Текст книги "Язык в революционное время"

Автор книги: Бенджамин Харшав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Так, на пороге Второй мировой войны, все политические программы казались закрытыми или неудавшимися. Всеобщий пессимизм оправдался. Оказалось, что правы сионисты, говоря, будто ассимиляция евреев невозможна, а «еврейский вопрос» будет подниматься и при коммунизме. И ассимиляторы, и сионисты оказались правы, заявляя, что культурная автономия без территориальной власти нежизнеспособна. Бундисты оказались правы в том, что сионизм нереализуем в арабском мире и не дает надежды миллионам евреев. 26 августа 1939 г. Хаим Вейцман в слезах закрыл последний предвоенный Сионистский конгресс, проводившийся в нейтральной Швейцарии, словами: «У меня нет другой молитвы, кроме одной: чтобы нам всем встретиться еще раз живыми». Холокост, наступивший вскоре после этого, уничтожил и народ с его внутренними институтами, развившимися в Европе, и удивительные достижения ассимилированного еврейства вообще.

* * *

Я сомневаюсь в том, что эти трагические итоги можно было предсказать в 1920-е гг. или даже в 1930-е, когда немецкое и русское еврейство благоденствовало, а идишская культура процветала в Европе и Америке. Евреи всегда приспосабливались к шаткости бытия и делали все возможное для воплощения альтернативных решений; уцелевшие альтернативы положили начало новым историческим центрам народа, существующим сегодня в Израиле и в Соединенных Штатах. Но я не знаю, может ли кто-нибудь «доказать», что эти решения были единственно «верными» с самого начала, или они просто сорвали куш в исторической лотерее. Выжили бы два с половиной миллиона евреев в России, если бы нарком путей сообщения Лазарь Каганович не обеспечил поезда для их эвакуации на восток посреди неудач Красной армии, когда германские войска наступали летом 1941 г.? Существовал бы сегодня Израиль, если бы по счастливой случайности британская армия не остановила в Эль-Аламейне немцев, готовых продвигаться дальше вплоть до Ирака? Ишув не взбунтовался, когда враждебно настроенные власти подмандатной Палестины арестовали его лидеров в 1946 г., и трудно сейчас угадать, как бы он выстоял перед лицом наступавших немецких танков. В любом случае вследствие изменчивости истории, отказа от иных решений, готовности евреев диаспоры встать на сторону сионизма, а также благодаря помощи народов мира в решающий момент – но в основном благодаря стойкости новой ивритской культуры и общества, их величайшей жертве и коллективной воле – еврейская революция окончательно закрепилась в Израиле и превратилась в Государство.

* * *

И здесь, как в модернистском романе, к истории добавляется противоположный конец, на сей раз счастливый, но наступающий только после завершения трагического финала. Государство Израиль возникло и выстояло в Войне за независимость 1948 г. благодаря помощи уцелевших от Холокоста и общественному мнению, находившемуся под его влиянием. Ассимиляция, провалившаяся в европейских тоталитарных режимах, достигла впечатляющего успеха в Соединенных Штатах и других странах Запада. Теперь участие в общей полисистеме возможно в сочетании с – хотя бы номинальной – еврейской идентичностью. Кажется, что осознание героизма еврейского государства и Холокоста обогатило новое мышление евреев Запада.

Таким образом, идеологии еврейской секулярной культуры, сионизм и ассимиляция – все в итоге реабилитировали себя. К трехъязычной еврейской литературе, созданной в период революции, пришло международное признание: Нобелевские премии были присуждены Шмуэлю Йосефу Агнону (ивритская литература) в 1966 г., Исааку Башевису Зингеру (идишская литература) в 1978 г. и Нелли Закс и Солу Беллоу (еврейская литература на немецком и английском языках) соответственно в 1966 и 1976 гг. Так, с мировым признанием, трехъязычная еврейская литература периода миграций подошла к концу.

16. Эпоха модернизма

Я начал этот очерк с намека на параллели между еврейской революцией и веком модернизма в литературе и искусстве, и я закончу его комментарием по этому вопросу.

Модернизм затронул всю еврейскую культуру и литературу, и, наоборот, многие видные модернисты были евреями. Присоединение к общей культуре в той точке, где вся предыдущая традиция (не разделенная евреями) казалась отброшенной, было логичным. Сильный толчок, освободивший каждого отдельного еврея от уз общины, – ценное качество любого авангардистского движения.

Но более глубокая проблема лежит в подобии главных феноменов и исторических корней этих двух одновременных движений. Как и еврейская революция, модернизм зародился в конце XIX в., пышно расцвел после 1905 г., прорвался на главную позицию после Первой мировой войны, завершил свои завоевания к концу 1920-х гг. и вновь стал уважаемым движением в 1960-е гг. В модернизме художники и средства выражения из периферии двигались к центру: в искусстве, в обществе и в политике. Это верно и для евреев, вошедших в общую культуру, двигаясь из «антиобщества». Период модернизма в Европе совпал с периодом, который позволил расцвести принципиально новой еврейской культуре, дал возможность евреям повысить свою роль в обществе, а также привел к возникновению фанатичных идеологий и тоталитарных режимов, обрушившихся и против евреев, и против модернистского искусства.

Как и в модернизме, возрождение и осмысление языка и его проблематичной природы были центральными в еврейской революции. Как и модернизм, эта революция характеризуется отрицанием, переоценкой всех традиционных ценностей двухтысячелетней культуры и установлением новой системы ценностей, в связи с чем возникла необходимость в новой реконструкции истории. К 1930 г. период освоения всех новых базовых возможностей завершился в обеих сферах, а к 1950-м и 1960-м гг. были отточены классические формулировки: витрина модернизма в Музее современного искусства в Нью-Йорке и витрина Государства Израиль обозначили их принятие в центр общей культуры.

В последнем поколении стало модно говорить о «постмодернизме» в литературе, искусстве и архитектуре. В еврейской области тоже можно говорить о «постреволюционном» периоде. Эра гордого «ивритского» возрождения в Израиле завершилась: израильтяне опять называют себя «евреями». С середины шестидесятых и в Израиле наблюдается популярность биржи (когда-то бывшей презренным символом галутных спекулянтов и «Менахеммендлов»); в Израиле размещается центр международной торговли (примечательно, что это торговля товарами, созданными революцией: оружием и продуктами сельского хозяйства); произошло травматическое осознание Холокоста (включая отношение большинства народов к Израилю, которое, похоже, вечно сопровождалось признаками антисемитизма); наблюдается возвращение к трансисторическому религиозному сознанию как в форме возрождения ультраортодоксальной религиозности, так и в форме фундаменталистского символизма; утрачена вера в светские и культурные ценности – все это суть признаки «контрреволюции», которые, несомненно, потребуют поисков нового баланса. «Третье поколение», как в Израиле, так и в диаспоре, пытается оглянуться – на Холокост и на «дореволюционное», иногда религиозное прошлое, хотя и с минимумом конкретного личного опыта. К четвертому поколению все это будет казаться слишком эфемерным, чтобы интересоваться всерьез.

Тем не менее модернизм можно преодолеть, но нельзя совсем игнорировать. Подобным же образом трудно представить Еврейское государство или еврейскую литературу без достижений революционного секулярного периода. Также трудно представить евреев Запада, отказавшихся от интеграции в общую культуру, – сохраняют ли они свою специфическую идентичность или растворились в глобальном обществе, как это произошло с гугенотами в Берлине, которые стали просто немцами с французскими именами?

* * *

Описанное столетие не имеет никаких параллелей в истории по своему ошеломляющему множеству разнообразных пересекающихся течений, личностей, изменений, форм творчества, завоеваний и поражений. Сможет ли (и если да, то каким образом) какая-то из двух новых возможностей просуществовать еще сто лет – это тема для размышлений.

Часть II
ВОЗРОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА ИВРИТ
Анатомия социальной революции

17. Чудо возрождения иврита

Беспрецедентное возрождение древнееврейского языка и создание на его основе нового общества были восприняты как чудесное явление. Мы увидим, что оно осуществилось благодаря сложному сочетанию социальных и исторических факторов, коллективной воли и исторических случайностей. Важность этого возрождения состоит не только в чуде языка и всего того, чем является язык для своих носителей; помимо всего этого была создана база, на которой смогло возникнуть новое еврейское общество светского типа со своей культурой, возродился из пепла тот феникс, которого Тойнби называл историческим «ископаемым», – евреи. Язык даровал своим носителям средство выражения всей совокупности опыта двадцатого века на собственном наречии, а также новую социальную идентичность, не зависящую от страны происхождения и политических взглядов.

Другой возможной базой для такого нового еврейского национального общества были воскрешенный язык идиш и его культура – в течение нескольких десятков лет в этом направлении действовало даже более широкое движение по всему земному шару, и эта возможность казалась намного более реальной. После возникновения больших национальных государств в Европе малые этнические группы тоже стали развивать национальные движения, которые боролись за национальную идентичность на основе общего языка, литературы и культурного наследия. В многонациональной Австро-Венгерской империи родилась идея о том, что желательно и возможно установление этнических культурных автономий в рамках больших государств, у австромарксистов эта идея была позаимствована и модифицирована Сталиным (в его работе «Марксизм и национальный вопрос», 1913), определившим национальную политику Советского Союза практически с самого начала его существования. Увы, как показала история, эта теория не работает: в настоящее время на территории бывших Австро-Венгерской и Российской империй даже самые маленькие этнические группы, обладающие отдельным языком или религией, требуют политической независимости и территориального суверенитета. Другими словами, американское решение, наложившее единую национальную мифологию и единый язык управления и образования на разные этнические группы, победило югославскую или советскую модели (конечно, бывшие этнические группы в Соединенных Штатах не живут на ограниченных внутренних территориях, как это происходит в Европе). В свете этого урока сомнительно, чтобы еврейское светское общество, не имеющее большинства населения на какой-то территории, при условии, что его членам открыты двери в другие, соседние культуры большинства, могло бы в конечном счете сохраниться. Однако именно этого добивалась идишская культурная автономия, но гипотетический вопрос, надолго ли ее может хватить, был снят с повестки дня двумя тоталитарными империями – нацизмом и сталинизмом.

Сталин заявлял, что евреи не являются нацией, поскольку у них отсутствуют два обязательных признака нации: территория и общий язык. Сионисты под влиянием похожих теорий придерживались похожих взглядов, но видели средство исправления ситуации в активных попытках обрести недостающие признаки. Они отреклись от настоящего в пользу будущего, которое восстановит далекое прошлое, а в прошлом были и территория, и язык, и политическая независимость. Они воспользовались скорее «американским», чем «югославским» способом решения национальной проблемы, навязав иврит и новый понятийный мир иврита иммигрантам из всех стран, говоривших на всех языках. И они больше верили в национальное могущество и суверенитет, чем просто в культурную автономию.

Извне возвращение к почти мифологическому прошлому через две тысячи лет могло показаться донкихотской авантюрой, чем-то вроде возвращения всех германских племен в Иран или в Индию. Но субъективно, в собственной мифологии и литературе, евреи никогда не разрывали связей с этой землей и никогда не отказывались от древнееврейского языка. Поэтому, основательно придавленные опытом существования в Европе и вдохновленные националистическими чаяниями, некоторые из них последовали за тенденциями радикального века и после бесчисленных поражений и жертв добились вожделенного возвращения к земле и языку. Теодор Герцль говорил: «Если захотите, это не будет сказкой», – и небольшое количество людей продемонстрировало достаточно воли, чтобы эта сказка воплотилась в реальность.

Преимущество иврита перед идишем (помимо того, что ему повезло избежать Холокоста) состояло в неразрывной связи с территорией и с классической, принадлежащей только ему и вместе с тем почитаемой во всем мире литературой – Библией. Евреи называли себя «народом Книги»: скорее не «Книга Книг» принадлежала им, а они принадлежали Книге. Они называли Палестину старым именем Эрец Исраэль (т. е. «еврейская земля») и культивировали иврит как язык этой страны. Но в отличие от других древних цивилизаций, которые прошли модернизацию и обрели независимость примерно в одно и то же время в собственном традиционном пространстве, иврит вернулся на исконную землю после долгого отсутствия, извне, из европейского мира современности. Это был не древний язык великой многовековой цивилизации, законсервированный на сотни лет (как это произошло в арабской или индийской культуре) и постепенно проросший в двадцатый век, а скорее новый язык, воссозданный в самом сердце модернизационных изменений, в контексте интеллектуального брожения в России, которая сама испытывала потрясение, пытаясь овладеть абстрактными, идеализированными формами культуры современного Запада. На этой общей духовной волне иврит вырос как язык современных чувств, литературы, политики и идеологии, скитаясь по текстам, написанным за несколько тысячелетий. Такой глубины и такой связи с землей не хватало языку идиш.

* * *

Однако на заре возрождения иврит был весьма однобоким средством выражения. Он был сосредоточен на ограниченном количестве религиозных тем и игнорировал множество других сфер, даже тех, которые существовали в прошлом. Библейский словарь довольно скуден, часто представляет собой случайную выборку, ограниченную текстами, включенными в канон, а литературный язык связан жанрами, встречающимися в Библии, для него характерны сухость и лаконичность форм. Обширная талмудическая литература включает терминологию для реалий, таких, как инструменты, растения или животные, но они встречаются в произвольной выборке по разным темам и разбросаны по разным контекстам. Многие из них утратили свое значение для читателей, поскольку те больше не встречались с такими объектами. Кроме того, в течение столетий при изучении этих текстов интересовались больше универсальными законами, чем конкретными объектами, упоминавшимися в прошлом. В результате иврит страдал нехваткой простейших слов из самых разных сфер жизни, описывающих не только современный мир, но и базовые понятия и окружающие предметы, даже из домашнего обихода: евреи или не обращали внимания на конкретные вещи, или пользовались для их обозначения иноязычными словами. В многоязычной культуре это не составляло проблемы: можно было воспользоваться либо разговорным языком, либо языком этнического большинства. Словари иврита даже в конце XIX в. переводили названия основных растений или птиц с других языков на иврит словами: «вид дерева» или «вид птицы». В случае необходимости иноязычные слова просто вставляли в ивритский текст (именно так ивритоязычный комментатор XII в. Раши донес до нас множество старофранцузских слов, а богемские комментаторы сохранили старочешский язык); протоколы раввинских судов часто цитировали показания свидетелей на идише. Одна из сторон работы по возрождению иврита заключалась в исследовании, идентификации и классификации слов, упоминавшихся в источниках, включая такие темы: «библейская зоология», «флора и фауна в Талмуде» и т. п. Многие из этих слов удалось восстановить и приспособить для современного употребления. Например, «картофель» по-украински будет «бульба», а на идише булбес (во множественном числе). А в Мишне есть слово больбос или бульбус (гласные не определены) в единственном числе; это, очевидно, греческое слово bolbos (или латинское bulbus), означающее луковицу или клубень, записанное ивритскими буквами (даже тогда иврит был беден словами, означающими реалии, но ивритское написание сделало само это слово ивритским). Менделе Мойхер-Сфорим, услышав звучание идиша в исконно ивритском слове из «источников», присвоил ему значение «картофель» и придал арамейскую форму множественного числа: бальбусин. Израильский иврит, однако, отказался от этого слова (оно звучало слишком идишским) и предпочел название тапухей адама – земляные яблоки (от французского pomme de terre).

Легендарной фигурой в возрождении языка стал Элиезер Бен-Иегуда (1858–1922). Его называли идеологом и пионером возрождения иврита в качестве разговорного языка, а также человеком, который принес собственную семью в жертву во имя воспитания первой ивритской семьи и первого ивритоязычного ребенка после двух тысяч лет языкового изгнания. Его именем названы улицы в каждом израильском городе, и о нем написана целая житийная литература[64]64
  Включая английскую книгу Роберта Сент-Джона «Язык пророков: история жизни Элиезера Бен-Иегуды» (R. St.-John, Tongue of Prophets: The Life Story of Eliezer Ben-Yeguda, 1952).


[Закрыть]. Действительно, Элиезер Бен-Иегуда начал пропагандировать свою идею (хотя еще туманно) в своей первой статье «Жгучий вопрос», опубликованной в Вене в ивритском журнале Ха-Шахар в 1879 г., и посвятил ей жизнь, эмигрировав в 1881 г. в отсталую, находившуюся под оттоманским владычеством Палестину. Он издавал в Иерусалиме газеты на иврите, принимал участие в организации различных обществ, изобрел более двухсот новых слов на иврите и собственной рукой выписал около полумиллиона цитат из исторической библиотеки ивритских текстов для своего большого словаря языка иврит, созданного по типу классического «Оксфордского английского словаря» и изданного посмертно в семнадцати томах. Он стал символом возможности овладеть ивритом как разговорным языком – идеи, радостно принятой и воплощенной ивритским образованием по всему миру, особенно после его смерти. Но по существу, несмотря на свою патетическую фигуру и биографию, Бен-Иегуда практически не повлиял на само возрождение языка, который начал укореняться спустя четверть века после его приезда в Эрец Исраэль, в среде Второй алии. В подробном исследовании жизни Бен-Иегуды Джек Феллман (Fellman 1973) показал, что в шести из семи поставленных им целей (т. е. кроме издания газеты Ха-Цви) он лично практически не добился успеха.[65]65
  См. также обзор по этому вопросу в рецензии на книгу Феллмана: Nahir 1977.


[Закрыть]

В 1989 г. в Израиле и по всему миру торжественно отмечалось столетие возрождения языка иврит, которое приурочили к столетию основания Комитета языка иврит, впоследствии ставшего израильской государственной Академией языка иврит; по этому поводу были выпущены почтовые марки и изданы книги. Но эта претензия, конечно, преувеличена. На самом деле, в 1889 г. в Иерусалиме тремя сефардами и двумя ашкеназами (включая Бен-Иегуду) было основано «Общество точного[66]66
  Это может также означать «отборный», «понятный» или «точно произносимый», т. е. в сефардском произношении, распространение которого было основной целью.


[Закрыть] языка» («сафа брура»). Своей целью они заявляли борьбу с «жаргонами» ашкеназов и сефардов (т. е. с идишем, ладино и другими разговорными диалектами), которые усиливали враждебность между многочисленными еврейскими этническими группами, проживавшими в Иерусалиме, а также распространение единого сефардского произношения. В конечном итоге этот кружок основал Комитет языка, состоявший из четырех ученых, включая Бен-Иегуду. Но этот комитет существовал только номинально и в течение всего лишь полугода, не разработал никаких документов и не достиг никаких результатов. Через пятнадцать лет, в 1904 г., недавно образованная Ассоциация учителей учредила новый Комитет языка, с тем же названием, но и этот комитет бездействовал. Новый Комитет языка в реальности продемонстрировал первые скромные результаты только в 1911 г. – через тридцать лет после приезда Бен-Иегуды в Палестину, – опубликовав маленькую статью об утверждениях и отрицаниях в использовании некоторых слов (см.: Fellman 1973:92), а в 1912 г. в первом выпуске «Записок Комитета языка иврит» был помещен и первый краткий отчет по реконструированной истории языка (см.: Academy 1970:27–35). Скромная деятельность участников этого комитета не стала, однако, движущей силой возрождения языка: оно произошло, когда поколение Второй алии сформировало социальную базу для языкового возрождения, когда Тель-Авив (основанный в 1909 г.) и рабочее движение (с 1906 г.) создали общую структуру для их жизни в ивритской среде. Работа нового Комитета языка состояла в первую очередь в создании неологизмов и пропаганде сефардского произношения[67]67
  На самом деле, ашкеназское, сефардское и другие правила чтения иврита не представляют собой диалектов в прямом смысле, поскольку речь идет не о живых языках, а о видах устного произнесения одних и тех же канонизированных письменных текстов. С другой стороны, разница в произношении у них гораздо больше, чем между обыкновенными диалектами или даже между родственными языками.


[Закрыть], и на время Первой мировой войны она опять прервалась. Лишь после войны, т. е. при упорядоченной власти Британского мандата, иврит получил признание в качестве третьего официального языка в Палестине. Тогда Комитет языка начал издавать журнал «Лешонену: Наш язык. Журнал для совершенствования языка иврит» и энергично принялся за дело стандартизации и систематизации. Так что слава первоначального Комитета языка видна только с позиции современной престижной Академии языка иврит (превратившей Лешонену в журнал, посвященный больше исследованию, чем «совершенствованию»).

Во всяком случае, хотя значение Элиезера Бен-Иегуды и Комитета языка иврит в языковом возрождении бесспорно – они придали этому делу определенный авторитет и ввели в ивритский вокабуляр множество слов, – не они создали новую ивритскую культуру, живой язык иврит и ивритское общество, которое позже трансформировалось в Государство Израиль.

У возрожденного иврита нет точной даты появления на свет; процесс шел неравномерно, начавшись задолго до упомянутого 1889 г. и продолжаясь много позже этой даты. С одной стороны, не учитывая разносторонний и художественный ренессанс письменного иврита, невозможно понять его внезапный расцвет в качестве разговорного языка. Плоды этого ренессанса видны по крайней мере с середины XIX в. в России: в романе Авраама Мапу (1808–1867) Ахавас Цион («Любовь в Сионе» или «Любовь Сиона», 1853; само слово «любовь» произвело революцию!); в романах, переведенных на иврит Калманом Шульманом (1819–1899), особенно «Парижских тайнах» Эжена Сю (Вильна, 1859); в первой ивритской газете, подробно писавшей о науке и новых технологиях, Ха-Цфира, основанной в Варшаве в 1869 г.; и – особенно – в появлении поэзии Бялика в начале 1890-х гг., в автопереводе Менделе Мойхер-Сфорима «Путешествия Вениамина Третьего» с идиша на иврит (1896), в основании журнала Ха-Шилоах, издававшегося Ахад ха-Амом с 1897 г., и в дальнейшем расцвете еврейской литературы и словесности в широком смысле. С другой стороны, социальные ячейки, использовавшие иврит в устном общении, сформировались в Эрец Исраэль только со времен Второй алии (особенно между 1906 и 1913 г.) как часть радикальной идеологической программы, реализовывавшейся фанатично преданными пионерами (на иврите их называли мешуга ле-давар, «одержимые одним делом» или «одержимые навязчивой идеей»[68]68
  Метафора безумия неоднократно возникает в течение этого периода. Нехама Файнштейн-Пухачевская из Ришон ле-Циона («Первое [поселение] в Сионе») рассказывает, что Давид Юделевич, фанатичный учитель иврита, наказывал любого ребенка, который говорил в его присутствии не на иврите. Когда девочка, лежавшая в постели с высокой температурой, позвала Нехаму по-русски, он закричал: «Иврит, иврит!» Девочка расплакалась, и доктор Амация заставил его замолчать: «Мешуга иш ха-руах! Сумасшедший интеллектуал!» (Academy 1970:26).


[Закрыть]), которые построили два крыла еврейского ишува: рабочее движение и первый ивритский город.

* * *

Возрождение языка иврит – дело непростое, даже для его героев. Израильский писатель Натан Шахам рассказывает в своих мемуарах (Сефер Хатум, 35) о встречах своего отца с Бяликом. Его отец, писатель Элиезер Штейнман (1892–1982), прекрасно знал традиционные еврейские тексты и был ключевой фигурой революционного модернизма в ивритской литературе. Бялик, признанный «национальным поэтом» «периода возрождения», перенес талмудические легенды в современную ивритскую литературу, он издавал ивритских поэтов средневековой Испании и работал над «собиранием» еврейской литературы разных веков. Эти два писателя, владевшие всеми сокровищами иврита, прогуливались по первому «ивритскому» городу в начале 1930-х гг., беседуя на идише[69]69
  В середине 1920 гг. такое поведение Бялика стало причиной публичного скандала: ревнители иврита устроили общественный суд и осудили «национального ивритского поэта» за использование идиша в обиходе. Бялик был вынужден объясняться и принес извинения. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. Один из анекдотов о Бялике приписывает ему такое высказывание: «Йидиш редт зих, гебреиш дарф мен рейдн» («На идише говорится само собой, а на иврите надо говорить»). А Гершом Шолем (1897–1982) рассказывал, как он пришел в дом Бялика на традиционное пятничное собрание, где говорили на идише. Когда вошел Шолем, Бялик сказал: «Дер йеке из гекумен, ме дарф рейдн лошн койдеш» («Пришел йеке [немецкий еврей], надо говорить на святом языке») (Sholem 1982:188).

В лекции, прочитанной «Бригаде защитников языка» в Тель-Авиве в 1929 г., профессор доктор Йосеф Клаузнер рассказывал, что во время траура по матери он хотел, по обычаю, прочитать отрывки из Книги Иова, но столкнулся с проблемой: «Вместо того чтобы читать Книгу Иова, я вынужден был изучать ее». Он взял французский перевод Иова и больше не нуждался в объяснениях: «…с точки зрения языка все было понятно и просто, так что я смог устремить свои мысли к идее, восхищаться возвышенными фразами и найти утешение в скорби» (Klauzner 1956:362; курсив авторский; см. перевод этого очерка в настоящей книге). Профессору доктору (он настаивал на таком титуловании во всех своих публикациях) Йосефу Клаузнеру, ведущему пропагандисту возрождения «еврейского наречия» в России, редактору главного журнала ивритской литературы Ха-Шилоах, первому профессору ивритской литературы в новообразованном Еврейском университете в Иерусалиме, чьим родным языком был идиш, языком культуры – русский, а языком, на котором он написал свою докторскую диссертацию, – немецкий, – этому человеку требовался французский перевод еврейской Книги Иова, чтобы найти утешение после смерти матери!

В своей автобиографии «Осуществившаяся мечта» Элиезер Бен-Иегуда признавался, что в жизни он сожалел о двух вещах: что он не родился в Эрец Исраэль и что его первые слова были не на иврите. В соответствии с романтической концепцией иррациональной связи человеческого существа с его корнями и родиной он признавал: «Я никогда не смогу почувствовать к земле предков той глубокой привязанности, которую испытывает человек к месту, где он родился и провел детские годы». (Что он имел в виду – пасмурную осень в родной Литве?) То же самое относится к языку:

Я говорю на иврите и исключительно на иврите, не только с членами семьи, но и со всяким, кто, как я знаю, более или менее понимает иврит. И меня не заботит вежливость или уважение к дамам и то, что я веду себя грубо; эта грубость породила много ненависти и вражды ко мне в Эрец Исраэль. <…> Я думаю на иврите днем и ночью, наяву и во сне, в болезни и здравии и даже когда страдаю от сильной физической боли. И теперь я снова должен признать: иногда, когда мой разум погружается в раздумья, особенно о былых днях, днях детства и юности, он на мгновение освобождается (и я этого почти не чувствую) от ига иврита, которое я со всей решимостью взвалил на себя, – и я внезапно осознаю, что в этот момент думал не на иврите, то есть из-под моих мыслей, выраженных ивритскими словами, выглянули несколько иностранных слов, на ашкеназском [т. е. на идише[70]70
  Несгибаемый гебраист никогда не назовет идиш по имени, он всегда скажет о нем «еврейско-немецкий» или «ашкеназский».


[Закрыть]], а также русском и французском!

(Ben-Yehuda 1986:57)

Народная мифология питается от образа героя, воплощающего идеал, восторгаясь фигурой, чьей личной биографии легко поверить и сопереживать, в особенности страданиям и жертвам, случившимися в этой жизни, символизирующей высокую цель. Так, Теодор Герцль закрепился в сознании людей в виде легендарного Царя Иудейского (несмотря на то что ему предшествовало движение «Любящих Сион» – Хибат Цион, или палестинофилов). Хаим Нахман Бялик стал поэтом-пророком, «заплатившим собственной кровью и плотью» (как он сам сознавался в своих стихах) за ту поэтическую искру, от которой в сердцах людей возгорелось пламя (несмотря на то что в период возрождения были и другие замечательные поэты, такие, как Шауль Черниховский и Яаков Штейнберг). Йосеф Трумпельдор (1880–1920), убитый во время обороны Тель-Хая (в Галилее), приобрел образ «однорукого героя» (хотя руку он потерял в 1905 г., защищая Россию от японцев). Йосеф-Хаим Бренер запомнился как факелоносец аф-аль-пи-кен, «несмотря-ни-на-что», – как будто его смерть в 1921 г. в Яффо от рук арабских повстанцев оправдала отчаяние и решимость его сочинений. А Элиезер Бен-Иегуда запечатлелся в памяти народа как отец языкового возрождения, положивший на этот алтарь собственную семью. Значение этих фигур приняло сверхчеловеческие масштабы в период между мировыми войнами, когда зародились и распространились в Эрец Исраэль и по всему миру ивритское образование, ивритоязычные школы и сионистские молодежные движения, когда жизненно необходимо было «завоевывать души» для сионистского дела.[71]71
  Бар-Адон (Bar-Adon 1988:117) рассказывает о яростных нападках Бялика на сионистского активиста из Одессы Менахема Усышкина (1863–1941) за то, что тот объявил Бен-Иегуду «воскресившим ивритскую речь», а также о том, что Агнон возражал против именования Бен-Иегуды «воскресившим язык иврит». В беседе с Бар-Адоном Агнон говорил, что Усышкин признавался ему, что иврит воскресил не Бен-Иегуда, «но люди ищут героя, и мы даем им героя…»


[Закрыть] В обществе, построенном на догматической пропаганде, такие фигуры всячески лелеют; сегодня мы отдалились от них в достаточной степени, чтобы глубже исследовать факты и реальные исторические силы, формировавшие историю.

Но прежде чем изложить последовательность исторических событий, необходимо прояснить некоторые теоретические вопросы. Мы сделаем это в следующих двух кратких главах.