Текст книги "Язык в революционное время"

Автор книги: Бенджамин Харшав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Возникает такая картина: наш язык пионерский, грубый, сильный, мужской – подобно «мужским» рифмам, которые предполагает сефардское произношение; он противопоставлен мягким, «женским» рифмам, доминирующим в ашкеназской поэзии (как в итальянском). И лучшим примером этого является твердое, эмфатическое ударение на конце слов, энергично произносимых Бен-Гурионом, – будто он своей речью должен преодолеть противостоящую ему силу.[110]110
  Хотя в произношении Бен-Гуриона сильное ударение падает на последний слог, последний гласный парадоксальным образом как будто стягивается, почти проглатывается, как в идише в его родной Центральной Польше: поаЛьМ ве-хайаЛьМ, бе-йаММ труФМ Эле (в этих словах последний слог безударный!).


[Закрыть]

«Сефардское» произношение быстро распространилось в диаспоре, особенно в ивритских школах, находившихся под влиянием сионизма. Оно олицетворяло собой вызов, брошенный светским национализмом религиозной традиции. Эти школы должны были оторваться от религиозного мира с его традиционным ашкеназским произношением «святого языка». Но ашкеназское произношение и по сей день борется за свое положение и остается единственно легитимным в глазах многих ортодоксальных иудеев диаспоры, что видно из английской транслитерации ивритских слов в газетных объявлениях, обращенных к ортодоксальной аудитории, в том числе обращения Любавичского ребе в «Нью-Йорк таймс», или из его длинных проповедей, которые произносятся на идише и содержат около 80 % слов на иврите в его гипертрофированно литовском ашкеназском произношении. Характерный случай был в период между мировыми войнами в Вильне, «литовском Иерусалиме», где удалось достигнуть компромисса со светскими гебраистами: существовала начальная школа на ашкеназском диалекте (называлась она соответственно бейСЕЙфер аМОми) и гимназия на «сефардском» (поэтому она называлась тарБУТ, а не тарБЕС).

Но здесь возникает неожиданная вещь: иврит, который в итоге был принят в качестве базового языка в Эрец Исраэль, – это далеко не сефардский иврит, а скорее неосознанно компромиссный общий знаменатель между двумя основными диалектами, сефардским и ашкеназским.

Те, кто внедрял ивритскую речь в социальных ячейках, были молодыми ашкеназскими евреями из Восточной Европы, которые ранее говорили на идише и прошли этапы увеличения строгости (призывы Жаботинского к «монотонности») и эстетизации речи. Эта группа в принципе приняла сефардское произношение, не имея активного контакта с ивритоязычными сефардами, и пропустила его через свои старые лингвистические навыки. На самом деле это был тяжелый переход на абсолютно новый язык: ведь человеку, который читал и писал на иврите, приходилось забывать про кЕйсЕйс или кОйсОЙс («стаканы» или «бокалы») и говорить кОсОТ; ударение сдвигалось, гласные сокращались и изменялись, а мягкое с на конце в израильском иврите переходит в твердое т. Резкость языка ощущалась во всегда ударных окончаниях большинства слов, обычно представляющих собой закрытые слоги.

Конечно, изменилась вся звуковая система, хотя в конечном итоге и с, и т – т. е. знакомые звуки – остались в языке (хотя т стало более распространенным, чем раньше). Как показал лингвист Хаим Бланк, в израильском иврите не появилось ни одного звука, которого не было в идише, кроме одного – гортанной смычки, но это не согласный, требующий произношения, а нулевой звук, пауза перед гласной: израильский носитель языка различает лир'ОТ) («видеть») и лиРОТ («стрелять»), мар'А («зеркало») и маРА («желчный пузырь»), ЦА'ар («печаль») и ЦАР («царь»), мэ'ИЛЬ («пальто») и МИЛЬ («миля»). В ашкеназском диалекте здесь нет разницы, и оба слова в каждой из этих пар произносятся как второе из них (многие ашкеназские евреи, и в их числе премьер-министр Ицхак Шамир, не могут произнести гортанную смычку и до сих пор используют краткую форму в обоих случаях). Как показал в шестидесятые годы Хаим Бланк, выпускники средних школ восточного происхождения говорят так же, как ашкеназские выпускники, не обращая внимания на арабские гортанные и другие отличия в согласных. Возможно, в последние годы прослойка восточных евреев, произносящих гортанные хет и айин, увеличилась, но что касается прочих согласных, ашкеназский фильтр подействовал на всех образованных людей.

Однако в случае с гласными в израильском иврите, наоборот, с успехом действовал сефардский фильтр. Все библейские гласные произносятся с помощью пяти основных гласных – а, э/е, и, о, у – вместо восьми гласных и дифтонгов в ашкенозисе, десяти огласовок в каноническом библейском тексте (или семнадцати по-разному произносимых гласных в Словаре английского языка издательства «Рэндом Хаус»).[111]111
  Конечно, когда две огласовки следуют друг за другом или после гласной встречается согласный «йот», создается дифтонг, но здесь каждая огласовка обозначает только один гласный звук, а составные дифтонги составляют ничтожное меньшинство в языке.


[Закрыть] Ашкеназские носители языка приняли эту минимальную «сефардскую» норму частично из-за ненависти к дифтонгам ай, ой, ей, символизирующим диаспорные причитания (ой вей, ай-ай-ай, ой-ой-ой), частично чтобы создать более сухую, деловую, рациональную и «монотонную» интонацию, а главным образом потому, что они приняли верховенство «чистого» сефардского языка без всякой задней мысли. В результате такого максимального сокращения в израильском иврите около половины гласных в среднем тексте составляют а; например, то, что в ашкеназском иврите произносится как хазОке (а-О-е), в сефардском превращается в хазакА (а-а-А). Таким путем удалось достичь простоты, но было утеряно богатое разнообразие, та «культура языка», которая приучает говорящего к тонкостям и нюансам и служит основой для поэтической музыкальности. Еще хуже оказалось то, что большинство народа, включая даже поэтов, не знает, как правильно расставлять знаки огласовки, неотъемлемые в Библии и в поэзии, потому что различия гласных, сохранявшиеся в ашкеназском иврите, стерлись из израильской речи. (Большинство издательств нанимают специалиста-«огласователя» (накдан), который расставляет огласовки в поэтических текстах и в книгах для детей.)

Итак, израильский иврит объединяет набор ашкеназских согласных и сефардских гласных – в каждом случае это минимальный набор.

Аналогичный процесс произошел и с ударениями. Так называемое «сефардское» ударение полностью искусственное и никогда не использовалось в таком виде в живом разговорном языке. Что касается ритмического баланса в длинных словах, доминирующее в Библии ударение в конце слова оказывалось возможным там, где в середине слова существовала ритмическая вариация другого рода, а именно чередование долгих и кратких гласных. На самом деле именно это чередование долгих и кратких – в гораздо большей степени, чем ударение на последнем слоге, – лежало в основе размеров ивритской поэзии в средневековой Испании. Великий лингвист Роман Якобсон вывел общее правило для всех языков: когда в языке исчезает различение гласных по долготе, ударение переходит от краев слова к его середине. Но в ивритском произношении различие между долгими и краткими гласными под влиянием других языков исчезло во всех диалектах в то время, когда язык не был разговорным и естественные процессы в нем не происходили. В ашкеназском иврите, возможно из-за его сильной встроенности в разговорный идиш, произошел такой переход ударения на предпоследний слог. Но в искусственном «сефардском» (или, скорее, сирийском) чтении иврита обязательное ударение на последний слог сохранилось – что совсем не характерно для живого языка ладино или для сефардских баллад. В результате «сефардское» ударение часто падает на конец длинного слова из трех или даже четырех слогов, не имея ритмического баланса в середине, и, чтобы удержать все слово, необходимо строго выделять его в произношении.

Живой израильский язык принял эту искусственную норму для традиционных словоформ, но сбалансировал ее, сильно расширив группы слов с ударением на предпоследний слог: имена собственные, эмоциональные и сленговые выражения и иностранные заимствования. Большинство личных имен просто произносят с ударением на предпоследнем слоге, даже если формальная модель предполагает ударение на последнем слоге: ДАвид, САра, МеНАхем, МЕир и даже ИтАмар, – хотя, если следовать Библии, ударение в них должно падать на последний слог. В использовании неивритских слов израильский иврит следует идишской модели, которая заимствовала большинство интернациональных слов с ударением на предпоследнем слоге и в женском роде: гимНАсия, траГЕдия, коМЕдия, филарМОнит, симФОния (хотя основной иностранный язык, который сейчас влияет на иврит, а именно английский, склонен к ударению на третьем слоге с конца: TRAgedy, COmedy, SYMphony). Аналогичная модель, истоки которой лежат в Восточной Европе, применяется к словам, напрямую заимствованным из западных языков: телеВИзия, каСЭта, экзистенциаЛИзм (хотя во французском языке ударение падает на последний слог: existentiaLISME, а в английском – на четвертый с конца: exisTENtialism); и к таким прилагательным, как баНАли, реАли, элеменТАри, попуЛЯри (все эти слова отличаются от исходных английских BAnal, POpular, eleMENtary). Однако в иностранных словах, у которых в идише (как и в немецком) ударение падает на последний слог, в иврите оно переходит на третий с конца, как в русском: поЛИтика, ФИзика, МУзика, униВЕРсита – положение ударения, практически неизвестное ивриту в других случаях.

Эта модель, возможно, пришла из языковых привычек иммигрантов из Восточной Европы. Но потом она стала продуктивным способом заимствования иностранных слов в иврите. Поскольку большинство этих слов с ударением на предпоследний слог заканчиваются на а и тем самым автоматически принадлежат к женскому роду, доля существительных женского рода в языке – без них весьма скромная – существенно увеличивается. Более того, с этими существительными согласуются прилагательные и глаголы, которые тоже приобретают женский род и ударение на предпоследнем слоге. В стихах и песнях язык часто смягчается и приобретает тенденцию к чередованию мужских и женских рифм; отсюда большое количество существительных женского рода, допускающих ударение на предпоследнем слоге, в поэзии и песнях: оМЕрет – хоЗЕрет, оХЭвет – нилХЭвет, симлоТЭйа – хиштаГЭа и т. д. Женские модели также популярны в неологизмах, таких как тайЭсет, раКЭвет, матКОнет, мишМЭрет (эскадрилья, поезд, рецепт, смена). И вдобавок эмоциональный акцент может сдвигать ударение в слове к началу. Так, общее ощущение языка побуждает отказываться от сефардского ударения на последний слог.

Это не просто вопрос фонетики, он придает специфический характер израильской речи и носителям израильского иврита. И кроме того, это основная модель всего возрождения в Эрец Исраэль: идеологическое решение и энергичное насаждение новой модели поведения, радикально отличающейся от диаспорного прошлого, сопровождается подтекстом старого поведения, которое со временем проявляется вновь – еврейское появляется из-под ивритского.

28. Заметки о природе израильского иврита

Анализ израильского иврита в широкой культурной перспективе – включая язык литературы, журналистики и науки – до сих пор ждет внимательного исследования и обобщающих моделей. Здесь я хочу набросать несколько общих идей в качестве гипотезы для последующего обсуждения.

Оппозиция к диаспоре сначала выразилась, как и в других странах иммиграции, в смене фамилий (см. Toury 1990) и предпочтении других имен. Имена главных персонажей Библии, популярные в идише, казались слишком еврейскими и впали в немилость (хотя некоторые израильтяне до сих пор дают такие имена в честь дедушек); сюда относятся имена праотцев и пророков: Моше, Авраам, Сара, Двора, Ривка, Ицхак, Ирмиягу, Иешаягу, Иехезкель, а также небиблейское имя Хаим. Вместо этого предпочтение было отдано «значимым» именам (Зохар, Рина, Тиква, Геула, т. е. «Свет», «Радость», «Надежда», «Освобождение»), или именам «из природы» (Илан, Аяла, Ракефет, Наркис – «Дерево», «Лань», «Цикламен», «Нарцисс»), или таким библейским именам, которые не являлись специфически еврейскими, т. е. имена непопулярных персонажей Библии, малораспространенные среди европейских евреев (Боаз, Эхуд, Йоав). Известный израильский писатель, от рождения носивший имя Монек Тхилимзогер (или Мося Теилимзейгер. – Примеч. перев.; буквально «чтец псалмов»), в возрасте пятнадцати лет без родителей бежал от начинающегося в Польше Холокоста и приехал в Израиль. В молодежной колонии Бен-Шемен его имя изменили на Моше Шаони (от слова «часы»; видимо, тхилим, «псалмы», показалось слишком религиозным, а зогер германизировали до загер и неправильно истолковали как зайгер, «часы»). Но, став настоящим израильтянином, он проникся антипатией к имени Моше и, поняв искусственную природу своей новой фамилии, опять сменил имя на Дан Бен-Амоц (долгое время он скрывал в собственных биографиях, что он не урожденный сабра, пока сам не рассказал эту историю, перешагнув пятидесятилетний рубеж).

Ивритские слова, которые идентифицировались с идишскими, тоже отвергались. Израильтянин говорит йареах (луна), а не левана, как на идише; цибур (публика), а не олам; ме'уньян (заинтересован), а не ба'алан; роце (хочу), а не хафец; йимама (сутки), а не ме'эт-ле'эт; та'ануг (удовольствие), а не мехайе; михья (пропитание), а не хьюна; адам (человек), а не йегуди; иша (женщина), а не йегудия; менахель или ахрай (должностное лицо), а не ба'аль ха-байт (хозяин, босс; хотя так до сих пор говорят на сленге); морэ (учитель), а не меламед; тоца'а (результат), а не поэль йоце; лехашпиа (влиять), а не лиф'оль; бехайай (честное слово), а не бене'эманут; софер (писатель), а не ба'аль-мехабер; пеца (рана), а не мака; шодед (вор), а не газлан; рехилут (сплетня), а не лешон-ха-ра; иврит (язык иврит), а не лешон-кодеш; гой (иноверец), а не арель; бейт-кварот (кладбище), а не бейт-олам.

Большинство ивритских выражений вошли в идиш из постбиблейского слоя языка и были отвергнуты в Эрец Исраэль или из-за тенденции к отдалению от религиозного мира и от идишского мира, или для большей дифференциации между синонимами (например, олам в современном иврите означает «мир» и не может одновременно означать «публика»). Современному израильскому читателю не очень понятен язык Бренера или Агнона – представителей предыдущего поколения ивритской литературы, – особенно когда за ивритской фразой стоит идишское выражение[112]112
  См. примеры в моей статье на иврите, Harshav 1990b.


[Закрыть].

Судьба арамейского языка – это отдельная история. В религиозной полисистеме и в идишском мире арамейский был частью «святого языка». В традиционный корпус входили чисто арамейские тексты (Кадиш, части Гемары, Акдамут Милин, Хад Гадья и классическая каббалистическая книга Зохар). Поскольку активным, письменным «святым языком» был иврит, то синтаксис и общий рамочный дискурс были ивритскими. Арамейский не смешался со «святым языком», а интегрировался в него: арамейские тексты интегрировались в ивритский корпус, а арамейские фразы – в ивритский текст.[113]113
  Конечно, древнее влияние арамейского на иврит – это отдельный вопрос. В данном случае «иврит» включает в себя все, что он впитал в текстах своего базового корпуса: греческие, арабские, латинские и арамейские компоненты.


[Закрыть] В ходе возрождения литературы на иврите в диаспоре арамейский получил особое место и важную стилистическую функцию; у Иехуды Лейба Гордона и Менделе Мойхер-Сфорима он обозначает живую речь, т. е. идиш. В прочувствованном очерке на эту тему Бердичевский писал: «У нас не один литературный язык, а два, <…> два народа спорят о том, чтобы считаться породившими его, <…> иврит и арамейский. <…> Язык иврит любит величественное. <…> А арамейский – это язык хлесткой притчи и морали, <…> язык сердечной простоты, язык религии, язык евреев» (Berdichevski 1987:101). Бренер вставлял в свои рассказы многочисленные арамейские фразы, иногда сочиненные им самим, перемежая их с интернациональными, неивритскими словами.

Но ивритские пуристы боролись и с арамейским. Клаузнер заявлял, что на иврите допустимо говорить casus belli, но не садна д'ареа («человеческая природа везде одинакова»). Ури-Цви Гринберг, представитель другого лагеря, назвал свой журнал Садна Д'Ареа (выходил в 1925 г. в Эрец Исраэль). Вышедшие из иешив или из языка идиш любили арамейский язык. Но победу в борьбе одержал пурист Клаузнер: некоторые арамейские слова гебраизировались, и лишь немногие откровенно арамейские выражения остались в израильском литературном языке, придавая ему пикантность, подобно латинским выражениям в английском, таким, как sui generis или casus belli, которые не вошли в язык, но демонстрируют техническое владение ученым языком. Кажется, что носитель иврита желает одного, узнаваемого языка иврит, и если в него входит цитата на иностранном языке, то пусть это будет знакомый ему язык. Религиозная связь между ивритом и арамейским для него сегодня не имеет значения.

Язык иврит должен был определить границы и с идишем, и со «святым языком», хотя он формировался, пользуясь ресурсами обоих этих языков. Так, выражения из религиозного и талмудического мира, а также переводы идишских пословиц и идиом отвергались, как только их узнавали. Тем не менее после пуристских чисток идишские выражения проникли в израильскую идиоматику и в израильский сленг (сам идиш заимствовал многие из них как из талмудических, так и из европейских источников). Обширные слои идишского подтекста лежат под мнимо архаичным, близким к «святому языку» ивритом Агнона. Интересно, что и явно библейские элементы казались наивными и старомодными. В результате было принято три основных европейских способа указывать время, отраженные в трех глагольных временных формах; при этом библейскую конструкцию будущего в прошедшем отвергли. Несмотря на благоговение перед Библией и ее бесконечное изучение в школе и в кружках для взрослых (в т. ч. в Библейском кружке Бен-Гуриона), язык Библии очень далек от израильского иврита – и его удерживают на этом расстоянии. Хотя многие знают большие фрагменты из Библии наизусть (учив их по десять-двенадцать лет), использование библейской фразы в израильском иврите сохраняет функцию цитаты из другого языка. Так, возвращение к Земле Библии и Языку Библии породило национальную и общественную идеологию, сформулированную на языке европейской мысли и подразумевавшую отказ от непорочного мира «Любви в Сионе» Мапу.

В целом каждый слой языка, который слишком сильно напоминает о каком-нибудь из религиозных текстов – Мишне, Талмуде, Торе или Пророках, – отвергнут израильским базовым языком, и его можно использовать только для стилистических приемов в литературе (как мы уже говорили, словарь этих текстов – открытая сокровищница для современного иврита).

В результате действия этих тенденций с точки зрения ивритских источников израильский язык носит смешанный характер. Он использует определенный набор языковых возможностей прошлого, при условии, что слова и выражения свободны от контекста, не требует знания источников и не превращает текст в мозаику стилей. С точки зрения носителя языка, произошел радикальный поворот: в прошлом существовал корпус текстов, из которых индивид мог черпать слова и фразы; теперь перед ним смешанный «ассортимент» живого языка, активный набор слов и выражений, использующихся в базовом языке или в специфических идиолектах и жанрах дискурса без оглядки на их происхождение. Эту «живую» лексику может использовать каждый, вне зависимости от того, является ли он «естественным» носителем или нет.

В морфологии и базовом синтаксисе большинство форм определяется недвусмысленно, и предпочтение отдается библейским и мишнаитским формам. Настоящая революция произошла в семантике и макросинтаксисе. Структура сложного предложения и абзаца следует ограничениям и правилам, развившимся в рациональном письме, политическом комментарии или художественной литературе Европы и Америки (хотя иврит не заимствовал все пространные и богатые периодами немецкие и русские фразы). Возрождение языка иврит началось в этом мире, и оно предпочитало наполнять его ивритскими выражениями, а не наоборот. Его осуществляли не люди, получившие воспитание на иврите и столкнувшиеся с необходимостью расширять свой горизонт, а те, кто изучил иврит по корпусу религиозных текстов своего детства, затем открыл для себя современный мир и был увлечен его идеологиями, обладавшими огромным объяснительным потенциалом – предоставляемым идишем и другими языками, – и уже оттуда вернулся к ивриту, чтобы найти в нем слова для новых нужд. Поэтому Израилю было сравнительно легко стать современной нацией. Вместо базы библейского иврита или раввинистического иврита, которую надо было бы постепенно пополнять, заимствуя понятия со стороны, внутри современного иврита была сформирована европейская база с соблюдением некоторых правил ивритской морфологии, заимствовавшая понятия и выражения отовсюду: как из интернациональной лексики, так и из ивритского корпуса.

Большинство слов в тексте на израильском иврите – журналистском, научном или литературном – составляют новые по форме или по значению слова. Здесь чувствуются неослабевающие усилия пуристов подобрать «ивритские» или хотя бы гебраизированные слова для иностранных слов, внесших в израильский язык целый мир международных концепций, нарядив их в семитские одежды. Закон стиля позволяет «приправлять» текст словами и выражениями, отклоняющимися от средней нормы, в том числе словами из иностранных языков, оригинальными неологизмами и неизраильскими словосочетаниями из ивритских источников. Этот закон также включает в себя правила «хорошего вкуса», не позволяющего количеству таких «приправ» превышать определенный лимит, чтобы не поколебать свой статус интегрированного меньшинства. Поэтому именно процессы превращения неивритских слов в ивритские или в гебраизированные корни освободили место для проникновения новых иностранных слов и переводов новых понятий. В результате иврит стал семитским языком только в генетическом и этимологическом смысле, и только в отношении базовой лексики и морфологии. С любой другой точки зрения это собрат современных европейских языков.

Вот, например, начало редакционной статьи в израильской газете (Ха-Арец) от 27 октября 1989 г.:

Ракетная гонка

Одна из телевизионных компаний Соединенных Штатов, NBC, передала информацию о том, что пятого июля из некоего района Южной Африки к группе островов, отстоящей от этого района на расстоянии полутора тысяч километров в направлении Антарктиды, была запущена ракета, созданная совместно израильтянами и южноафриканцами.

Наше телерадиовещательное агентство передает, что премьер-министр «опроверг сообщения» о вышеупомянутом событии, тогда как министерство обороны ограничилось стандартным заявлением о том, что Израиль не будет первым применять ядерное оружие в регионе. Министр торговли и промышленности мог сказать только, что кабинет министров обсуждал проблему ядерного оружия и пришел к взвешенному решению.

Со всей вероятностью, ивритский текст может выразить то же самое и тем же способом, что и английский текст (и наоборот). Фрагмент содержит:

1. Интернациональные слова: километр, телевидение, Антарктида, июль, кабинет, Африка, NBC.

2. Новые ивритские слова для интернациональных терминов: гонка, [телевизионная] компания, ракета, запущена, сообщение, ядерное оружие, министр торговли и промышленности, регион (в географическом смысле), Соединенные Штаты.

3. Словосочетания, обозначающие европейско-американские понятия: «передала информацию о том…», «некий район», «стандартное заявление», «опроверг сообщения», «ядерное оружие», «пятое июля», «Израиль не будет первым», «ограничилось стандартным заявлением».

В этой статье практически нет старых ивритских слов в старом их значении.

4. Микросинтаксис, касающийся сопряженных конструкций или непосредственных составляющих, в целом ивритский: согласование глагола и существительного; использование определенного артикля, предлогов и союзов; употребление родительного падежа. Но макросинтаксис европейский: предложение в первом абзаце содержит пять ступеней второстепенных членов, чего синтаксис традиционных текстов не допустил бы.

Невзирая на все это, благодаря ревитализации языка корни большинства слов ивритские или квазиивритские. Таким образом, новые понятия и европейский макросинтаксис заимствовались израильским ивритом как часть базового языка, открытого к усвоению нового материала, подобно тому, как израильская культура в целом открыта к меняющемуся миру.

Это было настоящее достижение языкового возрождения: создание языка, способного усваивать культуру и цивилизацию западного мира на базе словоформ традиционного иврита. Это заслуга ивритской литературы, ивритской журналистики, ивритской светской высшей школы и ивритского рабочего движения.