Текст книги "Остров Бога (ЛП)"

Автор книги: Бенджамин Нер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Столица острова называется «Совершенный город», несколько претензиционно, но зато красиво. В соответствии с градостроительными вкусами Всевышнего, город расположился на холмах, оставляя долины между ними, не застроенными. В старину на склонах вырубали огромные террасы, потея не хуже трудолюбивых китайцев, и сажали на них оливы, грушевые и фисташковые деревья, да всё, что готова была вырастить эта каменистая земля. Там же, на местах, где собирались дождевые воды, рыли глубокие бассейны для сохранения, каждой капли, дарованной небесами. Стены бассейнов обмазывали раствором, чистили, извлекая наружу всякую свалившуюся в них, лесную и домашнею живность. Ругали эту живность последними словами и ели её, если она была кошерной, то есть не дохлой, или гнали пинками на волю, если она оказывалась шакал или «медвед»! Все были рады несусветно, если воды хватало до следующей зимы. Эта редкость, питьевая вода, на нашем острове, была почти также почитаема, как сам Творец. Язычество? Да нет, просто корыстная, но безответная любовь. Между городом и Масленичной горой, лежит глубокое ущелье, священный Кедрон, иначе именуемый, «долиной Царей», или Иософатовой долиной. Там закончится первая история людей, и начнётся другая, неизвестная пока.

От города царя Давида, поднимается до вершины горы Масленичной, древнее кладбище. Когда место для новых могил больше не оставалось, евреи шли прочь из города и приносили новую землю. Печально, но эти сведения подкрепить мощной цитатой, я не могу – нету ея! Люди засыпали старые могилы, к которым никто давно не подходил, и в ней хоронили новых усопших, как гласит закон – ногами к долине Иософата, что бы проснувшись от воя Архангельских труб, как предвидел Св. Иоанн, шли мёртвые прямо туда, в долину где будет суд.

Иерусалим это не город, где дома и площади, где люди снуют и автомобили, это просто место такое – Иерусалим. Трудятся, трудятся мудрецы, а объяснить всё равно не могут – как захудалый городишко, потерянный среди иудейских гор так возвысился, что стал символом, всего того, что уже случилось с миром и того, что ждёт его, и даже того, чем всё это закончится. Вот говорят, здесь, где растёт эта скромная горушка Мориа, начался акт творения. Зачерпнув пригоршню первобытной грязи, Всевышний слепил из неё Адама и вдохнул в ноздри его дыхание жизни. И увидев скуку в его диковатых глазах и приговаривая «Ло тов. лиhёт Бен-адам левадо», что значит «нехорошо быть человеку одному», развёл всякую живность земную и птиц и привёл их к Адаму, что бы тот дал имена. Но это не помогло, человек скучал по-прежнему и даже хуже – звереть начал помаленьку. И «тогда навёл Господь Бог глубокий сон на человека и когда тот уснул, то взял одну из частей тела человека а плоть на этом месте замкнул» и создал «из этой части» праматерь нашу Еву. Мы все с горы Мориа, что в Иерусалиме – там общая родина людей. Однако говорят мечтатели, что первой женой Адама была Лилит и что бежала она, из Рая возненавидев мужа своего. Говорит Исайя, пророк Божий: «И зарастут дворцы ее колючими растениями, крапивою и репейником – твердыни её; и будет она жилищем шакалов, пристанищем страусов. И звери пустыни будут встречаться с дикими кошками, и лешие будут перекликаться один с другим; там будет отдыхать ночное привидение Лилит и находить себе покой». На пути, её схватили ангелы, и Лилит поклялась им, что создана для умерщвления новорожденных, а не для ублажения Адама. И тогда ангелы заключили с ней договор, что она даже не приблизится к малюткам, над изголовьями колыбелек, которых написаны ихимена, которые помнят ныне только кабалисты, ну и ещё некоторые граждане вроде меня: Сеной, Сансеной и Семангелофон. Опять парадокс, – какие младенцы, если грехопадение ещё не было и, не вкусившие от древа познания, Адам и Ева, не познали друг друга до той поры!? Но Лилит была демоном и тайное знание, и предвкушение сладости греха были у неё в крови. В последствии, этот образ стал центральным в еврейской демонологии, вошёл в каббалу, и европейские мрачные легенды. Писали, что если ребёнок смеётся во сне, то непременно его надо щёлкнуть по носику, что бы проснулся, потому что в этот миг с ним играет Лилит. Было общеизвестно, чтоона соблазняет мужчин и забирает их растревоженные души. Бедняги, влюблялись как коты и были способны только на то что бы грустить о Лилит, пока мерзавка, пила их кровь и высасывала хоть и спинные, но всё-таки, мозги. Много разного говорили, но одно оставалось неизменным – Лилит ослепительно прекрасна. Эх, хотелось бы хоть одним глазком взглянуть на поганку. Говорят, что бежала она от Адама, после того как он подкатил к ней со следующим текстом: «Гражданка! Я не имею чести быть Вам представленным, однако осмелюсь обеспокоить вопросом: "Отдаться, не интересуетесь»?

На острове население, в приметы верить не должно, ни в котов чёрных, путь которых, действительно, пересекают безбоязненно, не оплёвывая прицельно через левое плечо, этих чистоплотных животных, ни в зеркала кокнутые, ни в опрокинутую соль, ни в нечисть всякую. Однако народ, любит разную «небывальщину», вроде диббуков и рассказывает о них всякие ужасные истории. Диббуки, это неприкаянные души грешников, которые совершили «карет», смертный грех, и лишаются за это посмертия, и даже надежды на вечную жизнь. В миг смерти карающие ангелы отправляют эту озлобленную и несчастную душу метаться по миру, где она и пытается мстить всем, кто только подвернётся. Иногда диббуку удаётся вселиться в кого-нибудь, и тогда то и начинается мой любимый экзорцизм. Как можно быстрее должен явиться крепкий и суровый, не поддающийся запугиванию и посулам духа, раввин и читая псалмы изгнать приживала.

"Господь – пастырь мой. Не будет у меня нужды ни в чем. На пастбищах травянистых Он укладывает меня, на воды тихие приводит меня. Душу мою оживляет, ведет меня путями справедливости ради имени Своего. Даже если иду долиной тьмы – не устрашусь зла, ибо Ты со мной; посох Твой и опора Твоя – они успокоят меня. Ты готовишь стол предо мной в виду врагов моих, умащаешь голову мою елеем, чаша моя полна. Пусть только благо и милость сопровождают меня все дни жизни моей, чтобы пребывать мне в доме Господнем долгие годы". Это псалом двадцать третий, он очень хорош от сатаны, но излечивают и некоторые другие, главное, что бы Книга была под рукой. Начнёте психовать, зовите евреев, они помогут.

Но вернёмся к нашей Горе. По сей день спорят, не она ли та самая гора Мориа, у подножия которой, всё спрашивал Исаак отца своего: «где же жертва для всесожжения» и отвечал Авраам: «Господь усмотрит жертву себе», и плакала вдалеке Сара, не простившая мужу, до самой своей смерти, этих страшных часов у горы Мориа. Есть в Писании места странные и даже почти с детективным сюжетом. Вот приходит Иаков к горе Мориа и останавливается здесь на ночлег. Сюда, сюда приходит, на эту самую гору, что прикрыта сегодня жёлтой шапкой мусульманской молельни. Здесь он нашёл обветренный камень, гладкий как ладони Рахели и положил его в изголовье своё, и смотрел на звезды, мерцающие над ним. И вдруг появляется «некто», неузнанный, непредречённый, и Иаков, вступает с ним в свирепую борьбу! Зачем, они борются под этой белой и скучной Луной, не отпуская друг друга, как братья, связанные одной пуповиной в материнском чреве? Хрип, тяжёлое дыхание сражающихся, и безмолвный мир, замерший в ожидании – что-то вечное начнётся сейчас. До самого конца мы не знаем, с кем борется Иаков, кто скрывается за этим смутным и настораживающим «некто». Зачем и для чего он вступил в эту борьбу, мы незнаем, но знает Иаков. И вот солнце освещает Масленичную гору и «некто» говорит Иакову: «отпусти меня, ибо восходит заря и должен я удалиться». Иаков же знающий, зачем он схватился с этой необоримой силой, говорит: «не отпущу, покуда не благословишь меня»! Ныне, только в старых книжках мы можем прочитать о мощи родительского благословения, о благословлении священническом, о силах рождавшихся в груди тех, кто снискал его любовью или борьбой. Иаков знает страшную тайну, он знает, с кем он сражается, и какая сила соизволила снизойти до него. И, наконец, он слышит: «Благословляю, да наречёшься ты отныне «Израиль», что значит боровшийся с Богом». Мало кто из современных теологов готов принять эту разгадку. Нет, не со Всевышним, говорят они, сражался Иаков, а только с архангелом Михаилом, «Микаэлем», чьё имя переводится грозно: «Кто как Бог». Они считают, что наделил Господь в тот день Архангела, тем, что называется «Шехина», «небесное присутствие», некая таинственная эманация, часть Всевышнего, что отделяется от него, оставаясь им. Она может сделать любого, того, кого Бог посчитает достойным, таким о ком скажут потом – «он был как Бог». И дар пророческий и всепобеждающая мощь Самсона и мудрость Соломонова, в бесконечной силе Шехины. Пусть окончено время пророков и некому возопить о царстве мрака скребущегося в уже приоткрытую дверь, но из многих даров, что есть у Всевышнего, величайший, пусть и секундный остается с нами, это миг короткий как вздох, когда ты сам как БОГ.

До приезда в Страну я был чистый атеист. Ну, может быть, небольшой и суетливый, агностик. И грешник. Надо честно сказать, что грешником я конечно и остался. Однажды, когда с почти непереносимой душевной мукой, гуляя с очередными туристами, по Иерусалиму, я вышел на площадь у стены Плача, и чувство это, безысходности, безвыходности и толстого несмываемого слоя грязи на душе, просто «ударило» меня, я пошёл к Стене. Подошёл один человек, а отошёл другой. Что я там говорил, касается только меня, да и не помню я, честно говоря, а помню, что говорил вслух и довольно громко, чем немало напугал как охрану, так и других молящихся. Первый, наверное, раз в жизни я был настолько искренен, что кажется, не разу и не соврал Богу. В самих камнях святости нет, одна археология. Да, им больше двух тысяч лет, да под ними перемешены слои из времён Маккавеев, с камнями Соломонова святилища, до которых не дают добраться мусульманские служители Храмовой горы. О, Стену можно уважать, можно увидеть само время, глядя на эти мужественные камни, и даже почувствовать запах слёз пропитавших её. Вы можете прикрыть глаза взять лозу, с которой не расставался, путешествуя по Иерусалиму, один весьма известный учённый и материалист, который, испуганно охнув, бросил свой «волшебный» инструмент, когда у Стены он начал вращаться с такой скоростью, что обжёг ему руки. Попробуйте, тогда может быть, и вы почувствуете энергию миллиардов душ. За те три тысячи лет, что люди возводили и восстанавливали дом Бога, моря своей боли, гниющей совести, надежды и любви они отсылали сюда. И они пропитали камни. На горе стоял Храм. Храм был дом, а в доме живут. Вот почему в Доме был «Двир» – «Святая Святых» Соломонова Храма. Там вечно, не покидая, его жила Шехина, часть Всевышнего, его небесное присутствие на земле. Кто-то назовёт Шехину «духом святым», и может вполне оказаться прав. Мы всегда прозрачны для Бога, но здесь, направляясь к стене, мы хотим быть прозрачны и надеемся, что он заметит червоточину, и спасёт. Вообще, проживание в Святой земле, довольно сильно меняет человека. Я, например, пришёл к выводу, что всё написанное в Библии и о прошлом и о будущем, всё пророческое как печать – так будет и иного не дано! И Страшный Суд будет, и Апокалипсис, и дни трепета. И я даже знаю, кто поведёт мрак. Мы живём в удивительные дни, накануне последних. Почему так?

Уй, но ведь всё так просто! Хочешь, не хочешь, а последние две тысячи с чем-то лет, большая часть людей, худо-бедно тащилась за теми запретами и повеленьями, которые дала им Библия. Во всяком случае, чёрное и белое различались мгновенно, сомнений особых не было. Что бы сделали с девицей, которая порешила папулю с мамулею, потому что они мешали ей спать с дружком, ну хотя бы сорок лет назад? Или с дядями, которые портят маленьких девочек, или душат невинных детишек. Что бы сделали в простые пуританские времена, с сомалийскими или иными пиратами, пойманными во время грабежа? Ну, натурально украсили бы ими реи своих кораблей, а деревеньки их пожгли из главного, или иного, подходящего по размеру калибра. Так и вижу, как чешут в джунгли растерянные с трясущимися рылами «бваны», как кричат в обиде на Аллаха «не ахбар ты, не ахбар», и летят по воздуху куски их быстроходных катеров и их личные ручки и ножки. И слушаю, плотоядно улыбаясь, как визжат обожравшиеся европейским харчем, мясистые мамы, перевизгивая даже корабельную картечь. Ух, хорошо! Да, повезло сомалийцам, в нужное время подросли. А ныне белозубые европейцы отпускают эту падаль с миром, снабдив витаминами и крепкими гондонами для торможения СПИДа, и изоляции в них, в гондонах, вещества, ведущего к увеличению поголовья дармоедов, а значит и росту затрат «Евросоюза» на насыщение этих никому не нужных организмов. Правда организмы время от времени с трибуны ООН, или на заседаниях женевских комиссий, поют вместе с чиновниками, получающими за распределение диких денег на это дерьмо, свои дикие деньги: «Мы тоже люди. Мы тоже любим, пусть кожа чёрная у нас, но кровь чиста-а-а!». Ай-я-яй, вот память то, зараза, копит всякую дрянь, а полезное бережёт, не показывает! Кто бы стал в милом прошлом, обеспечивать убийцу усиленным питанием, отправлять на лечение педофила, и химически кастрировать серийного насильника детей? Никто. Существовали точные и не требующие доказательств аксиомы: за убийство и прочую мерзость – смерть. Желательно болезненную. А чтоб другим неповадно было и из мести, конечно, достойнейшего проявления эмоций, по отношению к убийцам наших детей. Стоит такая личинка будущего убийцы в толпе и видит и слушает, как его уже «превратившемуся» товарищу, кишки на барабан наматывают, должно помочь.

Люди почти растеряли Образ, всё, что было правдой, стало расплывчатым и сомнительным. Стержень, за который цеплялось древо подрастающего человечества, им же и вырван. Растёт мир без опоры, вот и гнёт его, куда ветер подует и повалит, в конце концов, грядущий ураган, так что всё предопределенно, и отдумываться поздно. Я приведу в пример грустную, на мой взгляд, статистику – как будет выглядеть ближайшее будущее многих народов. Есть такое печальный показатель «точка невозврата», когда при рождаемости менее 1.6 ребёнка на семью, нация, пришедшая к такому результату, обречена исчезнуть. Ничего уже не спасёт народы, перешагнувшие эту черту, даже если они одумаются и потратят остаток спермы на восстановление своей исчезающей популяции. Они просто не успеют, всё просчитано. При этом местные чиновники радостно рапортуют об увеличении рождаемости во вверенных им регионах. Кто б спорил – народ размножается торопливо. Жаль только, что поголовье растёт исключительно за счёт арабской, турецкой или негритянской общин. Французы с упорством дегенератов, уже который год подряд настаивают, что во Франции «только» 4–5 миллионов мусульман. Последние десять лет согласно местной статистике, цифра не меняется. Они что, не рожают совсем, а только мрут? Нет уж, это скорее статистики по заказу правительства выдают не «пугающую» аборигенов цифру. Грустно мне, грустно – вот уж, сколько лет я не был в Париже, а когда-то любил его беззаветно. Ныне, на Елисейских полях или на моей любимой улице Реомьюр черно в глазах от хиджабов и вместо нежной картавости, слышен только гортанный визг, – эх, не увидеть мне больше Парижа, не увидеть никогда!

* * *

Народ интересуется: «а когда сувениры будем покупать, а свечки почём, а как освещать»?

Особенно после рассказа о «чуде само освящения», когда всякий предмет, приложенный к одному из двух мест, где лежало тело Святое, обретает благодать, без участия священника. Деваться некуда – идём. Народ перешёптывается за спинами экскурсоводов, «самый дорогой лабаз выбрала сволочь, проценты хочет пожирнее ухватить». Некоторые гиды, не жравшие с утра ципромила, визгливыми голосами начинают доказывать, что процентов не берут, потому что не дают. Мне проще, мой «контингент» эта проза жизни не интересует.

У стенки под иконами, в самом знаменитом сувенирном лабазе Иерусалима, обычно сидит счастливый Мехмед. После долгих лет борьбы с природой Мехмед, наконец, сделал мальчика. Слава Аллаху! Но сегодня сидит Мехмед грустный, в одном ботинке и без носка, нога в бинтах. Твёрдая как у страуса, нога выпускника Житомирского института мореходов выглядит ужасно. Ему резали пятку, и вынимали «иголочка» так по-арабски наши «шпоры» называются. Мелкого роста, лысый, Мехмед умеет обходиться без восточной назойливости, и понимает гостя с полуслова. Но всё равно, на фоне ликов святых он выглядит отвратительно. Опытный как сатана, Мехмед чётко разбирается в своём деле и никогда не втюхивает заведомую подделку, или какую-нибудь пакость, под видом, например, Святых, но неучтённых, мощей. Да и мощей то здесь нету. Последнее время ими даже церковь не торгует. Однажды мой, суровый с бодуна клиент, строго допрашивал Мехмеда, «отчего арабы ничего такого не создали, что может пригодиться всем гражданам планеты» и Мехмед, лучше ничего не придумал, как брякнуть «турки нас сильно угнетали!». Мой клиент хрюкнул, махнул рукой безнадёжно и печально сказал «А-а-а-а», а попытки Мехмеда, развить тему, пресёк строгим «не пизди».

Нахватав свечей и «наборов паломника», сиречь земли иерусалимской, воды из реки Иордан, ладана порошкового, который поджечь можно только вместе с напалмом, и масла, соотечественники спешат в Собор. Вид у них встревоженный, какой бывает у записавшихся на процедуры и незнающих приятно будет или бо-бо.

Я не люблю дат, и обходился бы без них кабы моя бы воля, ну скажите на милость, чем отличается 614 год от 1009–го? И в тот и в другой восточные люди поломали на мелкие куски церковь Гроба Господня. Первыми ломали персы– огнепоклонники, с хорошо ухоженными бородами свирепыми пылающими очами, и в национальных костюмах. Национальные костюмы здесь очень даже причём, оттого, что оказались точно такими, в каких изобразил позабытый византийский мастер волхвов, спешащих на поклон к Иисусу. И так эта похожесть запала в нежную иранскую душу, что уродовать церковь Рождества Христова в Вифлееме, они, как я вам уже рассказывал, не стали. Вот если бы что-то такое догадались изобразить, и в Гробе Господнем, то и базилика Константина Великого уцелела бы. Но не догадались. Потому что такого свинства и мерзости от высококультурных, в те времена персов, не ожидали. А от евреев тем более. А зря. Ежели тебя шпынять всё время, да ещё и указ издать накануне войны, об обязательном крещении евреев империи, то можно и перевозбудить население. Дальше началось невиданное: во-первых, евреи влились в хосровское войско, а во-вторых, порешили целых толи сорок, толи шестьдесят тысяч христиан, толи в змеином бассейне, толи в кедронском ущелье, и денег не пожалели. Сначала выкупили, а уж потом порешили. Как на это взирали, высококультурные персы, не знаю, не видел, но думаю, что без особенной тошноты и лишних содроганий. Тут понятное дело есть закавыка: сегодня за стенами старого города с трудом помещается еле-еле 60 тысяч душ, а на старых планах город то, ещё существенно меньше. Но конечно могли и иногородних христиан прикупить, чтоб войти в историю. Но не вошли, что-то там не сходилось. Однако кровищи наверно всё-таки напустили много, времена были не то, что ныне. Сегодня злодеев в основном по психушкам прячут для питательного кормления и нетревожных процедур, и для компенсации неправильного полового воспитания, а так же битья твёрдым по голове, в ужасном, практически постгрудном детстве. В общем, персы перессорились, и тут как водится, Кавада сын Хосрова, отрезал папе голову, а после сего славного деяния, легко замирился с удовлетворённой его поступком Византией. А, евреи? А, евреи, как водиться, ответили за всё. С другой стороны верный союзник покойного Хосрова, немало ему помогавший в войнах, звался аварский Каган. Ну а раз Каган, то в соответствии с сегодняшней исторической мыслью был он евреище из евреищ. Следующими, за персами, покуражились в Иерусалиме арабы, во главе с полоумным, как считали современники, халифом Аль-Хакимом. Про него вообще ходили странные слухи, будто он и его ближайший друг, философ аль Дарази, по ночам уходили в пустыню и занимались там ворожбой и всякими другими гадостями. Что это были за гадости, не знает никто, однако говорить о них, вслух, всё равно считается, неприличным. И законы он издавал странные, то предписывал женщинам оставаться дома и носа на улицу не казать, то сапожникам запрещал шить дамскую модельную обувь, то отменял все праздники и процессии, кроме религиозных, а ещё, учудил, так учудил, повелел торговцам закрывать лавки днём, а торговать исключительно ночью. Ещё о нём врут что, он повелел передушить всех собак в Египте, запретил продажу меда и приказал вырубить все виноградники поголовно. В одну из тихих египетских ночей Аль Хаким, отправился в одиночку медитировать на Каирские холмы. В одиночку, потому, что сердечного друга аль Дарази, к тому времени уже укоротили по его приказу, на голову. Вот там и пропал наш султан, будто и не было его вовсе! Верные слуги нашли по – утру его опечаленного ишака и куски окровавленного исподнего. Конечно, можно было обвинить во всём осла, – почему это сожрали халифа, а не его, это ведь чистый сговор получается! Но чтоб не выглядеть совсем, идиотами, обвинили во всём неизвестного льва – приблуду, потому что всё-таки хищник. Что касается разрушения при Аль Хакиме Гроба Господня, здесь показания современников тоже расходятся: христиане пишут, «разрушил, разрушил, в пыль перетёр», а иерусалимские хроники молчат, пишут лишь о том, что всё у греков отобрал и яковитам с несторианами отдал, поди, теперь разберись! На счастье мама психопата и две его жены были христианками. Как они его уломали прекратить его подлючую деятельность, история молчит, но в последние годы жизни Аль Хаким поутих. Может, постарел, а может в видениях своих, узрел ту неприятную встречу на каирских холмах, где в жёлтых, опасных песках, водятся львы!

* * *

Принято делить весь крестный путь на 14 станций-остановок, часть из которых ныне оказались внутри собора Воскресения. Это католическая точка зрения и утвердилась она окончательно во времена ленивых из-за частого таскания на себе тяжёлых оборонительных доспехов, крестоносцев. А попробуйте-ка вы сами пройти от Гефсиманского сада до дома Каиафы, что неподалёку от Сионских ворот и далее через Яфские ворота на суд к Пилату, что находился во дворце Ирода Великого. А потом, после избиения, взяв с собою пудовую хотя бы гирю, тащить её далее до самой Голгофы. Нет, не хочу я быть лихим рыцарем и увечным не хочу!

У православных к счастью станций только семь и последняя у Судных врат, что находятся в здании ИППО^[46]. Евангелисты признающие только те места, что описаны в Новом завете, а значит отвергающее священное предание, вообще, ходят по крестному пути расслабленно: у них и Голгофа не здесь и святая могила не здесь. Хорошо, что ещё в Иерусалиме, а не где-нибудь ещё.

Что касается меня, то я считаю, что Виа Долороса вообще должна начинаться от дворца Ирода, что у Яфских ворот, где квартировали все прокураторы и Понтий Пилат в их числе. С чего бы этому заносчивому и свирепому чиновнику тащится через весь город в крепость Антония для суда, над какими то скучными преступниками – этого добра во все времена хватало. Негоже власти, мотаться через лужи и вонючую грязь в раскачивающемся паланкине, рабы могли такого важного господина запросто в навоз уронить, прецеденты были. Однако народ верит в то, что по этим камням ступал Спаситель и это самый сильный аргумент в пользу традиционной версии, которую мир знает, под именем Виа Делороса, скорбный путь Иисуса Христа. Смерть, великое таинство, гораздо важнее рождения, и это совсем не конец пути. Если вам хочется думать, что конец, пожалуйста. Я лично, опасаюсь, что совсем нет. Какое такое «Великое ничто», вам кто сказал, трупы? Я бы выразился иначе – смерть полна неожиданностей! О том, что там за оградкой, мне рассказывали даже там побывавшие. Нет, не «воскрешённые» ударом дефибриллятора, хотя это тоже, аргумент. Мне, да и вам, рассказывал Христос, его ученики, многомудрые и совсем не такие мерзкие, как писал Иоанн апостол, фарисеи. Я, конечно, не желаю верить, что из меня выйдет один компост, а душа нет, не выйдет, потому что нету её. Хотя и тут есть зерно: «Есть тело душевное, есть тело и духовное», писал Павел в 1-ом послание к коринфянам. И, получается, по Павлу, что первую хоронят вместе с одёжей, сиречь с телом. А вторая? А вторая, точнее «второй», отлетает с миром, и прямо к престолу. Тут я с апостолом не согласен, ибо если дух – «божественное» начало в человеке, то «душа»– человеческое «Я», дитя опыта и «Образа». Разбрасываться таким материалом, не станет и сам Бог. Кстати, «опасаюсь» я потому, что предвижу, что моей душеньке, приготовлена долгая стирка с многократным полосканием и тяжелейшим отжиманием. Опасаюсь, но не боюсь.

Люди в странном

Намедни, моя дорогая и любимая, пришла ко мне с жалобой на мою слишком уж большую снисходительность по отношению ко всякого рода хасидам, «митнагдим» и другим разнообразным ортодоксальным иудеям. Они, наивные, считают себя единственными «людьми – евреями», правильно исполняющими заповеди, и как им кажется, исполняющими много чего даже сверх необходимого. С этим я, кстати, согласен – такого усердия никто из них не выдавливал.

Классический, послехрамовый, раввинистический иудаизм был прост и прям, как бревно: слияние с Богом может быть достигнуто только изучением устной и письменной Торы, страстной молитвой, старательным исполнением всех религиозных заповедей и благочестивым поведением. Однако со временем родились и начали активно размножаться последователи рабби Исраэля Баал Шем Това, рабби Довбера, позже более известного как Межеричский Магид, аскета, каких поискать и рабби Шнеура Залмани Боруховича из Ляд, основателя, пролезшего ныне во все имеющиеся щели, движения ХАБАД.

Евреев окостеневших в своих древних привычка и поэтому несогласных с попытками модернизации религии, хасиды прозвали «митнагдим»^[47] – «несогласные» и принялись их разлагать, а сами стали в это время искать собственный путь в мистических заморочках кабалистов, наставлениях святых людей Цадиков, в трясучке и прыжках. Этот странный сброд, не успев сформироваться, начал собираться вокруг самых авторитетных, болтливых и свирепых евреев, превращаясь потихоньку в закрытые и враждующие зачастую между собой общины.

Само слово «хасид» произошло от еврейского слова хасидут, означающего «благочестивый» – праведник, изумляющий своим усердием в соблюдении религиозных и этических предписаний иудаизма нечестивых и даже некоторых ведущих вполне «цадиковатый» образ жизни, евреев. Среди этих групп, группок и толп, бродили аскеты-одиночки, проводившие дни в постах, молитвах и покаянии, напряженно ожидавшие избавления, а также страсть, как воспламенившиеся прозелиты и старослужащие, молящаяся и изучающие все, что написано о религии, даже без передышки на обед. Они страстно медитировали, вводя себя в молитвенный транс особыми телодвижениями, ликованием, радостными воплями, песнями и плясками. Сегодня по Острову бродят самые разные иудеи: страстные ортодоксы, задумчивые консерваторы и невнятные даже своей половой принадлежностью, реформисты. Одеваются многие из них весьма оригинально, но в основном по моде 18 века и обязательно так, как обряжался их любимый отец-основатель. Иногда приходиться пуговицы считать, что бы отличить одну разновидность от другой. Вот, к примеру, одежда сатмарского хасида отличается от других венгерских капот, элегантных шелковых халатов, тем, что вместо трех пуговиц на ней красуются шесть – в два ряда по три. Бред какой-то, делать мне больше нечего – пуговицы считать! У меня и у большинства островитян есть другой, куда более точный способ идентификации наших религиозных братьев. Ежели человек в вязаной кипе, то наличие у него «пистоля» или даже автомата неудивительно: либо он живёт поблизости от скучающих за «забором безопасности» мусульман, либо идёт с военных сборов. Он, этот парень, наш человек – отличный солдат и отчаянный патриот. Если худая глиста в бороде и шляпе скребется к вам в дверь и просит средств на образование и пропитание множества своих и чужих очкастых детёнышей, посылайте грубо или завитее Буча, Дрюча или Крюча, которые строго рявкнув обратят его в бегство – к вам приходил паразит. Глиста может оказаться и толстенькой, напитанной добровольными пожертвованиями зарубежных богатеньких своих братцев, но на скорость скатывания по лестнице это не повлияет – нечистое животное за дверью опасно как диббук!

Она, глиста эта, всю жизнь изучает Тору с многочисленными комментариями к ней, прерываясь исключительно на клянченье, в то время как вы пашете неутомимо, что бы прокормить свою родную семью и эту мохнатую шоблу любящую вас не за харчи, а просто так. Ежели вы начнёте беспокоить приходящего мимо или любого подвернувшегося «доса»^[48] вопросами про разных древних мудрецов, которые работали врачами, пастухами, простыми генералами, банкирами или изо всех сил крестьянствовали, он, ортодокс этот, вас огорчит полным отсутствием любого энтузиазма по поводу труда.

Ежели вы пересчитали таки его пуговицы и обнаружили, что он сатмарская сволочь можете его немного пооскорблять, он предатель. Он и вся эта шантрапа считают, что процветание Острова незаконно и надо дождаться прихода Машиаха, и только тогда строиться и жить, а пока позвать арабов, которые и есть хотя и временные, но всё-таки, хозяева этой страны. Это ничего, что пока придёт Помазанник, всех евреев повырежут поголовно, главное, что бы идеи их любимого ребе из секты «Натурей карта»^[49] реализовалась! И вот, во исполнение своей бредовой мечты, некий раввин Фридман поехал поручкаться с иранским животным, за что другой раввин, наш островной, Йегуда Меши-Заав из тех, кто собирает на местах терактов останки погибших, дал ему в морду, порвал одёжу и вбил цилиндр на мохнатые уши и очень жалел, что оттащили и не разрешили совсем придушить. Радость польской полиции от зрелища дерущихся евреев слегка потускнела, когда «наш» ребе сказал: «Мы были под тяжелым впечатлением от посещения Освенцима, когда узнали, что он здесь. С каждым ударом я чувствовал, что говорю за весь еврейский народ. Ради этого стоило ехать в Польшу». Да, ради удовольствия набить морду такой пакости, даже я поехал бы в Польшу.