми стенами и мебельной обивкой пастельных тонов. На стенах висело несколько ценных работ импрессионистов.

– Рад, что вы смогли приехать! – раздался голос профессора Култера.

Он вынырнул откуда-то из толпы гостей и заспешил прямо к Рут и Рону. Рядом с ним была азиатская красавица, по меньшей мере вдвое моложе него.

Рон улыбнулся профессору:

– Это вам спасибо, что пригласили нас.

– О, мы любим собирать народ – хотя бы несколько раз в год. Это бодрит, от этого жизнь веселее, – сказал Култер, добродушно посмеиваясь. – Только не воображайте, что я буду менее строг к вам во время экзамена!

– Я и не рассчитывал.

– Это была только шутка, не берите в голову. Вы уже знакомы с моей женой?

Рон и Рут отрицательно замотали головами.

– Мияко. Несколько лет назад она училась у меня. Кстати, наш роман завязался на одном из моих сборищ.

Мияко кивком подтвердила слова мужа и улыбнулась гостям:

– Рада познакомиться с вами. Рон ответно кивнул и тоже улыбнулся. Он был поражен красотой азиатки, не мог отвести от нее взгляд, хотя, конечно, неприлично таращиться на жену хозяина так долго. Да, разумеется, профессор Култер – представительный мужчина, умнейший человек, прекрасный рассказчик и вообще харизматическая личность... Но все равно трудно поверить, что он достоин этой юной восточной богини. Женщин столь безупречной красоты Рону еще не доводилось видеть! Она как супермодель, только еще роскошнее! Обычно стоит супермодели повернуться немного не так, немедленно вылезают какие-либо недостатки лица или фигуры. А тут крути хоть вправо, хоть влево, смотри под любым углом хоть снизу, хоть сверху – ни единого изъяна не найдешь!

То, что Рон бесцеремонно пялился на нее, нисколько не смутило хозяйку дома. Мияко стрельнула глазами на его пах и снова встретилась взглядом с обалдевшим студентом.

Рон ощутил, как Рут больно сжала его ладонь. Надо полагать, она заметила неприличную реакцию друга на красоту Мияко.

Рон наконец отвел глаза в сторону.

– Ну, ребятки, чувствуйте себя как дома, – сказал профессор. – В кухне полно аперитивов и кое-чего покрепче. Берите, что душе угодно. – Он посмотрел им за спины и заторопился. – Извините, еще гости. Должен поприветствовать. – Профессор чмокнул Рут в щеку и потрепал Рона по плечу. – С вами, ребята, поболтаем попозже.

Мияко тоже фамильярно тронула Рона за плечо и удалилась легкой танцующей походкой.

– Чертовски дружелюбная особа, – заметила Рут Рон ухмыльнулся:

– Ревнуешь?

– Еще чего!

– Ну и отлично. Пойдем-ка нальем себе чего-нибудь.

В кухне была целая толпа гостей – не протолкнешься. Рон взял банку кока-колы для себя и банку пива для Рут. Но тут оказалось, что Рут встретила какого-то приятеля и беседует с ним, поэтому Рон отдал ей пиво, а сам в одиночестве вышел в главный холл.

Он пошарил глазами по лицам гостей и не обнаружил ни одного знакомого. Заводить разговор с неизвестными людьми что-то не тянуло, и парень отошел к стене, откуда стал разглядывать интерьер и гостей, потягивая холодную кока-колу.

Через огромное окно он видел неглубокий каньон и ленту реки. На окрестных холмах золотилась трава в свете заходящего солнца. Неплохой пейзаж. И хорошее, достаточно дикое место, хотя и не слишком далеко от цивилизации. Поселиться бы когда-нибудь в этаком раю!

Да еще с такой женой, как Мияко...

Кто-то легко тронул его за плечо. Это была жена профессора – легка на помине!

У Рона дыхание перехватило от смущения. В растерянности он молчал, не зная, что сказать.

– Скоро начнется, – сказала красавица. В ее речи чувствовался слабый японский акцент. – Хочешь быть первым?

– Первым в чем? – спросил он.

– Будешь первым, кто трахнет меня. Не веря своим ушам, Рон ошарашенно заморгал. Ни с того ни с сего ему подумалось о матушке Ден и Царе Тьмы, который выполняет все желания...

– По неразъезженному проселку лучше едется, – бодро выпалил он, довольный тем, что так счастливо нашелся. – Быть первым всегда и везде хорошо.

Дальнейший разговор прошел как в хмельном тумане – Рон мало что запомнил. Мысль лихорадочно работала. Богиня спрашивала, хочет ли он ей вставить, и стояла перед ним, безумно красивая, в обтягивающем платье – женщина его мечты. Какая удача! Однако, в сущности, она просила его быть всего-навсего застрельщиком в групповом сексе – первым в очереди мужчин. Что тут особенно лестного, если вдуматься...

Рон слышал ее слова, что-то ей отвечал, но это был словно не он; возникло ощущение, что он слушает собственный диалог с Мияко со стороны, а вместо него говорит кто-то другой.

– Я с удовольствием трахну вас, – сказал этот другой.

– Пойдем к роялю. Там все и начнется. И как раз в этот момент большая часть ламп погасла, и холл погрузился в полумрак. Ударил гонг. За морем голов и плеч Рон увидел возле рояля хозяина, профессора Култера. Он переоделся в черный японский халат. В руках у него была барабанная палочка с плющевым наконечником. На крышке рояля еще продолжала дрожать тарелка гонга..

– Пора! – провозгласил профессор.

Мияко быстро взяла ладонь Рона, пожала ее и через толпу расступающихся гостей проворно зашагала к мужу.

Мужчины выстраивались и очередь. Рон кинулся вперед, заработал локтями и пристроился в голове цепочки. Правда, не первым и даже не вторым, но третьим.

Потом он наконец вспомнил про Рут, воровато заозирался, но его подружки нигде не было.

Он опять повернулся в сторону и увидел, что Мияко раздевается. Через несколько секунд она осталась совершенно голой. Обнаженная, девушка была еще прекраснее. Груди маленькие, аккуратные, красивой формы. Большие широкие соски. На лобке оставлен только маленький пикантный кустик темных волос.

Она легла спиной на широкую кожаную скамеечку перед роялем, подняла ноги, взяла себя за щиколотки и сложилась пополам, выставив на всеобщее обозрение широко открытое влагалище.

Профессор Култер ухмыльнулся.

– Обслуживаем в порядке живой очереди, – сказал он. И, хихикнув, добавил:

– Кто первым начнет, тот первым и кончит.

Вперед шагнул стоявший в самом начале очереди дебильного вида прыщавый студент, которому едва ли и восемнадцать исполнилось. Он заранее расстегнул штаны и вынул возбужденную плоть. Потом забрался на Мияко.

Профессор Култер с ухмылкой наблюдал за ним. Через две-три минуты студентик отстрелялся, и на нее взгромоздился второй гость, мужчина средних лет.

Рон ждал своей очереди. Одна часть его сознания испытывала отвращение ко всему происходящему; другая была бешено возбуждена. Он не заметил, как его руки сами сперва расстегнули пояс штанов, верхнюю пуговицу, а затем и молнию и вынули член.

– Следующий! – весело провозгласил профессор. Предыдущий мужчина вынул мокрый пенис из Мияко, и Рон подошел к кожаной скамеечке перед роялем.

Рон отпустил штаны, и они упали до самых щиколоток. Мияко улыбалась ему из-за разведенных колен. Он вдруг ощутил страшную пустоту в душе. Ему стало нестерпимо грустно – так грустно, что даже слезы выступили на глазах.

В очереди за ним было по меньшей мере мужчин пятнадцать, да и гостей, глазевших на него, была едва ли не сотня. Однако Рон никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким. Все эти люди были чужими. Совершенно чужими. Непреодолимо чужими.

Но Рон не был сам себе хозяином. Им руководил только торчащий голый член. Он шел за ним, как слепой за поводырем.

Рон вогнал своего поводыря в мокрую, полную чужой спермы дыру – пенис вошел с легкостью.

Рон задвигал тазом.

Через две минуты все было закончено. Он подтянул штаны, застегнул молнию и ремень и направился в дальний конец холла в поисках Рут.

Большинство женщин оказалось в кухне или около кухни. Они болтали, пили, ели бутерброды – как будто ничего особенного в доме не происходило. Однако Рут среди них не было.

Возможно, она в туалете.

Она появилась в коридоре неизвестно откуда минут через пять – тремя совокуплениями позже. Рон помахал ей рукой, но девушка нарочито проигнорировала его. Испытывая острое чувство вины, донельзя смущенный, он и не попытался пойти за ней и как-то объясниться.

Он вернулся в холл, подошел поближе к роялю и стал наблюдать за работой японки. В промежутке между мужчинами Мияко заметила его в толпе и улыбнулась ему. Она опустила ноги и сказала мужу:

– Я устала.

– Жена устала, – громко объявил профессор Култер. – Кто-нибудь хочет занять ее место?

– Я хочу.

Это был голос Рут.

Рон уже открыл рот, чтобы возразить, чтобы умолять ее не делать этого. Нужно схватить ее за руку и утащить прочь... Но кругом было столько людей... Как-то неловко устраивать сцену на виду у всех. Поэтому он ничего не сказал и ничего не сделал. Он просто молча наблюдал, как Рут раздевается возле рояля. Оказавшись голой, она забралась на скамейку и стала на четвереньки.

– Навались, ребята, пока не простыла! Рон безмолвно наблюдал, как мужчина из очереди, лет пятидесяти, прошагал к Рут и вогнал в нее свой необычно большой член.

Нет, это невозможно. Бред какой-то! Ничего подобного не предполагалось! Их с Рут просто пригласили на вечеринку к солидному профессору, который разменял шестой десяток лет. Рон ожидал высокоумных бесед. В самом худшем случае – большой пьянки... Рут вскрикнула.

Рон мог только гадать – от боли или от удовольствия. Но что-то словно оборвалось в нем от этого вскрика. Он резко повернулся и пошел на кухню, где как ни в чем не бывало щебетали женщины.

Мияко нашла его там – парень стоял с банкой пива. Он хотел побыстрее напиться, но был слишком оглушен происшедшим, чтобы сообразить начать прямо с водки.

Японка улыбнулась ему:

– Тебе понравилось?

Ему хотелось ударить ее по лицу, которое теперь вызывало лишь отвращение. Более уродливой рожи он в жизни не видел. Узкоглазая тварь.

Но Рон не ударил ее. Вместо этого он устало улыбнулся и браво сказал:

– Еще бы!

Она взяла его за руку:

– Пойдем.

– Куда?

– Они уже заканчивают. Рон последовал за ней в холл. Рут одевалась. На ее бедрах он заметил влажные следы – то ли пота, то ли спермы.

Теперь в холле собрались все гости – мужчины и женщины.

Мияко провела молодого человека через толпу к роялю, в центр огромной гостиной. Профессор Култер раскладывал на черной крышке что-то завернутое в шелк.

Японка больно сдавила руку Рона. В ее лице прочитывалось радостное возбуждение и нетерпеливое предвкушение.

Рону вдруг стало страшно, его даже затошнило от ужаса и предчувствия чего-то уж совсем отвратительного. И снова ему вспомнились матушка Ден и Царь Тьмы. Нет, не надо ему было ходить в тот подвал...

Профессор развернул большой шелковый платок. Там оказались разнокалиберные ножи.

Он обвел гостей торжествующим взглядом и с ухмылкой провозгласил:

– А теперь настало время кровавых игр!..