Текст книги "Откровение"

Автор книги: Бентли Литтл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Брат Элиас поднял с пола Библию в черном переплете и раскрыл ее на заложенной странице.

– Откровение, глава двадцатая, стих четырнадцатый, – спокойно произнес он. В голосе появились властные нотки. – "И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это – смерть вторая. И тот, кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное". – Подняв голову, он повторил, уже чуть мягче: – "И тот, кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное".

В комнате наступила тишина.

Брат Элиас закрыл Библию и положил на пол рядом со своим креслом.

– Озеро огненное – это ад, – сказал он. – А те, кто не записан в книге жизни, те, кто не родились, жертвы аборта, выкидыши, мертворожденные – они попадают в озеро огненное, чтобы стать слугами дьявола. Эти нерожденные младенцы – пустая доска, им не ведомы ни добро, ни зло, но сатана захватывает их в свои сети, заставляя их исполнять его злой умысел, обращая их в своих слуг.

– Вы ошибаетесь, – покачал головой отец Эндрюс. – Вы не понимаете, о чем говорите. Озеро огненное – не ад, а книга жизни – не жизнь. Любой семинарист может сказать вам...

– Не следует опираться на интерпретации прошлого, – перебил брат Элиас. – Ибо они неверны.

– Вы понятия не имеете, что...

– Господь, – спокойно продолжал брат Элиас, – говорил со мной путем божественного видения. Он указал мне, что надлежит сделать. – И медленно обведя взглядом присутствующих, – веско закончил: – А вы мне в этом поможете.

– Зачем мы вам нужны? – возразил отец Эндрюс. – Вы, судя по всему, знаете, что надлежит сделать и как это сделать, почему же вам не сделать это самому?

– Противник коварен. Он лжец и отец лжи. Он может выслать вперед своих приспешников. Он будет делать все, что в его силах, чтобы остановить меня в исполнении моего долга.

Джим тяжело опустился в кресло рядом с братом Элиасом.

– Не знаю, чему верить, – со вздохом заговорил он, обращаясь к проповеднику. – Я верю, что вы понимаете, что происходит, но я не уверен, что вы говорите нам правду. Или всю правду. Мне нужны дополнительные доказательства. Прежде чем я приступлю к каким-либо действиям, мне нужны доказательства. Я не могу поверить вам на слово.

Пальцы брата Элиаса поглаживали золотое распятие булавки для галстука.

– К завтрашнему дню у вас будут доказательства, – произнес он, сверкнув глазами. – Но если вы будете ждать дольше, окажется слишком поздно.

14

Тим Макдауэлл, вооруженный лишь фонариком и детским переговорником, в тринадцатый раз пересек промытую дождем канаву, что прорезала ложбину у северного берега Осинового озера. Мелкий дождь, начавшийся несколько часов назад, превратился в настоящий ливень, и почти все из поисковой команды разъехались по домам. Кое-кто остался пережидать непогоду в машинах, стоящих вдоль дороги у берега озера и теперь они с недоумением глядели на свинцовое небо, которое попеременно освещали вспышки красных и синих молний. Поиски продолжали, кроме него, только Мак Бакстон и Ральф Дэниэлс. Он понимал, что шансов найти какие-либо следы практически нет, особенно в этой ложбине, почти полностью, за исключением самого места лагеря, покрытой густой растительностью, и тем не менее был решительно настроен продолжать поиски до тех пор, пока что-либо не выяснит насчет Мэтта. Так или иначе.

Кое-кто из поисковиков пытался уже мягко намекнуть, что мальчишки скорее всего погибли, и разумом он понимал, что они, вероятно, правы, но сердце отказывалось этому верить. Внутренний голос твердил, что Мэтт жив, просто заблудился или сильно травмирован. – Мэтт! – крикнул он. – Мэтт! Тишина.

Он охрип, руки и ноги болели, но это не имело значения. Тим достал кусок табачной жвачки из банки "Скол" и сунул за щеку. Табак был хорош. Он сплюнул и вытер слюну с бороды. Потом снял шляпу, стряхнул воду и снова нахлобучил ее на голову.

Затрещала рация, он мгновенно поднес ее к уху, но это оказалось очередной ложной тревогой. Сунув приборчик в карман, он посмотрел на озеро. Среди зелени сосен виднелись красные и голубые пятна автомобильных кабин. В одной из них сидят Рон Харрисон и Джо Фиск. Пьют, наверное. Он сплюнул от отвращения. Как они могут вот так сидеть, не зная, куда пропали их дети? Что они за отцы?

– Дерьмо, – вслух произнес Тим. Оглядевшись, он пошел вперед, пытаясь высмотреть в густой траве рубашку, ботинок, что-нибудь...

– Мэтт! – снова крикнул он.

Рация опять затрещала. Он прижал ее к уху.

– Тим. Я нашел кое-что.

Сердце замерло. Губы мгновенно пересохли, несмотря на дождь. Громко сглотнув, он нажал пальцем кнопку "передача".

– Это... Мэтт?

– Ты... лучше иди сюда сам, – странным голосом ответил Ральф.

– Что там? – не мог скрыть испуга Тим. – Что?

– Иди сюда. Мак, ты тоже.

– Ты где? – откуда-то издалека послышался голос Мака.

– За холмом на западном склоне, примерно перпендикулярно лагерю.

Тим уже бежал. Ноги тонули в вязкой почве. Он пытался выбирать более твердые каменистые участки, цеплялся руками за кусты, но при такой скорости это было затруднительно. Через некоторое время ему попалась оленья тропа, ведущая вверх по склону, и он помчался по ней. Ветки хлестали по лицу. Он задыхался – как от напряжения, так и от страха, ломило в груди, но он заставлял себя не снижать темпа.

Выскочив на вершину холма, он увидел далеко внизу между деревьями красное пятно куртки Ральфа. Сбоку послышались громкие крики Мака, созывающего остальных участников поисковой команды. Тим, продолжая бежать, надеялся, что сейчас начнут хлопать дверцы кабин, но ничего не услышал. Вероятно, публика, сидящая по машинам с поднятыми стеклами, за шумом дождя просто не услышала Мака. Затрещала рация, и голос Мака, уже более отчетливый, произнес:

– Я хочу забежать за остальными. Погодите, мы сейчас. Тим поскользнулся и последние двадцать – тридцать футов проехал по склону на заднице. Вскочил и подбежал к Ральфу, который стоял, закинув голову к небу, и тяжело дышал.

– Ну? – крикнул он, хватая Ральфа за плечо. – Что ты нашел?

Ральф опустил голову. Капли дождя катились по его лицу, словно слезы. Он молча показал вправо. Тим проследил за рукой, но сначала ничего не увидел. Мертвое полусгнившее бревно, мелкие заросли, папоротники...

Тим медленно пошел вперед. Сердце тяжело стучало в грудную клетку, и казалось, готово проломить ее. На одном из светло-зеленых листьев папоротника он увидел водянисто-розовое пятно. Он подошел ближе. Среди папоротников теперь уже отчетливо вырисовывалось какое-то тело. Тело в майке и джинсах. Мэтт?

– О господи-боже-мой, господи-боже-мой, – услышал собственное бормотание Тим. На этом расстоянии уже можно было понять, что розоватый оттенок листьям папоротников придают размытые дождем пятна крови. На сырой почве виднелись более плотные пятна, а там, где земля была прикрыта растительностью, все было просто забрызгано кровью. Тим опустился на одно колено, мысленно умоляя Господа Бога, чтобы это оказался не Мэтт, и осторожно прикоснулся к телу.

Там, где палец дотронулся до майки, сразу образовалась вмятина. Под ней ничего не было. У тела как будто не было спины. Он придавил посильнее и ощутил желеобразную массу. И твердость кости. Грязная белизна майки начала быстро таять от проступающей красноты.

Внезапно он обратил внимание на светлые волосы. Мэтт был брюнетом.

Не осмелившись перевернуть тело, он передвинулся так, чтобы взглянуть в лицо.

И мгновенно зажмурился.

Лицо было просто выедено. За отдельными кровавыми клочьями рваной плоти можно было увидеть кости черепа. Один глаз висел на ниточке. Окровавленные зубы скалились в мертвой идиотской усмешке.

Он встал, отвернулся и только после этого открыл глаза. Запрокинув голову и глядя на облака, он старался выдавить из сознания кошмарный образ и немного прийти в себя. Даже несмотря на сильный дождь, он чувствовал этот густой, тяжелый, тошнотворный запах крови. Глубоко вздохнув, он снова взглянул на тело. Рук и ног не было. И майка, и джинсы спереди были разодраны в клочья. От тела осталось одно очертание, пустая оболочка. Тим вернулся к Ральфу.

– Где остальные? – спросил он, громко сглотнув.

– Не знаю, – ответил бледный как мел Ральф. – Я не смог искать дальше.

Послышались голоса и хруст сучьев под ногами компании, спускающейся с холма. Тим поднял голову. Впереди шел Мак. С одной стороны, ему хотелось немедленно броситься на поиски Мэтта, с другой – дождаться остальных, потому что безумно боялся того, что может обнаружиться в ближайшее время. Увидев это тело, он уже не сомневался, что Мэтт мертв, но с ужасом ждал подтверждения и хотел оттянуть этот миг как можно дольше.

Один из спускающихся с холма поскользнулся и прокатился по скользкой грязи. Тут же послышался вскрик омерзения, а за ним – панический ужас:

– О нет! Не-е-е-е-т! Джек! – звериный вопль боли Рона Харрисона разрезал шорох дождя и невнятные голоса, как нож – желе. Джек. Они нашли тело Джека Харрисона. Тим инстинктивно оглянулся на тело в листьях папоротника. Значит, это Уэйн. Уэйн Фиск.

Но где же Мэтт?

Он обернулся к Ральфу. Их глаза встретились. Им не надо было подниматься по холму, чтобы понять, что нашли там. Оба, не говоря ни слова, разошлись в противоположных направлениях, глаза – в землю, в поисках последнего тела. Тела Мэтта.

У Тима болели все мышцы – не столько от утомления, как от напряжения. Мышцы сводило от страха и тревоги.

Он стискивал зубы так, что каменела шея. Тим шел медленно, глядя под ноги, осматриваясь по сторонам, заглядывая под каждый куст, под разлапистые папоротники, за каждое поваленное дерево в поисках следов крови или одежды. Нога зацепилась за камень, едва не вывернув его из земли, и Тим, чуть не упав, остановился.

Впереди, на фоне упавшего ствола дерева, почти скрытое за густым подлеском, он увидел кровавые остатки того, что когда-то было телом. Телом его сына.

Он рванулся вперед, чувствуя, как из глотки непроизвольно рвется животный вопль. Словно эхо, послышались крики Ральфа и других мужчин на склоне холма. Он добежал до дерева и остановился. Руки бессильно повисли. Он не знал, что делать. Первобытный отцовский инстинкт толкал броситься наземь и обнять мертвое тело сына. Но обнимать было нечего. То, что осталось от Мэтта, представляло собой вывернутые наизнанку куски кровавой плоти. Ни головы, ни рук, ни ног, ничего узнаваемого. Как будто тело разорвали на части и долго месили, превращая в желеобразную массу. К корню дерева прилип лишь небольшой окровавленный клочок ткани.

Тим отвел взгляд. Хотелось плакать, но слез не было. Потрясение оказалось слишком страшным. Почему-то он никак не мог вызвать в памяти образ живого сына. Все попытки заканчивались этим кровавым комком плоти. Он попытался вспомнить о сыне что-то хорошее, вспомнить, что они делали вместе, чтобы как-то восстановить прошлое и осознать постигшее горе, но чувства отказывались повиноваться. Мозг онемел.

Где-то за спиной послышались характерные звуки. Кого-то судорожно рвало.

И тут он заметил рядом со своим ботинком отпечаток маленькой ступни. Что за чертовщина? Очень похоже на босую детскую ножку. Присмотревшись, он увидел в районе дерева и другие такие же следы. Некоторые размыло давно идущим дождем, другие – более глубокие и четкие.

Подошел Ральф и сочувственно положил на плечо руку.

– Беда, – произнес он, вложив в одно слово искреннюю боль и сочувствие. Мельком глянув на кровавое месиво, он отвернулся.

– Смотри, – прикоснувшись к его руке, кивнул Тим на отпечатки следов.

Справа в папоротниках началось какое-то энергичное движение. Мужчины увидели, как сквозь траву и папоротники метнулась от них какая-то живность. Вокруг нарастал непонятный шорох.

Тим почувствовал, как инстинктивный страх начинает вытеснять все остальные эмоции. Дождь внезапно усилился, шум тяжелых капель, бьющих по листве, почти заглушил посторонние звуки. Он обернулся к Ральфу.

– Что это, как ты думаешь?

Что-то крепко схватило его сзади за ноги. От рывка Тим начал падать и в последнее мгновение перед тем, как когти вонзились ему в глаза, успел увидеть, что Ральф, облепленный какими-то мелкими, бурыми от грязи тварями, тоже валится наземь. Из-под листьев папоротников быстро лезли такие же создания, высокими голосами лопоча что-то на непонятном языке.

Дальше он боролся вслепую, яростно отбиваясь от невидимого противника. Руки сами хватали, стискивали, отбрасывали мягкую скользкую плоть, но слишком много острых когтей и мелких зубов уже раздирало его на части заживо. Неведомая сила начала разрывать его за ноги, Адская боль пронзила спинной хребет и вспыхнула в мозгу как белая молния.

Где же остальные? Неужели они не видят, что происходит?

Последнее, что он услышал, прежде чем сознание покинуло его навсегда, это дикие вопли других мужчин.

15

Когда Гордон покинул кабинет шерифа, дождь прекратился, молнии сверкать перестали, но в воздухе висела какая-то водяная взвесь, а небо по-прежнему было затянуто плотными облаками. Выехав со стоянки на Главную улицу, он увидел, что через дорогу, на уровне телефонных проводов, двое рабочих в дождевиках натягивают большое полотнище. На белом фоне красными буквами четко читалась надпись: «30-е ежегодное родео. 1 – 3 сентября».

Родео. Он даже забыл, что они с Мариной планировали в этом году попасть на него. Медленно проезжая мимо рабочих, стоящих на высоких раздвижных лестницах, он подумал, сколько людей в этом городе в этом году тоже забыли про родео.

Весь город на грани, сказал шериф, когда они расставались.

Гордон миновал здание филиала Национального банка, уже закрытого, проехал кольцо и прибавил газу. К моменту, когда он оказался в ложбине за лугом Грэя, стрелка спидометра далеко перевалила за шестьдесят. Он точно знал, что шериф в данный момент не сидит за кустами, подлавливая любителей быстрой езды, и что у его помощников выписывание квитанций за превышение скорости сейчас тоже не является задачей приоритетной важности. На повороте он едва увернулся от случайного булыжника. Свалившегося со скалы во время дождя. Чертыхнувшись, Гордон снял ногу с педали газа. Самоубийство не входит в его планы.

К тому времени, когда он свернул на узкую грунтовую дорогу, ведущую к дому, почти стемнело. За черными стволами уже мелькали уютные желтые огоньки светящихся окон. Он остановился. Марина, выглянув в окно, пошла открывать дверь.

– Что случилось? – с порога спросила жена. Посмотрев в большие карие глаза. Гордон непроизвольным защитным движением положил ладонь ей на живот. Он сомневался, стоит ли посвящать жену во все это. Нет, сказать, конечно, придется, но очень не хочется. Не хочется волновать ее лишний раз без необходимости. Хотя он и сам еще не понял, насколько поверил всему, что сообщил брат Элиас, но и сам проповедник, и его теория вызывали у Гордона животный страх.

– Ничего, – ответил он.

Марина посмотрела ему в лицо, стараясь поймать взгляд.

– Врешь. Я же вижу. Что случилось?

– Ничего.

– Врешь.

– Никогда не удавалось тебя обмануть, – усмехнулся Гордон и поцеловал жену, но та отстранилась.

– Не отвлекайся.

– Шериф считает, что у нас недостаточно оснований для обвинения брата Элиаса, – изображая несчастную покорность, сообщил Гордон. – Максимум, что ему грозит – тридцать суток, а потом свободен как ветер.

Он встретился с ней взглядом, чувствуя ужасную неловкость за то, что ведет с ней нечестную игру и не рассказывает о настоящей причине встречи с шерифом.

Марина пришла в ярость.

– Этот человек – психопат! – воскликнула она. – Что же ему надо сделать, убить меня, что ли, только после этого его посадят? – В горестном недоумении она покачала головой. – Господи, а ведь я думала, что консерваторы – идиоты, когда они говорили о том, что наша судебная система никуда не годится.

– Я понимаю, – кивнул Гордон.

– А этот Велдон – безграмотный осел. Боже, как я его ненавижу!

Гордон молча притянул ее к себе и принялся гладить по плечу, пока не почувствовал, что жена немного расслабилась и успокоилась.

– Ну ладно, – сказала Марина, отстраняясь. – Пошли в дом. Ужин давно готов. Я думала, ты вернешься раньше. Недолго тебе осталось наслаждаться домашней пищей, – говорила она, направляясь на кухню. – Через пару недель начнется школа, тебе снова придется самому себе готовить.

Гордон уселся за стол. Марина выключила духовку, достала из нее горшочек и принялась лопаточкой поровну выкладывать содержимое на тарелки.

– Ума не приложу, как он мог дослужиться выше патрульного, – продолжала она, вынимая из шкафчика бокалы для вина. – Он совершенно не понимает, что делает.

– Да нет, он нормальный парень, – робко заметил Гордон.

– С каких это пор вы стали с ним такими закадычными друзьями? – поинтересовалась Марина, садясь напротив. – Нашу кошечку разорвали на куски на нашей собственной кухне, а он целыми днями только и знает, что штаны просиживать и ни черта не делать.

– Он поймал брата Элиаса, – напомнил Гордон.

– А теперь собирается отпускать. Знаешь, говорят, журналисты, которые работают с полицией, сами превращаются в полицейских, если слишком долго с ними крутятся.

– Очень смешно, – поморщился Гордон.

– Ой, чуть не забыла. – Марина встала, подошла к холодильнику и вынула блюдо с нарезанными дольками морковкой и огурцами.

– Фаллические овощи? – усмехнулся Гордон. – Это намек?

Марина взяла дольку морковки и красноречиво вставила ее в рот, не забыв облизать языком.

– После ужина, – пообещала она.

Они быстро поужинали и вместе помыли посуду. Гордон выключил свет на кухне, и они, взявшись за руки, пошли в спальню. Марина откинула покрывало и стянула через голову майку. Под майкой ничего не было. Следующим движением она избавилась от брюк.

Гордон уже сбросил туфли и расстегивал брюки, но вдруг замер, прислушиваясь. Марина уже устроилась под простыней.

– Что это? – спросил он.

– Что?

– Прислушайся, – поднял он руку. Марина не двигаясь наклонила голову. Откуда-то доносилось едва слышное жужжание.

– Это? Жужжит что-то?

– Похоже, снаружи, – кивнул Гордон.

– Может, электричество в проводах. Или жуки какие-нибудь.

Мухи. Гордон застегнул штаны.

– Не вставай, – сказал он. – Я только на минутку, проверить.

Он пошел обратно, по пути щелкая всеми выключателями. Нет, в помещениях ничего не видно и не слышно. Остановившись посередине гостиной, он опять прислушался. Звук явно доносился снаружи. Он уже стал значительно громче.

Медленно, уже догадываясь, что предстоит увидеть, и страшась этого. Гордон отодвинул штору и прижался лицом к стеклу.

Весь джип был облеплен мухами. С серого капота черное покрывало наползало на лобовое стекло. Даже с такого расстояния было видно, что мухи живые. Они шевелились, наползали одна на другую, и в слабом свете, падавшем из окон дома, джип казался почти живым существом.

Гордон отпустил штору, передернув плечами от ужаса и омерзения. Она закрыл глаза, пытаясь отогнать видение. Однако сводящее с ума гудение никуда не делось, и образ прочно застрял в мозгу.

Он вернулся в спальню, стараясь выглядеть спокойным, хотя сердце колотилось как бешеное. Он даже попытался улыбнуться. Марина сидела на кровати, оперевшись спиной о подголовник и укрывшись до пояса простыней, оставив обнаженными груди. На какую-то кошмарную долю секунды Гордон вообразил, что они покрыты мухами.

– Что там? – нахмурив брови, спросила Марина. – Ты что-то побледнел. Ты хорошо себя чувствуешь?

– Нормально, – ответил Гордон, устраиваясь рядом. – Отлично, – повторил он, крепко обнимая жену и закрывая глаза. Оставалось надеяться, что ни одна из них не проникнет в дом.

16

Отведя брата Элиаса обратно в камеру и попрощавшись с Гордоном и отцом Эндрюсом, Джим вернулся к себе в кабинет. Некоторое время он сидел, молча глядя на стопку бумаг на столе, потом выдвинул нижний ящик стола и достал телефонный справочник. Найдя телефон исторического общества округа, он набрал номер.

– Алло? – послышался в трубке знакомый голос Милли Томас.

– Милли, здравствуйте, это Джим Велдон.

– Джим! – бодро воскликнула пожилая женщина. – Давненько тебя не слышала. Как поживаешь?

– Спасибо, Милли, – невольно улыбнулся ее энтузиазму шериф. – Как у вас?

– Отлично. Если помнишь, в прошлом году мы начали составлять книгу по истории Рэндолла, и на будущей неделе должны уже отдавать в печать. Поэтому и сижу допоздна. Приходится все самой проверять – на тот случай, не упустили ли чего.

Джим моментально ухватился за подвернувшийся случай.

– А в книге упоминается Молочная ферма? – как можно небрежнее спросил он.

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто вспомнил те истории, которые мы любили пересказывать в детстве.

– Истории о призраках? – рассмеялась Милли. – Они были старыми, когда мы с твоими родителями были детьми. – Думаю, нынешние дети их тоже рассказывают.

– А вы о них в книге упоминаете? – развивал тему Джим.

– Конечно! Как в большинстве историй, которые передаются из поколения в поколение, – возбужденным голосом историка, влюбленного в свой предмет, продолжала Милли, – в них обязательно кроется частица истины. Полагаю, ты бывал в районе Молочной фермы? Видел кресты и могилы?

– Да, только попал туда уже подростком, намного позже, чем про них услышал.

– Там действительно жители нашего региона хоронили умерших детей.

– А зачем надо было уезжать так далеко от города?

– А затем, – для большего эффекта Милли выдержала театральную паузу, – что не все дети были мертвыми. Большинство – да, мертворожденные, но бывали случаи, когда ребенок рождался больным или калекой, то родители привозили его сюда и оставляли умирать.

– Господи, – ужаснулся Джим.

– Вот тогда и начались все эти истории.

– Просто не верится.

– Не суди их слишком строго, – продолжала Милли. – В те времена умирали три из четырех младенцев. Люди поступали так, как считали практичным. Они предпочитали выпалывать слабые и нетвердые ростки, а не тратиться на них впустую. Времена были суровые. Большинство семей не могло позволить себе больше одного ребенка, и они хотели быть уверены, что их единственное чадо вырастет сильным и здоровым. А о контроле за рождаемостью, как понимаешь, тогда никто не думал.

– Просто не верится, – повторил Джим. – Мне всегда казалось, что эти истории – вымышленные. Я даже не предполагал, что эти кресты стоят на настоящих могилах. Впрочем, не помню, что я про них тогда думал. Но то, что там нет настоящих могил – в этом я был уверен.

– Абсолютно настоящие. Но это еще не все. Еще раньше, до того, как сюда пришли белые люди, индейцы из племени Анасази делали то же самое. В том же самом месте. Вполне возможно, что наши предки именно у них и переняли это обычай.

Джим уже чувствовал, как сердце колотится где-то под горлом, а в висках пульсирует кровь. Живот свело страхом.

– А я еще вспоминаю историю о проповеднике, – солгал он. – О проповеднике, который каким-то образом связан с Молочной фермой.

– Конечно, – ничуть не удивилась Милли. – Был такой проповедник. Только это не выдумка. Во время исследования мы нашли ряд документов – дневники и журналы, которые подтверждают реальность существования этого человека.

– Правда? – зажмурившись и прижимая трубку к уху, чтобы не выронить ее из внезапно ослабевшей руки, переспросил Джим.

– Да. Это было примерно полтора века назад. Некий странствующий священник, оказавшийся в нашем регионе, каким-то образом узнал про то, что делается на Молочной ферме, и начал с каждого ящика кричать о греховности подобной практики. Перепугал всех. Он пробыл в городе неделю, а потом начал уговаривать людей пойти туда вместе с ним. Но никто не хотел. И все-таки несколько человек согласились подняться с ним на Зубцы. На самом деле... – Милли на секунду запнулась. – Погоди, сейчас... точно, вот я нашла. В то время шерифом в городе был твой прадед. Он тоже ходил с ними.

– А как выглядел этот проповедник? Вы не знаете?

– На самом деле описаний практически не сохранилось, за исключением, может, одной детали. Судя по всему, у него были удивительные, неестественно черные глаза.

Джим облизнул внезапно пересохшие губы.

– И что произошло дальше?

– Этого мы не знаем. В одном из дневников записано, что они занимались чем-то вроде экзорцизма, но это не наверняка. Мы даже не знаем, что именно они там собирались изгонять. Изумительно, не правда ли?

– Да, – механически откликнулся Джим.

– Теперь ты понимаешь, как рождаются всякие слухи и легенды о призраках. Разумеется, большую часть этой информации мы почерпнули из личных воспоминаний, а ты сам знаешь, что на такие источники полагаться нельзя. Но пища для размышлений имеется.

– Конечно, – прокашлялся Джим. – А что дальше случилось с этим проповедником?

– Неизвестно, – призналась Милли. – Но мы постоянно находим что-нибудь новенькое. Надеюсь, и это постепенно узнаем. Думаю, тебе придется покупать продолжение, – рассмеялась женщина.

– С удовольствием. Спасибо, Милли. Вы мне очень помогли.

– Скажи пожалуйста, а зачем тебе это понадобилось?

– Нет, ни за чем. Просто из любопытства.

– Ну ладно, отпускаю тебя. Надеюсь, купишь нашу книжку, когда она выйдет?

– Безусловно, – улыбнулся Джим.

– Ну хорошо. Тогда будь здоров. До свидания.

– До свидания. – Джим положил трубку, чувствуя полное отупение. Взгляд невольно устремился в коридор, в конце которого располагалась камера, где сейчас находился брат Элиас.

Ему показалось, что брат Элиас в своей камере сморит в его сторону и улыбается.

Джим встал. Нет, надо уезжать отсюда. Он понимал, что следовало бы пойти к этому проповеднику, поговорить, расспросить как следует, но в настоящий момент даже видеть его не хотелось. Прежде надо самому попробовать разобраться. Он взял шляпу и вышел в вестибюль. Рита только что ушла, и на дежурство заступили Пит и Джадсон. Он устало махнул им рукой и направился по тихой стоянке к своей машине.

Домой он ехал на автомате; сознание было полностью занято мыслями о Молочной ферме. Он вспоминал все страшные истории, которые они с друзьями пересказывали друг другу в детстве. Призраки брошенных детей, непрестанно плачущие и зовущие своих матерей, которые никогда не придут за ними. Дети, брошенные на произвол судьбы, которые вырастали в диких, звериных убийц. Несмотря на теплый вечер. По рукам побежали мурашки.

Он оставил машину у тротуара и по нестриженому газону пошел к дому. Мозг был занят своими мыслями. Он не обратил внимания на странные темные лужи перед гаражом. Он не обратил внимания, что эти темные лужи шевелятся. Он даже не обратил внимания, что они жужжат.